Что спасло Россию в 1863 году? Другими словами: в чем была опасность, которая угрожала ей? Последствия показали, что угрожавшая ей опасность заключалась в ней самой. Истинной опасностью для нее был упадок ее общественного духа и политическая безнравственность, которая сознательно и бессознательно овладевала умами. Дела наши усиленным ходом шли в направлении антинациональном и вели неизбежно к разложению цельного государства. Вот зло, которым страдала Россия и которым поспешили воспользоваться внутренняя измена и расчет иностранных правительств. Россия была на волос от гибели не потому чтобы она в действительности была немощна, а потому, что она была больна мнением, находилась под властью ошибки и сама налагала на себя руки. Россия была спасена пробудившимся в ней патриотическим духом, и этим прежде всего она обязана своим врагам, которые слишком рано сочли ее за мертвое, преданное разложению тело. Туман рассеялся, и Россия явилась и сама для себя, и перед лицом мира более крепкой, чем когда-либо прежде. В ее физических силах не произошло перемены, но к ним присоединилась великая нравственная сила. Впервые явилось русское общественное мнение; с небывалой прежде силой заявило себя общее русское дело, для всех обязательное и свое для всякого, в котором правительство и общество чувствовали себя солидарными. Иностранная коалиция, казавшаяся столь грозной, мгновенно рушилась и исчезла как призрак; измена и мятеж утратили силу, которую они черпали в бессилии русского общественного духа и в антинациональной правительственной системе.
Мятеж, который с такой дерзостью разыгрался в западных окраинах России, не имел никакой действительной силы. Однако с этим ничтожеством приходилось считаться. И, чтобы одержать верх в этой борьбе, было недостаточно материальной силы. Надобно было освободиться от обмана, который мешал видеть зло и направлял наши удары на нас же самих. Надобно было переменить систему действий и против враждебной организации выдвинуть русскую общественную силу. Надобно было, чтобы должностные лица, признанные действовать в крае, объятом изменой, были не просто чиновниками, которым по меньшей мере все равно, что бы ни проходило через их руки; надобно, чтобы эти люди были проникнуты чувством общего дела; надобно было, чтобы в этом крае, который крамола с такою дерзостью и так настойчиво оспаривает у русского народа, должностные лица чувствовали себя русскими людьми. Благодаря новому великому движению, которое с высоты трона сообщено делам нашего Отечества, такая нравственная сила не замедлила явиться в крае, где требовалось усиленное действие власти. Образовался ток русского мнения, который охватил всю администрацию края сверху донизу. Сила не в отдельных людях, каковы бы они ни были, а в общем направлении, которое овладевает и лучшими, и худшими, связывая их в одно дело. Измените общее направление или подавите его силу - и люди потеряют дух, и дело рассыплется. С тех пор как Западный край вошел в состав Российской империи, быть может, впервые сказалась в нем сила русского общественного мнения: и вот все, что было в крае русского, оживилось, а враждебная организация упала духом. Люди, над которыми она деспотически властвовала, чувствовали себя все более свободными от нее, и польской партии грозило конечное разложение. Люди, дотоле загнанные в польскую национальность, сами искали выхода из нее; одни переходили в Православие, другие просили русского языка для своей церкви. Русское движение в разных общественных сферах Западного края, даже там, где господствовал прежде польский патриотизм, становилось все сильнее, и нет сомнения, что вскоре оно одержало бы полную победу...
Скажут, что русская общественная сила в Западном крае была дурно направлена, что она была недостаточно разумна, что она была груба и невежественна. Допустим, что все это так, но что же из этого следует? То ли, что надо бы было убить эту силу, или то, напротив, чтобы, сохраняя ее и способствуя ей, просветить ее и направить надлежащим образом?
Национальная политика есть дело у нас слишком новое. Она не могла сразу установиться. Дурные партии, видевшие в ней смертную для себя опасность, отдохнули и нашли пути для новых махинаций и обманов. И вот в наших делах произошли колебания. Хотя правительственная программа ни в чем не изменилась, напротив, она становилась все яснее и определеннее, но в ее исполнение прокрались начала, которые подвергли ее сомнению и обессилили ее действие. Мы снова обратили наши удары на самих себя. Россия снова начала поражать и вязать свои собственные силы. Принимались меры, чтобы подорвать русский патриотизм, именно в тех местах, где он особенно требовался. Сила эта, хотя и молодая, оказалась, однако, более крепкой, чем думали ее противники. Могло ли и быть иначе? Сила эта есть самое естественное явление и самая очевидная необходимость; без нее невозможно дальнейшее движение государственной жизни; без нее национальная политика не имеет смысла; без ее содействия правительственная программа разрушает сама себя. Но удары на русский патриотизм падали все чаще и сильнее; он был оклеветан, осмеян и поруган. Личный состав администрации в Западном крае подвергся сильному изменению. Русские люди увидели себя в этом крае бедной, несчастной, загнанной партией, и, те кто не был выброшен оттуда, толпами оставляли его сами. Кончилось тем, что «русское дело», над которым брезгливо глумились влиятельные вожаки нашей квазиконсервативной партии, утратило веру в себя. Дурные партии снова подняли голову, а польская организация в Западном крае снова чувствует себя силой...