Возлюби соседа своего

Глава VIII

На другой день Нелл проснулась такой веселой и энергичной, что подхватила на руки Марго и Руди и, напевая, закружила их по комнате. В том же жизнерадостном настроении она позвонила в офис, Люси.

— С понедельником тебя, босс, — приветствовала ее Люси. — Что новенького?

— Я оставила вчера для тебя работу на своем столе, Люси.

— Это я заметила. Когда ты успела все это сделать?

— За выходные дни. Надеюсь, что такой объем работ не позволит тебе совершать в мое отсутствие шалости.

— Да уж, пожалуй. Утром уже звонила Милли. Утерянные куски ткани нашлись, но с ними что-то не в порядке, я не совсем поняла, что. Неверно вшитое исправляли весь уик-энд, но в прежний регламент пока не укладываются.

— Черт побери! Ладно: скажи Одри, что Милли работает на износ. Я не буду сегодня в офисе.

— Я поняла.

— А что Дульси? Ты достаточно ее загрузила?

— Я сделала все, чтобы она почувствовала, что дел невпроворот. Пока она успешно со всем справляется и показала себя с лучшей стороны.

— Так держать. И, Люси, мне надо, чтобы сегодня меня не беспокоили. Никаких служебных телефонных звонков домой. Если у Пола будут какие-то вопросы, реши их сама. А если позвонит Шеа, попроси его перезвонить мне домой. Да — если Одри впадет в истерику, сделай вид, что все как нельзя лучше и скажи, что я уехала на весь день — и очень далеко. Короче говоря, если даже случится пожар, звони не мне, а в пожарный департамент.

Нелл приняла душ, налила себе чаю и нашла в телефонной книге номер Аннеты Вебстер. Был понедельник — значит, Флора должна быть там. Голос Аннеты был столь слаб и дрожащ, что Нелл показалось, будто та плачет. Она извинилась, представилась как соседка снизу и попросила к телефону Флору.

— Можете ли вы уделить мне сегодня десять минут? — спросила Нелл.

— Конечно, милочка, — с энтузиазмом ответила Флора. — Скоро я у вас буду.

Флора не замедлила появиться и охотно согласилась на чашку чаю. С глубоким вздохом она призналась:

— Я даже рада, что пришла к вам передохнуть. Там, по всей видимости, была драка между супругами. Он уехал ночевать в клуб. А она, будто губка, до сих пор не может просохнуть от слез и вздохов.

— Вот как? — удивилась Нелл. — Я и не знала, что внизу кипят такие страсти.

— Я надеюсь, милочка у вас, нет крупных проблем? — И Флора подозрительно поглядела на Нелл.

— Я вижу, что вы много знаете о Шеа, — нерешительно начала Нелл. — Будьте добры, поведайте мне, какие у него вкусы в еде. Я пригласила его сегодня на ужин.

Флора усмехнулась и дружески потрепала Нелл по руке:

— Очень хорошо! Будьте с ним попроще, милая. Никаких изысков. Ему нужно мясо и картофель. Просто мясо и картофель — и ни в коем случае мусс.

До разговора в воображении Нелл возникали различные дымящиеся ароматные блюда: телятина, тушеная в соусе, жареная свинина, аппетитная оленина.

— Мясо, — задумчиво пробормотала Нелл. — Много-много мяса. Я если, например, баранья нога?

— Он ненавидит баранину. Он говорит, что она на вкус напоминает старую стельку.

— Жаркое из ребер?

— Это, пожалуй, лучше.

— Он любит мясо сыроватое?

— Просто хорошо приготовленное, милочка.

Нелл пожала плечами:

— А какие-нибудь еще овощи он ест? Не могу же я подать «просто картофель».

Флора подумала над этим вопросом.

— Не знаю в точности, милочка, но однажды я видела, что он ел морковь. Послушайте… — лицо ее просветлело. — Я могу вам помочь, как только управлюсь у этой плачущей принцессы наверху. Я слегка приберусь, и мы с вами продумаем стол.

