Воспоминания "Встречи на грешной земле"

Борис Ласкин. И его «небесные создания»

Борис Савельевич Ласкин мог бы быть нашим вторым Балиевым. Он обладал редчайшим талантом конферансье-импровизатора, устного рассказчика. И когда давал выход этим своим талантам — поражал. Полностью владел аудиторией.

Я присутствовал при том, как он вел обычный рутиннейший обряд — банкет, посвященный 60-летию одного писателя. Ласкин превратил этот вечер из скучного мероприятия, на котором всегда произносят банальные и неумеренно лестные тосты, в восхитительный веселый праздник. То, как он приглашал людей выступить, его комментарии, которыми сопровождал эти выступления, его собственные тосты... И вообще, как он стоял, возвышаясь над всеми — высокий, представительный, та атмосфера искреннего интеллигентного веселья, которую сам же и создал, — это мог сделать только он, Ласкин.

Или как он изображал парад на Красной площади, будучи одновременно и командующим парадом, и отдающим рапорт, и его гарцующей лошадью, которая все время поворачивается в разные стороны!

А его рассказы о всяческих встречах, поездках, путешествиях, собраниях с изображением выступающих. Или мастерски сыгранные эстрадные сценки.

Дать бы ему час в неделю по телевидению для выступлений в его обычной невозмутимой манере, и, я уверен, этот час стал бы любимым для телезрителей. Я бы, например, любое дело отложил и поторопился к телеэкрану, дабы не пропустить Ласкина.

Будучи по существу превосходным комедийным актером, он все же основным своим делом считал писательство. Его юмористические рассказы, комедии и сцена-

рии печатали, ставили, экранизировали, и они пользовались безусловным успехом.

Вот о премьере его комедии «Небесные создания» я и расскажу. Она состоялась в августе 1964 года на малой сцене ЦТСА — Центрального Театра Советской Армии.

Широкая и неглубокая малая сцена расположена на самом верху нескладного здания. Она имеет уютный небольшой зрительный зал, без ярусов, но с амфитеатром при партере. Спектакли там обычно приятно смотреть и слушать, так как, в отличие от огромного зала внизу, этот имеет, кроме того, хорошую акустику.

Как и полагается, все места заполнили так называемые «папы и мамы» и прочая приглашенная премьерная публика, с готовностью и доброжелательно смеявшаяся над тем, что происходило на сцене.

А на сцене публику веселили молоденькие, прехорошенькие артистки, игравшие летчиц из женского полка, действовавшего во время войны. Вот они-то и были небесными созданиями. Немцы, правда, называли их ночными ведьмами, так как они летали по ночам и бомбили их. А летать приходилось ночью, потому что учебные тихоходные самолеты «ПО-2» при иных условиях легко бы сбили.

Девушки, все как одна, были с осиными талиями, туго подпоясанные ремнями, а портупеи, врезаясь в гимнастерку посередине, выгодно подчеркивали другие прелести. Узкие юбки и ладные сапожки в обтяжку также делали свое дело. Летчицы были изящно причесаны, ловко набекрень носили пилотки и лихо высекали кресалом искру, дабы закурить козью ножку, тут же умело скрученную наманикюренными пальчиками. Девушки говорили нарочито грубоватыми голосами и особенно обворожительно, очаровательно, пикантно и мужественно выглядели, когда приезжали на побывку к своим мужьям. Ну а те уж тем более нелепо и смешно смотрелись, когда, надев фартуки, угощали бывалых жен-командиров своей незадачливой мужской стряпней.

А еще на фронте летчиц посетил некто лохматый, нескладный и длинный, который всему удивлялся, восхищался и задавал такие вопросы, чтобы комизм ситу-

ации дошел до самого недалекого зрителя. Это был писатель.

В общем, смеху было полно!

Так что, когда спектакль кончился и на сцене выстроились все исполнители, а некоторые девушки сняли пилотки и роскошные золотистые волосы водопадом устремились к их плечам, то, сами понимаете, аплодисментам не было конца.

