Вот и кончилось лето

Глава 30 Сюрпризы разные и не всегда приятные.

Моя новая кожаная куртка привела в восторг maman и вызвала чувство жуткой зависти у друзей.

— Только вечером по поселку не ходи в ней! — хмуро посоветовал Андрюха. — Снимут враз! По голове сзади зарядят, пикнуть не успеешь.

При этом он прищурил левый глаз, словно прицеливаясь, как будто уже собрался «заряжать» сам.

Он только что вернулся из Москвы, радостный и довольный, как и его мать. Еще бы! Диагноз не подтвердился. Врачи только разводили руками — нету диабета…

— А где твои «Ли»? — спросил Мишка. — Которые мы пошили?

— В стирке, — хмуро ответил я и соврал. — Упал в них неудачно. И батник испачкал и порвал, и джинсы изгваздал. Обидно!

— Еще бы, — согласился Андрюха. — За батник-то сколько отдал?

— Четвертной и первый раз надел. Прикинь?

— А куртяк где срубил?

— Случайно сегодня в ЦУМе выбросили, — соврал я, — а я рядом оказался. Всего 80 рублей.

— Класс! — согласился Андрей.

Мишка молчал, загадочно хмыкая. Наверное, догадался, про какой «ЦУМ» я говорил. Мы дошли до клуба, посмотрели афишу. Сегодня вечером в клубе объявлен показ мелодрамы «Любовь моя. Печаль моя», производства СССР-Турция.

Мишка мрачно выдал:

— Пойдём, всплакнём?

— Пойдём, только домой, — отозвался Андрюха.

— То-то они на остановке афишу не выставили, — заметил я.

— Выставили, — возразил Андрюха. — Только наверняка народ сразу сорвал.

Сначала проводили Андрея, потом Мишку. С ним я посидел на лавке недалеко от его дома. Мишка закурил, традиционно спросив у меня:

— Будешь?

Я так же традиционно отмахнулся:

— Нет!

— Андрэ какой довольный ходит, — задумчиво выдал Мишаня после очередной затяжки. — Хорошо ты с ним…

Он ткнул рукой в куртку:

— Фарца?

— Фарца! — согласился я. — Двести.

— Нормально, недорого…

Домой я шел в гордом одиночестве. У самого подъезда меня рванули за рукав:

— Э, пацан, не спеши!

Мысленно в очередной раз обругал себя за отсутствие предусмотрительности и одновременно наложил «каменную кожу». Обернулся. Передо мной стоял давешний парнишка, которого шуганула тётя Маша. Какая-то крысиная мордочка — мелкие глазенки, острый длинный нос, узкие губы, над ними узенькая щеточка усиков.

По возрасту лет 20, ниже меня ростом и какой-то невзрачно дохлый. Про таких говорят, мол, «соплей перешибешь». Но вот вел он себя непонятно вызывающе. И вертлявый какой-то.

— Слышь, пацан, не торопись! — он цыкнул и демонстративно сплюнул мне под ноги. — С тобой уважаемые люди поговорить хотят.

Я сдернул его руку с плеча, завернул её ему за спину, рванул вверх. Парнишка взвыл, заорал:

— Ты что делаешь, гад? Отпусти, больно!

Я ударил его в сгиб колена сзади. Он рухнул на колени.

— Кто тебя послал? Говори!

— Задолбал ты! — парень чуть не плакал. — С тобой по-хорошему встретиться хотят, поговорить! Чё ты творишь-то, гад?

Я ослабил хватку, потом чуть поддернул руку вверх.

— Кто?

— Дядя Шалва! Шалва! А! — заорал он.

Дверь подъезда распахнулась. В домашнем халате, растрепанная выскочила тётя Маша с увесистой деревянной скалкой в руках. В умелых руках такая скалка, как дубинка… Увидев нас, она замерла, хмыкнула, хихикнула:

— Я думала, тебя поймали. А это ты поймал. В «02» позвонить?

