Возвращение домой

Восьмой день Города Первый Год Дождевых Чащоб

Сегодня в полдень вернулся Джетан. Он был нагружен тяжёлой корзиной с сокровищами, драгоценными камнями и необычными украшениями, маленькими инструментами из странного металла и сумкой, полной металлических цепей и странно отчеканенных золотых монет. Его лицо было покрыто синяками. Он сказал резко, что этого достаточно, и больше нет смысла потакать царящей в городе жадности. Он объявил, что мы можем догнать тех, кто уже ушёл. Заявил, что в городе нет ничего хорошего для нас и мудрее будет бежать с тем, что мы имеем, нежели стремиться к большему и умереть.

Он не ел с тех пор, как ушёл от нас. Я заварила ему чай из коры и корня лилии, и попросила рассказать о том, что происходит под землей. Сначала он говорил только о своей собственной компании, где и что они сделали. С горечью обвинил их в предательстве и измене. Мужчины начали кровопролитие из-за сокровищ. Я подозревала, что и Джетан был одержимым тем, что не смог вынести. Но были и худшие новости. Части города стали разрушаться. Закрытые двери взломали силой, и это привело к катастрофическим результатам. Некоторые не были заперты, но были закрыты из-за насыпавшейся изнутри земли. Теперь же эта грязь медленно расползалась по коридорам впереди них. Некоторые уже стали полностью непроходимыми, но мужчины игнорировали опасность, поскольку пытались спасти богатства, прежде чем они будут захоронены навсегда. Кажется, разрушения ослабили древнюю магию города. Многие комнаты погрузились во тьму. Огни вспыхивают то ярко, то тускло. Музыка слышится где-то впереди, а затем скатывается до шёпота.

Когда я спросила, боялся ли он, мой муж злобно ответил, чтобы я сидела тихо и вспомнила об уважении к нему. Он не из тех, кто сбегает. Очевидно, древний город скоро сам рухнет под тяжестью болот, а у него не было ни малейшего желания умирать там. Я не верю, что причина была только в этом, но думаю, я рада, что он достаточно умён, чтобы уйти. Он приказал собрать детей и еду в дорогу.

Я неохотно подчинилась ему. Петрас, тихий и расслабленный, вдруг бросился собирать вещи. Карлмин молча расцарапывал сыпь, и я бинтовала его заново. Я не хотела, чтобы Джетан увидел медные чешуйки на коже своего сына. Раньше я пыталась соскрести их, но когда я начинала, он кричал, и его тело начинало кровоточить. Похоже, что сыпь растёт, как чешуя на рыбе. Я старалась не думать о своей спине. Я сделала последнюю запись в дневник быстро, и теперь спрячу его в походную корзину. Тем более, в неё ничего другого и положить-то нельзя.

Я не хочу оставлять то, что построила, но я не могу игнорировать облегчение в глазах Петраса, когда его отец сказал, что мы должны уходить. Хотела бы я, чтобы мы никогда не находили город; без его сокровищ мы могли бы остаться здесь и сделать это место своим домом. Я не верю, что наше путешествие имеет смысл, но ничего не поделаешь. Возможно, если мы увезём отсюда Карлмина, он снова заговорит.

Пишу в спешке в дневнике, который захватила с собой в город. Если моё тело когда-нибудь найдут, возможно, какая-нибудь добрая душа отвезёт его обратно в Джамелию, и расскажет моим родителям, что случилось с Кэриллион Уэльдзин и где она окончила свои дни. Но скорее всего, дневник и я будем навсегда похоронены в грязи внутри спрятанного города.

Я уже закончила собирать наши вещи, когда Челли пришла ко мне с Тримартином. Он был измождён, а его одежда облеплена грязью. Но он, наконец, нашел Опли, хотя мальчик был не в своем уме — забаррикадировал дверь и не выходил наружу. Ритайо и Тримартин всё это время искали его, и сейчас Ритайо остался за дверью, стараясь держаться подальше от ползучей грязи, которая заполняет коридоры. Они думают, что Петрас смог бы уговорить Опли открыть дверь, и вместе с Челли пришли к нам попросить об этом.

Я не могла больше игнорировать отчаянье в глазах подруги и попросила Джетана, сказав, что мы могли бы пойти прямо туда, где находится мальчик, уговорить его выйти, а затем все вместе уйти. Я даже придумала убедительное объяснение, сказав, что большему отряду проще справиться с опасностями Дождевых Чащоб, чем если бы мы шли одни.

Он даже не позвал меня в сторону и не понизил голос, когда стал спрашивать, почему должен рисковать собственным сыном и свом наследником, ради безопасности сына прачки, которую мы даже не наняли бы служанкой в Джамелии? Он обругал меня за то, что я позволила Петрасу общаться с простолюдинами, а затем ровным голосом сказал, что я сильно ошибаюсь, если думаю, будто он такой дурак и ничего не знает о Ритайо. Он добавил много отвратительных слов о том, какой блудницей я была, принимая в его постели грязного матроса, в то время как он заботился о положении нашей семьи даже в таких ужасных условиях.

Я не буду записывать больше ничего из тех позорных обвинений. По правде, я не знаю, почему он всё ещё мог заставить меня плакать. В конце концов, я бросила ему вызов. Когда он сказал, что я должна пойти за ним сейчас или никогда, я ответила ему, что предпочту «никогда» и лучше останусь, потому что меня не волнует, какая работа была у Челли раньше, но теперь она моя подруга.

Это решение стоило мне слишком много. Джетан взял Петраса с собой. Я видела, как оглядывался мой старший сын, и всё же он слишком хотел уйти отсюда. Я не виню его. Джетан оставил Карлмина в лагере, сказав, что моя жалкая недальновидность сделала его сына дебилом и уродом. Карлмин содрал повязки с лица, обнажив чешую, которая покрывала верхние части щек и залезла за брови. Мой маленький мальчик даже не вздрогнул от слов отца. Он вообще никак не отреагировал. Я поцеловала Петраса на прощание и пообещала, что пойду следом, как только смогу. Я надеялась, что смогу сдержать это обещание. Джетан и Петрас взяли с собой столько, сколько могли унести. Если мы с Карлмином пойдём следом, у нас практически ничего не будет.

И теперь я должна закрыть эту тетрадь и спрятать её вместе с пером и чернильницей в корзине, которую мне оставили с материалами для факелов и огнивом. Кто знает, когда я смогу написать ещё хоть строчку? Если вы читаете это, родители, знайте, что я любила вас до самой смерти.