Но в театрах все построено на ритуалах, а потому это был не конец. И когда аплодисменты начали затухать, девушки повернулись к кулисам и стали мерно сопри-касать свои розовые ладошки. Кто-то из зала выкрикнул: «Автора!» И Борис Савельевич Ласкин вышел из-за кулис.

Он был элегантен, высок, строен, в превосходно сшитом голубовато-сером двубортном костюме и очень хорошо выглядел на фоне небесных созданий, а они на его, так сказать, фоне. Видно было, что он не такой простак, как писатель в спектакле. Он изящно поцеловал холеную ручку исполнительнице главной роли, милостиво покивал всем прочим девушкам, по-мужски встряхнул руки персонажам мужского пола и, снисходительно приобняв актера, игравшего писателя, стал рядом. И сразу стало ясно, насколько он всем, кроме роста, выгодно отличается от актера. Потом, в меру сдержанно и в меру уверенно, он поклонился публике и мягко, размашисто стал хлопать актерам.

Возник маленький апофеоз, охотно поддержанный публикой, ибо все знали, что автор имеет на него безусловное право. А именно: это он был во время войны в летном женском полку и веселил их своими юмористическими рассказами. И это о нем в дневнике одной из летчиц было записано: «Был у нас Бор.Сав.Ласкин, читал свои рассказы».

Это знали зрители, а кто не знал — увидел подтверждение на сцене.

Но одного они не знали, что запись эта была последней строчкой в дневнике девушки. На следующий день она вылетела и погибла. И потому не могла быть на премьере «Небесных созданий». Как и многие ее подруги из

полка, которых постигла та же участь. Но все же кое-кто остался жив. А потому, когда апофеоз, связанный с появлением автора кончился, Ласкин и актеры повернулись в зрительный зал и снова захлопали.

Публика недоуменно стала переглядываться, озираясь, и тогда все увидели, как из амфитеатра поднялись несколько женщин и неторопливо направились к сцене.

Они были не молоды, но и не стары, что называется, «в возрасте». Невысоки ростом, в штатском — в платьях и костюмах, которые, увы, сидели на них не ахти как складно: портные не шьют у нас элегантно на приземистые, массивные фигуры. У всех на груди было по многу орденских колодок, а у двух — звезды Героев Советского Союза. Эти колодки и звезды спокойно и надежно располагались на мощных предгорьях, которые, вроде, ничего не имели общего с дразнящими выпуклостями девушек на сцене и, пожалуй, ничем, кроме этих колодок, не привлекали цепкие мужские взоры. И талий у этих женщин практически не было. Но было в их простых, чуть смущенных лицах и неторопливой повадке нечто такое настоящее, что зрительный зал, поняв, кто перед ним, грохнул овацией.

Они шли сквозь зрительный зал сравнительно долго, и, наверное, многие успели подумать: а почему, собственно, их посадили в амфитеатр? Уж если кому сидеть в первых рядах, так неужели не им?

Они медленно поднялись на сцену и стали рядом с актрисами — квадратные, широколицые, стриженые, серьезные. И зал как-то даже притих, словно от ощущения некоторой неловкости, что ли.

Две из них выступили. Одна, с мягким украинским акцентом, попросту поблагодарила. А вторая, с чистой русской речью, сказала следующее: «Конечно, в жизни, на фронте все было не так. В театре, мы понимаем, нельзя, как в жизни. Тяжело будет смотреть. А тут... Мы теряли подруг, и вообще было трудно. Но вот к нам приезжал Борис Савельевич, рассказывал всякие байки, и нам становилось легче. Так что спасибо ему за это. И вообще, спасибо за память».

Затем они пожали руки актрисам, бережно пожали, чтобы не повредить их хрупкие конечности, пожали руку и автору — тоже бережно, и их увели за кулисы.

Спектакль кончился.

Конечно, могла бы быть пьеса, в которой писатель не задавал бы вопросы, а отвечал на те, что, наверное, возникали у девушек на войне. Однако эта пьеса вряд ли оказалась бы комедией.

...А все-таки жаль, что Борису Савельевичу Ласкину не пришлось к тому же еще и стать нашим вторым Балиевым и получить часок в неделю на телевидении. Уж он бы нас всех...

Но где тот человек, которому удалось бы все, на что он способен?