Я несколько часов лежала и не могла уснуть, потом сидела и смотрела на огонь снаружи хижины. Элла спала в гамаке, Шестая и Крейтон храпели на полу под ворохом одеял. Через некоторое время, весело горящее и потрескивающее пламя превратилось в переливающиеся угольки. Я смотрю как дым, повисший в воздухе, парит над верхушками деревьев. Наконец, костер полностью потухает.
Я просто не могу спать! Долгие годы я была абсолютно одна со всей этой завистью и злостью в этом приюте. Теперь, наконец, я могу это отпустить. Сейчас я верю, что нет ничего на свете, чего бы мы ни смогли сделать все вместе. И я не понимаю, почему же все еще чувствую эту дыру глубоко внутри каждый раз, когда появляется минутка, чтобы подумать. Хотя нет, понимаю — я одинока. Но я же не одна, продолжаю убеждать я себя.
Я смотрю на Восьмого, спящего так близко к огню, как только можно, чтобы согреться. В раннем утреннем свете, свернувшись калачиком, он выглядит маленьким. Он беспокойно спит, под тонким одеялом, сплетённым из лозы. Я смотрю, как он ворочается, проводит рукой по взъерошенным волосам. Я помешиваю угли, чтобы создать столько тепла, сколько возможно, потрескивания достаточно, чтобы заставить его шевелиться. Не знаю почему, но я чувствую потребность защищать его. И в то же время я думаю, о его мускулистых руках и я хочу, чтобы он защищал меня. Есть что-то в том, что противоположности притягиваются. Он игрив, а я нет.
Лоб Крейтона начинает хмуриться от беспокойства, когда он наконец просыпается и будит всех остальных. Мы все пытаемся стряхнуть с себя остатки сна так быстро, насколько это вообще возможно. Я знаю, что Крейтона волнует, как доставить нас всех на самолет.
Мои мысли возвращаются к видениям Восьмого о Сетракусе Ра. Он представляет собой даже большую угрозу, чем несколько хорошо вооруженных Могов. Крейтон не уверен, что мы готовы к встрече с Сетракусом. Мы еще не до конца развили наши Наследия, у нас еще не было шанса научиться драться вместе, и мы еще не нашли Четвертого, Пятого и Девятого, чтобы встретиться лицом к лицу с такой угрозой, как Сетракус Ра. Когда я сказала обо всем этом вчера, Восьмой лишь покачал головой, расстроенный всем этим скептицизмом.
— Я знаю, что мы можем побороть его вместе, — сказал он. — Я видел его в своих снах и почувствовал его силу. Я знаю, что он из себя представляет, но также я знаю, что из себя представляем мы, и это намного больше того, чем он может когда-либо стать. Я верю в нас. Но этого никогда не произойдет, если мы все не будем верить!
— Я согласен, мы должны повергнуть Сетракуса Ра. Но сначала мы должны найти остальных. Шансы на победу значительно возрастут, если вы будете все вместе, — согласился Крейтон.
Я услышала беспокойство в его словах.
Восьмой стоял на своем, твердо уверенный, что нас достаточно, чтобы схватить Сетракуса.
— Мои сны направили меня к вам. И они же сказали, что мы сможем сделать это. У нас не получится убежать, даже для того, чтобы найти остальных.
Теперь Восьмой встал и потянулся, оголив часть живота из-под задравшейся футболки. Он наклонился и поднял с земли трость, которая завертелась в его руках. Я не могу отвести от него глаз. Это такое новое и непривычное для меня чувство, которое заставляет чувствовать себя смущенной и взбудораженной одновременно.
— Итак, куда же вы хотите пойти? — спросил он, оглядывая нас всех.
— Восточное побережье, США, — говорит Шестая. Она пинает нижнюю часть его трости, и та с размахом переворачивается вверх прямо в ее руку. С этих двоих получился неплохой комедийный дуэт. Шестая бросает трость ему назад, и он устраивает большое шоу, пригибаясь и упуская ее понарошку. Их игра очень похожа на флирт. Должна признаться, это заставляет меня ревновать. Даже если бы я захотела, я никогда не смогла бы так себя вести, ни с Восьмым, ни с кем-то другим. В этом вся Шестая — она простая. Неудивительно, что они так веселятся.
— Хорошо, если ты хочешь именно туда, у нас есть несколько вариантов. Самолет? Есть ли у нас достаточное количество денег на покупку билетов?
Крейтон, похлопав по карману на рубашке, кивнул.
— С этим проблем не будет.
