Воспоминания

Слово о России

Писать об этой книге чрезвычайно трудно, настолько она обширна по материалу, в ней представленному. Это не только история детства и отрочества самого автора, но и история знаменитой купеческой семьи Бахрушиных, история российского коллекционирования и создания Театрального музея, и шире — история русской жизни во всем ее многообразии. Но в центре воспоминаний Ю. А. Бахрушина, без сомнения, сам Театральный музей, от которого тянутся многочисленные нити к прекрасным образам и лицам, которыми так щедро наполнены страницы этой книги.

Государственный центральный театральный музей имени А. А. Бахрушина, что находится в Москве, на улице, носящей имя его создателя, бывшей Лужнецкой, напротив старинного Павелецкого вокзала, и теперь поражает красотой своего внешнего облика и богатством своих собраний. Это памятник театральному искусству и памятник его создателю — Алексею Александровичу Бахрушину.

Жизнестроительство, созидание было у Бахрушиных в крови. Это были люди, на которых держалось русское общество, от которых зависело его процветание и процветание всей России. Четыре поколения славного купеческого рода оставили свой след, свою мету в жизни Отечества. Юрий Алексеевич Бахрушин, автор этих воспоминаний, был сыном создателя музея, общественного и театрального деятеля, крупного кожевенного фабриканта-миллионера Л. А. Бахрушина. Родился он в 1896 году, и к моменту революции ему был 21 год. Юрию Алексеевичу выпало великое счастье видеть в доме отца на знаменитых бахрушинских субботах самых талантливых представителей столичной и провинциальной театральной жизни. Мастер литературного портрета, он оставил нам живые свидетельства их разговоров, привычек, внешнего облика. Чего стоят, скажем, описания посещения музея старейшими актрисами Малого театра Г. Н. Федотовой или Н. А. Никулиной, «мага и чародея» М. В. Лентовского, В. И. Сурикова и М. А. Врубеля.

Крупный балетовед, историк театра, он преподавал в хореографическом училище Большого театра и в ГИТИСе, работал с К. С. Станиславским в его музыкальной студии, имел многочисленных учеников. В музее сохранилась его обширная переписка, по которой можно судить, как высоко он был ценим в театрально-художественно-балетных кругах. Среди его корреспондентов можно встретить имена К. С. Станиславского, М. П. Лилиной, В. И. Немировича-Данченко, М. С. Сарьяна,?. Ф. Федоровского, А. Ф. Кони, А. Н. Бенуа, Е. Б. Гельцер) и др. Ученики, по отзывам очевидцев, его обожали, и нам легко в это поверить, потому что облик, встающий со страниц этой книги, действительно необычайно привлекательный. Старые работники музея все еще живо помнят этого светлого, как они говорят, святого человека: «Он весь светился, был как пасхальное яичко». Человек очень скромный, он долгие годы прожил в коммунальной квартире в Леонтьевском переулке, получил однокомнатную незадолго до своей смерти в 1973 году и до конца жизни оставался простым членом ученого совета музея, хотя по завещанию А. А. Бахрушина, почетного попечителя музея, «после его смерти звание это переходит к его супруге, а затем к сыну» 1* .

Личность самого создателя музея Алексея Александровича Бахрушина является центральной фигурой воспоминаний Ю. А. Бахрушина. В русской культуре она занимает одно из почетных и значительных мест. Он был не только создателем музея, но и крупным театральным и общественным деятелем. «Потомственный почетный гражданин, мануфактур-советник, московский представитель Императорского русского театрального общества, член комитета по сооружению музея 1812 года, один из владельцев кожевенного завода, «Т-ва Алексея Бахрушина и с-ья», Алексей Александрович Бахрушин состоит городским гласным с 1901 года. (…) А. А. Бахрушин является одним из виднейших членов нашего городского управления. Просвещенный, деятельный, развитой, прямодушный, независимого образа мыслей, либерал по складу ума, А. А. Бахрушин особенно силен в той сфере, где доминирует сердце. Б этом отношении он с честью поддерживает старую славу бахрушинской семьи, издавна известной Москве широкой отзывчивостью к человеческому горю и крупной благотворительностью. Стараясь всегда оставаться в тени при передаче сотен тысяч рублей от семьи Бахрушиных на просветительные нужды города, А. А. Бахрушин невольно обращает на себя внимание общества своей неутомимой деятельностью на том же поприще.

Он (…) организатор вербных базаров, доставляющих крупную материальную поддержку городским попечительствам о бедных, он — создатель успеха городского народного театра, он — администратор, антрепренер и чуть ли не дирижер и декоратор дешевого и здорового летнего театра, от крытого недавно городским управлением в Сокольниках и пользующегося громадным успехом у небогатого населения. (…) А. А. Бахрушин известен, между прочим, не только в Москве, но и во всей России как владелец богатого, полного редкостями театрального музея» 2* . После революции А. А. Бахрушин работал в ТЕО Наркомпроса в театральной секции ГАХН, был председателем исторической подсекции.

