Война Львов

Глава 6

Время показало, что таинственные мистер Мортимер оказался прав. Всего через несколько дней после того памятного разговора Орвик исчез из Престона. Именно исчез, никто не знал, каким образом он уехал. Вместе с ним столицу, а скорее всего и Страндар, покинул и Корбен Фалстоф — сын опозоренного маршала Эдмунда Фалстофа, презираемый всем дворянством за одно свое происхождение. Его единственным другом был Орвик, плечом к плечу с которым они сражались с адрандцами.

Однако его величество этот факт не насторожил и он продолжал вести обычную жизнь, не смотря на настоятельные советы Алека. Он не желал прерывать её и тратить деньги на мобилизацию армии, предпочитая устраивать всё новые пиры и турниры, которые он любил не меньше чем раньше. Закономерно, что когда на южном побережье Орвикшира высадился десант из Адранды страна оказалась совершенно не готова к войне. Линии фронта организовать не удалось, крепости сдавались прославленному полководцу одна за одной. Дух защитников Страндара оказался окончательно подорван, когда к армии, идущей под стягами с белым львом и возглавляемой — пускай и чисто формально — юным наследником престола Уильямом Наглем, присоединился Филипп герцог Максвелл. Как говорили тогда в Престоне, со дня на день ждущем осады: «Золотой лев встал на колени перед белым».

Понимая, что война проиграна его величество не пожелал более попадать в плен своему бывшему другу и наставнику, предпочтя бежать к своему союзнику Рене Льву. На одном из последних кораблей мы отплыли к фиарийским берегам. Это был коибрийский линкор «Магеляэнш Несокрушимый», с которым опасались связываться даже изящные адрандские корветы. Им с пятью десятком пушек на эскадру практически нечего было противопоставить двадцатипятипушечному линейному кораблю с обшитыми стальными листами бортами, способному одним залпом смести до трёх самых современных адрандских корветов. Так мы оказались при дворе Рене Льва.

Тильон намного уступал Престону в размерах, зато превосходил в древности. Его история восходила ещё к ценнским временам[31], в то время как столица моей родины была возведена уже страннами после ухода энеанских легионов. Мощные стены герцогского дворца были сложены из громадных камней, скреплённых раствором, замешенном на куриных яйцах и, если верить легендам, человеческой крови. Мы въехали под его своды, совершенно непохожие на королевскую свиту, однако приняли нас воистину по-королевски. Герцог Рене Лев вполне соответствовал своему прозвищу. Он был высоким человеком могучего телосложения, более похожий на рыцаря или вождя варваров, громивших Феррару. Он обнял дорого кузэна (все монархи, континентальные или островные, так или иначе приходились друг другу дальними родственниками) и официально пригласил на пир по случаю нашего прибытия. Также он сообщил, что назавтра состоится большой турнир в нашу честь, в котором обязательно должны принять участие все рыцари, прибывшие с острова.

Турниры я не любил и участия в них не принимал. Однако в тот раз — первый и единственный в моей жизни — мне пришлось сделать это. На пиру я не злоупотреблял спиртным и поэтому наутро был вполне готов к бою. Или турниру. Это было красивое, но удивительно скучное зрелище. Трубили трубы, герольды объявляли одного рыцаря за другим, они мчались друг на друга, гремя доспехом — сшибались, один вылетал из седла, а если нет, то всё повторялось снова. И так раз за разом. А потом настала моя очередь.

— Сэр Эрик! — прокричал герольд.

Я забрался в седло милостиво предоставленного мне вороного жеребца, при помощи герцогского пажа, шедшего в комплекте с конём и доспехом, подтянул ремешки салентинки[32], взял у пажа копьё и направил коня к арене для конной схватки. Противником моим был рыцарь со смутно знакомым гербом на табарде. Однако припоминать чей он было некогда.

Мы одновременно, как предписывал кодекс, дали своим коням шпоры, устремившись друг на друга со всё возрастающей скоростью. Мой противник оказался не оригинален, он целил точно в середину щита. Я несколько расслабил левую руку, чтобы смягчить удар, и незаметно отвёл её в сторону. Копьё я держал несколько под углом, готовясь перед самой сшибкой ещё и сгорбиться, так чтобы наконечник приподнял фиарийца, выдернув его из седла. Ирония — очередная — судьбы, но этому приёму меня научил Орвик.

Притуплённый наконечник копья противника процарапал краску на моём щите, мой же, как я и рассчитывал, врезался под нагрудник фиарийцу. Он на мгновение повис в воздухе и с грохотом обрушился на землю. Плотно зашоренный конь даже не заметил потери седока и резвее побежал вперёд.

Потом был второй бой, третий, четвёртый. Всё одно и то же. Мои противники использовали свои финты и трюки, я — свои, везло в итоге, почему-то мне, хотя по сторону турнирного поля становились куда более опытные противники, прошедшие не одну войну. Столь же удачливым оказался и Алек. Судьба свела нас полуфинале турнира.

Мы не соревновались в конном бою со времён Гартанга, тогда неизменно побеждал Алек. Перед этим поединком я трижды проверил латы, подпругу, крепление щита и копьё. Ничто не должно было помешать мне. Выехав на турнирное поле, я сглотнул и взял копьё наизготовку. В этом бою я учёл практически всё, кроме колоссальной силы моего оппонента и некоторых особенностей его телосложения. Из-за этого при ударе моё копьё лишь скользнуло по его щиту, уйдя вверх, его же с такой силой врезалось в мой шлем, что ремешки, удерживавшие его полопались и он слетел с моей головы и, совершив несколько кульбитов, звякнул о землю.

Чистая победа!

Когда последний противник Алека выехал на ристалище, мне показалось, что у меня что-то с глазами. Дело в том, что на табарде его красовался тот смутно знакомый герб, что и у того, кого я сбил в первом же поединке. Приглядевшись, я понял, что это — родовой герб, а вот и личный — приютился в углу плаща, как и положено[33]. На нём красовались преломлённый меч и алая полоса. Отсюда можно сделать вывод, что его предок, скорее всего, отец, погиб в бою у реки, чья вода для этого рыцаря навеки стала красной. Не понравился он мне тогда, совсем не понравился, но сказать об этом Алеку я не успел, они уже начали выезжать на поле.

