Воспоминания: 1802-1825

1816

Ее родители предоставили нам все возможности для встреч, в ее доме меня принимали, как своего, дядя графини граф Остерман давал в ее честь балы, которые я усердно посещал. Казалось, что все способствует тем нежным чувствам, которыми молодая девушка отвечала на мои ухаживания. В этом браке меня устраивало все, кроме разницы в годах, мне скоро должно было исполниться тридцать, а ей было всего 16 лет; я вскоре должен был покинуть блестящие удовольствия высшего света, а она только входила в него. Перед отъездом из Петербурга, когда я собирался выехать к своей бригаде, а граф Толстой — возвратиться в Москву, мы расстались в надежде вновь встретиться будущей зимой. С этого времени размышления о разнице в возрасте начали уменьшать мое стремление к этому браку и заставили меня предоставить судьбе решение этого вопроса.

Я переехал в Ржев, где очень хорошо себя чувствовал в обществе бородатых купцов, составлявших почти все население этого города. Его расположение на берегу Волги также было очень полезно для торговли. В течение многих лет в городе не стояли войска, поэтому мы были приняты с радостью, нас встретили с гостеприимством и хлебосольством, которыми отличались счастливые внутренние губернии Империи.

Не успел я расположиться в новом гарнизоне, как последовало назначение меня дивизионным командиром 2-й драгунской дивизии. Я прибыл в Петербург, чтобы устроить свои дела; в течение 6 дней все было окончено, и я направился в город Гадяч Полтавской губернии, где располагалась штаб-квартира моего нового командования.

По дороге на одной из почтовых станций я встретил графиню Потоцкую, которую любил в Белостоке и которую не видел с того времени. Она изменилась, была больна, ее любезность превратилась в ярость против своего мужа и свекра. Пришлось краем уха слушать обо всех несправедливостях, несчастной жертвой которых она себя считала. Тем не менее, памятуя прошлое, она допустила меня до себя, и мы расстались только с восходом солнца.

На дороге в Киев меня догнала княгиня Лопухина со своей красивой дочкой, что заставило меня сделать крюк, чтобы провести с ними там несколько дней. Там я посетил старинные пещеры и многочисленные святые мощи, церкви и все то, что заставило меня вспомнить о былом блеске этой древней столицы Руси. Киев — это настоящий памятник истории нашей Империи. Его история восходит к началам Руси, он был местом первых успехов государства, местом триумфа князя Олега, он видел, как в нашей нации рождались цивилизация, законы и христианская религия. Он пережил многочисленные преступления и несчастья, ярость врагов России несколько раз подвергала его разрушениям, так же как и его собственные жители, которых нескончаемые войны заставили обращать оружие друг против друга. Огонь пожаров пожирал строения этого города, чума выкашивала население, наконец, ужасный Батый опустошил его, как и все, что было у него на пути. Киев пал под ударом татарской сабли, его жители были вырезаны, лавки сожжены, церкви и укрепления разрушены. Более чем сто лет на этом несчастном месте никто не жил. Землю покрывали развалины города и пепел. Только воробьи вернулись в его святые пещеры. Мало-помалу набожность привлекла сюда паломников, Печерский монастырь поднялся из руин, были восстановлены и другие церкви, новое поколение отстроило новый город, не имея возможности вернуть ему былое значение, богатство и многочисленное население.

Киев расположен наиболее благоприятным образом, он стоит на возвышенном берегу Днепра, эта красивая река снабжала город продукцией внутренних районов России и доставляла городские товары к Черному морю. Вокруг города лежит плодородная земля, его окружают богатые страны, общение с которыми облегчают различные реки, впадающие в Днепр. Киев является центром для южных владений Империи, он должен был стать столицей древней Руси, протянувшейся от придунайских территорий до Галиции. В силу своего положения он мог снова стать столицей новой России, которая начала расширять свои древние границы. В любом случае, Киев очень важен как с точки зрения управления южными губерниями, и как плацдарм для подготовки наших войн против Турции или против стран Центральной Европы.

Наконец, я прибыл в Гадяч, к месту моей службы. Мою дивизию составляли Казанский, Рижский, Финляндский и Тверской полки, причем последний все еще находился во Франции. Все войска были в плачевном состоянии, и я не знал средства, чтобы его улучшить. Я никогда не занимался деталями военной службы, которые столь необходимы для реорганизации войск. Мне пришлось учиться, прежде чем стать учителем для моих подчиненных. Это стоило мне больших трудов и великой скуки.

С каждым днем я все труднее переносил Гадяч, самый грязный и убогий город во всей Малороссии. Единственным развлечением был живший в 12 верстах от него богатый и старый помещик, скупой и болезненный. Также для развлечения я поехал на цыганскую ярмарку в 60 верстах от моего расположения. Там я увидел толпу людей и множество купцов, но скука все время преследовала меня. Чтобы убить время я поехал в Ахтырку к князю Абамелеку, который командовал там уланским полком. У него я встретил знакомую мне по Астрахани армянскую даму, госпожу Кавалинскую, которая пригласила меня приехать к ней в Харьков с тем, чтобы присутствовать на балу, где я должен был встретить интересных людей.

