Вот и кончилось лето

Глава 5 Лечение, опыты и их последствия

В эту ночь мне приснился наставник. В учебном классе, стоя у доски, он несколько раз повторил:

— Развивай каналы! Гоняй по круговой силу по каналам. Чем шире каналы, тем сильнее маг!

Он свел руки вместе, сплел пальцы, демонстрируя, как замкнуть круг, чтобы сила шла в круговую по организму.

— Потом встаешь, вытягиваешься и гоняешь силу по каналам от головы до пальцев ног — вверх-вниз, вверх-вниз! Лучше это делать в Астрале во время медитаций! Представь себе, что ты стоишь перед зеркалом…

— Каждый день по несколько раз! Каждый день! Ты понял? Несколько раз.

Я проснулся, сел на кровати. Герис еще стоял перед глазами, был словно наяву. Вытер пот со лба. Задумался. Наставник не просто так приснился. Совсем не просто так!

Тихонько встал, босиком прошел на кухню, прикрыл дверь поплотнее. Из холодильника налил полкружки молока. Сел и задумался.

Никогда еще Герис мне не приходил во сне. Сначала, после того, как я выписался из больницы, мне вообще ничего не снилось. Как будто куда-то вечером проваливался, а утром вставал, как ни в чём не бывало. Потом, после начала занятий с наставником я перестал «проваливаться», снова стал спать нормально, видеть сны.

Нынешний сон был не просто сном. Он скорее напоминал послание от наставника. Я вздохнул. Жаль, не успел спросить, куда он подевался?

Я, осторожно ступая, чтобы не разбудить maman, направился к себе досыпать. Уснул я практически сразу.

И тут...

— Тренируйся! — в руках Гериса оказалась длинная указка. Он ударил меня по плечу. Но на этот раз его удар оказался совершенно безболезненным — сон всё-таки.

— Тренируйся без меня! Вспоминай, чему я тебя учил!

Герис выглядел каким-то сердитым, даже злым. Таким его я никогда не видел.

— Вспоминай конструкты!

Я хотел его спросить про нож, но вопрос так и остался незаданным — не смог даже открыть рта.

— Учись быть самостоятельным!

Указка снова прошлась по моим плечам. И снова совершенно безболезненно.

— Ты сможешь вспомнить всё, чему я тебя учил, — продолжал наставник, стоя рядом со мной. Я же сидел перед ним за столом, как прежде. Как ученик в школьном классе перед учителем.

— Ты сможешь вспомнить каждую деталь, каждую книгу, каждый свиток, который я держал в руках, — долбил мне Герис, нависая надо мной. — Тебе придется дальше быть одному. Без меня. Ты поймешь!..

Я проснулся опять в поту. Сердце стучало, словно хотело проломить грудную клетку изнутри и вырваться на волю.

— Встал? — раздался с кухни веселый голос maman. — Доброе утро, сынок!

Как она только услышала? Или я закричал во сне?

Её всё время веселило называть меня так — сынок, сыночек маленький, ребенок… До недавних пор меня это возмущало, даже бесило. А теперь, кажется, даже нравилось.

— Да, ма, — отдышавшись, ответил я. — Встаю. Доброе утро!

Утренний туалет, традиционная пробежка до стадиона. На этот раз стадион оказался пустым. Я без всяких проблем пробежал семь кругов, сделал три подхода по пятнадцать подтягиваний, качнул пресс.

На обратном пути обнаружил, что вокруг одного из цыганских домов воздвигнуты строительные леса. Начался ремонт домов.

Maman объявила, что идет в поликлинику закрывать больничный, дескать, завтра на работу. А я, дождавшись, когда она уйдет, зашел к тете Маше.

— Добрый день, Мария Гавриловна! — на этот раз я назвал её по имени-отчеству. Тётя Маша скептически оглядела меня, открыла дверь пошире.

— Ну, заходите Антон Николаевич! Раз пришли. Не выгонять же…

Я зашел.