Я наблюдал за тем, как могучие кони мчаться друг навстречу другу, из под копыт вылетают комья растоптанной за день грязи, копья медленно опускаются, оба готовят какой-то хитрый удар, понимая, что противник — опаснее любого из предыдущих. Удар! Кони продолжают свой бег, оба всадника удержались в сёдлах, оба копья разлетелись в щепу. Поменяв их, Алек и фиариец вновь устремились навстречу. Луч солнца сверкнул на гранях наконечника копья противника Алека, и мне показалось, что он заточен. Удар! Может мне и показалось, но Алек дёрнулся куда сильнее, чем должен бы, он едва не рухнул на землю. В третий раз противники ехали навстречу друг другу куда медленнее, кони обоих устали, да и всадники весь день не на перинах валялись. Удар! Произошло небывалое — Алек промахнулся, но и фиариец не сумел толком попасть в него. Копьё его лишь скользнуло по краю кирасы. Итак, турнир остался без чемпиона[34]. Такое бывало, но редко. Интересно, какое решение примет герцог Фиарийский? Сейчас судьба турнира полностью в его руках.

Герцог поднялся и громким, хорошо поставленным голосом произнёс:

— Оба благородных сэра проявили себя в копейной схватке лучше всех и в завтрашней общей битве не ударят лицом в грязь. Если же кто в ней победит любого из них или же обоих сразу, или как иначе окажется победителем общей схватке, то он станет и чемпионом турнира.

Справедливое решение. Присуди герцог своим словом победу одному из противников, никто — а, главное, сами рыцари — не удовлетвориться таким исходом.

Я подошёл к Алеку, слезавшему с покрытого пеной коня, при этом он прижимал левую руку, уже освобождённую от щита, к правому плечу, по доспеху текла кровь. Я помог ему, подставив плечо. Алек навалился на меня всем весом и мне, вымотанному турниром, стоило определённых усилий довести его до палатки, где он должен был освободиться от доспеха. Передав его с рук на руки кому-то из королевской свиты, принявшихся снимать с него пластины. Тогда-то я и увидел как сильно повреждён правый наплечник моего друга — металл был вогнут и основательная дыра, зияла в нём, табард с двумя горами разной высоты — личным гербом Алека — основательно пропитался кровью. Так значит, копьё фиарийца, действительно, было заточено!

— Да, — подтвердил кивком мои мысли он, — оно было заточено и во второй раз я намерено промахнулся, чтобы не дать ему ударить меня.

— Мне сразу не понравился этот сэр, — буркнул я. — Родовой герб мне о чём-то напомнил.

— Он из рода Диомеля, — заметил кто-то из незаметных свитских, суетившихся вокруг Алека, — командира фиарийцев, погибшего в бою при Сауторке.

Теперь понятно, что это за кровавая река на личном гербе фиарийца, да и ненависть к Алеку, одному из победителей его отца. Но это, в конце концов, не повод прямо нарушать турнирные правила. Мы же не варвары, мог бы вызвать Алека на дуэль!

— Завтра, в общей схватке, он вновь попытается убить меня, — произнёс Алек.

— Ты можешь отказаться и признать чемпионом турнира этого фиарийца, — пожал плечами я, — ничего зазорного в этом не будет.

— Нет, Эрик, — раздражённо оборвал меня Алек, — сам ведь понимаешь, я здесь сражаюсь за честь всего Страндара.

— Понимаю, но королевству не станет лучше, если ты погибнешь на этом турнире, сражаясь за его честь.

— Выкрутимся, Эрик, — отмахнулся Алек и обратился к свитским: — О моей ране брату или кому другому — ни слова. Узнаю, что кто-то проболтался — найду.

Так он всегда выражался: «найду»; а уж что будет после этого с тем, кого он найдёт, оставалось на усмотрение воображения самого провинившегося перед ним.

Ночью в комнату Алека вошёл Делакруа. Он не признавал дверей и всегда следовал одному принципов геометрии, гласящему что кратчайшим расстоянием от одной точки до другой является прямая. Поглядев на мирно спящего герцога Итаи, которому в самом скором времени предстоит стать королём, он размышлял, зачем он всё ещё остаётся здесь, хотя ни единого капища Килтии в Страндаре нет, а следов Лосстарота и Хардина найти не удалось, как и сведений о приезде в Престон карайского княжича Бронибора. Ну да, ладно, времени у него предостаточно. А пока почему бы и не свести на нет усилия сына графа Диомеля. Месть, конечно, дело святое, но и способы надо выбирать, подлостей Делакруа не любил.

Он провёл рукой по ране, заставляя её затянуться, а лицо Алека сморщиться от боли. Лечение силой Килтии имеет свою цену — она ведь всё же была тёмной богиней смерти, лечение не её специализация.

Кивнув своим мыслям, Делакруа ушёл, как и явился — сквозь стену.

На следующее утро Алек был до странности бодр и свеж, словно и не было вчерашнего турнира и раны. Кто-то из свитских, несмотря на угрозу, всё же донёс и Марлон явился узнать с какой это стати его брат решил скрыть от него факт ранения и грубейшего нарушения турнирных правил. Однако Алек в ответ лишь недоумённо развёл руками и продемонстрировал всем собравшимся совершенно здоровое правое плечо со старым шрамом, которому было не меньше нескольких лет. Я присутствовал при этом и, когда растерявшийся король в сопровождении галдящей свиты покинул шатёр, где Алек облачался в турнирный доспех для общей схватки, прямо спросил у него, куда делась рана.

— Баал её знает, — честно ответил он. — Ночью дикая боль рванула плечо, а проснулся я уже без неё. И вообще, Эрик, тебе стоит поторопиться, общая схватка через двадцать минут. Или ты решил отказаться от участия?

Да, действительно, пора и мне заковываться в сталь, если я хочу успеть к началу завершения турнира. Прикрывать Алека в общей схватке — дело сложное, особенно если учесть, что у сына Диомеля будет незатупленное оружие, а может и не него одного.

Паж, помогавший мне облачаться в доспех, взял в руки мой шлем, на забрале которого были отчётливо видны следы давней и серьёзной починки. Это был тот самый салад, что разворотил ударом копья мой брат, я не менял его с тех пор[35].

— Сэр, — спросил меня паж, — почему стали чинить этот шлем? Проще и дешевле было купить новый. Тем более, что этот не такого уж и хорошего качества.

— Это личное, юноша, — бросил я в ответ. — Сентиментальное, можно сказать.

Знаток доспехов пожал плечами и надел салад мне на голову, приладил к бугиверу и, застегнув последние ремни, помог мне подняться на ноги. Привыкнув к тяжести турнирного доспеха, весившего несколько больше и сковывавшего движения несколько сильнее боевого, от которого я позволил себе оставить лишь салад, я двинулся к осёдланному коню и в седло уже смог запрыгнуть без посторонней помощи.

И вот пятеро наиболее отличившихся во вчерашний день рыцарей Страндара и Фиарийского герцогства выстроились друг напротив друга. Опустили копья в ожидании сигнала маршала. Я взглядом нашёл сына Диомеля, он занял позицию точно против Алека, так что если я атакую его, то ему придётся выбирать от кого отбиваться — от меня или Алека. Вот только сам я окажусь беззащитен. Ну да Господь с этим, будем молиться, что у «моего» фиарийца оружие турнирное.