— Флора, вы — просто ангел, — пылко призналась Нелл.

Марго и Рудольф постоянно совали свои деликатные принюхивающиеся носы то в ладони, то в колени Нелл и Флоры, а то и просто на стол, и, хотя и получали за это щелчки и подзатыльники, но пребывали в большом возбуждении, если не сказать восхищении. Нелл озабоченно поглядывала на них и гадала, не будет ли столовая ложка шерри, которую она подмешала им в еду в качестве снотворного, смертельной дозой. Отчаявшись, впрочем, в действии шерри, она наконец отвела их к Джиму, оставив инструкцию: «гулять подольше, чтобы они свалились с ног от усталости». По окончании прогулки они были безжалостно заперты в гостиной вместе с любимыми игрушками.

Нелл вошла в комнату, переодевшись в вечерний наряд. Флора оторвалась от приготовления льда и воскликнула:

— Вот это платье! Если Сесил Битон до сих пор разрабатывает модели, правда, уже на небесах, она, должно быть, прислала вам этот наряд прямо оттуда! Повернитесь и дайте мне рассмотреть спинку.

— Это от Сары Вудслей, — сказала Нелл, медленно поворачиваясь, чтобы бывшая костюмерша могла оценить все детали.

Флора с одобрением кивнула:

— Белое английское шитье, — прошептала она про себя, рассматривая покрой так подробно, что Нелл не удивилась бы, если бы Флора, придя домой, зарисовала его по памяти.

— Длина до полу, жемчужные пуговицы по переду, здесь защипы, здесь разрезы… Вы в нем выглядите как опасные французские десерты: знаете? — например, белое ананасное суфле, сдобренное ромом.

Флора спохватилась и потрусила в зал, чтобы забрать свои вечные свертки и сумочки. Затем она вернулась, пожала Нелл руку и подмигнула с бесстыжим водевильным смешком:

— Ни пуха. Увидимся завтра, милочка, и не забудьте вынуть пирог из духовки.

В противоположность ожиданиям Нелл, Шеа не опоздал. Ровно в половине восьмого он появился на пороге, держа в объятиях упакованный букет и красиво завернутую бутылку, которую Нелл приняла за вино.

Его лицо было так гладко выбрито, что сияло. Нелл предположила, что он побрился по меньшей мере три раз подряд. Она задрожала от восхищения, при одной только мысли, именно она — причина его торжественных приготовлений.

— Это для тебя, — сказал он, вручая ей букет в зеленой коробке. — А это для нас, — закончил он, протягивая развернутую бутылку, оказавшуюся бутылкой английского джина. — Очень редкая марка. Не экспортируется. У меня есть приятель, который получает его по дипломатическим каналам.

Она развернула две дюжины прекрасных желтых роз:

— Спасибо, Шеа, они прелестны.

Он вошел в прихожую и застыл как вкопанный, с бутылкой в руке, глядя на Нелл.

— Какая ты сегодня, — выдохнул он. Его взгляд притягивал глубокий вырез на груди Нелл. Он на секунду зажмурился, будто от ослепительного блеска.

Улыбаясь, Нелл долго и тщательно аранжировала цветы в самой красивой своей вазе, а Шеа следил за ее движениями алчными глазами. Затем он как будто стряхнул с себя чары и небрежно спросил:

— Ты не против сухого мартини?

— Почему бы нет? — К собственному удивлению, ответила Нелл. Обычно она позволяла себе один кампари с содовой перед обедом, да и то редко. — Я несколько лет не пила мартини.

Как трудно отказать ему, подумала Нелл. Она уселась и стала наблюдать, как он готовит мартини.

Он не стал делать из этого ритуал, и это ей понравилось. Многие мужчины на ее памяти настолько возносились в самомнении, когда ухитрялись приготовить какой-нибудь простенький напиток, что это выглядело просто глупо; хотя, например, испечь пирог — искусство более высокого порядка. Шеа смешал джин со льдом, добавил вермут, помешал и разлил по бокалам.

