Воспоминание

28

– Да-да, Эдит, – раздраженно сказала Алида. – Я понимаю, что девочка уступчива, что тебе с ней не слишком много хлопот, и все такое. И я знаю, как ты стараешься сделать для нее все, что можешь. Я тобой вполне довольна. Но я хочу знать, что ты думаешь о ней как о человеке.

Эдит смотрела пустыми глазами, не понимая, чего хочет мать. Ей нравилось делать матери доклады, нравилось перечислять все по порядку, как будто держа перед глазами аккуратный список.

– Она бегает за этим молодым человеком… Ну, я имею в виду, – Эдит смутилась и покраснела, – я имею в виду, за нашим братом.

– Ах, Эдит! – проговорила Алида с нежной улыбкой. – Ты прекрасная дочь. О такой всякая мать может только мечтать.

Сердце Эдит подпрыгнуло от неожиданности. До сих пор она еще ни разу в жизни не получала от своей матери ни слова похвалы. По крайней мере, мать никогда не хвалила ее так явно. Если она преуспевала в аккуратном ведении хозяйства да очень толково управляла служанками, Алида только кивала головой и говорила: «Хорошо». И все. И то это было намного больше, чем, например, отец. Эдит вообще была не уверена, что собственный отец знает, кто она такая. Услышав эту необычайную похвалу, Эдит была так глубоко потрясена, что смогла лишь вымолвить:

– Благодарю.

– Твой отец поселил с вами такую девушку, как эта Калласандра, а ты, ни слова не говоря, взяла ее под свою опеку. Обращаешься с ней самым наилучшим образом. Ты все делаешь так, как будто она тебе… будто она тебе равная.

Эдит на это ничего не могла сказать, потому что действительно до сих пор она была уверена именно в этом: что Калли ей равная.

– Понятно, что из своего добросердечия ты даже не замечаешь различий. Тебе не бросается 6 глаза, как она держится, как говорит по-крестьянски; что ничего важного делать не умеет – если, конечно, не думать, что выращивание бобов очень серьезное занятие. Ей больше подошло бы копать лопатой землю, потому что руки у нее, конечно уж, не для лютни! Да уж, такие руки, что… А ноги… Даже не знаю, право, носила ли она вообще какую-нибудь обувь до сих пор, или они там босиком ходили?

Алида улыбнулась, глядя, как расширились от изумления глаза Эдит.

– Да-да, я вижу: ты, конечно, ничего этого до сих пор не замечала. Ты хороший человек, хорошая дочь, Эдит. Ты – лучше всех.

Алида подошла к окну.

– Эдит, дорогая доченька. Можно мне тебе доверять?

– Да, – ответила та дрогнувшим голосом. Она еще никогда не видела свою мать такой – такой открытой, доброй, такой близкой. Эдит почувствовала даже, что у нее в глазах появились слезы при мысли, что мать любит ее. До сих пор ей казалось, что мать о ней почти никогда не думала. – Да, – повторила она шепотом. – Мне можно доверять!

– Что ты могла бы сказать насчет этого молодого человека, насчет Талиса? Как тебе кажется, он красив?

– Он мой брат. Как я могу оценивать, красив он или нет, если он мне брат? Долг мне велит…

– Да-да, разумеется, – Алиду всегда раздражало то, что у ее дочери совершенно не было ни воображения, ни страсти. Она села в кресло напротив нее и взяла обе ее руки в свои. – Когда он рождался, я очень мучилась. Ты еще пока не знаешь, какая это мука – рожать детей, но поверь, что во время родов женщина часто не понимает, что происходит.

По лицу Эдит было ясно: она и сейчас с трудом понимает, что происходит.

– В тот день мы рожали вместе с одной женщиной… У нее была смуглая кожа, черные волосы и темно-карие глаза. – Алида посмотрела прямо в глаза дочери. – Точь-в-точь такие же, как у этого мальчика.

Эдит долго не могла сообразить, что имеет в виду мать, но в конце концов до нее дошло:

– Неужели… детей перепутали?

При этих словах Эдит Алида сделала большие глаза, оглянулась с таким видом, будто хотела проверить, не спрятался ли кто-нибудь в пустой комнате, и быстро закрыла Эдит рот рукой.

– Не смей такого вслух говорить, что ты! В течение всех этих лет сомнение иногда беспокоило меня. Мне тогда было слишком больно, и я не могла точно знать, какого ребенка я родила. Черноглазая девушка родила ребенка одновременно со мной. И все там были в такой панике…

– Но это же означает… – прошептала Эдит. Алида на клонилась к дочери и тихо зашептала:

– Да, если это так, то это будет означать, что Талис – не твой брат. Зато Калласандра – твоя сестра. Кстати, она ведь на вас немного похожа, правда? На вид она вполне могла бы быть одной из моих дочерей, а?

– Дороти так и говорит, но я… – Эдит решила, что не будет говорить матери, как она высмеивала сестру за такие глупые, как ей казалось тогда, предположения.

– Эдит, Эдит, что же мне делать, ты ведь видишь, как твой отец обожает мальчишку? Разве я могу пойти к нему и сказать: возможно, Талис не твой сын, а вместо этого у тебя еще одна дочь, к тому же намного хуже тех, что уже есть? – Она закрыла лицо руками:

– И мне не с кем поделиться этим сомнением, потому что кому можно это доверить?

– Мама, со мной можно поделиться всем, мне можно доверять! – нежно произнесла Эдит, чувствуя, что так ее еще никто не одаривал.

– Да, Эдит? Можно? Тебе действительно можно верить? – Не дав дочери ответить, Алида заговорила:

– На деюсь, что можно. Кстати, говорят, тут неподалеку есть один вдовец, который хочет жениться. Ему тридцать, у него двое маленьких сыновей, еще в нежном возрасте, которым необходима мать. А еще мне говорили, что покойница, его первая жена, была не домохозяйка, а свинья свиньей, так что этот человек будет просто счастлив, если его новая жена приведет имение в порядок и возьмет на себя заботу о детях.