Остановившись в Харькове у командующего армейским корпусом князя Щербатова, я на следующий день после моего прибытия отправился с ним на бал. Мой взгляд блуждал между присутствующими до того момента, когда вошла госпожа Бибикова. В ней меня удивило все — ее красота, скромная манера держаться, рост, простота одежды. Я представился ей и больше от нее не отходил. Она не танцевала; уже 4 года носила она траур по мужу, убитому при Вильне в 1812 году. Мне также не хотелось танцевать. В конце концов, меня пленили мягкость и доброта ее разговора и еще до конца бала я совершенно влюбился. Вернувшись домой, я решил на ней жениться. Князь Щербатов много смеялся над быстротой моего решения и помог мне в нем утвердиться своими похвалами поведению и репутации госпожи Бибиковой. На следующий день он привел меня в дом госпожи Дуниной, приходившейся теткой предмету моей страсти, я нашел это семейство респектабельным и придерживающимся самого лучшего тона. Моя любовь еще увеличилась при виде того уважения и дружелюбия, с каким все относились к госпоже Бибиковой. Я не мог больше сдерживаться, и еще до конца второй встречи все члены семьи, под большим секретом, были посвящены в тайну моего сердца. Я оставался в Харькове 6 дней, и моя страсть усиливалась от счастья каждой новой встречи с этой женщиной, которая с первой минуты сумела произвести на меня столь живое впечатление. Я считал эту любовь лучшим из того, что мне пришлось пережить до сих пор, основой чувства были уважение и восхищение, никаких дурных мыслей не было, все было чисто, как предмет вдохновения. Я получил разрешение приехать в Водолагу — имение в 40 верстах от Харькова, где обычно жила госпожа Дунина со своим многочисленным семейством. Из самодовольного мужчины, каким я был с женщинами, я сделался робким, и в момент расставания я почувствовал набежавшие на глаза слезы.

После моего прибытия в унылый Гадяч, я получил приказ о новом расположении моей дивизии. Она была выведена из состава корпуса графа Сакена и вместе со 2-й конно-егерской дивизией образовала 5-й резервный кавалерийский корпус под командованием графа Ламберта. После приготовлений к маршу, на которые ушло несколько дней, я прибыл в Полтаву, чтобы проститься с графом Сакеном, и полетел в Водолагу, находившуюся уже в более чем в 200 верстах от новых квартир моей дивизии. Не успел я туда приехать, как получил приказ фельдмаршала Барклая срочно отправляться в Воронеж, чтобы организовать там заготовку фуража для четырех кавалерийских дивизий, включая мою. Недавно назначенные места дислокации были внезапно изменены. Опасались, что фуражиры не успеют произвести необходимые приготовления, и кто-то счел наиболее удобным отдать мне эту малоприятную миссию. Надо было исполнять приказ и покинуть госпожу Бибикову, тем не менее, от нее и от ее тетки я получил разрешение вернуться.

Я был так счастлив и так хорошо исполнил поручение, что менее, чем через 15 дней требуемый фураж был закуплен и размещен в нужных местах, что до стоимости этих закупок, то казне было сэкономлено около 100 тысяч рублей. Дворяне Воронежа, которым я оказал все полагавшиеся знаки внимания, очень помогли в выполнение моей миссии, они добровольно предложили кормить солдат за свой счет первые шесть месяцев, добавив к их ежедневному пайку полфунта мяса и стакан водки. Фельдмаршал Барклай оказал мне честь, выразив благодарность, а Император проявил благородство, отказавшись от подношения дворянства.

Я поспешил продолжить свои сердечные дела и провел в Водолаге и в Харькове те две недели, за которые моя дивизия пересекла эту губернию. Приободренный оказанным мне хорошим приемом, я решился заговорить о своих намерениях с графиней Сивере, подругой госпожи Бибиковой. Меня выслушали с интересом, начались переговоры. После перешептываний между двумя подругами, мне было разрешено обратиться к ее тетке, спросили господина Захаржевского, отца госпожи Бибиковой, наконец, я получил согласие, с которым связывал все мои надежды. Мой отец не имел других желаний, как видеть меня счастливым, и быстро прислал мне свое согласие и благословение. Я написал Императору и Императрице-матери, чтобы получить их разрешение, и получил их. Скверная репутация, совершенно заслуженная моим предыдущим поведением, заставила всех пожалеть женщину, которая так необдуманно приняла решение стать моей. Однако нужно было расстаться с моей суженой, приказ Императора вновь призвал меня в Воронеж.