Возвращение

Глава 4

К исходу 26 января войска 21-й и 62-й армий РККА соединились в районе Мамаева кургана, в результате чего окружённая группировка гитлеровцев была расчленена на две части. С этого момента началась массовая сдача в плен целых частей и соединений. К 31 января сопротивление южной группы окружённых фактически прекратилось, и она капитулировала. Командующий 64-й армией генерал Шумилов накануне провёл совещание по вопросу пленения генерал-фельдмаршала Паулюса.

- Нам стало известно, что штаб 6-й армии отошёл на западную окраину Сталинграда, но, где точно он находится, мы пока не знаем.

- Захваченные пленные показали, что штаб Паулюса находится в подвале универмага, - вставил начальник разведки, - в полосе наступления нашей армии.

- Нужно не прекращать действий и этой же ночью окружить универмаг. – Распорядился Шумилов.

С этой целью был организован подвижный отряд из танков, мотопехоты 38-й мотобригады с армейским инженерно-сапёрным батальоном для разминирования подступов к универмагу. При отряде находился начальник разведки бригады старший лейтенант Ильченко со средствами связи.

- Немедленно докладывайте о любом изменении!

- Будет исполнено!

К 6 часам утра отряд окружил танками и мотопехотой универмаг и предложил штабу 6-й армии сдаться. Один из ответственных генералов штаба Росске заявил, что переговоры о сдаче в плен будут вестись только с представителями командования армии или фронта.

- Нужно соблюсти надлежащие формальности! – сказал высокомерный офицер.

Об этом старший лейтенант Ильченко немедленно доложил на наблюдательный пункт армии, который находился на северной окраине Ельшанки.

- Будет вам протокол… - пообещал злопамятный командующий.

В штаб Паулюса были немедленно направлены начальник оперативного отдела штаба армии полковник Лукин и начальник разведывательного отдела подполковник Рыжов с несколькими офицерами и охраной. Им было приказано предъявить ультиматум о полной капитуляции армии без каких-либо условий.

- Иначе ударим из всех стволов! – пригрозил Шумилин. – Так и скажи.

Прибыв к универмагу, эта группа встретилась со старшим лейтенантом Ильченко. Переговоры велись сначала с генералом Росске, затем с начальником штаба 6-й армии генерал-лейтенантом Шмидтом.

- Мы подумаем… - уклончиво ответил тот.

- В вашем положении глупо торговаться…

В результате переговоров была достигнута договоренность о капитуляции южной группировки окружённых; однако штаб Паулюса не имел возможности доставить приказ о капитуляции в войска, так как на этом участке советские части глубоко вклинились в оборону противника.

- Доставим приказ совместно с нашими офицерами. – Предложили в штабе советской армии.

- Это лучший выход…

Для этого были выделены начальник разведывательного отдела штаба армии подполковник Рыжов и начальник политотдела штаба армии полковник Мутовин. Отдать приказ северной группировке о капитуляции Шмидт и Паулюс отказались, мотивируя это тем, что в каждой группировке имеется свое командование.

- Генерал Штрекер нам не подчиняется. – Схитрил начальник штаба 6-й армии.

- А нам подчинится! – твёрдо сказал Рыжов.

Лишь после того, как приказ о капитуляции войск южной группировки был отправлен в части, начальник штаба Шмидт провёл делегацию к командующему. Когда советские офицеры вошли, Паулюс сидел на кровати, но, увидев вошедших, встал и приветствовал их.

- Он производит впечатление уставшего, нервного человека, - отметил про себя Мутовин, - у него дёргаются веки.

На сборы штаба 6-й армии был дан один час. В это время сюда прибыл начальник штаба 64-й армии генерал-майор Ласкин, который получил приказание доставить Паулюса и его начальника штаба Шмидта на командный пункт 64-й армии, в Бекетовку.

- Доставили! – сказал он, радостно потирая потные ладони.

- Попалась птичка! – обрадовался Шумилов.

В комнату дома, где размещался штаб армии, за ним вошёл высокий, худой, с проседью в волосах человек в форме генерал-полковника.

- Вот он какой - Паулюс… - подумал советский командующий.

По укоренившейся за годы гитлеровского режима привычке он поднял руку и хотел, видимо, произнести нацистское приветствие, но тут же, поняв неуместность этого, опустил руку и сказал:

- Guten tag[1].

