Восстание святого

23

МИЛА

Прошло несколько дней с тех пор, как мы со Святым потеряли себя друг в друге. Прошли дни с тех пор, как я поддалась развратным желаниям, о которых даже не подозревала. Мое тело ожило под его прикосновениями, как будто ему больше не нужен был воздух. Только он, его поцелуй и то, что он чувствовал внутри меня. Но, очевидно, это чувство не было взаимным.

Прошло несколько дней, прежде чем он сказал мне больше пяти слов. Большую часть времени он проводил за закрытыми дверями в своем кабинете, и единственным человеком, которому разрешалось входить и выходить, был Джеймс. Даже Елена, казалось, не замечала племянника. Я бы солгала, если бы сказала, что меня это не беспокоит. Что я не сплю по ночам, втайне надеясь, что он придет за мной. Возьмет меня. Прикоснется ко мне. Поцелует меня.

Мое тело стало собственным врагом, и пламя разгоралось каждый раз, когда я думала о том, как грубо Святой брал меня, как грубо было быть с ним и разваливаться на части от его руки. В тот день в самолете он был прав. У меня и раньше был секс, но меня никогда не трахали. Не так. И теперь, когда я знала, каково это… не иметь никаких запретов в сексе, ощущать свободу, позволяя своим желаниям управлять тобой, я хотела только этого. Все, о чем я думала. С каждым днем я все больше и больше хотела его, мое тело жаждало снова быть поглощенным им. Но его отсутствие было жестоким напоминанием о том, что я для него всего лишь подпись на листе бумаги.

Я взглянула на Джеймса, который сидел под крышей палубы и притворялся, что читает какой-то автомобильный журнал, не сводя с меня глаз. Он был похож на сторожевую собаку. Когда я двигалась, двигался и он. Это было глупо, правда. Мы были на яхте. Куда, черт возьми, я должна была идти?

Я надела солнцезащитные очки и откинулась в кресле, делая то, что делала последние пару дней. Наслаждалась солнцем и хотя бы получала удовольствие от итальянского лета. Я отказывалась сидеть в своей комнате, как пленница, и позволять стенам душить меня. Когда я попросила Елену купить мне купальник, у нее было три пакета купальников, присланных с материка. Ценники на некоторых из них были просто смешными, судя по крошечному количеству ткани, из которой они были сшиты. Потратив час своей жизни на их перебирание, я остановила свой выбор на черном бикини без бретелек. Мне не нужно было привлекать к себе внимание.

Я закрыла глаза и попыталась заглушить свои мысли, когда услышала высокий шум двигателя гидроцикла, который становился все громче и громче. Только когда он загудел прямо у яхты, я открыла глаза. Сэйнт нырнул с гидроцикла в воду и подошел к краю флайбриджа. Он вытащил себя из воды, сильные руки были мокрые, а круглогодичный загар блестел. Он выпрямился и провел рукой по своим полуночным волосам, пока вода продолжала стекать по его телу. Иисус. Это было похоже на сцену из чертовой рекламы Calvin Klein. Мокрый и соблазнительный пресс, каждый тонизированный мускул на его теле, покрытый солнечными поцелуями и практически купающийся в грехе, я была благодарна, что мои глаза были спрятаны за темными солнцезащитными очками. Я уже достаточно опозорилась, когда дело касалось его.

Он взял шезлонг и поставил его рядом с моим, после чего уселся на него. Мой пульс мгновенно участился, каждый дюйм моей кожи ощущал его присутствие. Боже. Я ненавидела, что он влияет на меня, просто находясь рядом.

— Конечно, среди пятнадцати купальников Елены, списанных с моей кредитной карты, должен быть менее откровенный.

Я рассмеялась.

— Ты сейчас серьезно?

— Есть ли в этом утверждении хоть что-то, что заставляет тебя думать иначе?

— Да. Тот факт, что ты считаешь себя вправе иметь мнение о том, что я ношу.

— Ты моя жена.

— И все же ты игнорируешь меня, как будто я ничтожество.

Он не смотрел на меня и продолжал смотреть куда-то перед собой, как будто даже не слышал меня.

— Знаешь что? К черту все это. — Я поднялась на ноги, собираясь уйти, когда он протянул руку, схватил меня за плечо и потянул к себе на колени, выпустив воздух из легких с хрипом.

Его тело было холодным и влажным, но пламя вспыхнуло и разгорелось в моей душе, как только я посмотрела в его глаза. Он закусил губу и уставился на меня так, словно я его разозлила. Как будто он был на грани потери контроля. Наши взгляды не отрывались друг от друга, казалось, целую вечность, и я чувствовала каждый его вздох: грудь вздымалась и опускалась, вены на шее пульсировали в такт сердцу.

— Почему ты настаиваешь на том, чтобы бросить мне вызов, Мила?

— Почему ты настаиваешь на том, чтобы обращаться со мной так, будто я недостаточно хороша для тебя?

— Ты так думаешь?

— А что еще я должна думать?

— Ты не должна ни о чем думать. — Он откусил свои слова, и мое сердце ёкнуло.

Я ожидала, что последуют еще более жестокие слова, но тут его хватка на моей руке ослабла, и его взгляд упал на мое обнаженное плечо. Он втянул в рот нижнюю губу, и это зрелище напомнило мне, каков он на вкус — тысяча грехов, воплощенных в одной фантазии.

Он провел пальцем по моей руке, и меня пробрала дрожь, а вены накалились от желания, сдобренного адреналином.