— Не надо, — простонал парнишка. — Я ж ничё не сделал. Я только передать хотел!

Я отпустил его, шагнул назад, чтобы в случае чего можно было развернуться. Тётя Маша поглядела на ноющего парня, махнула рукой и ушла.

— Говори! — приказал я.

Парень выпрямился, посмотрел на меня, бросил:

— Ну, сука, ты еще пожалеешь!

И бросился бежать. Я пожал плечами — кто такой Шалва? Без понятия совершенно!

На следующий день с утра я побаловал maman настоящим кофе. Намолол, засыпал в турку две чайных ложки. По квартире поплыл такой запах, что maman выскочила из ванной, обёрнутая полотенцем, повела носом:

— Это что? Настоящий кофе?

Она взяла чашку, с минуту наслаждалась запахом, сделала глоток:

— Божественно! Антошка, ты не перестаёшь меня удивлять!

Допив кофе, обняла меня:

— Спасибо! Это было так вкусно!

И опять: она — на остановку, я — на стадион. Зарядка уже вошла в привычку. Опять круги по стадиону вдоль футбольного поля, турник, брусья. И, конечно же, Светка Быкова, без чьих шуток я уже стал скучать. На этот раз Светка долго молчала и только, когда я попрощался с ней, собираясь домой выдала:

— А у тебя горячая вода есть?

— У меня и кофе есть! — отозвался я.

— Я серьёзно, Тоха! — Светка нахмурилась. — У нас до сих пор никак воду включить не могут.

— Есть, — я перестал улыбаться. — У нас колонка.

— Я к тебе зайду чуть позже? — Светка испытывающе посмотрела на меня.

— Запросто. Заходи! — и я побежал домой.

Возле дома меня ждал еще один сюрприз. У подъезда стояли два мужика. С такими вечером встретишься, всю жизнь заикаться будешь. Один чем-то напоминал бульдога, то ли щеками-брылями, то ли выдающейся нижней челюстью. Второй был чисто питекантроп — низкий лоб, жидкие черные волосики и длинные волосатые руки чуть ли не до колен. И оба татуированные, словно картинная галерея!

Мужики кого-то ждали. Почему-то я сразу понял, что этот «кто-то» не кто иной, как я. А не соседка тётя Маша, и даже не дед Пахом.

От этой мысли я не выдержал, засмеялся — представил себе, как тётя Маша лупит этих «гавриков» скалкой или дед Пахом костылем…

Мужики стояли по обеим сторонам подъездной двери. Когда я попытался пройти мимо, в дверь, они вроде как неожиданно и ловко подхватили меня под руки и попытались куда-то отвести. Только «неожиданно и ловко» — это было по их мнению. Я нечто подобное ждал, успел наложить на себя «каменную кожу», а в опущенных руках уже ждали «старта» импульсы «некросилы». Не очень сильные, чтоб их шаловливые ручонки отсушить-парализовать не надолго.

И как только эти «ждуны» меня прихватили под руки, прижали, импульсы сразу ударили по ним. Руки, естественно, у них обвисли — паралич. Мужики заорали, больше, наверное, всё-таки от неожиданности, чем от боли.

Я, пользуясь моментом и состоянием противника, оттолкнул их в стороны. Один из них, наверное, самый упрямый, похожий на бульдога, всё-таки попытался меня ударить здоровой рукой. Драться я с ним не собирался. Еще один импульс и вторая рука у него обвисла.

— Ты что творишь, шакал? — заорал он. — С тобой по-хорошему хотели! Да я тебя на четыре кости поставлю! Тебя, твою маму…

Я не стал сдерживаться, выпустил еще один импульс «некросилы» ему в поясницу. Бульдог рухнул навзничь, от души приложившись затылком об бетонную опалубку, и отключился.

Второй времени зря не терял и сзади врезал мне чем-то по затылку. «Каменная кожа», разумеется, выдержала. Я повернулся и сделал то же самое — импульс «некросилы» ему в поясницу, и он уже лежит на спине и не может пошевелиться.