Датой открытия музея А. А. Бахрушин считал 29 октября 1894 года, когда коллекция впервые была показана артистам, литераторам, художникам, всем, кто интересовался театром. В книге Ю. А. Бахрушина подробно рассказано, как собирался музей, о первых его коллекциях, о роли близких и друзей дома, о постоянных его вкладчиках, таких, как писатель?. Н. Опочинин, хранитель Оружейной палаты В. К. Трутовский, родственник Бахрушиных, коллекционер В. В. Постников, актеры Малого театра Н. И. Музиль, М. П. Садовский, режиссер Малого театра А. М. Кондратьев и многие другие.

В 1913 году Литературно-театральный музей (как он тогда назывался) был передан А. А. Бахрушиным в дар государству, в ведение Российской академии наук. Торжественный акт передачи состоялся в доме на Лужнецкой, куда съехались члены попечительного совета Вл. И. Немирович-Данченко, К. С. Станиславский, В. А. Рышков, В. К. Трутовский, И. А. Бунин, А. И. Сумбатов-Южин,?. Н. Ермолова, А. А. Яблочки-на, С. И. Зимин, А. Н. Веселовский и др. во главе с президентом Академии наук великим князем Константином Константиновичем. Акт передачи проходил торжественно, было много благодарственных речей, сам же А. А. Бахрушин так охарактеризовал свое решение: «Когда во мне утвердилось убеждение, что собрание мое достигло тех пределов, при которых расноряжаться его материалами единолично я не счел себя вправе, я задумался над вопросом, не обязан ли я, сын великого русского народа, предоставить это собрание на пользу этого народа».

В создание музея А. А. Бахрушин вложил не только много умения, души и любви к театру, но и громадные деньги. Это был музей, о котором говорили, что Европа не знает подобных театральных палат. Здесь было собрано решительно все, относящееся к театру, от личных вещей актеров до высоких творений мастеров: Брюллова, Тропинина, Репина, Коровина, Врубеля, Васнецова, Поленова, Судьбинина. «У Бахрушина, — признавали все, знавшие его, — был необычайный дар собирательства, вещи к нему шли, как ручные. У него был зоркий глаз и цепкие руки».

После революции, лишившись миллионов, Бахрушин продолжал дело своей жизни. Как писали газеты после его смерти, «он умел добиваться облюбованного им предмета настойчиво и неотступно. При этом он был бережлив к казенной копейке. Он считал каждый советский грош и умел на скудные средства бюджета пополнять непрерывно и без того полные музейные сундуки» 3* . Жалованья же получал 43 рубля. А. А. Бахрушин умер в возрасте шестидесяти четырех лет, слишком рано для этого крепкого рода, представители которого жили долго и трудились до самого конца. На смерть А. А. Бахрушина откликнулся из Парижа А. А. Плещеев, критик и историк балета, давний друг и постоянный вкладчик в собрание (сейчас в рукописном фонде музея хранится его ценнейший архив). Слова, сказанные им более 60 лет назад, актуальны и сегодня: «Зная близко все драгоценности музея Бахрушина — я часто посещал его и был членом его попечительного совета, — могу с точностью засвидетельствовать, что равного собрания, главным образом по театру, в России не имеется. Больше скажу: за границей такого театрального музея нет» 4* .

После смерти А. Л. Бахрушина заведование музеем стало переходить из рук в руки, иногда не только равнодушные, но и преступные. Еще при жизни его вдовы Веры Васильевны Бахрушиной началось планомерное уничтожение музея. Сдирались и сбивались потолки, рушились уникальные камины, перестраивались комнаты. В 1937 году было принято решение перевести музей в подвальное помещение Политехнического музея. Наступили времена, когда само существование музея ставилось под вопрос. Но каждый раз кто-то заступался, хлопотала сама Вера Васильевна, и музей удавалось сохранить. Вообще, роль Веры Васильевны Бахрушиной в становлении и сохранении музея огромна. Дочь крупного суконного фабриканта Василия Дмитриевича Носова, она в 1895 году становится женой Алексея Александровича Бахрушина, а чуть позже — хозяйкой замечательного особняка на Лужнецкой. И с той поры театральное собирательство, музей становятся целью жизни и для Веры Васильевны.

А была она человеком с самыми разнообразными интересами. Как много она умела! Интересовалась и любила технику и производство (в юности даже хотела работать на заводе отца), увлекалась фотографией, занималась живописью, за короткий срок освоила пишущую машинку, переплетное дело, тиснение на коже, резьбу по дереву, хорошо плела и вязала кружево, великолепно вышивала гладью, прошла специальный курс кулинарного искусства, плела корзины, тачала сапоги. Больше всего на свете любила садоводство, сельское хозяйство, серьезно увлекалась философией.

