Возвращение графа

Глава 6

Джулиана и Кристиан медленно шли по розарию сквайра и молчали. Не сговариваясь, они вышли за ворота на дорогу, ведущую к озеру. Если не считать горничную Джулианы, которая брела в отдалении, они были одни. Оба так глубоко погрузились в свои мысли, что не замечали красоты утра ранней весны.

Воздух был напоен ароматами цветов, выводили свои трели птицы, жужжали трудолюбивые пчелки. Вокруг не было ни души, гравий скрипел под ногами. Они были красивой парой. Он – олицетворение джентльмена: в облегающих брюках, сероватом сюртуке с шейным платком, сверкающих башмаках, в рубашке тонкого полотна – как модник, прогуливающийся по Гайд-парку. На Джулиане были прелестное жемчужное платье, отделанное по талии зеленой лентой, и соломенная шляпка.

Кристиан повернулся к ней:

– Я готов. Задавайте свои вопросы.

– Но я не знаю, о чем спрашивать. – Она повернулась к нему, и он увидел в ее глазах тревогу. – Все это ужасно. И стыдно. Зачем кузина оставила нас вдвоем? Примите мои извинения. Пригласили вас, потом вдруг вспомнили про какие-то дела и разошлись, оставив нас наедине.

– Не совсем наедине, – заметил он. – Они не бросили вас в пасть волку. Ваша горничная неподалеку, можете ее позвать, если я на вас наброшусь.

– Вы знаете, что я имела в виду. – Она нахмурилась.

– Слишком хорошо, – сказал он и сорвал ветку сирени. – Как и то, что имели в виду они. Они хотят через вас узнать, тот ли я, за кого себя выдаю. – Он посмотрел на ветку и оторвал цветочек. – Что в этом плохого? Я на их месте сделал бы то же самое, только чуть поумнее. Но что до вас, вчера мне показалось, что вы ни в чем не сомневаетесь. Что же изменилось?

Она была потрясена.

– Это они, да? – продолжил Кристиан. – И опять-таки я их не виню. Но вы меня удивляете. Так разительно перемениться за одну ночь... До сих пор у нас не было случая поговорить. Теперь есть. Что вы хотите узнать? Как мне завоевать ваше доверие? – Он внимательно посмотрел на нее. – Джулиана, – сказал он мягче и бросил цветок на землю, – не беспокойтесь. То, что вы думаете, не будет иметь значения на суде. Это несправедливо, но таков мир. Во-первых, потому что закон – это мужские игры и показания женщины всегда вызывают подозрение. Мужчины не доверяют женщинам из-за ваших более тонких эмоций, а слабое сердце – то же, что слабая голова.

Он поморщился.

– Как будто Елизавета не была более мудрым и жестким монархом, чем мужчины до нее! Я мог бы рассказать вам о женщинах, с которыми был знаком. Но не буду. – Он улыбнулся. – Они были храбрые и дерзкие, вам это трудно представить. – Он вздохнул. – Многие мужчины полагают, что соблазнить женщину легко. Но будь это так, разве мир наводнили бы проститутки? Отпала бы необходимость в такой профессии. Ох! – Он нахмурился. – Это слово не для утонченной компании. Простите. Я не привык к утонченной компании. Какое слово следует употребить в разговоре с дамой?

– Такого слова нет, – сказала она, гадая, всерьез ли он это говорит. Есть такая вещь, как врожденные манеры, а изгнанники живут на той же планете, что и все. Но Кристиану, вспомнила она, всегда было присуще озорное остроумие. В сердце затеплилась надежда.

– Ладно, запомню, – сказал он. – Неназванная профессия. Или женское занятие, о котором мужчины не должны упоминать при женщинах. Странно, не так ли? Ну да ладно, полагаю, я к этому привыкну. Придется. Еще раз простите.

– А как их называли там, откуда вы приехали? Впрочем, это не важно. – Она старалась быть серьезной, и это вызвало у него улыбку.

– Я бы сказал, но это еще хуже. Итак, я говорил про женщин и закон. Можете не тревожиться о своих показаниях. Что еще важнее – если что-то не изложено на бумаге, то все равно, кто сказал, мужчина или женщина. Слова можно оспорить, опровергнуть, в конечном счете, они ничего не значат. Поймите, что бы вы ни думали обо мне, это не отразится на моей судьбе. Разумеется, если вы не уличите меня во лжи, которую можно доказать. Но это вряд ли возможно, верно?

Она с недоумением смотрела на него.

– Ведь у вас нет моих писем, – сказал он.

– Нет, хотя он вам писал. Вы так и не ответили.

– Он мне писал?

Она кивнула.