- Здравствуйте!

Генерал-полковник Шумилов попросил пленного предъявить документы. Паулюс, вынув из кармана бумажник, отыскал в нём и протянул советскому командарму солдатскую книжку, являвшуюся документом всех военнослужащих германской армии.

- Bitte[2].

Посмотрев документ, Михаил Степанович потребовал предъявления документов, удостоверяющих то, что Паулюс является командующим 6-й немецкой армией. Получив такой документ, он спросил, действительно ли Паулюсу присвоено звание генерал-фельдмаршала. Генерал Шмидт, вмешавшись в беседу, официальным тоном заявил:

- Вчера приказом фюрера генерал-полковнику фон Паулюсу присвоено высшее военно-полевое звание империи генерал-фельдмаршал.

- Значит, - подчеркнул генерал Шумилов, обращаясь к самому Паулюсу, - я могу донести в Ставку о том, что войсками моей армии пленен генерал-фельдмаршал Паулюс?

- Jawohl[3]. - Прозвучал и без перевода понятный ответ.

Затем был проведён официальный допрос «высокопоставленных» военнопленных, во время которого Паулюс держал себя спокойно, отвечал на вопросы, обдумывая каждое слово. Разница в его поведении и облике, очевидно, объяснялась тем, что при первой встрече с представителями 64-й армии ему ещё не было ясно, как отнесутся к нему в плену; встретив же гуманное отношение к себе и к окружавшим его офицерам и генералам штаба, он, по-видимому, сумел овладеть собой.

- Пора перекусить… - Пленным предложили пообедать, на что они с радостью согласились.

Паулюс попросил подать, если это возможно, русской водки. Когда на стол была поставлена запотевшая бутылка, он разлил всем и, подняв бокал, сказал:

- Предлагаю тост за тех, кто нас победил, за русскую армию и её полководцев.

Все пленные, стоя, последовали примеру своего шефа. Только один полковник демонстративно не выпил после такого тоста.

- Я не буду пить за победу этих варваров! – подчёркнуто громко сказал он.

- Эти варвары не позволили нам за три месяца преодолеть каких-то жалких пару сотен метров до Волги!

- Они воевали нечестно!

- Воевать можно как угодно, потому что только победа честна…

2 февраля 1943 года остатки корпуса Штрекера капитулировали в северном «котле». В шестимесячном грандиозном сражении была поставлена жирная точка. В Сталинграде фашистская Германия потеряла 150 тысяч убитыми и 90 тысяч пленными, включая 24 генерала и 2000 офицеров.

На командный пункт штрафного батальона поступил звонок от самого комдива Вольского:

- Калмыков, завтра в полдень буду у тебя с генералом Артюшенко!

- Чем обязан?

- Смотр… И гляди, что не так, он сразу бьёт в ухо! - засмеялся боевой полковник.

- Сойдёмся характерами, - бодро ответил майор, но сам затосковал.

Генерал был известен тем, что имел несдержанный характер и свирепый нрав. Летом сорок второго года огласили его приказ по дивизии: «Хождение, как ползанье мух осенью, отменяю и приказываю ходить так: военный шаг - аршин, ими ходить. Ускоренный - полтора, так и нажимать».

Ближе к зиме он разродился новым творением: «Холода не бояться, бабами рязанскими не обряжаться, быть молодцами и морозу не поддаваться. Уши и руки растирай снегом!»

На следующий день батальон был выстроен по лесной дороге, утоптанной прибывшим недавно контингентом. Впереди офицерская рота. За ней – уголовники из лагерей. Последняя рота - пулемётчики, тоже из офицеров. И замыкающие - рота «басмачей», хитрых жителей Средней Азии.

- Внимание!

Из лесной просеки перед строем появилась щегольская кошевка, которую нёс строевой вороно;й, в белых чулках, рысак. Из кошевы вышли начальники - комдив и генерал. Остановились перед строем. Калмыков дал команду:

- Батальон, смир-рно! Равнение на - средину! - и чеканя шаг с рукой у виска, от строя прямо к генералу Артюшенко, высокому и молодому, не так давно произведённому из полковников.

Доложил строго, звонко, точно по уставу, ни задоринки, ни «пылинки».

