Возвращение домой

День шестой или седьмой золотой луны Год четырнадцатый сатрапа Эсклепиуса

Произошло два очень важных события. Но я так вымотана и расстроена, что едва могу заставить себя написать о них. Вчера, когда я засыпала в этом вращающемся подвесном гнёздышке, которое называю домом, я чувствовала себя в безопасности, почти безмятежно. Сегодня я всего этого лишилась.

Во-первых, ночью меня разбудил Петрас. Он забрался ко мне, весь дрожа, и прижался, словно опять стал маленьким мальчиком. Опли пугает его, шёпотом сказал он мне. Опли всё время поёт песни из города, и хотя Петрас обещал, что ничего никому не расскажет, я должна знать.

Они наткнулись в лесу на холм необычной квадратной формы, когда собирали еду. Петрасу место сразу не понравилось, и ему не хотелось подходить. Почему именно, он не смог объяснить. А Опли холм словно притягивал. Он требовал, чтобы они приходили туда каждый день. В те дни, когда Петрас возвращался один, Опли оставался исследовать холм. После долгих попыток он нашёл путь внутрь. К этому моменту они заходили туда уже несколько раз. Когда Петрас говорил о подземной башне, я ничего не понимала. Ещё он сказал, что стены, хотя и пропитаны водой и покрыты трещинами, до сих пор очень крепкие. Внутри старая мебель и предметы обихода, что-то развалилось, что-то осталось целым — знаки того, что когда-то там, без сомнения, жили люди. Но Петрас говорит, весь дрожа, что эти люди были совсем не похожи на нас. Он говорит — именно оттуда доносится музыка.

Петрас спускался только на один уровень, но Опли сказал, что там гораздо глубже. Когда Петрас отказался спускаться в темноту, Опли, словно воспользовавшись какой-то магией, заставил башню светиться. Он дразнил Петраса трусом и рассказывал истории о неисчислимых богатствах, которые хранятся внизу. Он утверждал, что с ним говорили призраки и рассказали ему все секреты, включая местонахождение сокровищ. Потом он добавил, что раньше жил в этой самой башне, много лет назад, когда был стариком.

Я не стала дожидаться утра. Я разбудила Челли, и она, выслушав мой рассказ, разбудила Опли. Мальчишка был в ярости, он шипел, что никогда больше не будет доверять Петрасу и что башня принадлежит только ему, вместе со всеми сокровищами, которыми он не намерен делиться. Было ещё очень темно, и Опли убежал по одной из веток, не выдерживающей вес взрослого, так что мы даже не знали, где он.

Когда утренний свет наконец пробился сквозь полог веток, Петрас отвёл меня и Челли к своему лесному холму-башне. Ритайо и Тримартин пошли с нами, и маленький Карлмин отказался оставаться один с девочками. Когда я увидела квадратный холм, выпирающий из болота, моя смелость меня оставила. Но я не хотела, чтобы Ритайо думал обо мне как о трусихе, так что заставила себя пойти вперёд.

Верхушка башни была разрушена и заплетена лианами, но всё равно её форма была слишком правильной, чтобы иметь природное происхождение. С одной стороны мальчики счистили всю зелень и освободили каменную стену с окном. Ритайо зажёг факел, который взял с собой, и мы один за другим осторожно пролезли внутрь. Комнату заполняли дикие растения; те, что не смогли пробраться туда в виде лозы, продырявили стены и потолок своими корнями. На пыльном полу виднелось множество грязных следов. Я подозреваю, что оба мальчика бывали тут гораздо чаще, чем признаётся Петрас. В одном углу комнаты стояло что-то, похожее на кровать и укрытое тряпками. Насекомые и мыши превратили некогда роскошные покрывала в клочки грязной ткани.

Но, несмотря на разрушения и беспорядок, комната хранила следы уюта. Я взяла в руки кусок разорванной портьеры и протёрла грязную стену у изголовья, подняв клубы пыли. Удивление даже помешало мне закашляться. Дух художника во мне заставлял с восхищением рассматривать аккуратно вылепленные и разукрашенные плитки, которые я освободила от грязи. Но моё материнское сердце замерло от страха, когда я поняла, на что смотрю. Фигуры, изображённые там, были высокими и тонкими, словно наполовину люди, наполовину насекомые. Почему-то я даже не подумала принять это за художественный приём. Некоторые держали в руках музыкальные инструменты или оружие. Мы не смогли понять, что именно. На заднем плане рабочие растягивали плетёную сеть на берегу реки, словно фермеры, перепахивающие поле. Женщина, сидящая на огромном золотом кресле, взирала на всё это с благостной улыбкой. Её лицо, твёрдое, но доброе, казалось мне странно знакомым. Я бы осталась подольше, чтобы всё рассмотреть, но Челли потребовала, чтобы мы быстрее нашли её сына.