Эдит до боли сжала руки матери:

– Я сделаю все что угодно, мама. Все-все.

– Какая же ты все-таки замечательная дочь. Давай об судим с тобой некоторые моменты… Я думаю, что этому молодому человеку, Талису, нужно преподать несколько уроков. Во-первых, в танцах, в хороших манерах, в игре на лютне, придворном этикете, как беседовать с дамами – ну, ты сама знаешь, что необходимо. Как тебе кажется, Дороти или Джоанна согласятся помочь ему освоить все, что он не знает?

Эдит чуть было не расхохоталась вслух. Каждая из ее сестер, наверное, душу бы продала, чтобы только коснуться этого красавца Талиса! Чье сердце способно устоять, если он будет рядом, если станет ухаживать с галантным видом, если поможет сесть на лошадь? Уж, конечно, не Джоанны.

– Да, я думаю, что смогу их заставить. Хотя, конечно, они очень заняты…

– Да, я уверена, что они очень заняты, но все же, – по вторила Алида. Она-то прекрасно знала, что ее дочери «заняты». Время, она была уверена, у них найдется.

– И еще, Эдит, – как бы между прочим добавила Алида. – Как ты считаешь, можно ли разрешать Калласандре проводить столько времени с молодым человеком? Тебе не кажется, что выглядит это неподобающе? Попытайся найти достаточно дел, чтобы занять ее… Может быть, она могла бы ухаживать за каким-нибудь садом, если уж она так хорошо умеет копаться в земле. – Алида подняла голову с таким видом, как будто ее осенила мысль:

– Отцу Керису нужна по мощница в уходе за его целебными растениями.

У Эдит перехватило дыхание. Сад с лечебными травами был полон ядовитых растений! Там были волчьи ягоды, и болиголов, и белладонна, и наперстянка – травы, которые при надлежащей обработке служили лекарствами от боли или от бессонницы, но при неосторожном обращении могли стать причиной отравления или даже смерти. Поэтому их выращивали на отдельном участке, расположенном далеко и хорошо огражденном, чтобы не перепутать с огородными растениями. Ядовитый Сад, как его называли, был расположен на пригорке в миле от их дома, и туда никто не ходил.

В мозгу Эдит завертелась тысяча мыслей разом. Она же всегда стремилась привести свои мысли в порядок.

– Если Калласандра наша сестра, то прилично ли посылать ее в Ядовитый Сад? Там очень одиноко, и случиться с ней может все что угодно… И потом, это же работа не для леди! И еще, если Талис – не брат нам, то… Что все будут думать, глядя, как мои сестры прямо млеют с ним рядом? А я думаю, что, скорее всего, так оно и будет. А что будет, если…

– Эдит, – выпрямившись, резко прервала ее Алида. – Я обратилась к тебе не как к девочке, а как ко взрослой, равной себе. Я доверила тебе страшную тайну. От тебя зависит, как ты сохранишь ее, оправдаешь ли ты мое доверие, сбережешь ли мою честь. И оставляю на твое усмотрение, что надо делать, а чего не надо. Я никогда не потребую от тебя, чтобы ты делала что-то против своей совести. – Она наклонилась вперед:

– Но помни, что бы ты ни сделана, никогда и подумать не смей намекнуть отцу или сестрам, что есть какие-то сомнения в том, что Талис – ваш брат. Поняла ты или нет?

Эдит не нашлась, что ответить. Алида неожиданно улыбнулась и сменила тему:

– Того вдовца зовут Аллан. Он выше твоего отца, и, говорят, хорош собой. Так что без жены он долго не останется. Скоро мне предстоит ехать в те места… Он живет недалеко от Гильберта Рашера. Может быть, я к этому Аллану заеду по пути и расскажу ему, какая ты прекрасная дочь: и надежная, и обязательная, и аккуратная, и послушная. Как ты мне никогда не отказывалась помочь, что бы я тебя ни просила сделать. Когда тебя ни позовешь, ты всегда тут как тут. И что на тебя всегда и во всем можно положиться.

Она погладила ее по щеке.

– О том, что ты хорошенькая, я тоже расскажу. Наверное, когда я закончу говорить, он уже подпишет брачный контракт. Да что там «наверное», я в этом просто уверена! – Она расхохоталась. – Подумай-ка, Эдит, о том, что в это самое время через год ты, может, уже будешь носить собственного ребенка. Как тебе нравится такая мысль?

Слова застряли у Эдит в горле. Ее руки задрожали, слезы готовы были пролиться. Боже, жить в собственном доме, управлять собственным хозяйством! Собственный муж, собственный ребенок!

– Я… Я, конечно же, сохраню тайну. Я прослежу, чтобы молодого человека обучили всему, что надо, и что… – Нет, нельзя называть Калли по имени, а то сразу же вспоминается, что это ее сестра. – Чтобы ее отправили в Ядовитый Сад.

– Ну вот и хорошо. – Алида поцеловала дочь в щеку. – Я рада, что мы договорились. Все, можешь идти, – внезапно сказала она. Наконец Алида получила от Эдит то, чего хотела: слепое послушание.

Позже наедине с Пенеллой, которая уже четыре дня непрерывно только и делала что ела, Алида сказала:

– Потом надо будет все-таки поискать мужа для Эдит. Напомни, чтобы я не забыла. Конечно, трудновато будет. Кто на нее польстится, когда она вся сморщенная, как прошлогоднее яблоко…

– М-м-м, – ответила Пенелла. Ее рот был слишком забит, и ничего другого сказать она не могла.