Как говорил о ней Ю. Бахрушин, «…мать лихорадочно копила знания, чтобы быть нам полезною». Собственные интересы Веры Васильевны уходили на второй план, на первом же — всегда были интересы мужа и детей. «Серьезное отношение к жизни, — писал в своих воспоминаниях Ю. Бахрушин, — излишняя, подчеркнутая и чисто внешняя холодность, абсолютно не являвшаяся чертой ее характера, сугубая сдержанность, стремление к максимальному самообразованию и жизнь чужими интересами — свойства, не покидавшие ее до самой смерти». Надо сказать и о том, что, будучи дочерью и женою миллионеров, Вера Васильевна жила довольно скромно. На хозяйство ей выделялась строго определенная сумма, в которую она обязана была уложиться, никаких особых нарядов, увеселений. Ежегодные поездки всей семьей за границу имели главной целью закупки образцов для музея и становились как бы рабочими, необходимыми для дела. Сугубая расчетливость в домашней жизни и миллионные пожертвования на пользу общества — это одна из характернейших черт русского просвещенного купечества.

Неприхотливость в быту, умение жить внутренним, а не внешним помогли Вере Васильевне выжить в тяжелые послереволюционные годы. Умерла она в 1943 году, до самого конца оставаясь с музеем, живя его интересами, насколько позволяли обстоятельства.

Как уже говорилось, воспоминания Ю. А. Бахрушина обширны и касаются очень многих сторон дореволюционной российской жизни. Особую ценность придает им описание русского купечества, набиравшего силу после реформы 1861 года. «Правительство официально признавало наступление новой исторической эпохи — эпохи русского капитализма», — отмечает мемуарист.

Простые гуртовщики 5* и прасолы 6* из Зарайска, Бахрушины к 1917 году входили в первую пятерку самых могущественных купеческих московских семей, наряду с Морозовыми, Третьяковыми, Щукиными и Найденовыми, обессмертивших свое имя благотворительной и культурной деятельностью.

Родоначальник Алексей Федорович начал с маленького перчаточного дела в Кожевниках в Москве, а сын его Петр (будущий миллионер), привезенный из Зарайска в корзине для кур, уже подросший, ходил на Мытный двор на сенный торг, где за гривенник-пятиалтынный провожал купленный воз с сеном до двора покупателя, чтобы не разворовали в пути. Вот так начиналось дело одной из самых крупных и богатых фирм в Москве — торгового дома братьев Бахрушиных, владельцев кожевенного и суконного производства. Но, описывая путь восхождения семьи, Ю. А. Бахрушин никогда не забывает о нравственной стороне дела. Высокое чувство собственного национального и человеческого достоинства отличало этих людей. Польза Отечеству — вот что ставилось во главу угла при всех их начинаниях. Прадед Алексей Федорович никогда не был практическим дельцом американского типа. Он, «во-первых, был романтиком и фантазером, во-вторых, пламенным патриотом — недаром он был современником знаменательного 1812 года. Во всех его коммерческих предприятиях главной целью было не личное обогащение, а польза России, об этом он постоянно твердил в своих письменных высказываниях и доказы вал поступками». Три его сына, а затем и внуки унаследовали эту родовую черту. Свыше трех с полови ной миллионов отдали братья Бахрушины на благотворительные цели. Размах этой деятельности поистине велик и разнообразен. Недаром в извещении о смерти Александра Алексеевича Бахрушина, отца создателя музея, в первую очередь указывалось, что умер известный благотворитель и почетный гражданин Москвы.

В начале 1880-х годов братья Бахрушины (сыновья родоначальника Алексея Федоровича Я. С.) совершили свой первый благотворительный акт — пожертвовали около полумиллиона рублей на больницу для хронических больных. Затем были построены родильный приют, амбулатория, а позже к больнице приросло еще одно учреждение — дом для призрения неизлечимых больных.

Бахрушины жертвуют также большие деньги на устройство детского приюта, жертвуют не формально, а проявляют заботу о будущем детей-сирот. К своему совершеннолетию «выходить в люди» они должны с приобретенной специальностью, с какой-либо профессией, поэтому при приюте создаются не только школа, но и мастерские для обучения ремеслам. Приют находился в Сокольничьей роще, где дети жили группами в отдельных небольших домиках. Создавая то или иное благотворительное учреждение, Бахрушины думали о его дальнейшей судьбе. Так, например, в завещании Александра Алексеевича на развитие приюта было отказано несколько сот тысяч.