— Ломтик лимона, и — вуаля! — Он протянул ей бокал. — Сухой мартини «Дыхание пустыни» по Шеа!

Горло ее перехватил ледяной холод, но в то же время неожиданное тепло разлилось по всему телу от желудка к щекам. Ноздри защекотал тонкий, бодрящий аромат.

— О, Боже, я и забыла, как хорош может быть настоящий сухой мартини!

Шеа осторожно пересел на кушетку рядом с Нелл, сделал длинный глоток, закрыл глаза и вздохнул:

— Если бы все дни заканчивались как этот!

Голос его был нежен и глубок. Нелл еще раз поразилась тому, как она тает от его голоса. Он мог говорить самые простенькие комплименты, но один звук его голоса заставлял ее ликовать.

— Ты выглядишь потрясающе, — проговорил он.

Ты тоже, подумала Нелл. Она молча тянула мартини. И размышляла: можно ли влюбиться в мужчину только из-за его голоса. Чушь! — решила она, наконец. Но надо как-то начать разговор.

Шеа заговорил первым.

— У меня сегодня нет новостей насчет Недда Кохрэйна.

— А вот я дозвонилась, наконец, до Лу, — сообщила Нелл, благодарная ему за начало разговора и за то, что разговор пошел не о них двоих.

— И что?

— Тебе сообщить только то, что она сказала?

— Угу.

— Она сказала, что ей ничего неизвестно о местонахождении Недда. При этом голос ее звучал странно оживленно. Не знаю, что и подумать.

Он шаловливо рассмеялся:

— А может, она ведет двойную жизнь, о которой никто не подозревает. Почему ты не можешь вообразить ее в тропиках, в окружении бронзовых молодых мужчин?

— У вас грязное воображение, мистер Шеа. Давайте лучше ужинать. Я надеюсь, вы умеете управляться с ножом? Я не доверяю мужчинам, которые не умеют резать мясо.

— Я вижу, ты ценишь в мужчинах старомодные достоинства.

— Вполне возможно.

Шеа со знанием дела наточил нож, вонзил его в мясо и легко отрезал несколько великолепных кусков.

— И ты хочешь сказать, что все это приготовила сама? Или, пока я входил в парадную дверь, с черного хода выскользнул рассыльный из ближайшего ресторана? Да, вот что я называю настоящей пищей! А я боялся, что ты подашь что-то вроде теплого салата с дичью и малиновый соус. — Он содрогнулся при этой мысли. — Но это — просто великолепно. Так: ростбиф, картофельное пюре и… — Его лицо омрачилось. — Это что: морковь?

— Очень полезно. — Она передала ему блюдо с морковью и сурово наблюдала, как он с кислым выражением лица положил себе одну-единственную ложку полезной моркови. — Вней много витамина А. Помогает видеть в темноте, — сочла необходимым добавить Нелл.

— Мне нет необходимости видеть в темноте. Я предпочитаю действовать на ощупь.

Нелл вспыхнула и положила себе полную тарелку моркови.

— Ну а теперь, — сказал Шеа, закапывая морковь в своей тарелке, — я желаю узнать все о тебе, Нелл.

— Это что — интервью?

— Нет, просто любопытство. — Он смущенно потыкал вилкой в пюре. — Передай, пожалуйста, соус.

Нелл мрачно жевала мясо. Какой ужас этот ростбиф, думала она. Это напомнило ей школу. Не хватало только школьного пудинга из тапиоки — «рыбий глаз», как они его тогда называли.

Что ей рассказывать о себе? И как заставить его в конце концов заговорить о себе самом?

— Для большинства девочек закрытая школа — это что-то вроде тюрьмы, — начала она. — Школьная форма, хоккей на траве, отсутствие мальчиков, тупость учителей, кошмарная пища — но я там расцвела, несмотря ни на что.