— Ты должна бояться меня, а не бросать мне вызов. — Его палец провел по моей груди. — Твое тело должно отвергать мои прикосновения, а не приветствовать их.

— Почему ты думаешь, что мое тело приветствует твои прикосновения?

Его темные брови изогнулись дугой.

— Еще один вызов?

— Возможно.

Он наклонил голову в сторону и провел пальцем по моему соску. Медленно. Чувственно. Соблазнительно. Сосок запульсировал под его прикосновением, и какая-то часть меня хотела отстраниться, разозлиться на то, что он игнорировал меня несколько дней. Но мое тело не позволило мне этого сделать, слишком сильно любя и нуждаясь в его прикосновениях.

Он нарисовал ленивый круг вокруг моего соска, а затем переместился ниже.

— Ты ходишь в одежде, чтобы дразнить меня, в таком хлипком бикини, ткань которого я могу легко сорвать, чтобы иметь с тобой дело. Разве я не причинил тебе достаточно боли? — Он провел пальцем по обнаженной плоти вокруг моего пупка. — Разве я не доказал тебе, что я нехороший человек?

Мое дыхание стало затрудненным, и я сжала бедра, почувствовав, как его член затвердел у моего бедра. Предвкушение вспыхнуло, пульсирующая потребность между ног отчаянно требовала удовлетворения. Больше не было ощущения, что прошло несколько дней. Мое тело было так же возбужденно, как в тот день, когда он трахал меня у чертовой стены.

Я переместилась так, чтобы его твердый член идеально прижался к моей заднице, и наблюдала, как его глаза превращаются из человека в охотника. Из животного в хищника.

— Разве я не доказала тебе, что я сильнее, чем ты думал в тот день, когда взял меня?

— Сильная, но такая наивная.

Он резко просунул руку между моих ног и крепко сжал меня, выражение его лица стало свирепо-первобытным.

— Я чувствую твое возбуждение, Мила. Оно прилипло к тебе и чертовски искушает меня. Вот почему мне нужно быть с тобой осторожным.

— Я не понимаю.

— Ты многого не понимаешь, Segreto.

Его рука сильнее прижалась к моему телу, как бы демонстрируя владение им: моя щель была уже слизкой и готовой принять его. Я сжала бедра, когда его рука оказалась между моими ногами, задыхаясь, стоны вырывались из моих губ.

— Ты так многого не знаешь.

— Тогда расскажи мне, — потребовала я. — Расскажи мне все. Расскажи мне свои секреты.

Он покачал головой и убрал руку между моих ног, мое тело мгновенно оплакивало потерю его прикосновений. Я вопросительно уставилась на него, но он смотрел на океан.

— Марина Пиккола. Говорят, именно здесь сирены пытались соблазнить Улисса, когда он возвращался домой… к своей жене.

— Улисса?

— Латинизированное имя Одиссея. — Он провел пальцем по моей спине, когда я прижалась к нему. — Сражаясь вместе с греками в войне против города Троя, он начал свое путешествие домой. — Его голос прервался, а глаза по-прежнему смотрели на океан.

— Пытались соблазнить?

Губы Святого скривились в уголках.

— Улисс приказал своим людям заткнуть уши пчелиным воском, чтобы не слышать манящего пения сирен. — Он посмотрел на меня, глаза были жесткими и темными. — Если бы они этого не сделали, сирены соблазнили бы их и заманили на смерть.

Тенор в его голосе понизился, стал гуще, и он уставился на меня, словно говоря, что я и есть та самая сирена, чей зов может его погубить.

Я слегка покачала головой.

— Зачем ты мне это говоришь?

Он пожал плечами и снова посмотрел вдаль.

— Никогда не доверяй тому, что способно заставить тебя потерять контроль.

Я не понимала. Говорил ли он мне, что не доверяет мне, или он говорил, что не доверяет себе, когда находится со мной? Я не знала, и эта путаница разъедала мои внутренности. Никогда в жизни я не испытывала такого противоречия, и мне стало интересно, не хочет ли эта история сказать мне, чтобы я не доверяла себе, особенно когда речь идет о Святом.

Мои волосы были завязаны на затылке в беспорядочный пучок, и не было ни одного локона, чтобы заправить их за ухо, но я все равно потянулась к шраму и рассеянно провела по нему кончиком пальца.

Он напрягся, и я подняла на него глаза.

— Ты думаешь о нем каждый раз, когда касаешься этого шрама?

— Не всегда. — Честно ответила я. Он уже знал о моем прошлом и о том, что скрывается за моим шрамом. — Иногда я думаю, скольким детям он еще причинил боль.

Его лицо покрывали жесткие морщины, выражение лица было каменным.

— Ну, теперь тебе не нужно об этом беспокоиться. — Он подвинулся, снял меня со своих коленей и отодвинул в сторону, чтобы встать. Я не хотела, чтобы он уходил. На самом деле я хотела умолять его остаться, но не стала. У меня и так почти не осталось ни капли достоинства.

— Что ты имеешь в виду? — Я села прямо, а он потер затылок: разочарование, нерешительность и ярость накатывали на него волнами.

— Этот ублюдок больше никогда никому не причинит вреда. Это все, что тебе нужно знать.

Не сказав больше ни слова, он бросился прочь и исчез под палубой. В голове роились вопросы, мысли путались. Что он имел в виду? Что он сделал? А потом в голове промелькнул образ мертвого тела Брэда, истекающего кровью на дорогом ковре, и моя кожа стала ледяной.

Джеймс прочистил горло, и я посмотрела в его сторону. Простым кивком он подтвердил две вещи.

Он знал, о чем я думаю. И я была права.