— Тёть Маш, пойдем к деду Пахому сходим. Посмотрю я его.

— А что сам не пошел? Я тебе там зачем? Каким боком?

— Тёть Маш, — подольстил я. — Вы ж меня к ним сами сосватали… Куда ж я без вас?

— Ладно, пошли!

Тётя Маша довольно улыбнулась, выставила меня на лестничную площадку, закрыла дверь и пошла вперед. Я посмотрел ей в спину и чуть не подавился. Бывшая бабулька шла и крутила задницей, как молодая!

Я вздохнул, отводя глаза и едва сдерживая смех. Не дай бог, кто-нибудь увидит!

Деда с бабкой мы застали в прихожей квартиры. Одетый в старые штаны и брезентовую куртку, дед наматывал портянки и пытался засунуть ноги сапоги. Рядом стоял здоровый, набитый доверху, брезентовый рюкзак. Его жена Клавдия Никитична, уже собравшаяся, одетая и обутая стояла рядом.

— Вы куда это намылились, соседи? — поинтересовалась тётя Маша.

— На дачу! — пробурчал дед Пахом. Сапог никак не хотел налезать на портянку. Дед стянул его, выругался и потребовал:

— Бабка, дай носки! Не хочет никак налезать, падла! Ноги что ли выросли?..

— Ага, — пошутил я. — Сапоги усохли.

— Значит так, Пахом! — сообщила тётя Маша. — Разувайся, раздевайся. Антон тебя сейчас еще разок посмотрит.

И добавила:

— Это не надолго.

— А зачем меня смотреть? — удивился дед. — У меня всё отлично. Я даже храпеть ночью перестал! Бабка, вон, раньше жаловалась…

— Раздевайся, я сказала! — повторила тётя Маша. — Не задерживай добрых людей! У нас без тебя дел полно еще!

— Ладно!

Дед Пахом послушно, скинул портянки, снял куртку, рубашку.

— Пойдём в зал? — поинтересовался он.

— Пойдем!

Обстановка в квартире претерпела кардинальные изменения. Кругом царила непривычная чистота. Прежний старческо-гнилостный запах не то чтобы совсем исчез, но уже едва-едва ощущался. На стене, над диваном, красовался в деревянной крашеной рамке старый фотопортрет, на котором молодой морской офицер в чине лейтенанта обнимал такую же молодую красавицу. За спиной у них угадывался шпиль Петропавловской крепости. В прошлый раз он не висел.

Я улыбнулся.

Дед Пахом нетерпеливо дернулся:

— Ну, давай же! А то нам ехать надо!

Во как! Три дня назад лежал пластом, а сегодня на дачу опаздывает. Я хихикнул (меня поддержала тётя Маша), присел рядом. Вгляделся и нахмурился.

Левое лёгкое деда светилось здоровым светло-зеленым салатовым цветом. Правое лёгкое тоже, на первый взгляд, выглядело нормально. Только в самом низу чернел сравнительно небольшой сгусток. Всё бы ничего, если бы не тонкие, едва заметные такие же черные нити, тянущиеся из сгустка вверх, словно паутина. Их было немного, я насчитал семь — пять тонких, словно волос, и две покрупнее, со среднюю леску. Мелкие я бы даже не заметил, если бы они не светились своим чернильным цветом.

Я вздохнул, положил руку на спину, напротив сгустка, выпустил импульс «живой» силы. Еще раз. И еще раз. Сгусток побледнел, но форму сохранил, даже не уменьшился, да и нити никуда не пропали. Я попробовал пройтись импульсами по нитям. Они чуть бледнели на глазах, но не пропадали, оставались на месте.

— Ну, что там? — нетерпеливо поинтересовался дед Пахом. Он чуть повернулся, моя рука соскочила с месторасположения нити, которую я напитывал «живой» силой.

— Лежите, больной! — пошутила тётя Маша, стоявшая вместе с Клавдией Никитичной в дверях.