На пожертвование Бахрушиных был также выстроен на Софийской набережной дом бесплатных квартир для вдов и учащихся девушек. В доме — общие рабочие комнаты с бесплатно предоставленными швейными машинами. Для детей вдов устроены школы — начальная и две ремесленные, для детей дошкольного возраста — детский сад. Тут же бесплатная столовая для девушек, московских курсисток. Полмиллиона рублей было пожертвовано на колонию для беспризорных детей в Тихвинском имении, полмиллиона на устройство народных домов.

Член Государственной думы А. Алферов после смерти Александра Алексеевича Бахрушина в 1916 году писал в «Русских ведомостях» 7* : «Коренной москвич, почетный гражданин Москвы в ней прожил почти целое столетие. (…) Я знал его уже глубоким стариком, он ходил, опираясь на палку, медленно передвигал ноги, был приветлив и всегда, хотя и с трудом, поднимался с кресла, чтобы приветствовать входящего гостя; взгляд его уже слабых глаз никогда не был рассеян; в них была видна сосредоточенность и работающая мысль. Много лет бывший московским гласным, он надеялся на московское городское самоуправление и все свои щедрые пожертвования направлял неизменно под крыло Москвы. Свои пожертвования он обыкновенно всесторонне обдумывал, вынашивая долго в себе свои предположения. Много пожертвовал на приюты и дело просвещения. Особенно охотно он отдавал свои средства на профессиональное образование. Его интерес к общественному делу оставался вечно живым. (…) Незадолго до своей смерти, в самые последние дни, А. А. очень был обрадован приездом Государя в Государственную думу, перекрестился, пожелал единения Царя с народом, а затем с интересом слушал, когда ему из газет читали думские речи.

Это был очень скромный человек. Он не любил говорить о своих пожертвованиях, и, например, его родной сын узнал о том, что он участвовал своими средствами в создании Московского коммерческого института, только после смерти отца. О скромности Александра Алексеевича говорит его последнее предсмертное решение. Он давно задумал и сделал уже пожертвование на учреждение в г. Зарайске больницы, родильного дома и амбулатории имени Алексея и Наталии Бахрушиных и сыновей. Перед кончиной он выразил твердое желание, чтобы имя Бахрушиных было снято с этого учреждения и чтобы оно называлось «Воимя св. Николая-чудотворца». Он пожелал, чтобы его воля была выражена письменно, и он, уже совсем слабый, потребовал, чтобы ему дали документ на подпись. Я видел эту подпись. Видно, что она далась с огромным трудом угасавшему человеку. Она мало даже похожа на подпись: несколько дрожащих черточек, среди которых только две буквы довольно разборчивы».

Генетический код этой породы людей необычайно устойчив, с восхитительным «однообразием» передаются из поколения в поколение такие добродетели, как скромность, патриотизм, доброта, сердечность, при наличии громадной энергии и целеустремленности. Читая переписку А. А. Бахрушина, создателя музея, изучая его деловые бумаги, поражаешься разнообразию его интересов, объединенных одним общим делом. Идет ли речь о делах фабрики или о покупке той или иной вещи для музея — это деловой человек, с прицельным взглядом, не позволяющий себя провести и надуть. Дело свое он знает хорошо. Трезвость делового человека его никогда не подводила. Сегодня нам очень может помочь изучение такой уникальной человеческой породы, как русские купцы-промышленники. Сочетание деловой хватки, холодной головы, сугубой расчетливости с беспредельной сердечностью, домовитостью, религиозностью, щедростью и создает этот уникальный тип. И книга Юрия Алексеевича в этом смысле замечательная, потому что она как нельзя лучше знакомит читателя с характером русского купечества, его бытом и бытием.

Из дневника В. В. Бахрушиной. 22 апреля 1900 года.

«Сегодня у нас были Сальвини вместе с Чекатто. (…) Удивительно любезен и с большим интересом смотрит собрание, хотя почти все оно состоит из артистов русских и ему, конечно, не знакомых. Спрашивает Леню (А. А. Бахрушина. — Н. С.): «Вы давно этим занимаетесь?» — «Восемь лет». — «Perbacco! 8* Значит, у Вас больше нет никакого дела?» — «У меня большая фабрика, которой я заведую». — «Perbacco!»"

Большую роль в расцвете русской промышленности играл так называемый семейный характер ее предприятий. Дело переходило из рук отца к сыновьям, и те были заинтересованы в наилучшем его функционировании. Семьи были большие, в основном дружные, да по-другому и быть не могло, так как любая ссора и несогласие прежде всего вредили делу. Только благодаря спаянности семьи Бахрушиных после смерти главы рода Алексея Федоровича стало возможным их дальнейшее процветание. То же можно сказать и о других славных купеческих династиях Прохоровых, Морозовых, Мамонтовых, Солдатенковых, Носовых, Щукиных, Боткиных и многих других.