Маршал взмахнул сигнальным флагом — и мы дали коням шпоры. Я перебросил через конскую голову древко копья и, подавшись корпусом вперёд, опередил сына Диомеля, сбив ему атаку. Наконечник его копья дёрнулся, пройдя мимо Алека, а вот его оружие врезалось точно в центр нагрудника фиарийца, заставив того откинуться в седле — удержала лишь высокая задняя лука седла.

Удар моего противника пришёлся очень неудачно для меня — под наплечник, разорвав кольчугу, но я согнул руку в локте, ломая древко. От резкой боли я выронил копьё и потянулся за шестопёром, пристёгнутым к поясу. Бум! Мой противник, у которого обе руки были здоровы, первым дотянулся до своего боевого топора и, побрезговав щитом, обрушил его на мой щит. Закрылся я рефлекторно, снова не слишком удачно и мне оставалось только гадать, что трещало — дерево щита или моя кость. Зато ответил я со всей яростью, попал в шлем не успевшего закрыться широким лезвием топора фиарийца, тот покачнулся в седле. Я же толкнул коня пятками и добавил всем корпусом, он рухнул практически под копыта жеребца сына Диомеля. Тот дёрнул поводья, заставляя коня отступить, чтобы растоптать товарища. Алек поступил также. Турнир временно прекратили, поверженному рыцарю помогли покинуть ристалище и по новой отмашке маршала мы вновь устремились друг на друга, но уже без копий, если, конечно, не сохранили их во время предыдущей сшибки.

Меня попытался достать сын Диомеля, действуя, как я в прошлый раз, на опережение. Он ударил меня длинным — почти двуручным, хотя держал он его одной рукой — мечом. Я закрылся скрещёнными шитом и шестопёром, но всё равно момент для атаки был упущен и я получил от ещё одного фиарийца топором в бок, к счастью, коротким. Я покачнулся, но удержался в седле и ответить ничем не сумел, пришлось как и в прошлый раз проезжать дальше вперёд, чтобы оказаться в тылу фиарийского строя. Атаковать сзади было против правил, но никто не был столь доверчив и рыцарь с топором развернул коня. Мы сшиблись так, что у меня в глазах потемнело, а в ушах зазвенело. Удары сыпались на меня градом, я отвечал, нанося практически беспорядочные удары шестопёром и про себя кляня тех, кто придумал турниры. Мало нам настоящих войн, надо ещё и эту глупость устраивать.

Рука повисла плетью после того, как топор очень «хорошо» опустился на моё плечо и в следующий раз он лишь скользнул по доспеху и будь моя рука здорова, я бы ударил открывшегося противника так, что он вылетел бы из седла. Но, увы, шестопёр оставил кирасе фиарийца основательную вмятину и прервал очередной замах. И тут кто-то сбоку наехал на него конём, тот подался в сторону, перебирая ногами. Я понял, что это не кто иной как Алек, лихо орудующий мечом, теснит фиарийца. Сжав зубы, я присоединился к нему, хотя боль была невыносимая и рука постепенно переставала слушаться меня. Наш противник отступал, закрываясь щитом и вяло контратакуя, в основном он целил в меня, но иногда пытался достать и Алека. В общем-то, безрезультатно.

Но судьба в тот день была не на нашей стороне. Спешенный сын Диомеля не вышел из боя, как это бывало обычно, а атаковал Алека, благо длина меча позволяла[36]. Я попытался наехать на него конём, фиариец, увлечённо замахнувшийся на Алека мечом во второй раз, не удержался на ногах. Я же резко поднял своего усталого жеребца на дыбы, так что копыта угрожающе зависли над сыном Диомеля. Он рефлекторно закрылся руками — мой не совсем честный трюк удался[37], но за него пришлось расплачиваться. Не знаю, кто меня ударил, однако сила была такова, что в глазах потемнело окончательно и последнее, что я помню — это как я медленно клонюсь куда-то влево.

Дальнейшие дни, практически вплоть до отплытия из Фиарии, я провёл в постели, отходя от полученных на турнире ран. Правая рука оказалась повреждена серьёзнее, чем я мог себе представить и доктор — смешной салентинец не выше пяти футов ростом — сказал мне, что до конца жизни я не сумею полностью владеть её, как выяснилось в последствии он был прав, к тому же плечо нещадно болело при похолодании. Однако в постели меня держала травма головы, из-за которой я долгое время не мог сам встать на ноги и доползти до ночного горшка, что для меня, раньше не болевшего ничем сильнее простуды и похмелья, а в боях отделывавшегося не слишком опасными ранениями, это стало подлинным испытанием не только тела, но, в большей степени, духа. Не участвовавший в переговорах Алек часто навещал меня в перерывах между гулянками и многочисленными небольшими турнирами, проходившими едва не каждые три-четыре дня, пока позволяла капризная погода.

Решение об отплытии на родину было принято январским днём, когда в Тильоне выпал первый снег. Мне, привыкшему к суровому климату северо-востока Страндара, где белое покрывало лежит на земле с середины ноября — а то и конца октября — до конца марта начала апреля, была в диковинку радость тильонцев, говоривших, что Новый год в этот раз они встретят как люди со снегом и даже лёгким морозцем, а не как в прошлый — под проливным дождём. Мне показалось странным, что наше отплытие назначено на февраль, месяц когда только-только проходят зимние шторма и море ещё очень и очень неспокойно.

— Орвик знает это, — соглашался Алек, — и не будет ожидать нападения раньше конца весны — начала лета. Мы же высадимся уже в марте — апреле юго-западном побережье и ускоренным маршем двинемся к Престону.

— Но ведь нас вполне может разметать неожиданно налетевший шторм, — возразил я, — они не редкость в это время.

— Ах да, — хлопнул себя по лбу Алек, — ты ведь ещё не знаешь. Не так давно прибыл коибриец Кошта да Вальверде, один из самых прославленных капитанов, и он привёл с собой эскадру коибрийских линкоров и транспортников. Этим никакой шторм нипочём.

С этим утверждением не согласиться было нельзя. Коибрийцы считались лучшими мореходами и кораблестроителями и даже предпринимали две экспедиции на Материк Предтечей, откуда, согласно Книге Всех Книг отплыл Корабль Катберта. Ни одна не вернулась, но тут, скорее, важен сам факт.

— Что же, моего бывшего сэра ждёт большой сюрприз.

