Безумие пришло в наш лагерь прошлой ночью. Сперва одна из женщин начала всматриваться в темноту и вдруг закричала:
— Слушайте! Слушайте! Неужели больше никто не слышит их пения?
Муж попытался успокоить её, но тут какой-то мальчик воскликнул, что слышит пение уже несколько ночей подряд. После этого он бросился в темноту, словно хорошо знал дорогу. Его мать кинулась следом. Та, первая, женщина смогла вырваться из рук мужа и тоже убежала в болота. За ней последовали ещё трое, но не для того, чтобы вернуть; они кричали:
— Подожди, стой, мы с тобой!
Я вскочила и прижала к себе своих сыновей, на случай, если их тоже коснётся безумие. Ночью в этих странных джунглях не становится полностью темно. Тут живут знакомые нам светлячки, но кроме них ещё и необычные пауки, которые оставляют в своей паутине искорки света. Они привлекают мелких насекомых — те слетаются туда, словно мотыльки к фонарю. Есть ещё мох, испускающий бледный, холодный свет. Я не могу рассказать своим детям, каким отвратительно ужасным он мне кажется. Я сказала, что дрожу от холода и от волнения за тех несчастных, которых зовёт болото. Но ещё больше меня испугало, когда маленький Карлмин начал рассказывать о том, как красиво в лесу ночью и как сладко пахнут ночные цветы. Он сказал, что помнит, как я пекла ему пирожные, украшенные такими цветами. Ничего похожего не было у нас в Джамелии, но когда он так сказал, я словно почти вспомнила маленькие коричневые пирожные, мягкие внутри и поджаристые по краям. Даже сейчас, когда я пишу, я практически вижу, как я придаю им форму лепестков, а потом запекаю в огромной горячей печи.
Но клянусь, я никогда такого не делала.
Уже полдень, и нет никаких вестей о тех, кто поддался ночному сумасшествию. Их пошли искать, но поисковый отряд вернулся с пустыми руками, мокрыми ногами и весь искусанный насекомыми. Джунгли поглотили несчастных. У одной из женщин остался маленький сын, он всё ещё ждёт её возвращения.
Я никому не рассказала о музыке, которая преследует меня во сне.