Я попробовал еще. Бесполезно. Сгусток, как живой организм, впитывал «живую» силу, бледнел, но не исчезал, даже не уменьшался. Я задумался. Живой! Живой! Сгусток — живой! Скорее всего, это раковая опухоль. А она — живая. Чтобы её убить, надо воздействовать «мертвой» силой. Можно попробовать. Чуть-чуть. Совсем немного…

Я сосредоточился. Переключился. «Мертвую» силу я не использовал давно, работая только с «живой» энергией да силой Разума — заклинаниями-конструктами на этой основе.

Импульс «мертвой» силы ударил в край черного сгустка. Есть. Получилось! Часть сгустка, куда попал импульс, съежилась, уменьшаясь на глазах. Я попробовал еще, не увеличивая силу. Кто знает, как организм отреагирует? Прошелся по нитям, направляя рукой слабенький поток энергии, при этом держа наготове конструкт «общего исцеления».

Дед Пахом, обе «бабушки-старушки», видимо, почувствовали, что всё не так просто, замолчали. Клавдия Никитична поспешила на кухню. Я услышал, как зашумел включенный газ.

Я закончил минут через пятнадцать. Нити удалось убрать, а вот сгусток, видимо, всё-таки опухоль, увы, остался. Зато получилось его уменьшить до размера ореха и закапсулировать.

— Всё! — сообщил я. Мне в руки ткнули кружку сладкого крепкого чая. Я сделал глоток, обжегся. Подул. Дед Пахом одевался.

— Что там такое? — хмуро спросил он. — Меня прямо холодом там, внутри, обдавало, когда ты рукой водил.

Я пожал плечами:

— Ну, я ж не врач. Наверное, всё-таки у вас опухоль. Там нити были, метастазы, что ли? Я их убрал, опухоль закапсулировал. Она сейчас как бы в коконе.

Я сделал глоток, добавил:

— Через месяц надо будет посмотреть.

— Спасибо тебе, — дед Пахом потрепал меня по голове.

— Да ладно, — отмахнулся я. — На здоровье!

Стоило мне допить чай, как дед с бабкой мгновенно оделись, обулись (на этот раз дед Пахом благоразумно отказался от портянок, надев резиновые сапоги на шерстяные носки) и рванули на остановку. Я только хмыкнул вслед, глядя, как еще недавно собравшийся помирать старичок ухватил и бодренько тащит огромный рюкзак.

— Они на даче два года не были, — вполголоса заметила тётя Маша. — Ты старичков к жизни вернул!

Она хлопнула меня по плечу и пошла к себе.

Дома ждал сюрприз. И очень неприятный. Maman сидела на кухне и плакала, чуть ли не ревела. Кисть левой руки была забинтована, а сама повязка на глазах наполнялась кровью.

— Ты зачем нож в письменном столе хранишь? — сквозь слёзы поинтересовалась maman. — Я полезла, порезалась. Кровь не унимается. Прямо ручьем! Не знаю, что делать! Скорую вызывать?

Я вздохнул, кинул на кисть «исцеление» и «регенерацию». «Исцеление» — чтобы обезболить, продезинфицировать, а «регенерацию» — чтоб зажило быстрей.

Взял мамину руку в свои руки, подул на неё, а на самом деле пустил дополнительно еще и импульс «живой» силы. Лишним не будет.

— Я ручку у тебя в ящике стола искала, — пояснила maman. — Рецепт шарлотки хотела записать. Коллега с работы просила. Ой!

Maman всплеснула руками.

— Я ж забыла сказать! Меня на работу выписали с завтрашнего дня.

— Ты лучше скажи, как ты нож в ящике не разглядела? — спросил я. Действительно, кинжал я положил в верхний ящик стола поверх тетрадей лезвием в глубину ящика. Не увидеть его было практически невозможно.

— Как, как? Ты ж его спрятал туда, а я руку в ящик сунула и порезалась. Смотрю, а там нож…

— Идём! — я потянул maman в комнату. — Да размотай ты эту «бамбушку»!

