Воспоминания: 1802-1825

1824

Мой отпуск подходил к концу, а состояние здоровья моей жены, плохо переносившей начало беременности, заставило меня оставить ее у родителей и в одиночестве вернуться в Петербург. Я прибыл по последнему снегу и активно продолжил военные занятия.

С возвращением хорошей погоды весь Гвардейский корпус отправился в лагеря в Красном Селе. Император приказал, чтобы каждый дивизионный командир показал ему свою дивизию еще до начала маневров. Он имел милость остаться очень довольным состоянием кирасир, находившихся под моим командованием, и я был счастлив получить его одобрение. Ведь я в первый раз стоял перед этим войском, и в первый раз оно представлялось Императору целиком и отдельно от других. В тот момент, когда я подходил к нему, чтобы отдать рапорт, он чрезвычайно благосклонно сказал мне: «Мы с Вами давно знакомы, Ваша репутация не зависит от хороших или плохих упражнений. От них для Вас ничего не поменяется, в том числе, мое доверие. Постарайтесь не замечать меня и действуйте по своему усмотрению».

Едва началось первое движение, как он приблизился ко мне со словами одобрения. Такие действия, а также присущая лишь ему и вызывающая доверие любезность объясняли страх, который он внушал всему свету, и преданность, которую к нему питали.

После снятия с лагеря и завершения праздника, состоявшегося 22 июля, я поспешил к жене в Водолагу. Я приехал на следующий день после родов, жена подарила мне третью дочь, которая появилась на свет столь же удачно, как и первые две. К счастью, их мать чувствовала себя настолько хорошо, насколько позволяло ее положение. После восстановления состояния ее здоровья, мы отправились на несколько дней в Константиновку к нашему отцу, куда нас сопровождало все ее доброе и любезное семейство.

Наконец, надо было возвращаться в Петербург, следуя туда по дороге, которая уже начала портиться от осенних дождей. В Москве моя жена забрала старшую дочь у своей свекрови. Все предшествовавшие этому расставанию дни были наполнены слезами и напутствиями. Чтобы не быть свидетелем этого, я выехал заблаговременно и прибыл в Петербург на несколько дней раньше моего небольшого семейства.

В это же время Император вернулся из поездки по части Сибири. Через несколько дней, 7 ноября, я был при нем на дежурстве. В тот момент, когда я появился во дворце, вода уже затопила подвалы, ветер дул с ужасающей силой и начал гнать воду в реке против течения. На башне Адмиралтейства уже развивался красный флаг, как первый сигнал опасности. Через канализационные трубы вода начала просачиваться на улицы. Залп крепостных пушек донес сигнал тревоги до самых отдаленных кварталов города. Ветер постоянно усиливался, он уже поднял вверх по течению остовы и обломки лодок, вода приблизилась к уровню набережных, наконец, был поднят белый флаг, как знак неминуемой опасности.

Очень скоро улицы наполнились водой, со всех сторон непогода несла волны, и они бились о стены домов. Дворцовая площадь превратилась в бурное озеро, еле успели спасти часовых, которые покинули свои посты только после получения приказа своих командиров. Везде были видны люди, спасающиеся в домах; экипажи ускоряли свой ход в поисках более высоко расположенных улиц, которые могли бы предоставить им убежище.