— Да? — Он выглядел удивленным последним признанием.

— А ты?

— А я ненавидел школу!

Счет ноль один в мою пользу, отметила она. Вот он и начал говорить о себе. Значит, он тоже учился в закрытой школе.

— А что именно ты ненавидел?

— Ну как же: отсутствие девочек, форма, кошмарная пища. А у вас готовили пудинг «рыбий глаз»? Вот это было настоящим кошмаром для меня!

Она понимающе кивнула:

— Замазка и то вкуснее.

— В чем же именно ты там преуспевала? Ты вроде не принадлежишь к типу девочек-заядлых-хоккеисток.

— Я совершенно бездарна в хоккее. — И она гордилась этим.

— Это хорошо. Не люблю женщин, увлеченных спортом.

— Отчего же?

Он развел руками:

— Когда я обнимаю женщину, чьи мышцы как сталь, мне становится неуютно и скучно.

— Значит, тебе импонирует в женщине мягкость и уступчивость.

Он кивнул.

— Что-то вроде всегда на все готовой модели из Плейбоя?

— Нет… конечно, нет. Я… — он смущенно замолк.

— Не скажете ли, в таком случае, что вас привлекает в женщинах, мистер Шеа?

Он взглянул на нее с вызовом, в упор; она выдержала его взгляд, и, по мере того, как они смотрели друг на друга, Шеа все более смягчался. Наконец он ответил:

— Я полагаю, что верность в дружеских отношениях. Я для тебя разве это не ценное качество?

— Конечно.

— Мне нужна женщина, которая умеет быть другом. Самое существенное качество здесь — честность.

— Честность? Разумеется, я тоже ее ставлю на первое место. Но для меня важно, чтобы у мужчины было чувство юмора.

Шеа нервно рассмеялся.

— Просто когда-то я поняла, что очень немногие из мужчин имеют смелость посмеяться над собой.

Шеа резко обернулся:

— Ты не имеешь права судить о всех мужчинах огульно. Это несправедливо. Я, например, всегда могу посмеяться над собой; что наедине, что на людях: на эскалаторе, в Мэдисон-сквер…

— Ай-яй-яй! А еще говорят, что только женщины воспринимают все сугубо лично, субъективно.

— Просто я отвечаю на все упреки незамедлительно и откровенно. — Глаза его теперь смеялись и лучились; манера разговаривать была столь подкупающа, что Нелл расслабилась, и следующий вопрос застал ее врасплох:

— Почему ты незамужем?

— Почему ты думаешь, что я не была замужем?

— Я знаю все факты из твоей биографии.

— Ты не мог… — начала было она, но про себя подумала: как раз мог, если эта история с Дульси Смолл — его авторства. — Хороший репортер работает всегда: и на работе, и дома. У нас собраны сведения и о всем предприятии Гэллэрд, и о тебе лично. Я расспросил начальника информационного отдела, и он сообщил мне, что раньше ты часто появлялась в обществе с парнем по фамилии Манзис.

— Да: Гутри Манзис. Но эти сведения устарели. — Она засмеялась неестественным беззаботным смехом. — Я давно о нем забыла.

— Да? А мои сведения доказывают, что ваши отношения были достаточно серьезны.

— Неужели? Никогда не думала, что являюсь объектом наблюдений и обсуждений в печати. Послушай-ка, давай приступим к десерту? Я сейчас принесу, — и Нелл исчезла в кухне.

Совсем не время вспоминать сейчас о Гутри, думала она. Что ему взбрело в голову допрашивать ее? Полное отсутствие деликатности. Да, Гутри обольстил ее — вначале так и было. Не родилась, вероятно, еще та женщина, которая не клюнула бы на внешность и манеры Гутри. Но, черт побери, сидеть за столом в собственной квартире и плакаться мужчине в жилетку… рассказывать второму обольстителю о том, как ее надул первый!