Море во всё время нашего плаванья к родным берегам было удивительно спокойно и ветер дул только в наши паруса. В конце третьего дня эскадра разделилась, часть её двинулась к северу, чтобы высадиться прямо на дороге идущих на помощь Орвику союзников эрландеров и берландеров, а также его вассалов. И что самое неприятное этой частью войска буду командовать я. Об этом мне сообщил в ультимативной форме его величество, тогда же мне обрисовали задачу нашей армии — остановить союзников Орвика, не дав им прорваться к месту высадки основной части нашего войска. Иными словами, меня посылали на верную смерть.

Я принял эту новость со стоическим спокойствием и покинул королевскую каюту, а после и линкор, отправившись на борт «Луиша Эрнандеша» — флагмана новой эскадры, идущей на север. По дороге меня остановил Алек, он положил мне руку на плечо и спросил:

— Куда это ты?

И что теперь делать? Не успел улизнуть от друга, теперь придётся изворачиваться. Его величество-то запретил говорить о полученном задании.

— На «Луиша Эрнандеша», — честно ответил я, не замедляя шага.

— Зачем? — не понял Алек, остановившийся удивлённый моим кратким ответом, со стороны, должно быть, казалось, что я желаю отделаться от него.

— У брата спроси, — отрезал я, запрыгивая в уже приготовленную для меня шлюпку.

Настроение у меня по понятным причинам было самое отвратительное, не всякий день король отправляет на верную смерть, да ещё и драться придётся практически на землях родного графства во главе войска фиарийских и иберийских наёмников.

На борту «Луиша Эрнандеша» меня ждали командир иберийцев и фиарийский граф Эрхард де Мальвуазен, а также Маркош да Салаза — капитан линкора. На столе его каюты была разложена подробная карта местности, на которой были отмечены все замки и цитадели виднейших фамилий и все более-менее достойные упоминания укрепления. Красным крестом выделяли место нашей высадки, синими квадратами — последняя известная нам диспозиция армии Орвика. С учётом средней скорости передвижения вражеской армии у нас будет чуть больше суток на высадку и подготовку к сражению.

— Для Орвика сейчас самое главное скорость, — протянул я, не очень уверенно строя фразы на древнеэнеанском, на котором приходилось общаться с людьми не знавшими страндарского. На адрандском я разговаривал вполне свободно, сказалось долгое пребывание в Фиарии, но с ним не были знакомы ни ибериец Роберто де Феррейра, ни да Салаза. Вот и приходилось выкручиваться с помощью когда-то бывшего общим на всём континенте языка Энеанской империи. — И, скорее всего, он рискнёт разделить своё войско для того, чтобы пройти на Престон как можно скорее. — Я указал на узкий проход между высокими холмами, бывшими давным давно горами, и вторую дорогу, идущую вдоль морского побережья. — Мы можем встать здесь, среди холмов, и дать отпор силам Орвика. Он не сможет обойти нас с флангов.

— А остальных мы пропускаем? — спросил де Феррейра.

— Нет, — возразил я. — Они пойдут по побережью и окажутся в зоне обстрела пушек вашей эскадры, дон Салаза.

— Мы шмешаем их ш жемлёй, — коибриец не был шепелявым, но в сочетании с коибрийским произношением древнеэнеанский звучал достаточно забавно.

— При первых же залпах они отступят, — вот у кого язык был безупречным так это у де Мальвуазена, — и в последствии ударят по нам.

— Не забывайте, милорд граф, наша задача удержать Орвика, — напомнил я фиарийцу. — Как только Орвик надавит посильнее — мы отступим и двинемся на соединение с войском его величества.

— А Орвик? — с иронией уточнил де Мальвуазен.

— Это ему решать, — пожал плечами я, не поддавшись на провокацию.

Высадка прошла вполне удачно, хотя кони и упрямились немного, выходя из уютного трюма на холодный мартовский ветер. Линкоры отошли подальше от берега, с таким расчётом, чтобы их не было видно с дороги, но её саму можно было накрыть залпом бортовой артиллерии. Мы же спешным маршем двинулись к цепочке холмов, торопясь занять оборонительные позиции в узком проходе.

Разведка подтвердила, что наши умствования на борту «Луиша Эрнандеша» оказались верны. Орвик действительно разделил войско, двинув большую часть пехоты вдоль моря. С одной стороны это было хорошо — пешие солдаты, скорее всего, почти все погибнут под огнём эскадры. С другой же — хуже некуда, придётся держать удар рыцарской конницы, цвета северного дворянства, жившего войной и привыкшего к сражениям в вечно мятежных графствах и провинциях[38].

Глубокую оборону организовать не удалось, на каменистой местности деревьев не росло, а плавник, выброшенный прибоем на берег, прихватить не додумались. Укрепления строить было не из чего, так что ограничились тем, что натаскали, сколько смогли, небольших камней, частично перегородив врагам путь для атаки на наши позиции.

На следующее утро нас поднял сигнальный горн дальней заставы. Мы поднялись и наскоро выстроились заранее подготовленным боевым порядком. А из-за горизонта уже появились первые ряды вражьего войска. Это было самое неприятное, ждать, глядя на приближающегося противника, а Орвик, к тому же, вёл свою армию нарочито медленно, чтобы произвести на нас больший эффект железным строем сверкающим доспехом и гранёными наконечниками копий.

Я поднял забрало своего салада, почесал краем латной рукавицы нос, но опускать не стал, поставляя лицо прохладному ветерку. Граф де Мальвуазен и вовсе снял свой шлем, стянул кольчужный капюшон с войлочным подшлемником и с удовольствием потряс головой, расправляя длинные светлые волосы.

Не доходя нескольких сотен ярдов до наших позиций, войско Орвика остановилось и вперёд, на ничейную пока землю, выехал один рыцарь в полном доспехе с накинутым поверх него табардом, украшенном знакомым гербом. Граф Орвик. Мой бывший сэр приглашал главу противной армии на переговоры.

— В случае моей гибели, — сказал я графу, — продолжайте действовать согласно плану. Никакой атаки на врага, держим оборону.

— Вы удивительно рассудительны для своих лет, молодой человек, — с уважением произнёс де Мальвуазен.

— Гражданская война быстро взрослеть, милорд граф, — ответил я и тронул бока коня, направляя его навстречу моему бывшему сэру.

Мы встретились у начала гряды, поприветствовали друг друга и я вежливо замолчал, предоставляя высказаться моему оппоненту.

— Эрик, — не удивился Орвик, — я и забыл совсем твой герб. Значит, ты здесь командуешь, отлично. Готов вновь принять сторону победителя?

— Милорд граф, — вежливо, но твёрдо возразил я, — я здесь, чтобы сражаться с вами.

— Само собой, но ведь ты уже однажды поступил так, — напомнил Орвик, — когда поддержал Александра Руана, в смысле того, настоящего Александра Руана, Золотого льва.