Я вернулся к бульдогу. Он очнулся, лежал и только бессильно крутил глазами. Пошевелиться в ближайшие пять минут ему, увы, не судьба.

— Свою маму ставь на четыре кости, падла! — внятно сообщил я ему, наклонившись к самому лицу. — Заживо гнить будешь, понял? Сдохнешь без покаяния.

Бульдог что-то хотел сказать, но не смог выговорить ни слова. Я отошел ко второму — питекантропу.

— Еще раз кого-нибудь из ваших увижу, — сообщил я ему. — Убью всех! Понятно?

Питекантропу хватило сил лежа кивнуть головой.

— Через пять минут пройдет, — сказал я. — В следующий раз на всю жизнь.

— Ковалев! — услышал я. — Я начинаю тобой восхищаться!

Я повернулся. Передо мной стояла Светка Быкова. Она изумленно посмотрела на меня, на двух мужиков, покачала головой.

— Может, милицию вызвать?

— Не надо, — буркнул я. — Пошли, потру тебе спинку!

Не ожидая ответа, я зашел в подъезд, поднялся на свою площадку, открыл ключом дверь. В затылок сзади дышала Светка.

— Заходи! — я пропустил даму вперёд. — Ванная там. Только дай я сначала руки вымою. С улицы пришел.

— Оффигеть! — выдала она, как только я закрыл дверь. — Как ты их ловко уложил! С ума сойти! Ты — мастер каратэ? Или гений дзюдо?

Я сообразил, что когда я посылал импульсы в противника, особенно парализующие поясницу, я, соответственно, двигал рукой вперед. Со стороны это выглядело как удар. Очевидно, это и увидела моя одноклассница.

— Свет! — я подошел к ней вплотную. — Никому не говори. Хорошо? Не надо, очень тебя прошу.

Она ошарашенно кивнула. Вот так рождаются легенды!

Я ушел на кухню, Светка в ванную.

— Как колонку включить? — крикнула она через дверь.

— Она автоматически включается, — сообщил я. — Как воду откроешь, так и включается. Только сначала чуть подожди, холодная вода сольется…

Пока Светлана принимала душ, я опять намолол кофе, насыпал 2 ложки в турку, поставил на огонь.

Она вышла с мокрыми волосами в спортивном костюме, который обтягивал её тело, как тесная перчатка руку. Похоже, белье она не надела. Она поймала мой взгляд, но даже не покраснела, а подмигнула мне. В результате покраснел я. У меня даже дыхание спёрло. Давно я такого чувства не испытывал. Наверное, с 23-го февраля, когда нас девчонки поздравлялис праздником, при этом Ленка-Жазиль вручила мне подарок, поцеловала меня в щеку и ненароком прижалась ко мне всеми выпуклостями, отчего я моментально покраснел на смех всему классу.

Сейчас я испытал аналогичное чувство. Я отвернулся к окну, чтобы скрыть смущение.

— Я посижу у тебя пять минуточек, пока волосы высохнут, ладно?

— Я вообще тебя хотел кофе угостить, — я уже успокоился. — Хочешь?

— Хочу!

Светка села за стол. Я подал ей чашку. Она сделала глоток, зажмурилась от удовольствия:

— Вкусно! Сто лет кофе не пила.

Я сел напротив. Девушка снова глотнула кофе, улыбнулась мне, сообщила:

— А ты интересный тип, Ковалёв! Почему я раньше этого не замечала? Ты с Ленкой ходишь?

Я усмехнулся, отрицательно мотнул головой:

— Не-а. С чего ты взяла? Ни с кем я не хожу.

— А мне казалось, что ты на неё глаз положил, — продолжала Светка меня допрашивать.

— Всё это грязные инсинуации и провокации! — отверг я её предположения.

Наш разговор прервал звонок в дверь. Я встал:

— Извини, сейчас.