- Слава богу, пронесло! – подумал он с облегчением. - Вижу, генералу понравилось.

И Вольский довольно усмехался. Он был невысок ростом. Стояли они с генералом, будто Паташон с Патом… Артюшенко пошёл вдоль строя, майор следом.

- Один басмач ночью заснул у костра и сжёг полы полушубка, – волновался он. – Лишь бы не вылез на глаза…

Его поставили в четвёртый ряд, а он вдруг оказался в первом.

- Какой чёрт тебя вытащил!.. Три шага назад! Чтоб скрылся с переднего ряда!

Артюшенко захохотал:

- Ну ладно... Давай - маршем пройди.

Калмыков скомандовал своим орлам, командирам рот.

- Шагом марш! Руби ногой!

Но, кругом снег, идут в валенках, рубить-то нечем. Первыми – разжалованные русские офицеры, очень хорошо прошли. Одесские уголовники, которые пришли на смену питерским ворам, топали за ними следом.

- Ничего идут…

Потом пошли басмачи. Все такие неуклюжие, малорослые.

- Может быть, бандиты они хорошие, а вояки никакие… Это их в кино героями показывают.

Но старались и они. В интервал между ротами выскочили человек пять вперёд, и пляшут какую-то свою национальную «увертюру», кричат:

- Ла-ла-ла.

Артюшенко как грохнет, сколько духу захохотал. Махнул рукой:

- Проехали!.. Завтра отправляетесь на передовую.

… После окружения армии Паулюса под Сталинградом штрафной батальон Калмыкова был отведён на отдых в сторону Воронежа. Пополнив личный состав и проведя ускоренное обучение, батальон вновь выдвинулся на фронт.

- Главная задача, - инструктировал Калмыков командиров рот, - обеспечить сохранение всего личного состава!

- У нас не забалуют…

- Следите за ними в оба глаза.

- Сделаем, как положено…

- И чтобы на марше шуточек не было!

- Каких?

- Типа, ты откуда?.. Из школы баянистов.

Командиры рот довольно заржали, они сами частенько так шутили, расшифровывая аббревиатуру ШБ. Калмыков знал, что они также позволяли себе некоторые вольности. Ну, допустим, надо доехать куда-то, а машина не останавливается. Пистолет - и по колёсам. Выскакивает какой-нибудь майор, да ещё и особист:

- Да я тебя в штрафной упеку!

- А я уже в штрафном!

Но в целом дисциплина была очень высокая. Тем, кто по приговору военных трибуналов получил 10 лет лишения свободы, заключение заменялось тремя месяцами штрафбата, от 5 до 8 лет - двумя месяцами, до 5 лет - месяцем.

- За подвиг буду отпускать вчистую. – Предупреждал новичков комбат.

Бойцов частенько награждали Орденом Славы, но многие очень неохотно этот орден получали - орден-то солдатский, а когда человек, восстановленный в звании и должности, возвращался служить в нормальные части, сразу возникал вопрос:

- Откуда у офицера солдатский орден?

- Ага, штрафбат…

На передовую прибыли аккурат к католическому и протестантскому Рождеству. Калмыков уже знал, что немцы в этот день не стреляют, пьют крепко, им разрешено.

- Наблюдатели тоже не удерживаются… - сказал он, не отрываясь от бинокля. - Бдительность притуплена.

- За целые сутки - ни одною выстрела!

- У противника гульба, к нам доносится только визг местных женщин под губные гармошки! – сообщил стоящий рядом с Калмыковым старший лейтенант-артиллерист, разведчик от «Катюш».

- Дайте залп по этому бардаку!.. Там не женщины, а продажные стервы! – возмутился брезгливый комбат. - Фашистская подстилка!

Старший лейтенант подумал и согласился. Масса фрицев и испанцев гуляют, будто на празднике, а не на войне... Послышался скрежет, и полетели ракеты. У немцев в глубине лесного массива земля и деревья поднялись на воздух.

- Не понять, где обломок, где тело!

Через проволоку в их сторону перелетел, будто на крыльях, человек. Скатился к ручью, перебрёл его и побежал крича:

- Гитлер капут! Я - свой!

С вражеской стороны слышались крики, стоны и валил густой дым от горящих блиндажей и леса.