— И это стоило мне проклятий в родном графстве и смерти отца, не перенесшего того, что тот, кого он воспитывал как сына предал все принципы семьи Фарроу. Мы всегда служили только Страндару.

— Ну и что, теперь Страндар — это я. Ты сам сражаешься за короля, которого я сам посадил на трон, а теперь просто сменил на другого.

— Короли уходят и приходят, а Страндар остаётся. Ты лишь сеешь смуту на его земле. Даже если я предам, чего я не сделаю, сражения не избежать. Граф де Мальвуазен не изменит своему герцогу и данной присяге на верность Марлону Руану. Я уже ничего не решаю.

— Что же, очень жаль, — покачал головой Орвик, — но вы всё равно обречены. Моя пехота зайдёт к вам в тыл и вы окажетесь зажатыми в клещи.

— Вот тут вы ошиблись, милорд граф, — я позволил себе усмехнуться, — у вас уже нет пехоты.

Аккомпанементом к моим словам прозвучали первые залпы коибрийцев, заставившие землю под нашими ногами задрожать, а коней затоптаться на месте, нервно прядая ушами. Орвик даже вздрогнул в седле. Я же развернул своего жеребца, направив его обратно к своим. Как же быстро бывшие враги стали для меня своими — очередная ирония судьбы, будь она проклята со своим неуёмным чувством юмора.

Войско Орвика мало смутил факт потери пехоты, как только граф вернулся в его ряды, оно двинулось на нас, медленно набирая разгон для могучего по цепочке-частоколу моей небольшой армии. Мы стояли, глядя как клин тяжёлой рыцарской кавалерии мчится на нас, всё набирая и набирая скорость. Я уже говорил, что в каждой битве самое сложное это ждать? Раз так, то повторю.

— Можем и не уйти, — произнёс граф де Мальвуазен, так и не удосужившийся надеть шлем.

— Бежать с поля боя — дело нехитрое, — усмехнулся я.

Ну же, ещё немного, ещё самую малость. Вот рыцари набрали максимальный разгон, опустили копья для разящего удара, который без сомнения разметает наш «частокольчик» в мелкую щепу. Вот только для этого этот удар надо нанести. Я махнул рукой и дёрнул поводья своего жеребца за минуту до того, как копья должны были врезаться в наш строй. Опешившим рыцарям Орвика предстали хвосты и попоны наших коней, однако опомнились противники достаточно скоро и преследования не прекратили. В спины нам полетели ругательства и оскорбления, к счастью большая часть их была понятна лишь мне — фиарийцы, а моя конница состояла в основном из них, страндарского не знали.

Натасканные нами валуны приостановили атаку орвиковой кавалерии, конечно до того, что передние ряды попадали на землю и были затоптаны задними, не дошло, однако и темп разгона она потеряла основательно, объезжая камни. К тому же, кони уже начали уставать от скачки, что играло нам на руку. И вот на пути врага встала иберийская пехота, плотно сомкнув щиты и ощетинившись алебардами. Цельнометаллические древки их были как раз предназначены для отражения атаки тяжёлой конницы.

Я отъехал в тыл, на небольшой пригорок, чтобы координировать действия. За моей спиной стояли фиарийские рыцари, чьи кони нервно переминались в ожидании контратаки, а их всадники явно тяготились вынужденным бездействием, в то время как иберийские солдаты сражаются. И снова ждать, не смотря на то, что бравые иберийцы дерутся и гибнут.

Клин орвиковцев, хоть и потерял большую часть разгона, но ударной силы потерял не так и много. Длинные алебарды остановили только первый ряд врага, выбив многих рыцарей из сёдел, но под напором едущих следом, иберийцы были вынуждены податься назад, закрываясь квадратными щитами, из-за спин их орвиковцев рубили теми же алебардами, а так же стреляли арбалетчики из дружины сэра Уилфреда — дворянина из этих мест, оставшегося верным королю и вставшему вместе с нами в этом узком проходе, хоть и не было практически никаких шансов выжить. Об этом я честно сообщил ему, предложив двинуть своих людей на помощь самому его величеству, он отказался.

Главное сейчас не опоздать с контратакой, но и не ударить слишком рано. В любом из этих случаев я лишь потеряю людей, не добившись ничего. А значит, набирайся терпения, Эрик, и жди.

Это напоминало прибой. Вечную войну моря и скал. Вот только море было железным, а скалы совсем не базальтовыми. Гремело смертоносное железо, лилась кровь, иберийцы отступали, но и орвиковцы платили за каждый шаг дорогой ценой.

Ну всё, промедление теперь смерти подобно. Пора атаковать, а не то я рискую потерять всю пехоту, такой щедрости я себе позволить не могу. Я вновь поднял руку, глядя как фиарийцы перестраиваются в боевой порядок, подбираются, опускают забрала шлемов, подтягивают ремни на доспехах, проверяют оружие, вздохнул поглубже и дал коню шпоры, опуская руку и набрасывая щит. Уже на скаку мой оруженосец — сын Уилфреда, Седрик — подал мне копьё, а сам выхватил внушительный боевой топор.

Услышав за спиной топот наших коней и вой сигнальных горнов, играющих отступление, иберийцы подались назад сильнее и двинулись к склонам холмов, достаточно крутым, чтобы остановить орвиковцев, но и достаточно пологим, чтобы иберийцы могли легко забраться на них. Увлекшиеся преследованием моих солдат враги не успели вовремя развернуться для отражения нашей контратаки и наш первый удар оказался весьма удачным.

Я смёл какого-то рыцаря с седла, даже не повредив копья, было отчётливо слышно как трещат под пробитой кирасой рёбра. Второй успел вовремя подставить щит, обломок моего копья застрял в нём, заставив отбросить его. Не воспользоваться такой возможностью было бы преступной глупостью, ведь рыцарь стоял ещё и вполоборота ко мне, так что его собственное тело надёжно закрывало меня от его меча. Меня опередил оруженосец, Седрик, опустивший на шлем свой топор, — из-под забрала хлынула кровь. Чтобы не отстать от него, я выхватил меч и ринулся на следующего врага. Это был оруженосец какого-то из орвиковских рыцарей, судя по более простому доспеху и откровенно дрянному шлему, который благородный сэр постеснялся бы надеть. Сопротивления он практически не оказал, а вот его сэр, чьи цвета носил на табарде оруженосец, первым делом нанёс мне могучий удар шестопёром. Я закрылся от него щитом, затрещавшим всеми досками, ударил в ответ снизу вверх из-под нижнего края щита. Клинок прорубил добротную кирасу, рыцарь покачнулся, но сопротивления не прекратил, вновь замахнулся шестопёром. Вырвав меч из раны, я ударил на опережение, под наплечник, задравшийся из-за того, что мой противник поднял руку. Удар удался лишь отчасти — клинок проскрежетал по стали и зацепил плоть. Замах противника сорвался, он подался назад, рука его повисла плетью, но прикончить его не удалось. С двух сторон насели двое рыцарей в цветах вассалов Орвика и если бы не юный Седрик, прикрывший меня щитом и телом.