Она переложила яблочный пирог на десертную тарелку и стояла в задумчивости, облизывая пальцы. Да, наконец, решила она, нет более непохожих друг на друга людей, чем этот и тот. Элегантный и невозмутимый Гутри — и простецкий и непредсказуемый, даже взрывоопасный Шеа. Она улыбнулась: но ведь поэтому я и испекла простой яблочный пирог вместо торжественного «Шарлотт о'помм» — и мне нравится эта простота.

Она отрезала себе тоненький кусочек и понесла тарелки в комнату.

Шеа попробовал пирог и воскликнул:

— Ты это сама испекла! Потрясающе! Но ты говорила о Манзисе — продолжай.

— Я полагаю, это была ошибка моей интуиции.

— А что она тебе подсказывала — твоя интуиция?

— Что Гутри — честный человек и что я могу ему доверять. — Она поклялась себе, что стоит только Шеа засмеяться, как она замолкнет и не скажет более ни слова.

Но его глаза были полны сочувствия:

— Почему ты боишься рассказать мне все по порядку?

— Ну, хорошо. Я встретила его на приеме, устроенном британским консульством в честь Дня рождения Королевы. Это было почти четыре года назад. Он работал вторым секретарем консульства…

— Ну и?..

— Около года это продолжалось, как прекрасный сон: балы, вечера, приемы то в одном консульстве, то в другом. Все мужчины в белых галстуках, все женщины в длинных платьях… Мы посещали театры и симфонические концерты, и у него всегда была возможность достать хорошие места — как у дипломата… — Ее несло, она уже не могла остановиться.

Он скептически ухмыльнулся:

— Ты утверждаешь, что влюбилась в него из-за того, что он мог достать хорошие места?..

— Короче говоря, он умел держать себя так, что не влюбиться было невозможно. В дипломатическом мире есть свой шарм… Я думаю ты не сможешь понять этого.

— Ха! — промолвил Шеа. — Ну, значит, примерно с год это выглядело как прекрасный сон. А что же потом?

— Потом мы провели несколько недель в очаровательном городке Эйкс-ла-Борд, во французской Ривьере.

— Никогда не слышал такого.

— И никто не слышал. Именно поэтому Гутри и выбрал его. Но я-то должна была догадаться, что что-то не так, когда он сказал, что путешествует под псевдонимом Герберт Мур. Мне он объяснил, что дипломаты всегда так поступают.

— Это действительно принято, но только не у вторых секретарей, да еще на каникулах.

— И опять все было прекрасно до того дня, когда мы уже собирались уезжать. В тот день мы завтракали на открытой террасе, и тут неожиданно подъехали четыре машины с фоторепортерами. Они оказывается, направлялись на фестиваль в Канны.

В его глазах появилось понимающее выражение:

— Не продолжай, я уже знаю все, что было потом. Один из репортеров узнал твоего подложного мистера Герберта Мура и незаметно сделал снимок парочки, нежно глядящей друг другу в глаза, за ланчем.

— На следующее же утро снимок был напечатан на первой странице какой-то скандальной лондонской газеты. — Нелл с досадой отвернулась.

— Но ничего страшного в этом нет, — со смешком проговорил Шеа. — В конце концов, должны же и вторые секретари иметь время для игр и развлечений.

Нелл вспыхнула:

— Но я — не игра, не развлечение! Я любила его, — добавила она негодующе. — А потом он признался, что был обручен с девушкой, оставшейся в Англии.

— С его стороны — это подрыв репутации непогрешимости Британской дипломатической службы, — съязвил Шеа. — Да, мне кажется, что твоя интуиция нуждается в серьезном лечении. Можно мне еще кусочек пирога?