Все глаза были устремлены на Неву, казалось, что эта величественная река собиралась обрушиться на столицу, в течение столетия украшавшую ее берега. Не было никакой защиты против вздымавшихся волн. Все с ужасом наблюдали за усилением наводнения. По улицам гуляли лишь волны и ветер, горожане полностью их покинули и молили бога о защите. Тем временем непогода усиливалась, вода стремительно поднималась, река все больше покрывалась пеной и различными обломками. Дюжина больших барок, стоявших около Академии, сорвалась с привязей и была брошена выше по течению на Большой Васильевский мост. Из окон дворца мы видели, как эта масса ударила и с яростью проламывала опоры, из которых состоял мост. В мгновение ока барки и мост разбились друг о друга, обломки были выброшены на гранит набережной и увеличили собой количество разных осколков, уже плававших на Неве. Император увидел, как группа людей цеплялась за остатки одной из этих барок, ветер быстро пронес их перед его глазами. Он срочно отправил лакея передать его приказ дежурным морякам Гвардейского экипажа взять его личную шлюпку и спасти этих несчастных. В этот момент я вошел в комнату, где Император с болью смотрел на стихию, угрожавшую его столице. Он с волнением приказал мне пойти ускорить отплытие шлюпки и приободрить офицера. Изо всех сил я побежал по огромным залам, кубарем скатился по парадной лестнице, подбежал к причалу и был возмущен тем, что офицер, действительно очень молодой, и матросы колебались броситься в воду. Я вышел вперед, сказав им, что на них смотрит Император. Все последовали за мной, вода была нам по плечи, когда мы достигли шлюпки, бившейся о парапет набережной. После нескольких усилий лодка покинула причал, и ветер яростно потащил нас против течения реки. На уровне Мраморного дворца мы, наконец, нашли несчастных, которые скоро должны были утонуть. Не без большого труда нам удалось забрать их в шлюпку, в которую с разных сторон ударяли плававшие на воде обломки, и которая качалась так сильно, что матросам трудно было грести.

Я хотел было вернуться во дворец, но все наши усилия оказались тщетны, весла ломались, руль не действовал, а ветер в каждое мгновение грозил опрокинуть шлюпку. Его стремительность была непостижима; мимо нас стрелой проносились огромные баржи, двухмачтовые корабли и целые караваны, у нас даже не было возможности избежать столкновения с ними, если бы случайно их бросило на нас. Испуганные и уставшие от бесцельных усилий матросы своим колеблющимся поведением убедили меня в том, что опасность огромна. Мы дрожали от холода. Ветер студил наши тела, проникая сквозь мокрую одежду. Я приказал взять курс по ветру, против которого хотел бороться. В один миг нас отбросило за второй мост, который уже был разбил. Тут мне пришла счастливая мысль, войти в Малую Невку; гвардейские моряки удвоили усилия, надежда на спасение вернула им силы, и после нескольких минут гребли нос нашей шлюпки вошел в черные ворота дома на берегу реки рядом с Самсоньевским мостом. Укрывшиеся на верхних этажах жители дома ответили на нашу просьбу открыть окно, но шум ветра помешал нам услышать, что нижний этаж закрыт, и они не могут туда войти. Приняв их жесты за отказ, и умирая от холода, я приказал выбить одно окно. Два матроса взобрались по балюстраде и разбили стекла. Мы вошли в уже заполненную водой комнату: дверь оказалась запертой, так что пришлось сломать и ее. Наконец, мы нашли лестницу, которая привела нас в теплые комнаты. Хозяин и хозяйка встретили нас со всей сердечностью, которую заслуживало наше положение. Я заставил матросов выпить водки, и мы немного обсохли у кухонного очага. Нам сказали, что жильцы нижнего этажа отправились спасать козу, составляющую все их состояние. Подтопленные лавки угрожали их владельцам неизбежной смертью. Мы снова сели в шлюпку и вскоре достигли указанного места, где 6 человек ожидали своей смерти, когда мы их счастливо спасли. Мы снова вернулись к дому, который стал нашей гаванью, где я и 16 человек экипажа разделись, чтобы обсохнуть окончательно.

Только стоя у окна, из которого открывался широкий вид, я увидел и понял, какое ужасное бедствие обрушилось на Петербург. Со всех сторон волны несли обломки жилищ, предметы обстановки, выломанные из могил кресты. Все вокруг предвещало разрушения и смерть — плывущие и тонущие лошади и рогатый скот, завывание ветра и пена на волнах. На реке не было ни одной шлюпки, та, на которой был я, оказалась единственной, продвигавшейся в эту ужасную непогоду, разгул которой сделал бесполезной всякую помощь.

Тем временем, со своего балкона Император наблюдал это всеобщее опустошение. Вся его душа и могущество не могли дать против него лекарства. Он послал своего дежурного адъютанта отдать приказ морскому батальону спустить на воду все шлюпки, которые можно было найти. С угрозой для жизни, частично верхом, частично по шею в воде, адъютант добрался до казарм. Матросы очень старались выполнить приказ, но как обычно в конце сентября с судов была снята оснастка, и их поставили в доки Адмиралтейства. Вода проникла и туда, все улицы были настолько запружены бревнами, которые наводнение принесло с верфей, что было невозможно спустить шлюпки в воду. Шлюпки Сената и частные суда были или разбиты, или сорваны с якорей, или брошены их владельцами, которые больше думали о спасении своего скромного имущества, своих жен и детей, чем о плавании наугад по разбушевавшейся Неве. Нашли только одну сенатскую шлюпку, которую отправили на наши поиски, больше от нее не было известий.

