Такси поймать на остановке днем было пустяковым делом. Я вышвырнул в мусорный контейнер рваную одежду maman — блузку, юбку, белье — и подошел к первой попавшейся машине.
— Поехали на Рыбацкую!
— Петрофан дашь?
— Дам!
Через полчаса я был уже у знакомого забора. Удар ногой, подкрепленный «живой» силой, снёс ворота, выворотив бетонный столб. Сбоку завыл алабай. Я шагнул во двор. «Дротик» в пса. Собака повалилась на бок.
— Стой! Стой! — на крыльцо выскочил Шалва и закричал. — Давай поговорим! Вот они. Вот!
Посреди двора лежали два несуразно круглых предмета — то ли мячика, то ли шара, то ли грязные тыквы.
Шалва тоже получил «дротик», только парализующий, несмертельный, повалился боком на землю возле крыльца, уткнувшись лицом в один из этих «шаров».
Я шагнул к дому. Щелкнуло несколько выстрелов. Взвизгнул рикошет. «Каменная кожа» выдержала. Еще бы! Я в неё столько энергии вбухал!
В дом пошла волна конструкта «ночной кошмар-1» с усиленной первой составной частью — для большего охвата воровской, так сказать, аудитории.
Прошел через прихожую. Справа на корточках сидел и подвывал, сжав виски руками шкет, самый молодой из всех. Тот, который со мной первым столкнулся. Он даже не взглянул на меня. Его сердце за доли секунды остановил импульс «некросилы». Он повалился мне под ноги, брякнул выпавший из рук пистолет.
Следующим были волосатик Чубрик и водитель зеленого «Москвича». Их «кошмар» настиг на кухне. Увы, не судьба Чубрику умереть от проклятья — оба получили по порции «некросилы». У водителя оказался самый натуральный «наган». Чубрик оружия не имел.
Из комнаты в меня выстрелил Никанор. Взвизгнул рикошет. Видимо, не достал туда мой конструкт. Уголовник успел сделать только один выстрел, мой «дротик» оказался быстрее. Следующий «дротик» получил пожилой мужик с обрезом охотничьего ружья в руках. Падая, он ухитрился нажать курок. Заряд картечи ушел в доски потолка.
На первом этаже больше никого не оказалось.
Я решил не рисковать и «обработал» второй этаж «ночным кошмаром-1» снизу, с первого этажа. Просто прошелся и снизу вверх накладывал заклинание.
Отчаянный женский визг сообщил, что я не промахнулся.
На втором этаже обнаружилась лежащая женщина, та самая, которая ухаживала за больным парнем. Возле неё лежал маленький пистолетик. Я поднял его и сунул в карман.
Бывший больной, сын главаря Дато, сидел на кровати, держа в руках большой кавказский кинжал и уставившись в одну точку. Изо рта текла струйка слюны.
— Идём! — я легко поднял его за шиворот, толкнул к лестнице. То же самое я проделал с женщиной. Пока они спускались, спотыкаясь по лестнице, я осмотрел второй этаж. Обнаружил еще одного татуированного бугая — под кроватью, тоже с оружием, под воздействием заклинания потерявшего всякий человеческий облик. Импульс «некросилы» и обширный инфаркт.
Парализованный Шалва по-прежнему лежал во дворе. Я притащил к нему женщину и сына. Он с ужасом переводил взгляд с меня на них, пытаясь что-то прошептать непослушными губами.
— Я предупреждал, — сказал я. В главаря ушел импульс «жизни», освобождая его от действия паралича.
— Пощади сына, — у него прорезался голос.
— Ты обманул меня, Шалва, — сказал я. — Смотри, как они будут умирать.
— Нет! — вор замотал головой. — Я заплачу! Общак. У меня общак. Я тебе его отдам! Весь, без остатка!
— А смысл? — усмехнулся я. — Ты слова не держишь. Сегодня так, завтра по-другому. Я тебе помог, от всей души помог, а ты?
— Это они! — Шалва махнул рукой в сторону то ли мячей, то ли шаров. Я пригляделся и опознал в них головы «питекантропа» и «бульдога».
— Они поплатились!
— А ты? Ты еще не поплатился. Ты за них отвечаешь! Вот и отвечай.
Я говорил, чеканя каждую фразу. Перед глазами стояла картина — maman в ванне с розовеющей водой и кровоточащими ранами на запястьях.
Общак — два небольших чемоданчика с деньгами и драгоценностями — я отвез на вокзал и положил в ячейку камеры хранения, заплатив 15 копеек. Перед смертью Шалва мне рассказал всё. Заклятие подчинения подействовало безукоризненно.
Потом он обреченно выл, повторяя:
— Тебя найдут! Тебя обязательно разыщут!
— Я буду ждать! — сказал я ему в лицо. — а если они попытаются сделать то же, что и ты, без всякой пощады вырежу их семьи, всех, от мала до велика.
Скорее всего, я не тронул бы Дато, но он всё-таки дотянулся до пистолета, который выронил его отец и выпустил в меня четыре пули, ухитрившись даже попасть один раз. На его лице была такая злорадная гримаса, когда он это делал. Впрочем, на лице, я так полагаю, его матери, тоже. Под смертельный «дротик» они попали оба.
А конструкт проклятия на мертвые тела действовал не хуже, чем на живых.
Только на душе было пусто и погано. Да еще очень было жалко алабая. Он-то тут причём?