Нелл взяла его тарелку. Она никак не могла понять, почему все-таки рассказала Шеа о Гутри, и что хуже всего, не могла взять в толк, издевается он над ней или принимает всерьез. Поэтому, решив на всякий случай отомстить, она добавила с мечтательной улыбкой:

— Конечно, у него были такие ноги, что не влюбиться в него было невозможно. — Шеа чуть не подавился пирогом. А она продолжила: — Не знаю, отчего… но в этих тонколицых, светловолосых горцах есть что-то страшно сексапильное; особенно когда он был в шотландской юбке, он был такой… такой…

— Хорошенький, я полагаю, если ты ищешь слово для определения, — сказал Шеа с отвращением и злобным блеском в глазах. — Да тебе повезло, что ты наконец вывела его на чистую воду.

— Я-то вывела, а вот ты, боюсь, что нет. Ведь ты развелся; значит, тоже просчитался.

— Ага, значит, Флора проболталась.

— И сколько же лет ты был женат?

— Слишком много! — Он нервно скомкал салфетку и пересел в угол кушетки.

Нелл внесла кофейный поднос:

— Кофе с бренди?

— Угу.

Нелл налила ему кофе, Шеа молчал, согревая в руках бокал бренди. Затем он заговорил помягчевшим голосом, но в глазах плясали опасные огоньки:

— Ты мне очень нравишься, Нелл. Жаль, что мужчина с женщиной не могут быть друзьями. — Он медленно, печально покачал головой.

— Но почему не могут? — спросила озадаченная Нелл.

— Женщины не умеют дружить. Они чересчур завистливы; чересчур хищницы. И всегда хотят слишком многого.

Чашка Нелл задрожала у нее в руках. Она поставила ее на столик. Этот вызов она не могла не принять.

— У тебя неверное понятие о женщинах.

— Вот как? Мужчины, например, принимают друг друга в дружбе такими, какие они есть. Почему же женщины не могут? Почему, если женщина полюбила, то она вцепляется в тебя не на жизнь, а на смерть? Почему они не могут…

— Если ты скажешь сейчас «почему женщины не похожи на мужчин», то я брошу что-нибудь тяжелое тебе в голову. Клянусь.

— Но можешь ли ты сказать, что я не прав?

— Это все общепринятые предрассудки: что женщина не в состоянии любить, не владея мужчиной единолично; что мужчина и женщина не могут быть друзьями, что…

— А ты можешь быть другом?

— Конечно, — уверенно сказала она.

Он молча поднял бокал в ее честь и выпил. И она тут же пожалела, что в самом деле не бросила чем-нибудь ему в голову: такой он был самоуверенный, красивый и…мужественный.

Он встал, и глаза его заполыхали голубым огнем. Ей показалось, что все ее мысли перед ним как на ладони. Она пересилила себя и смело, подняв голову, встала перед ним. Но, как только его руки обняли ее, дыхание у нее оборвалось, а сердце бешено заколотилось. А он вдруг усмехнулся; глаза прищурены, голубой их огонь едва виден из-под ресниц:

— Послушайте, леди, не хотите ли потанцевать?

— Но у меня нет танцевальной музыки, — моментально сконфузившись, ответила она.

— Не двигайся. Я вернусь через минуту.

В несколько шагов он достиг двери и, действительно, моментально вернулся со стопкой кассет.

— Это все золотые диски прошлых лет, — гордо сообщил он. — Я собирал эту коллекцию годами.

Он мечтательно улыбался, ставя кассету в магнитофон:

— Глен Миллер — он пел еще до того, как ты родилась. Потанцуй со мной, Нелл, — сказал он, протягивая к ней руки. Он обнял ее и замурлыкал мелодию.

— Вот какой должна быть настоящая танцевальная музыка.

Они двигались так слаженно, легко, что казалось, ее тело принимает идущие от него невидимые сигналы. Он вел ее сильно и грациозно, и внутри у нее расцветало восторженное ощущение близости к нему.

— Я изменю твою жизнь, Нелл, — его голос перешел в тот интимный, бархатный регистр, от которого дрожь пробежала по спине, — я изменю ее совершенно.

Она чувствовала, как напрягались его мускулы под ее рукой.

