Вечером за ужином объявил, что завтра утром уезжаю домой. Дед Паша удивленно выгнул дугой седые мохнатые брови, баба Нюша смолчала.
Она вообще после отъезда священника со мной не разговаривала, только хмурилась и отворачивалась. Даже на ужин меня пригласил дед.
После возвращения от лесника домовой мне рассказал содержание разговора между попом и бабкой. Оказалось, что баба Нюша всё подробно попу рассказала — и про меня, про мои тренировки, медитации, а также про то, что иногда она по коридору ходит, а в терраску попасть не может, дверь словно пропадает… После её рассказа поп незамедлительно объявил меня исчадием дьявола, дескать, во мне искра «врага человеческого», я — «отродье Люцифера» и всё такое прочее. Причем, со слов Трифона, так красочно, так убедительно всё это расписал, что бабка уже была готова сама меня выгнать из дома или воткнуть мне осиновый кол в горло.
У меня же в комнате в моё отсутствие поп переворошил все мои вещи, обрызгал кровать, стулья, стол, кресла и мою одежду водой. То-то я, когда переодевался, почувствовал, что одежда какая-то сыроватая!
Вечером, когда уже стемнело, когда загнали коров и овец по сараям, я я развесил влажную одежду на веревках во дворе просушиться.
Ко мне во двор вышел дед Паша.
— Что у вас тут стряслось, внучек? — поинтересовался он, усаживаясь на крыльцо. — Пока меня не было? Бабка ходит смурная…
— Деда, а ты у неё спроси! — посоветовал я. — Может, и расскажет…
Я протянул ему пачку карандашей:
— Только бабке не отдавай! Спрячь. А то она попу всё отдаст!
— Понятно, — протянул дед. — Хорошо…
Ровно в семь на своем «Уазике» меня ждал лесник. Я загрузил в салон свой рюкзак и сумку, сел на переднее сиденье.
— Поехали!
Меня никто не провожал: дед уехал на работу, бабка даже на крыльцо не вышла.
С Жихарем и Трифоном я попрощался накануне вечером в баньке.
— Бабка не зайдёт! — сообщил банник. — Я ей глаза отвёл.
— Ты уж извиняй, что так с попом-то получилось, — буркнул домовой. — Надо ему было дорогу заколесовать. Попросили бы Еремеича, ввек бы этот долгополый сюда не добрался бы.
— А Еремеич и здесь хозяйствует? — удивился я. — Я думал, что он только в лесу за рекой…
— Нет, — домовой мотнул головой. — Он хозяин всех лесов аж до каменной дороги!
Под каменной дорогой имелось ввиду шоссе, проходившее через райцентр. Авторитетный лесной хозяин получается Силантий Еремеевич! Большой силой обладает!
Жихарь протянул мне небольшой сверточек:
— Еремеич передать просил. Как знал, что ты уедешь.
— Ты приезжай, хозяин! — Трифон вдруг утёр глаза. — Бабку дуру дед вожжами воспитает, поумнеет! Вдругорядь думать будет!
— Воспитает, как же! — буркнул Жихарь. — Прошли те времена…
— Поедем не в райцентр, а на станцию! — сообщил Василий Макарович. — На поезде домой поедешь.
— Почему? — удивился я. — На электричке дольше, да и с вокзала домой добираться через весь город.
— Андрей Львович, батюшка Алексий, если соберется в город, то, как раз, через райцентр поедет, — пояснил лесник. — И наверняка с утра. Зачем вам лишний раз друг другу глаза мозолить?
И вдруг, совершенно не в тему брякнул:
— Не успел я тебя с оборотнем свести. Тебе любопытно было бы на него посмотреть. Интереснейший субъект!
Дальше по дороге мы, в основном, помалкивали. Лесник иногда поглядывал в мою сторону, словно хотел что-то спросить еще. Меня тоже кое-что интересовало. Я задал вопрос первым:
— Мне кажется, вы преувеличиваете поповские возможности… Даже не верится, честно говоря. Церковь у нас отделена от государства. В городе церквей-то раз-два и обчелся. А с ваших слов они за мной охоту откроют…
— Не надо их недооценивать, — вздохнул Василий Макарович. — Охоту, не охоту, но присмотр за тобой будет, и очень быстро.
— Меня еще найти надо, — перебил я его.
— Глупости какие! — невесело засмеялся лесник. — Бабка твоя батюшке уже твой домашний адресок продиктовала, школу, где ты учишься… Эти попы хуже коммуняк!
— А чем тебе коммунисты не угодили?! — взвился я.
— Есть коммунисты, а есть коммуняки, — не обращая внимания на мой повышенный тон, терпеливо отозвался Василий Макарович. — Коммунисты БАМ строят, в Афган рапорта пишут, а коммуняки в кабинетах штаны протирают, пайки получают да речи хвалебные с трибун толкают. Что, ни разу с этим враньём не сталкивался?
Я промолчал. Сталкивался, чего уж говорить? Год назад, будучи заместителем секретаря комитета комсомола в школе, готовился выступать на годовом отчетном собрании, которое посетил аж первый секретарь обкома комсомола. И неожиданно для меня вдруг на трибуну вышла смазливая девчонка из параллельного класса, которую парторг школы «сделал» заместителем секретаря комитета комсомола. Девочка отбарабанила доклад-отчет, присвоив все мои заслуги, получила почетную грамоту от обкома за работу. «Ну, она же на золотую медаль идёт, Антон! Ты должен понимать!» — улыбаясь, объяснил мне потом ситуацию парторг. Разумеется, на следующем комсомольском собрании я взял самоотвод от дальнейшей работы в комитете комсомола.
— Чекисты меня один раз пытались арестовать, — продолжил лесник. — В 1936-м. А церковники три раза. И не арестовать или там поймать, а убить. Один раз стреляли, два раза хотели сжечь. С отцом Алексием вроде как перемирие установили. Он меня не трогает, я его. Да и у них там, в епархии, видно, про меня наказ дали не трогать. Я ведь обещал, что если еще хоть раз… Я ведь всех попов в округе вместе с семьями и детишками изведу, не пожалею. Поверили, отстали.
— А извёл бы? — поинтересовался я. Василий Макарович бросил на меня взгляд, вздохнул:
— Да что ж я, зверь что ли какой? Попов бы извел, конечно. А бабы да детишки-то причём?
На станции лесник сбегал в кассу, оставив меня на перроне с вещами, сам заплатил за билет.
— У тебя деньги-то есть? — вдруг поинтересовался он.
— Есть, — кивнул я. Деньги у меня были: maman, когда уезжала, оставила трешку на обратную дорогу, да дед вчера червонец сунул.
— На возьми, на всякий случай, — лесник, смущаясь, сунул мне пятёрку. — На такси домой доберешься.
— Да бери же! — разозлился он, встретив мой отказ.
Напоследок, обнимаясь, перед посадкой в поезд я запустил в него конструкт регенерации. Василий Макарович вздрогнул, почувствовав наложения заклинания — всё-таки колдун.
— Это тебе на здоровье! — сообщил я. Я зашел в вагон, обернулся, махнул на прощание рукой. Лесник улыбнулся и кивнул мне в ответ. Я вдруг, неожиданно сам для себя, вытащил из кармана оставшуюся пачку «конструктора» и сунул ему в руки. Едва успел, двери уже начали закрываться.
— Спасибо! — лесник снова улыбнулся. Ну, а что? Я себе еще сделаю… Кстати, по приезду сразу на вокзале в киоске «Союзпечати» купил 3 пачки простых карандашей. И тоже «Конструктор». Уж очень они легко ломались.