Кроме того, важной являлась и семейная патриархальная атмосфера, царившая на самих фабриках. Ю. Бахрушин рассказывает о порядках, заведенных еще его прадедом, когда рабочие не отчуждались от своих хозяев, а входили как бы в одну большую общую семью. В этом сказывался артельный, созидательный дух производства, издревле существовавший на Руси. Такая сердечность и неформальность отношений во многом способствовали успеху дела. Рабочим важно было знать, что при любых обстоятельствах хозяева о них позаботятся, поэтому не было страха болезней, старости, сиротства. В этом смысле факты, которые нам приводит Ю. А. Бахрушин, достаточно красноречивы. Взять хотя бы судьбу дворника Михеича или незнакомой женщины, случайно повстречавшейся автору, — ей, ребенком оставшейся сиротой, Бахрушины оказали помощь и поддержку. Фабричные территории в Москве не представляли собой лишь место работы, в их состав входили церковь, больница, школа, фабричная лавка, детский сад, иногда и театр. Таким образом, создавалась уже среда обитания, которая объединяла людей и облегчала им существование. Поражает также мудрость и прозорливость П. А. Бахрушина, отпустившего в 1905 году рабочих в свои деревни, дабы не вводились во искушение вседозволенности и распущенности 9* .

Устойчивость характера русского купечества в огромной степени объясняется и его религиозностью, убежденностью, что труд всегда освящен Богом. Религиозность русского купечества почти не знала таких испытаний, которые претерпевали дворянское и разночинное сословия. На примере семьи Бахрушиных, приверженной строгому неукоснительному исполнению своего религиозного долга, можно судить об атмосфере многих купеческих домов. «На свою деятельность смотрели не только или не столько как на источник наживы, а как на выполнение задачи, своего рода миссию, возложенную Богом или судьбою. Про богатство говорили, что Бог его дал в пользование и потребует по нему отчета, что выражалось отчасти и в том, что именно в купеческой среде необычайно были развиты и благотворительность, и коллекционерство, на которые смотрели, как на выполнение какого-то свыше назначенного долга» 10* .

Но не всему купеческому сословию было свойственно высокое понимание этого долга перед Богом и людьми. Расслоение внутри этого класса особенно стало ощущаться в начале нынешнего века с появлением крупных акционерных обществ, банков, трестов, молниеносно разорявших мелкие торгово-промышленные предприятия. Со сказочной быстротой богатели ловкие дельцы, которые, не стесняясь, наживались на всякого рода финансовых спекуляциях и которые меньше всего заботились о благе Отечества. «Оба моих деда весьма неодобрительно относились к этим новым явлениям, называя народившихся богачей тунеядцами, лодырями, загребающими деньги чужими руками. Новоиспеченные богатеи с обожанием взирали на американских миллиардеров и стремились во всем им подражать». Слепое подражание Западу никогда не было свойственно Бахрушиным, так же как не были свойственны им замкнутость и сосредоточенность лишь на своем, отечественном. Глубоко образованные, с широким культурным кругозором, они живо интересовались европейскими научными достижениями и перенимали на Западе все то, что могло пригодиться на родине. «За три года до рождения отца дед предпринял длительную поездку за границу, чтобы детально ознакомиться с новейшими достижениями западноевропейской промышленности. Не знаю, была ли это его первая поездка в чужие края, но в этот раз он пробыл за рубежом более двух месяцев, детально осматривая кожевенные производства Англии, Франции и Германии и делая ежедневные подробные записи в свою карманную книжечку обо всем виденном. Его интересовало все, касающееся кожевенного дела. Наряду с описанием новых машин и усовершенствованных способов выделки кожи, он записывал свои мысли, возникшие по тому или иному случаю. (…) Из своей поездки он возвратился с большими впечатлениями и разнообразными планами. Основная мысль во всех планах сводилась к тому, чтобы ничего не покупать и все продавать, то есть все необходимое для производства выделывать у себя на заводе и здесь же перерабатывать все отходы. Таким образом возникает собственная клееварка, мыловарка, а затем вырастает уже и мощный суконный завод, не говоря уже о всяких скобяных, слесарных и прочих мастерских».