В этой схватке я потерял коня и был вынужден, как и многие в тот день, продолжать бой пешим. Я рубил и колол, принимая удары противников на щит, хотя это удавалось не всякий раз — правый наплечник встал торчком, рука, не до конца залеченная в Тильоне, болела всё сильнее, основательно помятые рёбра досаждали не меньше. Я отбросил бесполезный щит, превратившийся в груду щепок, повисший на лямках, и перехватил меч двумя руками. Встав спиной к притащенному камню, я отмахивался от наседающих врагов, теряя счёт убитым орвиковцам и полученным ранам. Кажется, я даже опустился на колено, когда ослаб настолько, что не мог уже стоять прямо, но сейчас уже не помню точно было ли это тогда или в какой иной битве. Всё больше ударов приходилось на мои доспехи, уже не выдерживавшие этого смертоносного града, всё меньше — я бил в ответ.

Лишь одна мысль осталась в голове: Мы сделали своё дело. Орвик сегодня дальше не пройдёт. В душе я уже был готов к смерти и смирился с ней, как с неизбежностью. Но тут какая-то смутная тень промелькнула над головой, удары показались мне короткими проблесками стали, снесшими орвиковцев. Всадник, совершивший этот невероятный рывок, развернулся и я увидел на его плаще знакомый герб — Алек. Как бы подтверждение моих мыслей мой спаситель помахал туда-сюда заострённым концом щита и ринулся в самую гущу схватки.

Ошеломлённые внезапной атакой орвиковцы подались назад, они решили, что к нам подошло подкрепление и горны их сыграли отступление. Войско отошло, более менее организованно, стараясь сохранять построение и отбиваясь от наших вялых нападок. Мы же не упорствовали в преследовании, на это попросту не было никаких сил.

Я не стал искать себе коня, встал, привалившись спиной к камню, служившему мне тыловой защитой, стащил непослушными пальцами с головы шлем и, зубами расстегнув ремешки латной перчатки, провёл ладонью по лицу. На сегодня битва окончена, можно отходить к наспех сооружённому лагерю.

Однако прежде я в первый и последний раз в своей жизни прошёлся по полю боя. Трупы устилали его настоящим ковром, кровавая грязь хлюпала под ногами, но главным фактором, сыгравшим решающую роль, было то, что я наткнулся на Уилфреда, склонившегося над телом своего сына, изрубленного почти на куски — не спасли ни приличные доспехи, ни более чем хорошее, особенно для его лет, искусство владения мечом. Врагов было слишком много для одного юноши. Сыр Уилфред поднял на меня глаза, в них стояли слёзы.

— Не должны, — тихо произнёс он, — родители не должны хоронить своих сыновей.

Он встал, без труда поднял тело юного Седрика на руки понёс к нашему лагерю. Я направился туда же.

Алек пребывал в приподнятом настроении. Он приплясывал от кипевшего в крови адреналина, бившая через край энергия бурлила в нём, ища выхода. Оно и понятно, ему не пришлось драться Господь знает сколько часов, размышляя о собственной смерти, почти как о сверившемся факте, и он не смотрел в глаза сэру Уилфреду, уносящему тело своего сына.

— Когда подойдут остальные подкрепления? — спросил я.

— Их нет, — усмехнулся он.

— Как нет? — Я удивительно туго соображал после боя.

— Совсем нет, — ответил Алек. — Когда я узнал, что Марлон послал тебя на верную смерть, то собрал полсотни лучших наездников из иберийских рыцарей и рванул сюда от места нашей высадки.

— И что же твой венценосный брат?

— Пусть попробует меня остановить, — рассмеялся Алек.

Я лишь покачал головой. Иногда мой друг, обычно рассудительный и серьёзный, вёл себя просто как мальчишка.

Уже в лагере я узнал, что эскапада Алека принесла куда более весомый плоды, чем ожидалось. Орвик посчитал, что к нам подошло подкрепление, и повёл оставшиеся войска, а их у него было не так и мало, в обход гряды, забирая глубоко к северо-востоку и тем самым давая королю время для подготовки к решающему сражению. Однако также Орвик собирал и верных ему вассалов, присоединявшихся к его армии со своими многочисленными дружинами. Среди них был и средний брат Руан Филипп, бывший во время правления тестя полноправным хозяином родного герцогства.

Похоронив погибших и выходив раненных, мы двинулись на соединение с королевским войском, стоявшим близ города Бэгет. В битве у безымянной гряды холмов я потерял почти две трети солдат и рыцарей. Большая часть приходилась на иберийскую пехоту, сдержавшую главный удар орвиковской кавалерии, но и фиарийцы не отделались так уж легко. Числа же погибших врагов никто не знал, их попросту не считали. Зачем? Пусть Орвик считает выживших.

Надо сказать, что к решающей битве его величество подготовился более чем основательно. Был выстроен отлично укреплённый лагерь, окружённый частоколом, за которым располагалась небольшая батарея лёгких пушек. На флангах стояла наёмная и местная кавалерия, в центре — пехота, набранная из дружинников окрестных сэров и остатков моих иберийцев, которых, правда, не так и много, мы прикрывали арбалетчиков и стрелков, всё тех иберийцев и салентинцев. Что самое интересное, никто в лагере не ждал, что мы вернёмся, и даже его величество был больше удивлён появлением Алека, нежели рад ему. Также в центре стояли фиарийские рыцари. Они, к слову, весьма обрадовались возвращению де Мальвуазена и его людей, в их стане и его, и нас с Алеком чествовали как героев. Фиарийцы устроили настоящий праздник, главными героями которого были мы трое, что несколько уязвило гордость короля со свитой, который даже не пригласили. В грядущем бою основной удар придётся как раз на фиарийцев и иберийцев, страндарское же рыцарство вступит в бой только когда центр выдержит атаку Орвика. Вполне логично, наёмники приходят и уходят, а вассалы и союзники на родине — остаются.

И снова мы стоим, наблюдая за тем, как подходит армия Орвика. Она превосходила нашу вдвое, несмотря на сражение у прохода в холмовой гряде. На сей раз никаких переговоров не было, Орвик выстроил войска и двинул их на нас. Приглядевшись, я на левом фланге рассмотрел штандарт с Золотом львом Руана. Значит там стоит мятежный брат Алека — Филипп герцог Максвелл. Алек также увидел это и, думаю, наметил себе цель в этом бою.

