– Надоедливый старик, – бормотал Джон за обедом, ожесточенно стуча по тарелке вилкой. – Я его выпроводил со своей земли и приказал не сметь возвращаться! Если вернется, я его повешу.
Хью отлично знал, что лучше помалкивать. Джон разгневался, потому что его возлюбленный Талис вчера буквально чуть с ума не сошел при виде старого сгорбленного человека в дешевой крестьянской одежде. Они скакали на лошадях и отрабатывали метание копья в столб, и вдруг Талис, как будто перестав соображать, на всем скаку спрыгнул с лошади и помчался к этому старику, а потом бросился ему на шею, как будто ему было не больше трех лет от роду.
Джон, которому больше всего на свете хотелось, чтобы Талис его любил, чуть не задохнулся от ревности. Он немедленно приказал Талису возвращаться, желая сделать ему замечание, но Талис даже не расслышал его, непрерывно целуя старика по очереди в обе морщинистые щеки. Старик услышал сердитые окрики Джона первым и указал Талису, что его зовут.
К дальнейшему гневу Джона, Талис принялся представлять ему этого старика с таким видом, как будто их почтила визитом персона королевской крови. Лицо Джона побагровело от ярости. Он приказал Талису немедленно возвращаться к занятиям.
– Но я же должен проводить к себе своего отца, – преспокойно заявил Талис в ответ на это. – Он проделал долгий путь пешком, чтобы увидеться со мной, и очень устал и голоден. Как только я устрою его, вернусь.
– Твой отец – я! – заорал Джон.
– О, да, сэр, разумеется, – кивнул Талис. – Я не это имел в виду. Я имел в виду, что я должен…
– Занимайся, занимайся, – произнес Уилл. – Я подожду.
– Нет! – непреклонно заявил Талис. – Рыцарь обязан заботиться о тех, кого он любит. Простите меня, сэр, – обратился он к Джону, – но сейчас я должен позаботиться о своем… посетителе. – С этими словами Талис ушел, поддерживая старика и осторожно, заботливо обнимая его одной рукой за согнутые плечи.
Джон смотрел, как они удаляются, и все его тело так дрожало от гнева, что Хью побоялся, как бы его не хватил удар. Когда Талис не вернулся и вечером, Джон отправился на поиски и разыскал его в саду. Рядом сидел старик. Их головы были рядом. Талис никогда не говорил так с Джоном…
– Его отец – я, а не кто-нибудь, – в гневе говорил Джон, обращался к Хью. – Разве он этого не знает? Разве он не понимает, что, если у него есть какие-то проблемы, он должен приходить с ними ко мне, а не к кому-нибудь?
Хью надрезал яблоко ножиком, ручка которого была отделана серебром. Он ничего не ответил, только повел бровями. Джон Хедли был отнюдь не тот человек, к которому можно было прийти с личной проблемой. Джон подходил к жизни с такой же безжалостной жестокостью, как мясник к коровьей туше. Наконец, поскольку тот ждал ответа, Хью произнес:
– Парень скучает по девушке.
– По какой еще девушке? – удивился Джон. – Почему все только и знают что болтать о Талисе и о какой-то девушке? По-моему, что вы, что моя жена – видите вещи, которых больше никто, кроме вас, не видит.
При упоминании о леди Алиде Хью поморщился. Она ему всегда казалась холодной и бессердечной. Может быть, как говорили, она и не всегда была такая, но сейчас она была именно такая. Он не сомневался, что, если где-то что-то было не в порядке, виной этому была леди Алида. Хью видел и другое – например, что Джон лжет, что ему отлично известно, о какой девушке идет речь, и что под всем этим кроется что-то большее, чем кажется на первый взгляд. И вообще в последнее время дом, который раньше жил вполне размеренной жизнью, теперь, казалось, был полон каких-то секретов. Ни с того ни с сего леди Алида пожелала куда-то выехать, никому не говоря, куда и зачем, и гнала экипаж так, что, казалось, собирается разбиться. Еще до этого в одно прекрасное утро это маленькое ничтожество, Эдит, вдруг стала расхаживать повсюду и смотреть на всех с таким видом, как будто она знает секрет, от которого весь мир перевернется.