Maman вопросительно посмотрела на меня, потом на руку. Взяла ножницы, срезала узел, размотала повязку. Кровь на ней даже засохнуть не успела. Зато ранка. Кстати, совсем небольшая, на мякоти ладони уже зарубцевалась.

— Что это, Тоша? — maman снова посмотрела на рану, потом на меня, только на этот раз с недоумением. Разумеется, удивляться было чему. От раны остался тонкий шрамик, который бледнел и исчезал прямо на глазах.

— Ой, мам, отстань! — отмахнулся я, подходя к столу. Письменный стол из светлого дерева, полированный, с оргстеклом поверху, продукт еще 60-х годов, достался мне от отца и считался только моим. В нём я хранил тетради, учебники, книжки, а нижнем ящике — «сокровища» — всякую мелочевку, начиная от ручек-карандашей-стёрок и заканчивая деньгами.

Открыл верхний ящик. Кинжал лежал поверх тетрадей. Не так, как я его оставлял, чуть наискосок. Лезвие испачкано кровью.

— Ма! — показал я. — Ну, разве можно его не заметить?

— Что? — спросила maman, заглядывая в ящик.

— Нож!

— Где? — она повернулась ко мне. — Хватит, мне дурить голову! Где нож? Ты его опять спрятал?

— Вот! — я вытащил нож из ящика, протянул ей. Maman замолкла, потом сказала:

— Но ведь его не было… Антош, его не было. Правда!

Maman замерла, повернулась ко мне, жалобно посмотрела на меня. Я обнял её, прижал к себе.

— Да завалился он поглубже, вот ты и не увидела.

Maman успокоилась только после того, как мы вместе выпили чаю.

— Ты должен мне всё объяснить!

— Конечно, конечно…

Кто бы мне самому это объяснил?

Как я мог забыть про гостей? Стук в дверь раздался совсем неожиданно. Я собрался, наконец, было заняться своим насущным делом — уйти в Астрал. Помедитировать. Может, в конце концов, там наставник меня уже заждался. А тут гости. Да и кто? Искусствоведы в штатском!

— Добрый день!

В дверях стояли кагэбэшники Устинов и Ершов. На этот раз без пиджаков, в светлых рубашках с коротким рукавом — всё-таки лето на дворе.

— К тебе можно?

— Заходите!

Я пропустил гостей в прихожую. Они, неловко толкаясь, разулись и в носках (какая вежливость!) вопросительно встали, мол, куда дальше-то идти: на кухню или в комнату?

Я махнул рукой в сторону комнаты. Устинов прошел первым, поспешно уселся в единственное кресло. Ершов примостился на кровати. Я вздохнул и сел на единственный в комнате стул за своим письменным столом. Maman встала в дверях.

— Нина Павловна! — Устинов просительно обратился к ней. — Можно нам втроём поговорить?

Maman недовольно поджала губы:

— Вообще-то он несовершеннолетний!

— Мам! — влез я.

— Ладно уж, — смягчилась сразу maman.

Она ушла. Мы молчали. Чекисты, видимо, не знали как начать разговор. Пришлось положение исправлять мне:

— Ну, как здоровье, Денис Владимирович?

— Нормально, Антон Николаевич! — усмехнулся Устинов. — Очень даже нормально.

— Но какого хрена ты не предупредил насчет зубов? — подал голос Ершов.

— А что с зубами? — «не понял» я.

Ершов оскалился, а я засмеялся. Ну, не удержался. На месте трех зубов у него были дырки. Правда, в этих дырках показались верхушки новых зубов.

— Ты что наделал, зараза, блин?

Я снова засмеялся. Ершов вскочил с намерением дать мне подзатыльник. Я, не переставая смеяться, легко перехватил его руку, чуть согнул. Чекист взвыл.

— Побочный фактор обновления организма, — объяснил я. — Организм обновляется весь. Больные зубы выпадают. На их месте вырастают новые.

— Но они же не болели, — удивился Устинов. — У меня три зуба вылечены были, запломбированы. И тоже выпали.