– Потом. Когда узнал, что вы... – Ей было трудно произнести это слово. Она никогда не встречалась с преступниками. Слово «тюрьма» казалось ей более оскорбительным, чем «проститутка». Но замены она не нашла. – Когда вы были в Ньюгейтской тюрьме, – быстро продолжила она, – он вам написал. Вы не ответили.

– Я ни разу не получал писем. Но меня это не удивляет. – Он расправил плечи. – Что ж, раз у вас больше нет вопросов, спрошу я. Что случилось с Джоном? Расскажите, пожалуйста. Если это не слишком болезненно для вас. Я пойму.

– О нет, мне важно поговорить о нем. Он умер, но не исчез из людской памяти. Во всяком случае, я этого не хочу; его нет, но я хочу, чтобы люди знали, каким он был.

Она посмотрела на него. Солнце позолотило глаза, изучавшие его лицо; она вдруг стала очень серьезной.

– Я не знаю, тот ли вы, за кого себя выдаете. Не хочу быть дурой.

– Я вас не виню. Расскажите мне о Джоне, потом я расскажу о себе. А потом можете попытаться изловить меня и в капкане доставить своей обожаемой кузине.

Она поморщилась.

– Джулиана, – ласково произнес он. – Я помню вас ребенком, вы меня – мальчиком, мы оба уже не те. Я уже убедил вас: что бы вы ни решили, это не повлияет на мою судьбу. Но возможно, я расскажу вам нечто такое, от чего вам станет легче в моем обществе. Джон был моим лучшим другом, а вы – его сестрой. Я обнаружил, что сестренка – такое же удовольствие, как чума, по крайней мере, вы были такой. – Он улыбнулся. – Не всегда все было чудесно, особенно когда мы хотели улизнуть, но приходилось тащить вас с собой. А вы вопили, как ирландское привидение. И добивались своего. Надеюсь, сейчас вы изменились, – добавил он.

Ее снова согрело тепло, которое она почувствовала вчера вечером.

– Но вы были забавной. Вас было легко дразнить, а мальчишки это любят. И вы замечательно влияли на мою самооценку, потому что хотели быть с нами каждую минуту. У меня не было матери, я был единственным ребенком. Джон и вы стали моей второй семьей. Потом жизнь внезапно изменилась. Друзья и родственники отказались от нас с отцом. Англия нас вышвырнула. Это был шок. Но нам повезло, потому что в противном случае нас бы убили.

Джулиана удивилась, что он может об этом спокойно говорить.

– Долгое время я старался не думать об Англии и вообще о прежних временах. Потом услышал о наследстве. Когда я преодолел удивление – и мгновенную реакцию швырнуть все им в лицо, – я поехал. Теперь, когда я вернулся, я хочу большего, чем титул и имение. Я хочу разузнать все до мельчайших деталей о своей прежней жизни.

Не сознавая, что делает, она протянула к нему руку, но тут же отдернула. Нельзя пытаться стереть с лица незнакомца эти складки боли. Но через секунду они исчезли, и он посмотрел на нее с привычным, слегка насмешливым выражением. И с интересом.

Это ее расстроило. Только что он разговаривал как старый друг, а в следующее мгновение ей противостоял незнакомец, красивый и опасный.

Он прав, надо задавать вопросы. Она вскинула голову:

– У меня есть вопрос.

– Да?

– Вы были в тюрьме, потом вас послали в Халкс. А оттуда в Новый Южный Уэльс, где посадили в другую тюрьму. Это было ужасно, но ничто на это не указывает. То есть на вас должны были остаться следы. – Она смущенно замолкла. Это был интимный вопрос, и она стыдилась, что задала его.

Но он нисколько не смутился.

– У меня есть шрамы. Но меня защищал отец, а также товарищи по несчастью, ведь я был совсем молодым. Я был бы счастлив показать вам свои шрамы, – весело добавил он, – но, как джентльмен, не могу этого сделать. Пока.

На лице у него расцвела улыбка. Кристиан обожал ее дразнить.

– Говорите, ведь у вас есть и другие вопросы.

– О, сотни! Но что я могу спросить? Как звали нашу собаку? Какое у Джона было любимое блюдо? Какая у меня была прическа? Боже, вопросов столько, что не знаю, что сказать.

Он промолчал. Она продолжала идти рядом с ним, но руки ее похолодели, и ей стало не по себе. Одно дело – гулять с красивым джентльменом, который может оказаться старым другом, и другое – обнаружить, что ты осталась практически одна на пустынной дороге с мужчиной, который был осужден, а теперь, если она поручится за него, получит огромное состояние, а если она отвергнет его притязания, начнет более жесткую игру.

– Скрубби, – сказал он. – Вашу собаку звали Скрубби. Это был терьер. Джон любил конфеты, а еще больше блины с повидлом, а вы... вы носили косички.

