Возвращение домой

День пятнадцатый рыбной луны Год четырнадцатый правления благороднейшего и блистательного сатрапа Эсклепиуса

Я была глупа. Нет — меня обманули. Доверять тому, кто просто обязан оправдывать ваше доверие — это не глупость. Когда отец вручил мою руку и мою судьбу лорду Джетану Кэрроку, он верил, что это человек с достойным состоянием и репутацией. Отец, да благословит Са его имя, радовался тому, что мои достижения в области искусства сделали возможной столь блистательную партию. И когда я горевала, что судьба предназначила мне в мужья человека намного старше, моя мать советовала смириться, посвятить себя искусству и создавать имя под защитой его влияния. Я уважала их мудрость. Последние десять лет, пока моя молодость и красота увядали в его тени, я родила троих детей и ношу под сердцем зарождающееся зерно четвёртого. Я была украшением и благословением его дома, и всё же он предал меня. Когда я думаю о часах, проведённых за хозяйством, часах, которые я могла бы посвятить искусству, горечь наполняет мою кровь.

Сегодня я начала просить, а затем, подчиняясь долгу перед благополучием детей, требовать, чтобы он заставил капитана выделить нам другое помещение. Отослав наших троих детей на палубу вместе с няней, он признался, что мы не инвесторы, по собственной воле отправившиеся в путешествие, а изгнанники, которым выпал шанс сбежать от неминуемой опалы. Всё, что мы оставили, — имения, дома, другое имущество, лошадей, скот — всё отошло сатрапу, как и груз, который у нас отобрали при отплытии. Мой благородный уважаемый муж предал нашего доброго и великодушного сатрапа и замышлял измену трону, благословлённому Са.

Я вытащила из него признание слово за словом. Он продолжал говорить, что я не должна думать о политике, что это его заботы. Он говорил, что жена должна позволить мужу устраивать её жизнь. Он сказал, что когда корабли придут следующей весной, он уже восстановит наше состояние, и мы сможем вернуться в Джамелию. Но я продолжала задавать глупые женские вопросы. Всё ли наше имущество отобрали, спрашивала я его. Всё? И он ответил, что это сделано было, дабы спасти имя Кэрроков, дабы его родители и младший брат продолжали жить с честью, не затронутые скандалом. Его брату оставили в наследство небольшое имение. Двор будет считать, что Джетан Кэррок решил вложить всё своё состояние в экспедицию сатрапа. О конфискации будут знать только самые близкие к трону. Чтобы ему позволили это, Джетан много часов на коленях униженно молил о прощении.

Словно пытаясь меня впечатлить, он рассказал об этом очень подробно. Но мне не было дела до его коленей.

— А что с Систлбендом? — спросила я. — Что с коттеджем у переправы и доходом с него?

То было моё приданное, и хоть оно и было скромным, я хотела передать его Нариссе после свадьбы.

— Отобрали, — сказал он, — всё отобрали.

— Скажи мне, почему? — потребовала я. — Я ничего не замышляла против сатрапа. Почему меня наказали?

Он сердито ответил, что как жена я обязана была разделить его судьбу. Почему, я не смогла понять и он не смог объяснить, и, в конце концов, назвал меня глупой женщиной, которая не способна осмыслить ситуацию и должна держать язык на замке, не суетиться и сохранять спокойствие. Когда я в ответ сказала, что я не глупая женщина, а известный художник, он ответил, что теперь я жена колониста и должна выбросить из головы все эти глупости.

Я прикусила язык, чтобы не закричать на него. Но моё сердце яростно сопротивлялось несправедливости. Систлбенд, где я и моя сестра заходили в воду, срывали лилии, представляя, что мы богини, а это наши белые и золотые скипетры… потерян благодаря преступной глупости Джетана Кэррока.

Я, конечно, слышала о раскрытии заговора против сатрапа, но не задумывалась над этим. Я думала, что он не имеет ко мне никакого отношения. Я бы сказала, что наказание справедливо, если бы мои невинные малыши не оказались пойманы в ту же сеть, что и заговорщики.

Эта экспедиция была основана за счёт конфискованных средств. Обесчещенная знать отправилась в путешествие вместе с аферистами и искателями приключений. И что ещё хуже, преступников, закованных в трюме, воров, шлюх и грабителей — всех их отпустят после того, как нас высадят на берег. И таким будет окружение моих хрупких детей.

Наш Благословенный сатрап великодушно дал нам шанс начать всё сначала. Наш Сиятельный и Благороднейший сатрап дал каждому мужчине право на две сотни лефферов земли в любом месте на берегу реки Дождевых Чащоб, на границе с варварской Калсидой, либо же на Проклятых Берегах.

Он приказывает нам первый лагерь разбить в Дождевых Чащобах; выбрал это место для нас, основываясь на легендах о древних королях и их блудных королевах. В сказках говорится, что когда-то давно вдоль реки стояли города. Их жители покрывали свою кожу золотом и носили на лбу драгоценности. Так няньки рассказывают детям. Джетан говорит, что недавно перевели древний свиток, в котором описывается местонахождение этих городов. Я чрезвычайно рада.

В благодарность за то, что нам дали шанс обелить своё имя и заново заработать свои деньги, наш великий сатрап Эсклепиус просит только половину всего, что нам удастся там произвести. За это сатрап снова примет нас под своё благословенное покровительство, за нас будут молиться жрецы, а дважды в год, дабы убедиться, что мы всё ещё живы, наш лагерь будут посещать корабли. Это обещает грамота, подписанная собственной рукой сатрапа.

Лорды Энксори, Крайфтон и Дюпарж разделяют наше наказание, но, поскольку они изначально были ниже по положению, то и падение их не столь значительно. На борту двух других кораблей есть ещё аристократы, но никого, кто был бы мне хорошо знаком. Я рада, что моих близких друзей минула моя участь, но, вместе с тем, мне горестно отправляться в изгнание в одиночестве. Из-за того, что именно мой муж виновен во всех бедах, я не могу обратиться к нему за утешением. При дворе секреты никогда не хранятся долго. Неужели именно поэтому никто не пришёл проводить меня в путь?

Мои собственные мать и сестра почти не помогали мне собираться. Они плакали, провожая меня на пороге отцовского дома, но не приехали в порт, где ожидал корабль. Почему же, о Са, они не рассказали мне всей правды?

От этих мыслей у меня началась истерика, и я не смогла дальше писать. Я дрожала и плакала, иногда вскрикивала, жалуясь на свою судьбу. Даже теперь мои руки дрожат так сильно, что это перо отчаянно скользит по странице. Всё потеряно: дом, любимые родители и, самое ужасное, искусство, которое дарило мне радость жизни. Начатые работы пришлось оставить, они так и не будут закончены, и это вызывает у меня боль, сравнимую с мыслями о рождении мёртвого ребенка. Я живу, мечтая о том дне, когда смогу вернуться морем в прекрасную Джамелию. В данный момент, да простит меня Са, я мечтаю вернуться вдовой. Никогда не смогу простить Джетана Кэррока. Когда я думаю о том, что мои дети будут носить имя предателя, во рту становится горько от желчи.