— Чудесно. Мы возвращаемся в Нью-Дели, покупаем билеты, и будем в Соединенных Штатах за день или около того. Или, мы можем оказаться в штате Нью-Мексико через несколько коротких часов.
— Мы не сможем все телепортироваться, — замечает Шестая, рисуя по грязи кончиком ступни.
— Может быть, и сможем, — говорит Восьмой с лукавой улыбкой на лице. Шестая нарисовала круг, а Восьмой протягивает ногу и дорисовывает два глаза, нос и большой смеющийся рот. Они улыбаются друг другу.
— Нам просто нужно немного пройтись, все остальное лишь огромный вопрос веры. — Он явно наслаждается тем, что держит нас в неведении. Я вижу, как другие кивают ему, настолько захвачены его уверенностью, что забывают спросить какие-либо подробности. Не хочется самой указывать, что мы понятия не имеем о задумке.
— Звучит намного быстрее, чем на самолете, — говорит Элла. — И намного круче.
— Ты привлёк мое внимание, — сказал Крейтон, поднимая мой Ларец себе на плечо. — Ты должен показать нам, о чем говоришь, чем быстрее, тем лучше. Если Сетракус Ра уже здесь, на Земле, мы должны двигаться быстро.
Восьмой поднял палец, говоря Крейтону быть терпеливее. Затем стянул с себя рубашку и штаны. Ух-ты.
— Сначала мой утренний заплыв, — говорит он.
Восьмой подбегает к краю обрыва, где начинается водопад. Не останавливаясь, он ныряет с руками, расставленными в стороны. Он парит, как птица, катаясь на волнах воздуха. Я поспешила на край обрыва и посмотрела вниз, как раз вовремя, чтобы увидеть, как он изменяет форму и входит в воду в виде красной рыбы-меч, а затем выныривает уже в своем облике. Я вдруг ощутила желание тоже прыгнуть, и последовала за ним.
Вода поразительно прохладная, когда я ныряю, но когда выныриваю на воздух, чувствую, что мое лицо вспыхнуло. Что происходит со мной? Обычно я не столь импульсивна.
— Хороший прыжок, — говорит Восьмой, подплывая ко мне. Он трясет головой и черные, блестящие кудри хлещут вокруг его головы.
— Итак, ты хочешь, чтобы тебя называли Марина или Седьмая?
— Мне все равно. Любой из вариантов, — говорю я, стесняясь.
— Мне нравится Марина, — говорит он, решив за нас двоих. — Ты впервые в Индии, Марина?
— Да. Я прожила в Испании довольно долго. В детском доме.
— Детский дом, да? По крайней мере, около тебя было много детей. У тебя была возможность завести друзей. Не то, что у меня.
Я вижу, каким одиноким он был. Я решила не поправлять его и не рассказывать, как другие девушки ненавидели меня, что у меня не было друзей, пока не появилась Элла. Я только пожала плечами.
— Наверное. Сейчас я счастливее.
— Знаешь что? Ты мне нравишься, Марина, — говорит он. Звучит так, будто бы он перекатывает мое имя во рту, пробуя его на вкус. — Ты тихая, но классная. Ты напоминаешь мне…
Вдруг, раздался огромный всплеск как раз между Восьмым и мной. Волны откинули нас друг от друга, и я увидела появление Шестой, чьи мокрые светлые волосы идеально спадали на спину. Она не сказала ни слова, нырнув обратно и потянув за собой Восьмого. Я тоже нырнула и смотрела на их борьбу под водой, пока Восьмой, смеясь, не запросил пощады, и Шестая его отпустила.
— Черт, а ты сильна, — говорит он, выныривая на поверхность и кашляя.
— И лучше не забывай об этом, — говорит она, улыбаясь. — Теперь можем мы, пожалуйста, убраться отсюда?
Вид Шестой и Восьмого, просто сплетенных вместе заставляет меня ревновать, но сейчас совсем не время. Я погрузила голову под воду, чтобы сделать перерыв и взять себя в руки. Позволив воде заполнить легкие, и я тонула и тонула, пока мои пальцы не коснулись болотного и скалистого дна. Я сажусь на дно и пытаюсь собраться с мыслями. Злюсь на то, что чувствую себя такой уязвимой. Просто влюбленность! Ничего больше. И стоит ли переживать, если Восьмой предпочтет совершенные светлые волосы Шестой моим патлам? Я имею в виду, она не угроза для меня. Мы должны работать в команде, доверять друг другу. Не хочу злиться на Шестую, особенно после всего, что она сделала для меня. На минуту я зависла над дном, в надежде придумать что-нибудь остроумное и сказать, когда вынырну. Я смогу это сделать.