На пороге стояла тётя Маша. Она зашла в прихожую, хотела что-то сказать, но увидела на кухне Светку и поманила меня за собой. Тётя Маша вытащила меня на улицу и сказала:

— Эти уроды, с которыми ты подрался, приехали на 24-й «волге». Как только ты ушел, водитель их перетащил в машину и уехал. Номер машины я записала. Чуть позже скажу тебе адрес и фамилию, на кого она зарегистрирована.

— Зачем? — удивился я.

— Они уголовники, Антон, — удивилась моей непонятливости тётя Маша. — И не просто уголовники. Они из банды. Они что-то от тебя хотят. Я бы на твоем месте позвонила куратору.

— Кому? — не понял я.

— Другу твоему в КГБ! — шепотом рявкнула тётя Маша. — Шишкину я сама позвоню.

Я опять не понял. Кто такой Шишкин? Но переспрашивать не стал.

— Не дело, когда зэки доставать начинают! — махнула рукой тётя Маша. — Всё, иди к своей подруге. А то она тебя заждалась!

Тётя Маша хихикнула:

— Уже и душ приняла… Чистоплотная девица-то!

И пока я соображал над её репликой, тётя Маша успела сбежать.

— Какая прелесть! — услышал я, открывая дверь. Светка зашла в комнату и увидела наш «розарий» — три цветочных горшка на подоконнике, в которых maman когда-то посадила розы. Цветочки до поры, до времени были чахленькие, загибались и всё никак не могли загнуться. Maman каждый раз, глядя на них, собиралась их либо пересадить, либо выкорчевать напрочь. Потом до них добрался я. Утром и вечером я «вливал» в цветы под самый корень по небольшой порции «живой» силы. Уже на третий день розы пошли в рост, стали выше, обросли листвой и, наконец, дали бутоны, а потом и распустились. Цветы получились яркие, крупные, с большими плотными лепестками и уже недели две совсем не думали осыпаться.

— Это maman выращивает, — сообщил я и неожиданно сам для себя поинтересовался. — Хочешь такой?

— Хочу!

— Ладно, — согласился я. — На день рожденья тебе выращу. Какой цвет предпочитаешь?

— Хочу желтенькую, — ответила почему-то грустновато Светка. — Только не успеешь, у меня днюха 4 октября. Месяц остался.

— Успею! — я заулыбался. Главное, купить в цветочном желтенькую розу, пересадить её в горшок побольше, а остальное — дело техники. Эти вон монстры флоры за пять дней такие вымахали!

Когда Светка уходила, я не удержался и, глядя на её попку, пустил ей импульс энергии «жизни» прямо пониже спины. Точнее, не импульс, импульс по своей структуре напоминал иглу. А я пустил широкий мягкий поток энергии «жизни». Светка шла вниз по лестнице, я стоял в дверях квартиры. Как только поток её догнал, коснулся, она замерла, резко обернулась, посмотрела на меня, при этом покраснев, как мак, и пустилась бежать дальше по лестнице, словно удирая от меня.

— Я тебя убью, Ковалёв! — услышал я.

— Я тебя тоже люблю! — буркнул в ответ, при этом, наверное, жалея, что она этого не услышала.

Светлана распрощалась с Ковалевым, пошла вниз по лестнице, как её пониже спины нежно и осторожно коснулось что-то такое мягкое, теплое, словно волна, отчего ей стало вдруг легко, свободно и приятно. Стадо мурашек пробежало по спине вверх-вниз. Тело охватила непонятная истома. Нечто подобное она испытывала во сне, когда ей снилось, что — тьфу, опять этот Ковалев! — её нежно поглаживает, целует и…

Она обернулась. Ковалев стоял от неё далеко. Но почему тогда ей показалось, что касался её он?

Светлана опомнилась, бросилась бежать, успев растерянно крикнуть:

— Я тебя убью, Ковалев!

Хотя ей показалось, что вместо «убью» она произнесла другое слово.