Когда в своих воспоминаниях Ю. А. Бахрушин говорит о том, что семья его мало жертвовала на церкви, то это не совсем верно. Документы говорят совершенно о другом. «Вчера, 2 ноября, в храме св. Василия Исповедника, что в Новой деревне, было совершено освящение придела в честь св. мученика Александра, сооруженного усердием благотворителя А. А. Бахрушина» (старшего. — Н. С.). «Вчера, 4 апреля, в храме св. Троицы, что в Кожевниках, было совершено освящение главной церкви, великолепно возобновленной усер-дием ктитора 11* А. А. Бахрушина. Древний шестиярусный иконостас, сооруженный около двухсот лет тому назад, вновь реставрирован и вызолочен. Святые иконы возобновлены, стены храма вновь украшены живописью по вызолоченному фону, возобновлена церковная утварь и т. д. (…) Ктитору церкви А. А. Бахрушину была поднесена в дорогом серебряном вызолоченном окладе с эмалью икона св. Троицы с надписью: «Церковному старосте Московской Троицкой, что в Кожевниках, церкви Александру Алексеевичу Бахрушину от признательных прихожан за усердие и труды по возобновлению и благоукрашению этого Храма». При подписании иконы был прочитан приветственный адрес». Так писали газеты в 1900-х годах. Бахрушины строили храмы и в родном Зарайске, недаром все колокола ликующе звонили в их честь, когда они приезжали в свой родной город. Почти при каждом их благотворительном учреждении и в Москве и в Зарайске воздвигались церкви.

Замечательно описаны Ю. Бахрушиным ежегодный торжественный прием Великим Постом в их доме чудотворной иконы Иверской Божьей матери, паломничество к мощам великого русского святого Серафима Саровского, традиционные поездки в торжественные семейные дни в Кремль поклониться московским святыням.

Хочется особо остановиться на ритуальном характере и освященных традициях всей прошлой русской жизни, что придавало ей особую устойчивость и красоту. «По раз заведенному обычаю…» — эта фраза повторяется в воспоминаниях очень часто. Что привлекает во всем укладе старой дореволюционной жизни, так это четкое разграничение прав и обязанностей каждого: в семье, производстве, в крестьянской жизни. Каждый занимался своим делом: крестьяне сеяли, врачи лечили, рабочие трудились на фабриках, женщины рожали много детей и были неутомимыми хранительницами домашнего очага.

Примерно об этом же, но в несколько ином ключе сказал в своих воспоминаниях Г. Адамович о Бунине: «Он был символом связи с прошлым, (…) как с миром, где всему было свое место, где не возникало на каждом шагу безответное недоумение, где красота была красотой, добро — добром, природа — природой, искусство — искусством…» И еще: «…я никогда не мог смотреть на Ивана Алексеевича, говорить с ним, слушать его без щемящего чувства, что надо бы на него наглядеться, надо бы его наслушаться, — именно потому, что это один из последних лучей какого-то чудного русского дня» 12* .

Ю. А. Бахрушин также один из свидетелей, если так можно выразиться, последних дней России, и книга его поэтому приобретает особое, щемяще-ностальгическое звучание. Это как бы песнь уходящей России, ее праздникам, деловой жизни, ее привычкам, причудам, ее традициям. Россия предстает перед нами как единое живое тело, как единая живая душа. Россия как дом, как общий для всех дом, теплый, хлебосольный, расцвеченный живыми и яркими красками. Это особенно ощущается в той части книги, где Ю. Бахрушин описывает путешествие со своим дядей В. В. Постниковым по Смоленской губернии, но мелким дворянским поместьям в поисках предметов старины. Уже тогда, в 1910-е годы, Бахрушины ясно отдавали себе отчет, что это «последняя страница истории дворянско-усадебного быта». Какие типы предстают перед нами, какое вселенское гостеприимство, когда, не спрашивая гостя о цели приезда, сразу начинают его потчевать и предлагать у них пожить, а прощаясь, выкатывают ему в дорогу громадные сыры. Описаны эти люди с некоторым снисходительным юмором, но нам грустно, ибо мы знаем, что потом стало и с их усадьбами и с ними самими. Интересен рассказ о Терлецких, «последышах» старых бар, у которых Бахрушины жили в Гирееве. Весь уклад жизни — барский, допотопный. Повсюду видны приметы уходящего навсегда быта вместе с причудами хозяина, с его разудальством и ширью, с праздниками и фейерверками.

Описание путешествий занимает в книге довольно большое место. Париж, Ницца, Германия, Испания, а также великое множество российских городов и деревень описаны красочно, подробно, со знанием дела. Интересны свидетельства о знаменитых российских усадьбах: Ивановском, Студенце, Новоселках — бывшем имении отца Фета А. Шеншина, впоследствии принадлежавшем дяде Ю. Бахрушина И. Енгалычеву. А от Фета уже тянутся нити к Льву Толстому, Тургеневу, и мы в который раз дивимся тому, насколько в русской жизни было все взаимосвязано и неразрывно. Несомненно, что людям, занимающимся историей русского усадебного быта, будут интересны и подробные исторические описания усадьбы Жодочи, которую посещали?. М. Карамзин,??. А. Вяземский, Д. В. Веневитинов, И. И. Дмитриев, и рассказ о сельце Воскресении, в свое время принадлежавшем А. В. Сухово-Кобылину, где он и жил, будучи под следствием. С большой достоверностью и точностью Ю. А. Бахрушин показывает нам и многие стороны крестьянской жизни, разнообразные человеческие типы, их взаимоотношения. Удивителен рассказ о крестьянах Новоселок, об их умении веселиться, петь, танцевать, о тех крестьянских культурных традициях, которые оказались впоследствии утраченными. Рассказ о талантливой сельской плясунье Марье, о секретах творчества и вдохновения, наверно, один из лучших в книге.