Я понимаю, что я нахожусь в точке под тем местом, где водопад входит в бассейн, где вода чистая и сверкающая. Отблеск от чего-то пробегает по моим глазам. Это длинный серебристый объект на мутном дне.
Я подхожу, чтобы взглянуть вблизи. Оно около пятидесяти футов в длину и, когда я обхожу это, я ошеломлена осознавая, что это своего рода кабина позади длинного лобового стекла. И тут я замечаю Ларец, который находится на сидении внутри. Я не могу в это поверить — возможно ли, что это серебристый корабль, который Восьмой видел, улетающим в день, когда Моги атаковали, в день когда его Чепан был убит? Я слышу приглушенный вопль и осознаю, что он мой. Я хватаю ручку на фюзеляже и тяну. Ничего не происходит. На дне озера давление такое сильное, но я продолжаю тянуть, и вскоре дверца кабины распахивается. Поток воды смешивается с водой заключённой внутри кабины. Ларец скользкий, когда я его хватаю и несусь на поверхность.
Первое, что я вижу — это Шестая и Восьмой, сидящие на траве и болтающие. Элла вертит трость Восьмого над головой, затем перед собой. Крейтон наблюдает за Эллой, обхватив свой подбородок руками. Элла видит, как я выхожу из воды, и вонзает трость в траву.
— Марина! — окликает она. — Вот ты где!
— Куда ты подевалась? — кричит Восьмой, приближаясь к краю.
— Выходи, Марина, — зовёт Шестая, — нам, действительно, сейчас нужно сматываться!
Я поднимаю Ларец из воды, удерживая его в воздухе так, чтоб они могли его видеть. Меня, даже, не волнует то, что самая отвратительная и грязная вода выливается из Ларца и на мою голову. Я так улыбаюсь, что у меня болит лицо. Мне нравится, как выглядят их лица, разинутые рты, широко открытые глаза. Я наслаждаюсь этим и используя свой телекинез, я размещаю Ларец над Восьмым и Шестой и оставляю его там в воздухе.
— Смотри, что я нашла, Восьмой!
Восьмой исчезает с травы и появляется в воздухе рядом с Ларцом. Он обхватывает руками Ларец и обнимает его. И слизь, и всё остальное. Затем он телепортируется назад на берег озера, Ларец всё ещё у него в руках.
— Я не могу поверить в это, — наконец говорит он, — всё это время он был прямо тут. — Он выглядит ошеломлённым.
— Он был внутри моговского корабля, на дне озера, — говорю я, выходя из воды.
Восьмой снова исчезает и телепортируется прямо напротив меня, наши носы практически соприкасаются. Прежде чем до меня доходит, как приятно чувствовать его тёплое дыхание на моём лице, он поднимает меня и крепко целует в губы, кружась со мной. Моё тело напрягается и я, вдруг, не имею ни малейшего понятия, что делать с руками. Я вообще не знаю, что делать, поэтому просто позволяю этому произойти. На вкус он одновременно и солёный и сладкий. Весь мир исчезает, и я чувствую будто парю в темноте.
Когда он ставит меня, я отступаю и смотрю в его глаза. Один взгляд и я понимаю, что этот гигантский, романтический момент был спонтанен, и я благодарна за это. Ни больше, ни меньше. Я идиотка. Мне очень нужно дать пройти этому наваждению.
— Я никогда не плавал здесь. С самого начала я выныривал с другой стороны, — говорит Восьмой, — он трясёт головой. — Спасибо тебе, Марина!
— Хм, всегда пожалуйста, — шепчу я, всё ещё ошеломлённая первой частью его благодарности.
— Теперь, когда вы наобнимались, может, хочешь открыть его? — спрашивает Крейтон, — ну, давай же!
— О! Точно, конечно! — кричит Восьмой, и снова телепортируется назад к Ларцу.
Шестая подходит ко мне.
— Марина! Это было потрясающе! — Она обнимает меня, затем отстраняется, тряся меня за плечи, многозначительно мне улыбаясь. И понизив голос шепчет: — Мне показалось или ты только что целовалась?
— Правда, странно? — шепчу я, высматривая какие-либо признаки ревности. — Но я не думаю, что это что-то значило.
— Совсем не странно. Я думаю это замечательно, — говорит она, явно волнуясь за меня, как подруга или сестра. Мне стыдно, что я ревновала к ней раньше. Мы обе смотрим на Восьмого, когда Элла изображает барабанную дробь, сообщая, что Ларец открыт.