Со строгостью, которой я на самом деле не чувствовала, я приказала Петрасу отвести нас туда, где они чаще всего играли. Он, конечно, догадался, что я всё поняла, но молча повёл нас дальше. Мы покинули спальню и по короткой лестнице спустились ниже. На этом этаже тоже было два окна, забранных толстым стеклом, и когда Ритайо поднёс наш факел ближе, мы увидели с той стороны только землю, полную больших белых червей. Как стекло смогло противостоять силе давящей на него почвы, я не знаю. Потом мы прошли в широкий зал. Под нашими ногами были ковры, ставшие гнилой грязью. Мы миновали несколько дверных проёмов, частью закрытых дверями, частью — представляющих из себя арки, ведущие в темноту, но Петрас продолжал идти вперёд. Наконец мы пришли к лестнице, более внушительной, чем первая. Пока мы спускались во тьму, я поняла, что рада присутствию Ритайо. Его спокойствие придавало мне сил. Холод старинных камней проникал через подошвы и поднимался вверх по ногам к позвоночнику и оттуда — к сердцу. Наш факел смог осветить только нас самих, а всё, что дальше, терялось в темноте, полной тихих отзвуков эха. Мы миновали один этаж, потом второй, но Петрас молча вёл нас всё дальше и дальше. Я чувствовала себя так, словно забралась в глотку огромного чудовища и теперь пробираюсь к его желудку.

Когда мы спустились, то оказались в помещении таком огромном, что один факел просто не мог его осветить.

Пламя дрожало от сквозняков, которые бывают только в больших комнатах.

Даже не видя стен, я знала, что любая бальная комната во дворце сатрапа не сравнится с этой. Я сделала несколько неуверенных шагов, и вдруг Карлмин бесстрашно рванулся вперед, выбегая за пределы света факела. Я звала, но единственным ответом был звук удаляющихся быстрых шагов.

— О, пожалуйста, догони его! — начала умолять я Ритайо, но как только он сделал несколько шагов, вокруг нас зажглись огни, словно армия призраков вдруг подняла задвижки своих фонарей. Я вскрикнула от страха, а потом просто потеряла дар речи.

В самом центре комнаты стоял, поднявшись на задних лапах, огромный зелёный дракон. Его когти были погружены в камень пола, а длинный хвост занимал почти всю комнату. Изумрудные, широко распахнутые крылья поддерживали высокий потолок, а изогнутую шею венчала голова размером с тележку. В сияющих серебряных глазах угадывалось присутствие разума. Передние лапы, размером чуть меньше задних, держали большую корзину, перевитую нефритовыми лентами и украшенную бантами костяного цвета. Внутри безмятежно полулежала женщина, от которой исходила сверхъестественная сила. Не красавица, однако, в ней было что-то, делающее красоту второстепенной. Не казалась она молодой или желанной. Это была женщина средних лет; скульптор создал её лицо таким, что казалось, сама мудрость хранится в нём, а морщинки вокруг глаз наполнены работой мысли. Её лоб и скулы были украшены драгоценностями, имитирующими чешую дракона. В ней не было той отстраненности, которую вкладывают в изображения женской ипостаси Са. Я знала, без тени сомнения, что статуя была создана в честь реальной женщины, и это знание удивило меня и напугало. Внушительная шея дракона изгибалась так, словно он преклонялся перед ней, и вся его змеиная фигура, казалось, дышала уважением.

Я нигде и никогда не видела такого отношения к женщинам. Древние сказки о блудных королевах, наделённых настоящей властью, высмеивали варварские обычаи, и такие женщины олицетворяли преступные мотивы соблазнения. Она опровергала все эти сказки. Несколько мгновений я больше ничего не видела перед собой. Но потом, постепенно приходя в себя, я вспомнила о своих обязанностях.