А эту бедную девушку Калли выслали куда-то ухаживать за ядовитыми растениями, и, кроме этого, она еще должна там терпеть этого молодого повесу Аллена Фробишера.
Но хуже всего было Талису. Хью вернулся мыслями к тому дню, несколько месяцев тому назад, когда он в первый раз увидел Талиса – в день, когда молодой человек спас Джону жизнь. Услышав радостную весть о том, что нашелся отец, Талис подбросил эту девушку в воздух, а потом поймал ее. Хью никогда не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь еще двигался так слаженно, так естественно и непринужденно, как эти двое. Они вдвоем двигались как один человек.
В тот день Талис был просто блестящ. Да, Хью никого не видел, кто бы стоял так прямо, кто бы держался с такой гордостью, как Талис. Когда Джон заявил, что этот мальчик его сын, Хью подумал, что такая честь выпадает не каждому. Такого сына, как Талис, хотелось бы иметь каждому человеку.
Прошло несколько месяцев. Талис похудел, его глаза ввалились и потемнели от недосыпания, вся его энергия, казалось, куда-то пропала. Он ел все меньше и меньше. Филипп утверждал, что он почти не спит.
Если бы это был какой-нибудь другой парень, то Хью недолго ломал бы голову над тем, что происходит, и сразу бы решил, что он влюбился. Но то, что мучило Талиса, было больше, чем любовь.
Сегодня утром, в приступе гнева, Джон выгнал из дома старика-крестьянина, который воспитал Талиса. Джон, конечно, понимал, что поступает некрасиво и несправедливо. Он просто не мог спокойно видеть, как кто-то другой пользуется доверием и любовью Талиса, как кто-то получает то, чего сам Джон от него не получал, Талис всегда относился к отцу с уважением, но он никогда, разумеется, не обнимал его, не вешался ему на шею и не целовал исступленно по очереди в обе щеки.
Хью три часа без устали скакал на лошади, чтобы разыскать старика, и наконец увидел его – тот ехал в телеге, тяжело груженной мешками с зерном. Уже после того, как он его нашел, старика оказалось непросто убедить, что он, Хью Келлон, желает Талису только хорошего.
Хью узнал, что старика зовут Уилл Уоткинс. В конце концов они разговорились, и в разговоре, Уилл сказал, что Талис очень несчастен, и несчастен он потому, что лишен возможности быть с Калли. Но даже Уиллу Талис не объяснил, почему он не может быть с Калли. «Он мне сказал только, что „поклялся Богу“, – разводя руками, поведал Уилл. – А я вам так скажу, если хотите знать мое мнение: не „клятвы Богу“ это, а „клятвы одной Даме“ – вот какое у меня сложилось мнение!» – И тут на его обычно спокойном и добродушном лице появился гнев.
Хотя Уилл прямо не сказал, какую даму он имел в виду, Хью сразу же все понял.
Поговорив с Уиллом, Хью поскакал обратно в Хедли Холл. «Почему леди Алида решила вмешаться и помешать этой юной любви? – недоумевал он. – Ей-то что за дело? Чем ей хуже, если двое милых детей – Талис и Калли – будут счастливы вместе? Может быть, она настолько ненавидит свою собственную горькую жизнь без любви, – думал Хью, – что вообще спокойно не может видеть, как другие счастливы?»
И вот теперь Хью слушал, как на него кричит Джон Хедли, разгневанный тем, что Талис больше любит Уилла – человека, который вырастил и воспитал его, а не Джона, которого знает всего несколько недель.
– Скорее всего, – осторожно заметил Хью, – что парень попросту влюблен. Мне кажется, вам бы следовало дать ему разрешение жениться на этой девушке; это было бы только к лучшему. – Хью не подавал вида, что внимательно наблюдает за выражением лица Джона.
Относительно тайны рождения Талиса и Калли у него было много подозрений.
– Но… нет, нельзя… Я имею в виду, что он еще слишком молод для того, чтобы жениться.