Надо сказать, что воспоминания Ю. А. Бахрушина написаны неровно, не всем фактам, в них изложенным, следует слепо доверять, но это ни в коей мере не говорит о недобросовестности автора, а скорее о его чрезвычайно увлекающейся натуре, склонной к преувеличениям. Но чем была бы память без воображения: сухим изложением, фактографичностью событий, лиц, положений? Мы благодарны Юрию Алексеевичу за эту увлеченность, благодарны за его память, сохранившую мельчайшие детали ушедшего навсегда быта. Мы вместе с ним плывем по этой широкой реке, называющейся русской жизнью, и нам тепло и покойно в ее водах. Как тут опять не вспомнить Ивана Алексеевича Бунина: «Наши дети и внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали всю эту мощь, сложность, богатство, счастье…» 13*

Почти с первых страниц воспоминаний Ю. Бахрушина предстает перед нами крохотная часть этой жизни — события, происходящие на Валовой улице, которая просматривалась из детской дома Бахрушиных. По утрам в воскресенье, пока родители спали, мальчик развлечения ради смотрел в окно. А развлечься было чем: «Это созерцание улицы крепко врезалось в мою память». Конки с лихими мальчишками-форейторами, пожарные в сияющих золотых касках «на звероподобных лошадях», свадебные поезда, похоронные процессии; на Святках и Масленице гуляющие москвичи на санях; ленты, бумажные цветы, бубенцы, смех, веселье. Гнали и арестантов в таганскую тюрьму, везли бочки с водой, тянулись обозы с различными товарами, и еще многое и многое другое. Сейчас часть окон Театрального музея по-прежнему выходит на Валовую улицу, но какое серое однообразие ждет тебя, читатель, если тебе вздумается поглядеть из этих окон… Но вернемся к тем временам, когда и Лужнецкая и Валовая помнят совсем иное. Пасха, Масленица, Святки, вербное воскресенье, семейные праздники — все это предстает перед нами зримо, выпукло, подробно.

Хочется сказать еще об одной стороне книги. Жизнь, прожитая в советское время, отложила свой неизгладимый отпечаток на личность автора. Этим отчасти объясняются странные его характеристики некоторых исторических событий того времени и особенно характеристики царствующих особ. Говоря, скажем, о Николае II, он впадает в какой-то иронично-шутливый тон, и слова «злополучный последний венценосец» по отношению к царю-мученику кажутся сейчас просто кощунственными. Таких примеров можно привести множество — тут и «столыпинская реакция» и легковесное описание зверского убийства великого князя Сергея Александровича и т. д. Но в целом воспоминания поражают почти полной свободой изложения.

Около сорока лет рукопись пролежала в музее, но ее читали сотрудники, изучали исследователи, она была живым памятником с той минуты, как Ю. А. Бахрушин принес ее в музей, в фонд своей семьи. Обширный этот архив — интереснейший. Семейная переписка Бахрушиных свидетельствует о душевной близости, которая существовала между всеми членами этой большой семьи. Уважение к адресату, забота о его душевном состоянии, здоровье, советы, исповеди, отчеты о делах. Первое письмо сыну Юрию было написано А. А. Бахрушиным, когда тому было всего три года, а в 1917 году рвущемуся на фронт сыну он советует не спешить, а постараться быть полезным в полку в Петрограде, обращаясь по совести и с любовью с солдатами. Наверно, эти два понятия — жить по совести и приносить пользу — и есть главные критерии жизни этой семьи.

П. Бурышкин писал: «У Бахрушиных в крови было два свойства: коллекционерство и благотворительность» 14* . Вообще тяга просвещенного купечества к собирательству была в те времена очень распространена. В истории России сияет несколько имен, принесших славу отечественной культуре: это братья Третьяковы, братья Щукины, С. Т. и И. А. Морозовы, С. И. Мамонтов, С. И. Зимин, Солдатенковы, К. С. Алексеев (Станиславский) и, конечно, А. А. Бахрушин, создатель первого в мире театрального музея. Еще юношей он вращался в таких кругах, где к собирательству относились в высшей степени серьезно. Одним из его наставников был двоюродный брат Алексей Петрович Бахрушин, известнейший коллекционер древних рукописей и старопечатных книг, старинных эмалей, бронзы, миниатюр, изделий из фарфора, фаянса, предметов женского рукоделия. Мы должны быть благодарны ему, так же как и другим собирателям древних русских рукописей и старопечатных книг А. П. Хлудову, Ф. Мазурину, за сохранение древнерусской культуры. Да разве только им?! И собирателям древнерусской иконописи И. С. Остроухову, С. Н. Рябушинскому, П. И. Щукину.