Мой маленький Карлмин, широко улыбаясь, стоял в отдалении, прижимая руку к странной панели, расположенной на одной из колонн. В неестественном свете его кожа казалась похожей на лёд. Маленький рост только подчеркивал перспективу комнаты, и я внезапно увидела всё, от чего отвлекали дракон и женщина.

Свет отражался от бледных звёзд и парящих драконов, украшающих потолок. Он осветил лианы, затянувшие стены, и открыл взгляду четыре прохода, за которыми начинались тёмные коридоры. Высохшие фонтаны и многочисленные статуи разбивали на части огромное пыльное пространство. Это был зимний сад, место, где люди собирались, чтобы поговорить, либо просто гуляли, любуясь фонтанами и статуями. Небольшие колонны служили опорой вьющимся лианам с нефритовыми листьями и опаловыми цветами. Вырезанные из камня рыбки застыли над высохшими бассейнами. Щепки и горы рассыпавшегося дерева отмечали места, где раньше были беседки или подмостки. Но ни пыль, ни разрушение не смогли скрыть выворачивающую душу красоту этого места. Величие и изящество комнаты потрясли меня и разбудили восхищение напополам с тревогой. Что могло случиться с людьми, строящими такие помещения? Какая судьба оказалась сильнее магии, которая может разжечь свет в комнате, спустя года отсутствия хозяев? Угрожает ли нам опасность, погубившая их? Что это было? Куда они исчезли?

Исчезли ли?

Как и в комнате наверху, казалось, что люди просто ушли, оставив все свои вещи. Снова многочисленные грязные следы на полу были доказательством того, что мальчики приходили сюда часто. Большинство следов вело к одной из дверей.

— Я и не знал, что эта комната такая большая, — голос Петраса, во все глаза разглядывающего женщину и дракона, казался потерянным и несчастным. Он медленно повернулся, задрав голову к потолку. — Мы приносили факелы. Как ты смог зажечь свет, Карлмин?

Казалось, что Петрасу не нравится осведомлённость брата. Но Карлмин ничего не ответил. Он бодро побежал в сторону, словно его позвали поиграть.

— Карлмин! — закричала я, и мой голос пробудил сотни отзвуков эха.

Пока я переводила дух, он скрылся в одной из арок. Она серо, слабо светилась. Я побежала следом — ужасно запыхалась, пока пересекла весь сад и понеслась по пыльному коридору. Остальные следовали за мной.

Мне почти удалось догнать его в следующей комнате, но тут вокруг вспыхнул свет. Мой сын сидел во главе стола среди других гостей, одетых в экзотические платья. Играла музыка, и все смеялись. Потом я моргнула — и видение исчезло, остался только стол, окружённый пустыми стульями. От пищи сохранились лишь пятна на хрустальных бокалах и тарелках, но музыка продолжала играть, приглушённо и словно бы издалека. Я знала её по своим снам.

Карлмин поднял кубок и гулко провозгласил: «За мою госпожу!» Его детский взгляд встретился с другими, невидимыми, и он приязненно улыбнулся. Когда он подносил кубок к губам, я уже была рядом и смогла схватить его за запястье и заставить разжать пальцы. Кубок упал и разлетелся в пыль.

Он посмотрел на меня глазами, которые меня не узнавали. Хотя в последнее время он очень вырос, я подняла его и прижала к себе. Маленькая головка опустилась на моё плечо, и он, весь дрожа, закрыл глаза. Музыка заглохла, и наступила тишина. Ритайо забрал ребёнка у меня и строго сказал:

— Не стоило брать его с нами. Чем быстрее мы оставим в покое это место и его умирающее волшебство, тем лучше. — Он осторожно оглянулся. — Ко мне приходят чужие мысли, и я слышу голоса. Я чувствую, что бывал здесь раньше, но это невозможно. Мы не должны тревожить покой призраков, населяющих город.

Казалось, что ему стыдно признавать свои страхи, но я почувствовала огромное облегчение, когда один из нас сказал это вслух.