— Прямо сейчас? — Она старалась говорить шутливо, но получилось — с убийственной серьезностью. — И каким же образом?

— Будь моим другом, моим любящим другом. — Он в танце подвел ее к столику, отпил из бокала бренди и увлек дальше.

— Шеа, в тебе говорит выпитый бренди. Будь благоразумен.

— Я всегда благоразумен. — Он плавно повернул и откинул ее себе на руку: — Теперь танго. — Сделав шаг вперед, он прижал ее к бедру. Они танцевали, делая концентрические круги по комнате, и таяли в объятиях друг друга. — Вот видишь? Мы не смогли бы танцевать так слаженно, если бы не были друзьями. Мы с тобой близкие люди.

— Но, Шеа… — попыталась было протестовать она, но он поглотил все протесты поцелуями. Привкус бренди; горячие, зовущие губы — все ярко напомнило ей последний земляничный поцелуй у двери.

Теперь они танцевали так медленно, что едва двигались. Голос Шеа перешел в хриплый страстный шепот, который резонировал у него в груди. Нелл чувствовала, как озноб пробегает у нее по телу от этого шепота:

— Нелл… давай любить друг друга… без всяких запутанных обязательств…

Нелл нарочно рассмеялась и просунула руки под его пиджак, ощутив на его спине два ряда сильнейших мускулов. Это было приятное ощущение.

— Если бы ты решилась… между нами были бы прекрасные, честнейшие отношения… мы стали бы настоящими друзьями… и никаких обещаний, никаких пут… Ты же видишь: мы идеально подходим друг другу…

Он слегка притронулся языком к ее уху. Сердце Нелл забилось еще чаще. Тела их как бы приросли друг к другу, взаимно дополняя во всех изгибах.

— А ты честен сейчас со мной? — только и могла спросить она.

Он властно, страстно поцеловал ее:

— Неужели ты не видишь? Я не могу быть с тобой иным. Верь мне, Нелл…

Теперь она знала только одно: он был ей очень нужен. Уголок ее разума все еще говорил ей, что она вновь может ошибиться, но в настоящий момент обман, иллюзия были ей дороже, чем истина, а Шеа — дороже, чем жизнь.

— Но я могла бы сейчас привести пятьдесят доводов против, Шеа…

Он не стал отвечать, просто поцеловал ее шею от плеча до подбородка, и все до одного доводы испарились из ее головы.

— Ни упреков, ни ревности… мы будем просто любящими друзьями, Нелл… Ты же сама сказала, что умеешь быть другом…

Он целовал ее, пока она не улыбнулась, но сомнение еще не покинуло ее:

— Но я не говорила, что я хочу этого… — однако спазм желания камня на камне не оставил от осторожности.

Она страстно целовала его в ответ, запустив пальцы в его густые волосы. Алчущие руки Шеа отыскали ее грудь, и его огонь перекинулся на нее. Он сам — как пламя, думала она, сжигающее пламя… Он сожрет меня, поглотит меня без остатка, если я, как феникс, не поднимусь из пепла… чтобы быть вновь поглощенной им. Она почти стонала от сжигающего их обоих желания.

—… и никаких обещаний, — прошептал он.

—… и никаких пут, — согласилась она, но успела скрестить на всякий случай пальцы у него за спиной.

Так они и стояли посреди комнаты, раскачиваясь в такт музыке, а руки Шеа расстегивали одну за другой жемчужные пуговицы на лифе ее платья, пока оно не упало, как плащ, за ее плечами, развеваясь в танце… а они танцевали все быстрее и быстрее… Огненным языком он коснулся ее языка, и она расстегнула его рубашку и развязала галстук… Он яростно прижал ее нежные груди к своей каменной груди в черных завитках волос… лицо его погрузилось в шелк ее волос у самой шеи… руки его заскользили вниз и сжали ее бедра…

— О, Нелл… — простонал он. И уже ничего не помня, Нелл прижалась к нему, раскачиваясь согласно с его телом.