- Вот вам подарок к празднику! – злорадно сказал артиллерист.

- А к нам подарок сам прибежал…

Перебежчиком оказался ефрейтор из испанской «Голубой дивизии» по имени Педро. Запоминающийся голос Педро зазвучал из динамика для той стороны с призывами к «голубым» франкистам уезжать домой, кончать эту кровавую бойню!

- Не знаю, - усомнился комбат, - послужит ли это испанцам наукой.

- Должны понять...

Вскоре их дивизия исчезла из поля зрения армейского и фронтового командования.

… Комдив на совещании в штабе рассказал сложившуюся обстановку. Скоро начнётся общее наступление. Нужен «язык» во чтобы-то ни стало!

- Кто из батальонов возьмёт «языка», комбату - орден Красное Знамя. Исполнителям - Красная Звезда!

- Заманчиво!

Одесские разбойнички обрадовались и высмотрели один засадный пулемёт, что выдвигался немцами в начале ночи. Рассчитали точно: когда появятся пулемётчики, когда будут сменяться. Изучили систему огня дотов и дзотов.

- Хреново, что немцы часто бросают осветительные ракеты. – Коллективный вывод оказался таким.

Пришли к командиру батальона на КП, докладывают, да ещё как! Не каждый офицер так изложит диспозицию по захвату «языка».

- Товарищ комбат, засекли мы один их секрет. – Сказал сухой как жердь «уркаган». - Но пойдём днём, пока в нём никого нет…

- Что вы, ребята, днём?! - удивился майор и почесал затылок.

- Мы перебежим реку перед самым заходом солнца, их вечерняя смена заступает позднее.

- Сомнительно…

- Ночью подкараулят, - настаивал штрафник, - ракета - и нам конец.

Калмыков думал недолго.

- Что ж, 500 метров не так далеко для молодых ног. – Сказал он, почти соглашаясь с планом.

«Блатные» ещё раз напомнили условия сделки:

- Украдём «фрица», в Вы нам вольную!

- Договорились!

Шестеро разведчиков с лейтенантом Крестьяниновым в маскхалатах, бросками, где по-пластунски, где юзом, где, согнувшись, бегом, миновали лед речки и успели залечь вокруг окопа – ночной пулемётной засады немцев.

- Теперь будем ждать темноты! – распорядился ротный и упал на живот.

- Ша!

Темнота, словно по приказу сгустилась. С немецкой стороны - тишина. Немцы повесили по нескольку ракет. Калмыков напряжённо всматривался в холодный сумрак.

- Ни хрена не видно… - выругался он.

Вдруг послышался глуховатый взрыв гранаты Ф-1. Ещё через несколько минут появились разведчики, неся на руках немецкого унтер-офицера, легко раненного в бедро.

- Держите подарок! – сказал лейтенант.

- Орлы!

… Как рассказали одесситы, минута в минуту появился немецкий наряд, трое с пулемётом. И тут среди воров один, совсем неопытный, вытащил кольцо из гранаты - эфки. И держит. А рука-то устала.

- Куда бросать? – спросил он жалобно.

- В сторону…

Тот бросил сзади немцев, двоих убил.

А старшего, пулемётчика, схватили. Пока волокли, немцы молчали. Уже притащили, и тут как грянет артиллерия.

- Чудом проскочили… - обсуждали они удачный поход.

- «Фартовым» всегда везёт!

Всю оборону батальона накрыли, через каждые три-четыре метра ложились снаряд или мина. Гитлеровцы обнаружили, что с поста украден унтер-офицер, хотели уничтожить «языка» вместе с разведчиками.

- У них унтер - это фигура была, не то, что у нас старший сержант. – Потирал руки довольный Калмыков.

- Должен знать много!

Все шестеро воров не сговариваясь, легли на немца, лишь бы он живой остался.

- Нам свобода нужна… - извиняясь, сказал один.

- Обещал, - подтвердил комбат, - значит выполню!

Обошлось. Ввалились гуртом на КП батальона. Майор вызвал по телефону дежурного по штабу дивизии.

- Полковник Вольский изволит отдыхать! – вяло ответил адъютант.

- Срочное дело…

Его разбудили, и он неохотно взял трубку.

- Товарищ ноль-первый, приказ Артюшенко мы выполнили: взят «язык»!