Восьмой положил свои ладони на замок. Тотчас же он щелкнул и Ларец открылся. Восьмой быстро погрузил свои руки по локти вовнутрь, пытаясь дотронуться до всего содержимого сразу. Он был как ребенок у ящика для игрушек. Мы все столпились вокруг и смотрели. Я смогла увидеть, что некоторые камни были такие же, как и в моем Ларце, но остальные предметы были совершенно другими. Там были стеклянное кольцо, изогнутый олений рог, кусочек черной материи, которая стала переливаться синим и красным, как только Восьмой к ней прикоснулся. Он взял тонкий кусок золота размером с карандаш и достал его.
— Как же здорово увидеть тебя снова!
— Что это? — спросила Шестая.
— Я не знаю настоящего названия, но называю его «Дубликатор». — Восьмой держит его над головой, как палочку. Затем, встряхнув запястьем, он раскрывает его вниз, словно свиток. Он быстро достигает размеров дверной рамы. Восьмой убирает руку, и рама парит перед ним. Он отступает назад, и мы можем видеть случайные пары рук и ног, когда он начинает изображать прыгающего шута.
— Окей, — говорит Шестая. — Это самая странная вещь, которую я видела.
Восьмой телепортируется к ней и остается там, наклонив голову в сторону и почесывая подбородок, будто оценивает представление. Мы опять поворачиваемся к золотой дверной раме. Руки и ноги продолжают двигаться в заданном темпе.
Стойте. Сейчас их двое!
Тот, что рядом с Шестой, хлопнул в ладони и протянул руку, а кусок золота сжался и скользнул прямо в нее. В ту же секунду второй Восьмой исчезает.
— Впечатляет, — говорит Крейтон, громко и медленно хлопая.
— Это очень пригодится в ближайшее время. По крайней мере, вы сможете хорошо отвлекать внимание.
— Я использовал это несколько раз, чтобы улизнуть из дома, — признаёт Восьмой. — Рейнольдс никогда не выяснял, что я могу делать. Даже до того как он умер, я постоянно пытался выяснить как наилучшим образом использовать мои Наследия.
Крейтон бросает Восьмому его вещи, и поднимает мой Ларец.
— Теперь нам действительно нужно уходить.
— Да ладно, — говорит Восьмой, натягивая штаны. В то время как он прыгает вокруг, он косит свои глаза на Крейтона и говорит льстивым голосом:
— Я только что получил назад свой Ларец. Могу я снова с ним ознакомиться? Я так за ним соскучился.
— Позже, — резко говорит Крейтон. Когда он поворачивается к нам, я могу видеть, как он улыбается.
Восьмой бросает кусок золота в Ларец и достаёт оттуда наружу зелёный кристалл, и засовывает его в карман. Он закрывает Ларец и поднимает его с драматическим вздохом.
— Ох, ладно. Наше воссоединение могло просто подождать, — говорит Восьмой своим самым жалостливым голосом. — Всем следовать за мной.
— Как часто Сетракус посещал тебя в твоих снах? — спрашивает Крейтон.
Мы идём уже больше пяти часов и на подъёме в гору замедляемся. Восьмой ведёт нас извилистой тропой, это больше выступ, чем дорога. Всё вокруг покрыто тонким слоем снега, а ветер особенно сильный. Мы все замёрзли, но Шестая защищает нас с помощью своего Наследия, отталкивая ветер и снег с нашего пути. Контроль погоды, уж точно, является одним из полезнейших Наследий.
— Он говорит со мной достаточно давно, пытаясь обмануть меня и вывести из себя, — говорит Восьмой. — Но теперь, когда он на Земле, сны участились. Он дразнит меня, лжет, а теперь пытается заставить принести себя в жертву, чтобы вы все смогли вернуться на Лориен. Он пристает ко мне больше, чем обычно в последнее время.
— Что именно ты имеешь в виду, говоря «Пристает ко мне?» — спрашивает Крейтон.
— Прошлой ночью он показал мне моего друга Девдана, висящего в цепях. Я не знаю, действительно ли это происходит или это лишь трюк, но это видение застряло у меня в голове.
— Четвёртый видел его тоже, — поддакивает Шестая.
Восьмой ходит кругами с удивленным выражением лица, а затем начинает пятиться. Он явно соединил все части воедино. Его нога проходит в опасной близости от того, чтобы соскользнуть с выступа, от чего у меня перехватывает дыхание. Я резко протягиваю руку в его сторону, но он не колеблясь продолжает.
— Знаете, я думаю, что видел его вчера вечером. Я не вспоминал об этом до сих пор. У него светлые волосы? Он высокий?
— И он выглядит лучше тебя? Да, это он, — говорит Шестая улыбаясь.