— Нелл, я желал тебя с того самого момента, как впервые увидел…

— Шеа, — едва опомнившись, съязвила она, — как я могу отдаться человеку, имени которого не знаю? — Она гладила нежной рукой его гранитные от мускулов бедра. — Как твое имя, Шеа?

— Ш-ш-ш! — прошипел он, накрывая руками ее груди.

— Скажи мне свое имя, — Нелл ущипнула его за плечо. Лаская его, она чуть-чуть отодвинулась: — Не раньше, чем ты скажешь свое имя. Как тебя зовут, Шеа?

Но сила его желания сокрушила и ошеломила ее. С глубоким, низким звуком, вырвавшимся из его груди: «Меня зовут Шеа!» — он сжал ее в железных своих объятиях.

Она едва переводила дыхание, когда он чуть отпускал свою железную хватку, но, дрожа от предвкушения, жаждала еще и еще его бешенных ласк. Он разжигал ее до тех пор, пока она не сползла к его коленям. Теперь она, дикая, как кошка, от любви, ловила его губы, но он уворачивался.

— Ну, что? — прорычал он, бешено целуя ее грудь.

— Твое имя, — хватая ртом воздух, проговорила она — и вонзила ногти ему в спину.

— А теперь? — не давая ей отвечать, он впился в ее грубы.

Сердце ее стучало о ребра, готовое выскочить, кровь гудела в ушах, кожа горела от его поцелуев — она обратилась в тысячи языков пламени. И, когда она уже сдалась, он откинулся назад и засмеялся:

— Как меня зовут?

— Шеа! — крикнула она, когда он проник в ее пылающую плоть. — Шеа! Шеа!

И пламя поглотило ее.

Какая-то часть тела ничего не чувствует, — подумала Нелл, еще не проснувшись. Она пошевелила пальцами рук и ног. Нет правой ноги! Она медленно открыла глаза и улыбнулась. Рядом с ней спал Шеа: ногу он перебросил через ее ноги, рукой закрыл глаза от утреннего солнца. Она села на кровати, сняла его ногу со своего тела, соскользнула на пол и почти упала. Ногу пронзили тысячи иголок. Прохромав на кухню, она приготовила кофе, улыбаясь воспоминаниям прошедшей ночи. Видимо, они дотанцевали от комнаты до спальни в том восхитительном танце любви.

Когда она вернулась, Шеа повернулся на бок. Нелл поставила кофе на ночной столик, забралась обратно в кровать и обняла Шеа. Поцеловав его в краешек уха, она вкрадчиво спросила: «Стефан?» Ответа не было. Ровное дыхание не изменило своего ритма. Она слегка ущипнула его: «Стюарт?» Ничего в ответ. Она пощекотала его грудь: «Стах?» Края его губ начали подергиваться, и он протянул руки, чтобы привлечь ее к себе: «Х-м-м… кофейный поцелуй».

Нелл прижалась к нему:

— К сожалению, пора на работу.

— Еще один танец, — попросил он.

— Да у меня нет даже времени, чтобы выпить кофе.

— А ты возьми его с собой, — сказал он, беря свою чашку.

— И танцевать я не могу: ты отлежал мне ногу.

— А ты попытайся, — он нажал на кнопку магнитофона, соскочил с кровати и медленно закружил ее в золотых полосках солнечного света.

— Не так быстро, — засмеялась Нелл. — Не то прольем кофе. — Она потерлась щекой о его щеку: — Тебе надо побриться, милый.

— Мне надо гораздо больше, чем побриться, — промурлыкал он.

Она засмеялась и куснула его в подбородок:

— Догадываюсь. А почему бы нам…

Они застыли: послышалось клацание металла. Нелл, не в силах пошевелиться, смотрела, как открывается дверь — и перед ними предстала Флора; как всегда, с сумкой в одной руке и журналом в другой.

— Я, пожалуй, начну с кухни? — невозмутимо осведомилась Флора.