- Какой «язык»? - не понял спросонья полковник.

- Взят немец, унтер-офицер, нашими!

- Давай, давай его сюда!.. Бегом! - обрадованно вскричал тот, окончательно очнувшись от сна.

Погрузив «драгоценность» на сани, разведчики и Крестьянинов прямиком увезли «языка» в штаб дивизии. Вольский лично вручил Крестьянинову орден Красного Знамени, остальным - Красной Звезды!

- Вот так штрафники! – обрадовался за них комбат и написал представление на освобождение от службы в штрафбате. - Вот так медвежатники!

… Потом начались беспрерывные бои. Батальон каждые два месяца менялся почти полностью… Убитые, раненые, умершие от разрыва сердца, цинги и туберкулёза.

- Остаются в строю единицы. – Печально сказал на офицерских посиделках Калмыков.

- Тут мы хоть в огне ада, но вдали от бездарного начальства. – Нашёлся весёлый капитан Шатурный.

К ним можно было попасть только заснеженным берегом, ночью. Днём берег простреливался противником с берегового выступа на километр.

- Ну да мы научились их отваживать…

- Ловко ты комбат придумал!

Чтобы не допустить какую-либо «комиссию» или проверяющих от полка и дивизии, взводный открывал стрельбу из ручного пулемёта по огневой точке противника на береговом выступе, который был выше их всего на какой-то метр. «Фриц» охотно отвечал, и пули сыпали по берегу, как горох.

- Сматываем удочки! – решали нежелательные визитёры.

В печурке обогревавшей командирскую землянку гудел огонь, вместо щепы - тол. В небольших количествах он горит ярким пламенем, но при потери бдительности мог взорваться.

- Но если взводный не даст очередь, жди беды! – засмеялся ротный старшина.

- Мимо него муха не пролетит…

С ними сидел старшина роты Севастьян Костровский, который больше других страдал от придирок начальства. Он был внештатным писарем батальона, недавно из тыла, сельский учитель-доброволец.

- Комдив зажал тебе орден? – спросил он, хорошо зная недавнюю историю охоты на «языка».

- Прокатили не в первый раз…

Вдруг зашелестела плащ-палатка - полог на входной двери, раздался снаружи взрыв мины, и в блиндаж-землянку ввалился часовой. Падая, он успел произнести

- Гады, убили!

Не выпуская из рук винтовки, он упал нам под ноги с раскроенным пополам черепом.

- Кровь разлилась по всему полу! – деловито сказал Костровский и крикнул: - Вестовой, тащи песок…

Вместо посыльного в землянку забежал командир роты басмачей Шатурный. Он мельком взглянул на убитого и огорчённо произнёс:

- Мои бандиты не хотят стрелять!

- Пойдём, - велел ему Калмыков, - научим их воевать.

Пригнувшись, они побежали по мелкому ходу сообщения

- Товарищи «бельмей»! – обратился Калмыков к роте. - Ставим вам на пятерых по ящику патронов - это под триста штук. И чтобы к утру в них не было ни одного не выстрелянного патрона. Если у кого останется, того лично буду расстреливать!.. Бельмей?

Закивали головами. Дружные залпы из трофейных винтовок стали доноситься от передовой.

- Басмачи воюют, всё исполнили. – Доложил Шатурный через час.

- А ты говоришь, что не понимают!

Уперев приклад в землю, между ног, они палили в тёмный свет, как в копейку... А немцы молчат - не поймут, что за стрельба залповая гремит. И пули-то немецкие, и трассирующие, и разрывные, но к ним не летят.

- Может, - подумали они, - русские с ума сошли…

Двое хитроумных басмачей-штрафников утром совершили самострелы: с расстояния в несколько метров выстрелили себе в ладони из немецких винтовок.

- Такое карается расстрелом… - решил безжалостный комбат.

В узкой впадине-овраге Калмыков поставил на исполнение приговора пятерых автоматчиков-одесситов. Залп - одного расстреляли. Поставили второго, здорового мужчину. Залп - и мимо! Ещё залп - и тоже мимо!

- В царское время, - сказал один из одесситов, - при казнях, если оборвалась веревка или пуля не сразила приговоренного, его оставляли в живых.