В два часа пополудни вода начала спадать; ветер, еще очень сильный, не мог больше гнать воды реки против течения. Они стремились вниз со все возрастающей силой, и, наконец, течение превозмогло неистовость ветра, и река вернулась в свои берега почти столь же стремительно, как раньше вышла из них. Я счел возможным воспользоваться первыми признаками падения воды для того, чтобы вернуться во дворец. Мы сели в шлюпку, но ветер и особенно обломки, покрывавшие всю поверхность Невы, представляли собой те же препятствия и те же опасности. После часа упорной гребли и, видя, что приближается ночь, я принял решение в третий раз вернуться в тот же дом, который служил нам пристанищем. Мы окончательно обосновались в нем, пока ветер бесповоротно не утих. В три часа утра мне сообщили об этом, и мы направились во дворец.

Вслед за бурей наступила ужасающая тишина, вода была спокойна, течение реки мирно несло обломки разрушений минувшего дня. Над Невой слышался только шум наших весел, улицы были пустынны, фонари погашены, казалось, что мы плыли среди заброшенных руин.

Приблизившись к дворцу, мы услышали голос, спросивший нас, не мы ли та шлюпка, которая уплыла со мной, и жив ли я. Это оказался мой шурин Захаржевский, который много часов один и в печали бродил по набережной, почти потеряв надежду увидеть меня снова.

Мы сердечно обнялись. Он рассказал, что меня посчитали утонувшим, что Император был очень доволен моей преданностью и очень беспокоился о моей судьбе. Благодаря его милосердному приказу, моя жена еще ничего не знала об опасности, которой я избежал.

Вернувшись во дворец, я застал все службы в готовности оказать мне всяческую помощь. Император приказал разбудить его, как только будут получены от меня известия, но так как он только что заснул, я попросил пока ничего не предпринимать. В шесть часов утра меня впустили в его кабинет.

— Я всегда Вас любил, — сказал он мне, — но теперь я люблю Вас от всего сердца.

Эти слова произвели на меня впечатление, несоизмеримо большее, чем я мог бы выразить. Он обнял меня и начал детально расспрашивать обо всем, что со мной случилось, и о разрушениях в городе. Он еще не получил отчетов ни о количестве жертв, ни даже о положении дел в городе и окрестностях. Его отеческое сердце заранее страдало и сожалело о тех тревожных известиях, которые этот день должен был ему принести.

Не успел я выйти его кабинета, как он послал мне богато украшенную табакерку со своим портретом и 50 тыс. рублей, морской офицер, спустивший шлюпку, был награжден владимирским крестом, а матросам была роздана 1000 рублей.

Военный губернатор принес донесения о положении в городе, со всех сторон стекались сведения, они свидетельствовали только о несчастии, опустошении и жалобах. Повсюду несчастья усугублялись суровой погодой, тысячи жителей остались без крова, беззащитные перед морозом и нищетой. На всех этажах складов была грязь, крыши были сорваны, предметы обстановки, припасы, продукты питания были уничтожены или испорчены. Дома всего населения пригородов и деревень по берегу залива оказались смыты, разбиты или почти уничтожены, люди взяли своих детей и с плачем наполнили улицы столицы.

Принадлежавшая казне железоделательная фабрика, находившаяся в окрестностях Екатерингофа, строения которой были низки и частично разрушены, была полностью затоплена. Рабочие с женами и детьми нашли убежище на крыше и видели надвигавшуюся вместе с волнами свою смерть. Очень немногие их них спаслись, 148 человек утонули под обломками своих жилищ.

Улицы были забиты предметами обстановки, которые пытались спасти, кусками дерева и обломками, мостовые были разрушены, все население вышло на улицы, чтобы узнать что-нибудь о судьбе своих родных и друзей, и чтобы своими глазами увидеть тот беспорядок, который вчерашнее наводнение оставило почти во всех частях города.