И тут у нас в тылу заиграл горн, призывая в атаку. Мы были немало удивлены — идти навстречу превосходящему числом противнику, но, с другой стороны, и Орвик не ожидает такого хода, он рушит разработанную им тактику боя, что даёт нам определённое преимущество. Правда оно не компенсирует двукратное преимущество в численности армии. И мы и орвиковцы начали набирать скорость, пуская лошадей всё более резвой рысью, готовясь перед самой сшибкой послать их в галоп. Пехота поотстала, её черёд придёт позже, либо останавливать прорыв врага, либо довершать разгром орвиковцев. Первый вариант гораздо реальнее.

С такими безрадостными мыслями я дал коню шпоры, опуская копьё. Новая сшибка! Треск, звон, безумие схватки. Копьё сломалось сразу же — наконечник застрял в нагрудной пластине какого-то орвиковца, я выхватил меч, рубил направо и налево, в жуткой тесноте, царившей на поле боя, невозможно было даже толком развернуться и я пропустил момент, когда Филипп развернул свои войска против тестя и на левом фланге (для Орвика — правом) начался прорыв. Совместными усилиями Филипп и командир иберийцев Диего де Ортега сломили сопротивление Корбена Фалстофа и зашли Орвику в тыл. Узнав об этом, рыцари из центра войска удвоили натиск, желая прорубить наш строй и разделить нашу армию, что дало бы ему возможность уничтожить нас по частям.

В отличии от прошлого раза, в битве у холмовой гряды, граф лично участвовал в сражении, возглавив атаку в центре, и сейчас я видел, как он лихо рубиться с иберийцами, размахивая длинным мечом. Никто, кроме меня, не знал большинства приёмов «Сажающего на троны», он сам учил меня всему, что я знаю и теперь я брошу вызов бывшему своему сэру, к которому готовился ещё не так давно, в проходе между холмов. Я решительно дёрнул поводья усталого коня и толкнул его, направляя туда, где отчаянно сражался Орвик. Прорубиться к нему оказалось не так и легко, вассалы и союзники стеной встали на моём пути к не однажды раненному сюзерену, который сразил последнего иберийца и сейчас отступал. Его место заняли более свежие рыцари. Но я решил сразиться с Орвиком и целенаправленно продвигался к нему, часто просто проскакивая мимо врагов, отмахиваясь мечом или закрываясь щитом от их ударов. Орвик заметил мой пламенный порыв и неожиданно для всех развернул коня, отдав своих рыцарям какую-то короткую команду. Через пару минут прямо в центре кипящей вовсю схватки образовался островок спокойствия, надёжно огороженный частоколом из рыцарских копий вассалов Орвика. «Сажающий на троны» решил провести поединок по всем правилам — один на один. Что ж, меня это вполне устраивало. Рыцари пропустили меня внутрь кольца, образованного ими, и сомкнули его за моей спиной.

Поединок начался без каких-либо предисловий. Орвик устремился ко мне, замахиваясь мечом. Я понимал, что в окружении его рыцарей долго не проживу в случае победы, а в милосердие бывшего сэра я не верил. Так что в этом поединке щадить себя я не собирался — главное, прикончить Орвика, я отбросил щит и перехватил меч двумя руками. Мы врезались друг в друга, мощь удара едва не вышибла меня из седла — клинок Орвика опустился на не закрытое больше щитом левое плечо, но прежде я успел ударить его серединой своего клинка по шлему. Из-за того, что Орвик ранил меня, удар получился несколько неверным — рука подвела меня. Я срубил поломанный высокий плюмаж, зацепил забрало, однако мой бывший сэр мгновенно пришёл в себя и замахнулся снова. Моя левая рука повисла плетью, правая отчаянно болела, ладонь в латной рукавице едва удерживала меч. Я подставил под удар Орвик клинок, они со скрежетом скрестились, разбросав тучу искр, и «Сажающий на троны» изо всех сил навалился, стараясь выдавить меня из седла. Собрав последние силы, я кое-как перехватил клинок ещё не до конца отказавшей левой рукой и свёл-таки меч противника вправо. Когда меч Орвика ушёл вправо и вниз, я воспользовался возможностью и не слишком-то честным приёмом ткнул бывшего сэра в зрительную щель шлема. Если бы первым ударом я не повредил его забрало, то ничего бы не добился, но теперь, когда оно частично съехало насторону, открыв достаточно широкую щель, клинок вошёл несколько дюймов. Я повернул меч в ране, разворачивая голову Орвика, и выдернул его. Мой бывший сэр покачнулся и рухнул на землю.

Без сил я поник в седле, едва не выронив меч, опёрся раненной рукой на луку, даже не почувствовав боли. Огляделся, не понимая почему я ещё жив. Ответ нашёлся сам собой. Окружавших поле для поединка орвиковцев теснили рыцари в цветах Фиарийского герцогства, ведомые ни кем иным, как графом Эрхардом де Мальвуазеном Он срубил могучим ударом орвиковца, широкими взмахами смёл ещё двоих и рванулся ко мне. Закинув меч в заплечные ножны, де Мальвуазен буквально подлетел ко мне, обхватил за плечи, встряхнул.

— Эрик! — крикнул он. — Эрик! Ты как, Эрик?! Живой?!

— Живой, Эрхард, — прохрипел я, — живой. Ты из меня сейчас всю душу вытрясешь. Что происходит там? — Я устало мотнул шлемом куда-то в сторону битвы.

— На фланге Ортега прорвался и дал дорогу нашим стрелкам, — ответил он. — Те зашли в тыл Орвику и, выстроившись, дали залп по его тылам. Здесь мы прорвались окончательно, правый фланг ещё держится, но и это ненадолго. Это победа, Эрик! Полная и окончательная! Кстати, а кто это? — Он указал на Орвика.

— Генрих граф Орвик, — ответил я, — по прозвищу «Сажающий на троны». — И добавил: — Был.

Битва, действительно, не продлилась долго. Лишившиеся предводителя орвиковцы, в тылу которых, к тоже, активной действовали надёжно прикрытые пехотой салентинские стрелки и дружинники-арбалетчики, прекратили сопротивление, хотя некоторые из них дрались до последнего, но таких было не слишком много.

Я не принимал участия в этом избиении, в сопровождении де Мальвуазена отправился в тыл, отдавшись в руки врачей. Хотя мне и пришлось дожидаться своей очереди у входа в госпитальную палатку, несмотря на горячие возражения де Мальвуазена.

— Эй вы, коновалы, — орал он на фельдшеров, не обращая внимания на то, что те совершенно не понимают по-адрандски, — Это благородный рыцарь, понимаете?!