— Мертвые были, видимо. Нервы удаляли?

Устинов кивнул.

— Вот! Да не переживайте вы! — я улыбнулся. — Вы представляете, как вам повезло? Что у вас произошло со здоровьем? Ваши организмы полностью обновились! Все болячки пропали…

— Я до последнего не верил, — кивнул Устинов. — Даже когда зубы начали выпадать. А вчера вечером, когда новые стали расти, вот тогда поверил.

— Вы не в церкви, вас не обманут! — усмехнулся я.

— А что ты еще можешь? — спросил Ершов.

— Не знаю, — я пожал плечами. — У деда сверху рак легких. Вылечить не смог, только приглушил немного, да болевые ощущения снял.

Я решил не говорить всю правду. Кто их знает? Вроде аура у них светилась нормально, дружеским цветом. Всяких негативных серых, черных, желтых проблесков не наблюдалось. Но ведь даже полиграф можно обмануть. В сериале «Ошибка резидента» показывали. Поэтому я решил не рисковать.

— Я только пробую, в общем-то.

Чекисты переглянулись между собой. Ершов спросил:

— А в больнице девочку от лейкемии ты как вылечил?

— Это не я! — открестился я, что, собственно, было правдой. Фактически ведь её лечил Герис.

— А кто тогда?

— Я её посмотрел, она уже шла на поправку! — опять я почти не соврал. Надеюсь, мои собеседники это не почувствовали.

— И всё-таки, что ты можешь? — продолжал наставить Устинов.

— Да я откуда знаю! — повысил голос я, сделав вид, что разозлился. — Могу понос организовать! Хотите?

— Тебе нужно будет чьё-то авторитетное покровительство, — заявил Устинов. — Иначе тебя приберут к рукам — или криминал, или власти…

Я молчал. Пусть сами тему развивают. Я не собирался их просить о чём-либо. И их покровительства я тоже не хотел.

— Я тебе должен, — вдруг сообщил Устинов и подытожил. — Если что-то тебе будет нужно, можешь на нас, — он переглянулся с Ершовым, тот кивнул, подтверждая, — рассчитывать. В полном объеме. Телефоны у тебя наши есть.

— Да, — добавил Ершов. — Еще один момент. Возможно, тебя пригласят на беседу с кем-то из наших руководителей. Возможно. А возможно и нет. Тебе надо будет вести себя так, как будто ты простой человек. И никаких необычных способностей у тебя нет. Удивляйся всяким вопросам. Всё отрицай, дескать, ты ни при чём. Понял?

Я кивнул.

— Если что-то тебе потребуется, — повторил Ершов, — звони, не стесняйся. Поможем всегда.

— Ну, и если вдруг нам что-то будет надо, — сказал Устинов. — Можем мы на тебя рассчитывать?

Я пожал плечами:

— Если в моих силах, помогу, конечно. Не вопрос.

На этот раз чекисты приехали в поселок на встречу с Ковалевым на белой «шестерке» ВАЗ-2106, машине Устинова, точнее, на машине, которую он одолжил у своего тестя. Уж слишком подозрительно было бы брать служебную машину и второй раз подряд ехать на ней в одно и то же место без веской причины.

— Ну? — не отрывая глаз от дороги, поинтересовался Устинов и процитировал Маяковского. — Ваше слово, товарищ маузер!

— Пацан скрытничает, — ответил Ершов. — И правильно делает. У него пока нет оснований нам доверять. Но с ним однозначно надо дружить. И помогать ему. В том числе и прикрыть в случае чего.

— Согласен! — кивнул Устинов. — Этот парень клад для нас! Ты теперь думай, как разработку грамотно прикрыть, чтоб Хомяк ничего не заподозрил.

— Ну, ты ж, как опытный старший товарищ мне поможешь?

Устинов заржал.

— Помогу, куда ж я денусь!

Оперативники замолчали.

Как только они перестали разговаривать, под сиденьем водителя отключился радиомикрофон, запрограммированный включаться на звук голоса.