Вернувшись домой, я нашел там полный беспорядок, мои лошади были спасены благодаря присутствию духа моей жены, которая приказала поднять их на второй этаж, сараи были разбиты, кухня и комнаты прислуги, находившиеся на первом этаже, были полностью опустошены.

Настало время исправлять положение, император срочно назначил трех временных военных губернаторов в три района города по ту сторону реки, мне достался Васильевский остров, кварталы по левому берегу Невы были поручены членам Сената, в наше распоряжение были выделены денежные суммы.

Я немедленно выехал к новому месту назначения и расположился в казармах Финляндского полка, солдаты которого под командованием достойного генерала Шиншина уже трудились над уборкой главных улиц и оказывали помощь жителям.

Состояние, в котором находилась вся эта часть города и особенно квартал Галерных улиц, не поддается описанию. Более 100 домов было разрушено, другие были сдвинуты со своих мест и перегораживали улицы, остатки мостов, набережных, проездов для извозчиков, строительный материал и дерево для отопления были в беспорядке разбросаны на улицах и в общественных местах. Лодки и двухмачтовые корабли были выброшены на берег и после того, как они разбили многие дома, оказались на сухом месте значительно дальше, между жилыми домами. Даже у Галерного моста все было разрушено, строения налетели одно на другое и разбились у гранитной набережной канала и у каменных доков, в которых зимой укрывались верфи. На русском, немецком и армянском кладбищах надгробные памятники были перекошены или опрокинуты, мраморные блоки передвинуты, могилы затоплены, все кресты снесены, многие гробы оказались на поверхности, они были унесены волнами и выброшены на невероятном расстоянии. Министр Финляндии граф Ребиндер только через несколько дней нашел гроб с телом своего отца, который волны унесли в екатерингофский лес. На каждом шагу на улицах, во дворах, под обломками находили несчастных утонувших, только на Васильевском острове их было сто дюжин.

Рано утром следующего дня император прибыл для того, чтобы увидеть все собственными глазами. Его душа разрывалась от несчастий подданных, когда он, двигаясь пешком, увидел всю полноту разрушений. Люди благословляли его, осеняли крестным знамением и находили утешение в ангельских чертах прекрасного лица своего государя. Он останавливался для того, чтобы поговорить с наиболее обездоленными, распоряжался о помощи, которую следовало им оказать, и дал мне полные полномочия в наиболее скором и благородном вспомоществовании при всякой нищете. Ближе к концу дня он вошел в кладбищенскую церковь, где был встречен рыданиями родственников, которые принесли туда для погребения бренные останки своих отцов, мужей и жен. Глаза императора наполнились слезами, и он пожал мне руку, сказав мне: «Это очень печально! Сделайте все, что будет в Вашей власти для того, чтобы облегчить все эти несчастья, я рассчитываю на Ваше доброе сердце». Это поручение никогда не изгладится из моей памяти. Мое рвение удвоилось, я пригласил к себе торговцев Васильевского острова и мы с ними рассмотрели способы оказания немедленной помощи. Мы решили и безотлагательно стали осуществлять следующие меры: 1) большое здание биржи будет превращено в госпиталь для самых бедных, где они смогли бы найти пристанище, пищу и одежду; также они смогли бы получить там необходимые средства и материалы для скорейшего возобновления работы по своему ремеслу; 2) каждый домовладелец возьмет к себе несколько человек и будет их кормить несколько дней; 3) всем врачам будет дан приказ бесплатно лечить бедных больных своего квартала; 4) аптекари будут отпускать все лекарства по простым рецептам любого врача бесплатно, плату они будут получать с меня в конце месяца; 5) в трех местах острова будут накрыты столы более чем на 800 человек, во всех кварталах будут раздавать хлеб; 6) на следующий день все бедные будут одеты в теплые шубы, шапки и сапоги, белье будет роздано даже самым маленьким детям; 7) я назначил двух полковников, нескольких офицеров и младших офицеров, чтобы возглавить работы по восстановлению и постройке как домов, так и мостов, заборов и крыш. Немедленно закипела работа и, несмотря на холод и трудности найти нужное количество рабочих, я почувствовал удовлетворение, видя продвижение работ вперед на восточных улицах.