— Не понимают, — устало произнёс я, — ни слова. Оставьте их, милорд граф, происхождение ничего не стоит там, на столе хирурга. И благородные и простые люди одинаково кричат под скальпелем. Врачи там борются за жизнь.

— Не стоит равнять жизнь благородного и простого, — бросил граф.

— А вот смерть для всех одна. Да и не умру я за несколько минут и даже часов.

Тем временем ко мне подошли несколько дюжих парней с набором устрашающего вида приспособлений для извлечения моего тела из покорёженного доспеха. Своё дело эти ребята знали и на самом деле старались причинить мне как можно меньше боли. У хирурга я понял, что всё что было до того — ерунда в сравнении с его работой. От мучений меня избавил напыщенный тип в форме королевского герольда, сообщивший, что меня ожидает его величество для аудиенции, правда ненадолго. Щуплый врач заявил, что в лазарете он — король и покуда меня не вылечит, я никуда не пойду. Так что к его величеству я отправился спустя полчаса, замотанный в бинты, как мумия модинагарских пирамид, зато более-менее целый усилиями хирурга.

— Ты сразил предателя Генриха графа Орвика, — произнёс Марлон, — в честном бою один на один, как и должно истинному рыцарю. За это и мужество, проявленное при обороне холмового прохода, я, милостью Господа король Страндара, жалую тебя маршальским жезлом.

Скрипя зубами от боли, я преклонил колено и принял из рук его величества маршальский жезл.

— Поздравляю тебя, сэр Эрик, — сказал король, когда я поднялся на ноги, — маршал Страндара.

Совсем не так я представлял себе этот момент в своих детских и юношеских мечтах. Я хотел получить маршальский жезл за победу над адрандцами, а не за убийство, пускай и в честном бою, своего бывшего сэра, научившего меня всему, что я знаю, да ещё и сражался я во главе фиарийцев против своих соотечественников, страндарцев. Ну да, нечего грешить на фортуну, я теперь маршал Страндара.

Что самое неприятное, его величество с подачи кого-то из Креев решил сделать мне «маленький подарок» в виде того, что проезжали мы через Фарроушир и остановились именно в Тор-Фарроу. Я отлично помнил как провожали меня в мой последний визит домой и не ждал ничего хорошего от нового. Однако на сей раз встречали как героев, за ворота выбежала почти вся челядь, а внутри собралась целая делегация из вассалов рода Фарроу во главе с моим братом, Кристианом. Не смотря ни на что я так и не смог в душе отказаться от родства с ним, он всё же был последним из тех, кого я мог назвать своим родственником.

Я не снимал кольчужного капюшона, надвинув его на самые глаза. Но скрыться не удалось, ибо его величество, спрыгнув с коня и ответив на вежливые приветствия моего брата, громко провозгласил:

— Благородный граф Фарроу, ваш брат, Эрик, весьма отличился в этой кампании против предателя Генриха графа Орвика! Тем самым он подтвердил свою верность Страндару, как и должно сыну покойного Бертрама Фарроу, что учил ещё моего батюшку. Несколько дней назад я пожаловал его маршалом Страндара.

Волей-неволей пришлось спешиваться и открывать лицо, сжавшись внутри от ожидания реакции окружающих. Однако вместо ожидаемых проклятий и плевков я услышал всё те же приветственные крики. Кристиан обнял меня и вполне тёпло улыбнулся, как брату, право слово.

С официального пира я ушёл довольно рано, сославшись на недостаточно зажившие раны. Спать я лёг рано и проснулся также рано. По привычке спустился во двор Тор-Фарроу — посмотреть хорошо ли устроен мой конь. Кое-какие уроки обучение в Гартанге вбило насмерть, там-то меня и встретил Кристиан, предложивший зайти к нему и поговорить, благо тем для разговора за прошедшие годы накопилось более чем достаточно. Устроившись в кабинете, когда-то принадлежавшем отцу, мы взяли по бокалу вина и разговор потёк сам собой.

— Что так разительно изменило отношение ко мне? — поинтересовался я.

— Всем приятно, что уроженец Тор-Фарроу — теперь маршал Страндара, — усмехнулся брат. — В прошлый раз отсюда уезжал мальчишка-бунтарь, пошедший за мятежным герцогом против законного монарха. Ты пошёл против всех устоев, принятых в нашем роду, да ещё и свёл своей эскападой отца в могилу, а в довершение всего — привёз тело наследника Фарроу. Согласись, мало поводов для любви.

— Скорее, наоборот, — буркнул я, — но ведь сейчас маршалом меня пожаловал сын того самого мятежника, а в Престоне — законный монарх тех лет.

— Ирония судьбы, — пожал плечами Кристиан, неосознанно повторив мои мысли недавнего прошлого. — Сейчас невозможно понять, кто сейчас законный король. Орвик поторопился короновать Марлона, а впопыхах военного времени все позабыли об Уильяме.

— Какие-то резвые служаки из гарнизона Таймского замка поспешили выкинуть его оттуда, — кивнул я, — и до прихода Орвика он скитался с нищими по Престону. А потом мой бывший сэр вернулся, отмыл его и посадил на трон.

— Из двух имеющихся королей я предпочёл бы иметь на троне всё же Руана, особенно теперь, после смерти Орвика, ничего не значащий король сведёт всё страну в Долину мук. Ты ведь наверняка уже слышал о Елизавете, собирающей на деньги Эжена X армию для возвращения себе престола.

— Против адрандцев поднимется вся страна, — уверенно заявил я, — это уже не гражданская война, а прямое вторжение жабоедов.

— Даже я выделю денег и солдат, — подтвердил брат, — потому что не сомневаюсь, так поступил бы и отец.

— Спасибо, брат, — с чувством произнёс я, — поглядев на твой пример, многие и многие могут изменить своё решение.

— Я видел в свите его величества обоих его братьев, — дал волю любопытству Кристиан, — но ведь Филипп предал его и перешёл на сторону Орвика?

— Максвелл последовательно предал сначала брата, а после и Орвика, почуяв, что его песенка спета. Я бы на месте Марлона запер его в Таймском замке до конца жизни в почётное заключение.

— Мудрый ход. Казнить брата, да ещё и осознавшего свою ошибку, было бы неправильно, народ бы этого не понял и не принял, но и оставлять на свободе такого родственничка нельзя, неизвестно как он поведёт себя при подходе Елизаветы.

— Не думаю, что Филипп настолько глуп, чтобы вновь метаться от Наглей к Руанам и обратно. Марлон никогда не отличался долготерпением.

С тех пор я вновь стал называть себя Фарроу и даже принял законный титул виконта Фарроского, положенный младшему брату или старшему сыну, при отсутствии такового, нынешнего графа Фарроу.