Тогда Челли закричала, что мы не можем оставить Опли здесь под действием того странного заклинания, которое угрожало Карлмину. Да простит меня Са, мне хотелось только схватить своих детей и сбежать. К счастью, Ритайо, держа в руках и факел и моего сына, повёл нас дальше. Его друг, Тримартин, сбросил один из стульев на каменный пол и вооружился отломанной ножкой, как дубиной. Никто не спросил вслух, какая польза может быть от дубины против паутины чуждой памяти, сплетённой вокруг нас. Петрас снова показал куда идти. Когда я оглянулась, свет в комнате уже потух.

Мы прошли через холл, спустились по ещё одной лестнице и попали в зал меньшего размера. В нишах вдоль стен стояли статуи, перед каждой — облепленные пылью погнутые канделябры. Многие статуи изображали женщин, коронованных и почитаемых, словно мужчины. Их плащи сверкали множеством инкрустированных драгоценностей, а волосы украшал жемчуг.

Неестественный голубой свет едва-едва рассеивал темноту. Мне почему-то захотелось спать. Ещё мне всё время чудился шепот, и однажды, проходя мимо двери, я услышала, как в отдалении поют две женщины. Я вздрогнула от страха, и Ритайо оглянулся, будто тоже их услышал. Никто из нас ничего не сказал. Мы шли дальше. В некоторых коридорах зажигался свет, стоило нам подойти. Другие упрямо оставались тёмными, и даже наш факел казался там нежеланным. Не знаю, какие из них пугали меня больше.

Наконец мы нашли Опли. Он сидел в кресле странной формы в небольшой комнатке перед мужским туалетным столиком. От дерева исходил свет и отражался от стен вокруг нас. Опли смотрелся в потемневшее от времени зеркало, покрытое чёрными трещинами. На столике перед ним лежали расчёски и кисти. На его коленях стоял открытый ящичек, а с шеи свисало несколько бус. Он склонил голову к плечу, но глаза оставались широко раскрытыми. При этом он что-то бормотал себе под нос. Когда мы подошли ближе, он взял в руки бутылочку духов и начал опрыскивать себя, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. При этом духи уже давно высохли. Его движения напоминали движения благородного и высокомерного мужчины.

— Прекрати! — в ужасе закричала его мать.

Он даже не вздрогнул, и мы почувствовали себя так, словно сами были призраками. Челли схватила его за плечи и начала трясти. От этого он пришёл в себя и посмотрел на нас с ужасом, а узнав мать, громко закричал, оглянулся и потерял сознание.

— О, помогите мне увести его отсюда, — взмолилась бедная Челли.

Тримартин закинул руку Опли на плечи и практически потащил его на себе. Пока мы шли обратно, свет выключался быстрее, так, словно нас преследовала тьма. Один раз снова загрохотала музыка, но быстро затихла.

Когда мы наконец выбрались через окно на воздух, болота показались нам освежающим местом, полным света и здоровья. Я с ужасом поняла, что пока мы были внизу, прошёл почти целый день.

На свежем воздухе Карлмин быстро пришёл в себя. Тримартин тряс Опли и сердито кричал на него, так что тот тоже вскоре очнулся. Вырвавшись из рук Тримартина, он отошёл в сторону и отказался с нами разговаривать. От вопросов, почему он убежал в город и чем там занимался, угрюмо отворачивался. Отказывался признавать, что был без сознания. На Петраса он смертельно рассердился, и ревниво охранял от наших взглядов драгоценные бусы на своей шее. Они сверкали дорогими камнями всех цветов, но я бы скорее посадила к себе на шею змею, чем надела такие.

— Они мои, — говорил Опли снова и снова. — Очень давно они были подарены мне в знак любви. Теперь никто их больше не заберет!

Челли проявила удивительное терпение и испробовала все возможные уловки, уговаривая его вернуться с нами в лагерь. Даже согласившись, он шёл один, в стороне. Когда мы добрались до окраин поселения, было уже темно и нас облепили насекомые.

Платформы высоко вверху гудели от голосов, словно потревоженный улей. Мы вскарабкались по лестницам, и я была настолько вымотана, что думала только о кровати. Но когда мы поднялись наверх, то были встречены возбужденными криками. Разведчики вернулись. При виде мужа — худого, оборванного, заросшего бородой, но живого, моё сердце сжалось. Маленький Карлмин разглядывал его, словно незнакомца, но Петрас подбежал ближе и поздоровался. И Ритайо мрачно попрощался со мной, исчезая в толпе.