«А, – подумал Хью, – боишься, что настоящий отец парня явится, чтобы потребовать его себе, и тебе придется платить деньги». Неудивительно, что Талис целовал старого крестьянина, а не Джона, который так и не мог окончательно решить, что он – деньги или человека – любит больше.
Но Хью знал, что все-таки одно чувство у них с Джоном было общее: оба они одинаково ненавидели умных и хитрых женщин. Хью не имел никакого понятия, что нужно леди Алиде и чего она добивается, но он был абсолютно уверен в том, что тут замешана она и что то, что она делает, наверняка мерзко.
– Кто-то, должно быть, сказал Талису, что честь не позволяет ему даже заговорить с этой девушкой Калли. Мне кажется, он думает, что его тут же выгонят из дома, и вы его вычеркнете из жизни, если он сделает это.
– Как он может думать такую чушь? Мне наплевать, даже если она понесет от него. Мне ни жарко, ни холодно оттого что он… что он… – Джон замешкался.
– Что он счастлив? – подсказал Хью, зная, что Джон Хедли не переносит всяческих сантиментов и что до сих пор Джона ничуть не интересовало счастье или несчастье кого-либо, кроме него самого. Но когда Талис был счастлив, казалось, стала светлее жизнь во всем этом большом доме.
– А, я прикажу этой девчонке сидеть рядом с ним и пялить на него глаза весь день напролет, если он этого хочет, – пробормотал Джон. Все, что было ему надо – это чтобы его драгоценный сын был с ним рядом, и еще – не платить деньги.
– Ну, наверное, если угрюмая и злая девица станет пилить его целый день, это делу не поможет.
– Да как она посмеет! – воскликнул Джон. – Я ей голову отрублю, пусть только попробует!
«Что, конечно, будет идеальным решением проблемы», – саркастически подумал Хью.
– Сэр, кто-то очень славно поработал, так настроив Талиса, что он не смеет даже приблизиться к этой девушке. Но вы-то, сэр, наверное, не менее умны.
– Ну конечно, – ответил Джон и в ожидании устремил взгляд на Хью. Они были вместе уже очень долго, и ему никогда не нравилось играть в угадайку, пытаясь понять, что у того на уме. Он предпочитал говорить прямо. – И что?
– Скажите Талису, что красота этой девушки вызывает беспокойство у всех молодых людей в доме, и кому-то надо защитить ее честь от возможных посягательств, и скажите, что поручаете эту девушку его заботе. Он должен не спускать с нее глаз и пристально следить, чтобы никто не осмелился приставать к ней.
Все, что Джон мог сделать, – это несколько раз молча моргнуть, уставившись на Хью:
– Что? Красота! Да эта девчонка бледная, как рыбье брюхо! Я ее сроду не отличу от половины своих остальных доче… ну то есть, в смысле, от половины всех тех девиц, что здесь болтаются.
Хью наклонил голову, чтобы скрыть от Джона улыбку. Теперь он получил ответ на многие из своих вопросов. Значит, как он и полагал, Талис – не сын Джону Хедли.
– Талис не отдает себе отчета, что девушка не красива. Для него она прекраснее всех на свете. – Да если я ему скажу такое, я буду выглядеть, как последний дурак, – отчаянно возразил Джон. – Да парень же первый поднимет меня на смех!
– Нет! Парень не будет смеяться! – глаза Хью вспыхнули – Бьюсь об заклад, и если проиграю, то отдам вам своего лучшего жеребца. – Хью имел в виду коня, которого купил два года назад, и Джон страшно завидовал этой его удаче. – Итак, держу пари, что, когда вы ему это скажете, ваш сын ничуть не удивится.
– Прощайтесь со своим конем, – ухмыльнулся Джон.
– А что я получу, если окажусь прав? – поинтересовался Хью, глаза которого заблестели, но, когда Джон недовольно поднял одну бровь, он отступил, поклонившись:
– Ну разумеется, служить вам – для меня честь. – И с этими словами он покинул Джона Хедли, думая о том, почему тому неизвестны ничья преданность и любовь.