Восьмой останавливается и смотрит задумчиво. Спуск слева от нас почти две тысячи футов.
— Знаете, я всегда предполагал, что это был я, но думаю, что я был неправ, — говорит он задумчиво.
— Предполагается, что это был ты? — спрашиваю я, охотно уводя его подальше от края.
— Питтакус Лор!
— Почему ты так думаешь? — спросил Крейтон.
— Потому что Рейнольдс говорил мне, что Питтакус и Сетракус всегда могли общаться друг с другом. Теперь зная, что Четвертый тоже может, я запутался.
Восьмой снова начинает ходить, когда Элла спрашивает:
— Как кто-то может быть таким же, как Питтакус?
— Предполагается, что каждый из нас берет на себя роль одного из десяти первоначальных старейшин, поэтому я думаю, один из нас возьмет на себя роль Питтакуса, — объясняет Шестая. — Чепан четвертого сказал ему то же самое в письме. Я сама его читала. В конце концов, мы как предполагается, станем еще более сильными, чем они. Именно поэтому Моги стали более активными сейчас, прежде чем мы станем еще более опасными, способными лучше защищать себя и нападать на них. — Она смотрит на Крейтона, который кивает пока она говорит.
Я чувствую, что я единственная, кто знает так мало — ничего, на самом деле — из моей истории. Аделина отказывалась рассказывать мне хоть что-нибудь, отвечать мои вопросы или хотя бы намекать на что я однажды буду способна. Теперь, я так отстала от остальных. Единственный старейшина, о котором я что-то знаю — это Питтакус, не говоря уже о знаниях, которые я могла иметь. Я просто должна верить, что выясню, кто я, когда настанет время. Иногда я становлюсь грустной, когда думаю об этом. Мне жаль, что я уже не узнаю, каким мое детство должно было быть. Но нет времени оплакивать то, что нельзя изменить.
Элла подходит и идет со мной, легко прикасаясь своей рукой к моей.
— Ты выглядишь грустной… Ты в порядке?
Я улыбаюсь ей.
— Мне не грустно. Но я зла на себя. Я всегда обвиняла Аделину в том, что я не развила свои Наследия таким способом, каким должна была. Но посмотри на Восьмого. Он потерял своего Чепана, но использовал то, что имел и просто продолжал работать над этим.
Мы идем вместе в тишине в течение нескольких минут, пока Восьмой не говорит:
— Вам когда-нибудь бывало жаль, что Старейшины не передали нам наши Наследия в закрытых рюкзаках вместо этого? — говорит Восьмой, перекладывая свой Ларец в другую руку.
Я виновато смотрю на Крейтона. Я подхожу, чтобы взять свой Ларец у него, но он просто мягко меня отодвигает.
— Пока я у вас есть, Марина. Скоро, я уверен, вы должны будете нести свое бремя в одиночку, но я буду помогать, пока смогу.
Мы идем еще несколько минут, пока путь вдоль горного хребта внезапно не заканчивается крутым утесом. Мы в нескольких сотнях метров от вершины, и я смотрю на Гималаи, расположенные слева от меня. Горы огромны и кажутся бесконечными. Это захватывающее зрелище, которое, надеюсь, я буду помнить всегда.
— Так, теперь куда? — спрашивает Шестая, скептически осматривая гору. — Нет никакого пути, которым мы можем пойти прямо к вершине. Кажется, нет больше других вариантов, хотя…
Восьмой указывает на два высоких, громадных валуна прислоненных к склону горы, и затем сжимает руку. Камни отделяются, показывая кривую каменную лестницу, которая вьется кругами и ведет внутрь скалы. Мы следуем за Восьмым до лестницы. Я чувствую клаустрофобию и уязвимость. Если кто-то следует за нами, никакого выхода нет.
— Почти пришли, — говорит Восьмой через плечо.
Лестницы настолько холодные, что их холод просачивается через мои ноги и тело. Наконец они приводят нас к огромной каменной пещере, вырезанной в горе.
Мы вливаемся в нее, озираясь в страхе. Потолок высится в паре сотен футов, а стены гладкие и полированные. В одну из стен врезаны две глубокие вертикальные линии, нескольких футов в высоту, расположенные в пяти футах друг от друга. Между линиями находится маленький синий треугольник, с тремя изогнутыми линиями горизонтально вырезанными над ним.
— Должно быть, это дверь? — спросила я, следуя глазами за линиями.
Восьмой отступает в сторону, чтоб нам было лучше видно.
— Не должно быть — это дверь. Это дверь в самые отдалённые уголки Земли.