Джетан вначале не узнал своего сына. Но когда узнал, то поднял голову и огляделся по сторонам. Когда его взгляд дважды прошёл мимо меня, я сделала шаг вперёд, держа за руку Карлмина. Думаю, он узнал меня скорее по выражению лица, чем по внешнему виду. Он медленно подошёл и сказал:

— Милосердие Са, Кэриллион, неужели это ты? Сжалься над нами.

Из чего я сделала вывод, что мой внешний вид его не порадовал. Я не знаю, почему мне было так больно от этого и почему мне стало стыдно, когда он взял меня за руку вместо того, чтобы обнять. Маленький Карлмин стоял рядом, всё ещё не узнавая отца.

На этом мне надо прекратить жаловаться и закончить свой рассказ фактами. Они не нашли ничего, кроме болота. Река Дождевых чащоб — основной дренаж, который собирает избыточную влагу с этих земель и несёт её к морю. Воды текут и под землей, и над ней. Они не нашли сухой земли, только торфяники, трясину и мелкие озера. С тех самых пор, как вышли в путь, и до самого конца, они ни разу не видели горизонта. Из двенадцати человек, которые ушли, только семеро вернулись. Одного затянуло в зыбучие пески, один пропал ночью, и троих свалила лихорадка. Эйс, муж Челли, был среди последних.

Никто не может сказать, как глубоко в лес зашёл отряд. Из-за деревьев невозможно было ориентироваться по звёздам, и в итоге они сделали большой круг, выйдя снова к берегам реки.

На обратном пути они нашли тех, кто был на третьем корабле. Их высадили ниже по реке относительно того места, где сбросили нас. Капитан забыл о цели путешествия, когда увидел проплывающие мимо останки второго корабля. Но он оказался более милосердным, чем наш, сгрузил на берег весь багаж и даже оставил одну из своих лодок. Но их жизнь не стала от этого легче, и большинство хочет вернуться домой. Самая прекрасная новость заключается в том, что у них осталось четыре почтовые птицы. Одна была отправлена сразу же после высадки; ещё нескольких с подробным описанием всех трудностей отослали в конце первого месяца.

Наши разведчики принесли им не оставляющие надежды вести, и колонисты бросили все попытки обустроиться. Семеро молодых мужчин вернулись в наш лагерь, чтобы помочь нам переправиться туда. После того, как мы соберёмся в одном месте, в Джамелию будет послана почтовая птица с мольбами о помощи. Потом мы вдоль реки вернёмся к побережью в надежде, что нас спасут.

Когда Челли, Ритайо и я вернулись, наши друзья как раз обсуждали, что вряд ли кто-то пришлёт нам корабль. Но, несмотря на это, все уже собирали вещи. И тут мы привели сына Челли, обвешанного драгоценностями. Когда она попыталась рассказать всю историю толпе, слишком большой, чтобы нормально слышать, произошёл раскол. Некоторые мужчины захотели немедленно идти к башне, несмотря на темноту. Другие требовали, чтобы им сначала дали пощупать драгоценности, и, так как Опли отказывался дать их кому-то, началась потасовка. Мальчик вырвался и, спрыгнув с края платформы, побежал, словно мартышка, перепрыгивая с ветки на ветку, пока не скрылся с глаз. Я молюсь, чтобы с ним ничего не случилось, но возможно, сумасшествие окончательно поглотило его.

Сумасшествие другого рода охватило наших людей. Я спряталась в своём убежище вместе с обоими сыновьями. Снаружи, на платформе, раздаются громкие крики. Я слышала, как женщины просили уйти, а мужчины отвечали: «Да, да, скоро, но сначала мы посмотрим, что там в этом городе с сокровищами». Почтовая птица с драгоценным камнем на лапке приведёт корабль быстрее, смеялись они. Их голоса были громкими, глаза сверкали.

Моего мужа не было рядом со мной. Несмотря на долгое отсутствие, он предпочёл эти споры своей жене и сыновьям. Заметил ли он, что моя беременность прошла, но руки пусты? Я очень сомневаюсь.

Не знаю, куда делась Челли с дочерьми. Её подкосило известие о том, что Эйс не вернулся. Муж мёртв и сын сбежал, или даже хуже. Я так сочувствую ей.

Я думала, что возвращение разведчиков принесёт нам радость. Не знаю, что я сейчас чувствую, но это точно не радость и даже не облегчение.