- Тогда расстреляют нас…

На следующий день Калмыков с утра мотался по ротам на лыжах. К вечеру крепления на лыжах заледенели, а ножа нет. Он достал револьвер, перестрелил верёвки и бегом к своим пулемётчикам греться. Вдруг посыльный.

- Калмыков, к командиру дивизии!

Пришлось опять обуться во всё ледяное. Пришёл, доложил о прибытии. За столом сидели Вольский, начальник особого отдела Токарев и комиссар полка Крупник. Особист почему-то с первой встречи возненавидел его.

- Ну-ка, разувайся! – грубо приказал Токарев.

- Зачем?

- Поступила информация, что ты умышленно нанёс себе увечья.

- Для чего?

- Воевать надоело…

Майор дёрнулся что-то сказать, но сдержался. Он молча снял подбитый кожей валенок.

- Покажи ногу, вторую. – Токарев внимательно осмотрел голые ступни. – Ничего…

- Я же говорил, что он не «самострел». – Обрадовался Вольский и налил полную кружку: – Давай комбат выпьем!

Когда офицеры выпили разбавленного спирта, «особист» мрачно сказал Калмыкову:

- Украинцев ставь впереди огневых точек… Рядом, по возможности, сибиряков и позади дзота - комсомольца или коммуниста!

- А смысл?

- Чтобы не сбежал к немцам украинец, тот, у которого семья в оккупации. То же относится и к тем из местных, у кого семья осталась «на той стороне».

- У меня не сбегают!

- А как же Ведерников.

Комбат слегка изменился в лице. Этот штрафник давно сидел у него в печёнках. Николай Герасимюк, начсанвзвода, доложил ему, что один солдат пьёт по целому стакану соляного раствора и стоит на часах в окопе без движения, отчего у него опухают ноги.

- Кто «опухнет», того под трибунал за дезертирство! - Герасимюк, это зло пресёк, предупреждая в ротах.

Калмыков вспомнил подробности о Ведерникове и быстро ответил:

- Этот «сачок» шёл на всё, чтобы избежать передовой. Он начал опиваться солью, но был разоблачён.

- А ты куда смотрел?

- Вёл разъяснительную работу, а этот сектант-евангелист из местных жителей решил дезертировать.

- Верни его как хочешь.

Майор мрачно кивнул головой и вышел.

- Где я его искать буду? – мучился он.

Оказалось ему, уже помог счастливый случай. В мглистую ночь, находясь в первых дзотах на посту, Ведерников ушёл в сторону противника. Здесь «нейтралка» шла зигзагом и как бы натыкалась на проволочные заграждения соседа справа. Дезертир сбился со своего направления и, подойдя к заграждениям соседа, крикнул:

- Сталин - капут!.. Плен! Плен!

Красноармейцы сразу не сообразили: сумасшедший «фриц» или кто ещё?

- Может, обезумел и вместо Гитлер кричит Сталин? – гадали они.

Когда дезертира завели в блиндаж комбата Филатова, то тут же и разоблачили. Потом привели Ведерникова в батальон. Вскоре был вынесен приговор трибунала: « За дезертирство расстрелять!»

В лог, где был когда-то КП батальона, созвали всех местных, по нескольку красноармейцев из рот, чтобы никому не было повадно. Командовал чекист Токарев.

- Готовься! – крикнул он бодрым голосом.

Вывели Ведерникова, десять стрелков после прочтения приговора собрались дать залп.

- Я не могу держать оружие в руках… вы понимаете, мне нельзя! – Скороговоркой умолял он палачей. - Бог вас накажет!

- Нам твой бог не указ! – засмеялся Калмыков.

Ведерников успел перекреститься, но вдруг начался артиллерийский обстрел. Все рванули бегом в лог, а приговорённый упал на месте. Калмыков под обстрелом хотел вернулся к Ведерникову.

- Может, притворяется и собрался снова смыться. – Беспокоился комбат.

Хорошо, что вовремя заметил, как вокруг головы смертника расплывалось кровавое пятно. Артобстрел прекратился, врач констатировал смерть.

- Осколок снаряда вошёл в мозг…

- Не помог Ведерникову его боженька! – с облегчением сказал майор и пошёл успокаивать нервничавших азиатов.

Через неделю миномётной миной ему оторвало обе ноги и густо изрешетило осколками верхнюю часть туловища.