В 1892 году Алексей Петрович Бахрушин написал книгу «Кто что собирает», где рассказал только лишь о 35 российских коллекционерах с подробным описанием их коллекций, среди которых встречались совершенно экзотические, — например, редактор журнала «Вестник воспитания» Е. А. Покровский владел собранием колыбелей со всего света 15* .

А. П. Бахрушин завещал свою богатейшую коллекцию Историческому музею. Образ этого человека, так же как и образ другого Бахрушина — коллекционера, родного брата создателя Театрального музея Сергея Александровича, в воспоминаниях Ю. А. Бахрушина дан необычайно рельефно. Это типичные коллекционеры, цель и смысл жизни которых — собирание. Характерен эпизод, описанный?. II. Бахрушиным: «Один собиратель (чего — не знаю, но это все равно, дело не в предмете собирания, а в той силе, которая так крепко связала сердце человека с собираемыми им предметами) во время пожара своего дома, когда уже загорелась комната с его собранием, вынести которое было нельзя, — не пожелал выйти из дома, хотя имел еще полную возможность, и сгорел вместе со своим собранием». Не так ли в горящей в 1917 году России остался и А. А. Бахрушин вместе со своим музеем, не уехал, не бросил, не увез? Подвижнической была его жизнь, как и жизнь его предков. Подвижнической оказалась и жизнь Юрия Алексеевича Бахрушина, написавшего летопись своего рода. И если музей является памятником его создателю, то книга Ю. А. Бахрушина — это уже второй памятник делу и жизни Бахрушиных. И еще — это трепетное, полное любви и преклонения слово о России.

1* «Русское слово», 2 декабря, 1912 г.

2* Газ. «Копейка», 1912, 21 сент.

3* Плещеев А. На смерть А. А. Бахрушин/Возрождение. Париж. 1929. 12 июня.

4* Волков. Памяти А. А. Бахрушина // Литературная газета. 1929. 25 июня.

5* Гуртовщики — погонщики гуртов скота.

6* прасол — торговец скотом.

7* Алферов А. Русские ведомости. 1916. 17 февр.

8* Черт возьми! (ит.)

9* Театральная жизнь. 1990. № 23.

10* Бурышкин П. А. Москва купеческая. М., 1990. С. 100.

11* Ктитор — церковный староста.

12* Адамович Г. Бунин. Воспоминания // Знамя. 1988. № 4. С. 190–191.

13* Бунин И. А. Окаянные дни. М„Советский писатель, 1990. С. 44.

14* Бурышкин П. А. Москва купеческая. М., 1990. С. 127.

15* Кто что собирает (из записной книжки А. П. Бахрушина). М„1916. С. 27–28.

Н. Сочинская

Это издание посвящено столетию (1994 г.) Государственного центрального театрального музея имени А. А. Бахрушина (бывший Литературно-театральный музей императорской Академии наук имени Алексея Бахрушина в Москве).

За свою вековую деятельность Театральный музей стал одним из крупнейших и известнейших музеев не только в России, но и в мире, памятником истории и культуры международного значения. Хранящаяся в нем национальная театральная коллекция насчитывает 1,5 миллиона подлинных уникальных экспонатов, системно рассказывающих об истории театра всех видов и жанров, от его зарождения до наших дней.

Сотни театральных выставок, созданных сотрудниками музея, с огромным успехом показываются не только в России, но в Нью-Йорке и Риме, Берлине и Стокгольме, Амстердаме и Сан-Франциско, Мадриде и Мюнхене, Венеции и Праге, Париже и Гаване, Лос-Анджелесе и Дели. Ни одна выставка по общей истории искусства России у нас или за рубежом не проходит без участия Бахрушинского музея. Многие кинофильмы, теле-и радиопередачи, публикации, труды, связанные с историей театра, базируются на материалах музея им. А. А. Бахрушина. Со всего мира для работы в фондах музея приезжают исследователи и театральные деятели.

Надеемся, что предлагаемая книга будет интересна читателям, каждого из которых мы с радостью приглашаем продолжить знакомство с А. А. Бахрушиным и его театральным наследием у нас в музее — в Москве, на улице Бахрушина, 31.

В. В. Губин, директор Центрального театрального музея им. А. А. Бахрушина