Она постаралась подавить бурную радость, и ей это удалось. Она обругала себя: плохие вопросы! Любой мог знать про Скрубби, собака везде за ними бегала, каждый мог видеть ее косички, и почти все мальчишки любят блины.

– А наш кузен Джером? – спросила она.

Он помолчал.

– Извините, его я не помню.

Она вспыхнула. Она выдумала этого кузена.

– О, – сказал он, посмотрев на нее. – Вы меня утопили?

Она помотала головой, подумав, что он прекрасно знает, что это не так.

– Ладно. Еще будут вопросы?

– Не знаю, о чем спрашивать, – сказала она, избегая его взгляда. Нет беды в том, чтобы изловить жулика, но она чувствовала себя преступницей хотя бы потому, что делала это плохо. Может, она его оскорбила? Однако на его лице не отразилось обиды. Но он умел скрывать свои чувства.

– Если что-нибудь придет в голову, спросите позже. А пока расскажите о Джоне. Почему он ушел в армию?

Она была счастлива сменить тему.

– Он не увлекался политикой, хотя, конечно, был против Наполеона. Но газеты читал и следил за событиями. Однажды в деревню приехали набирать рекрутов; он услышал музыку, увидел флаги, форму и после этого мог говорить только о войне. Родители пытались охладить его пыл, но потом взяли нас с собой в Лондон, Джон увидел войска перед дворцом, и удержать его уже было нельзя. Он не успокоился, пока не купил себе форму. Хотя отец был против, Джона ничто не могло сбить с пути, даже тычок в зубы. Вы же знаете Джона, – с жалобной улыбкой сказала она и спохватилась. – Я имею в виду...

– Да, – сказал он с теплой улыбкой. – Знаю и знал. Будь я тогда здесь, тоже пошел бы на войну. Извините.

– За что?

– За то, что я жив, а он нет.

Джулиана прикусила губу. Она сама недавно так думала, но сейчас решила, что это несправедливо.

– Он умел добиваться своего. Задумал поехать на цыганскую ярмарку. Все от него отмахивались. Никто не хотел нас везти. Но Джон не отставал, пока через неделю не уговорил родителей.

Она остановилась.

– Вы помните цыганскую ярмарку?

– Как можно ее забыть? – У него заблестели глаза. – Поляна преобразилась: расцвела шатрами, и знаменами. Сейчас это показалось бы скучным, но тогда у нас редко бывали подобные развлечения. Помните пончики, горячие пирожки, пряники? Устрицы и мороженое?

Она засмеялась:

– Я перемазалась, как поросенок! Но все было замечательно.

– Да, и представление тоже. Цыганские пляски, музыка, дрессированные медведи, фокусники, глотатели огня, акробаты, предсказательницы. Шатры, в которые не допускались дамы и маленькие мальчики. Это злило нас с Джоном. Мы пытались проскользнуть, но нас изловили. И конечно, был акробат, который упал. Я этого никогда не забуду. Я думал, он умер, но он встал и поклонился. Похоже на карточный фокус – карта исчезает в рукаве, а появляется у тебя из-за уха. Тогда я впервые увидел магию.

Она смотрела на него во все глаза. Летом всегда бывали ярмарки. Какой-то мальчик из их двора мог побывать на них, так что разговор о ярмарке не доказательство того, что он был там вместе с ней. Но ярмарка и тот день всплыли в памяти. Тогда она в первый раз увидела, что смерть забирает не только старых и больных; в тот день упал акробат.

Он ходил по канату, натянутому между столбами, гибкий юноша в красно-желтой тунике и желтом трико. Он выделывал антраша, плясал, толпа смеялась. Джулиана смотрела на него, запрокинув голову.

А потом он оступился, попытался удержать равновесие, бешено размахивая руками, изгибаясь всем телом. Толпа ахнула. Наступила тишина, все запрокинули головы. А потом он полетел вниз, вертясь волчком, пока не шмякнулся на чуть присыпанную соломой землю.

Все застыли. Как она тогда испугалась! Но прежде чем униформисты двинулись к нему, он зашевелился, застонал, с трудом поднялся и огляделся. Она затаила дыхание, а он отвесил потрясенной толпе поклон. Все взвыли. Ей никогда не забыть, как ее чувства парили вместе с акробатом, упали вместе с ним, а потом мистическим образом поднялись с земли. Этот человек тоже помнит!

– Так ты действительно Кристиан?.. О, я дура, дура, – в отчаянии говорила она, не дожидаясь ответа. – Что еще ты можешь сказать?

– Привет, Сокровище, – произнес он.

Она закрыла глаза, едва сдерживая слезы, потому что никто, кроме родителей, не называл ее так много-много лет.

И тут обоих словно прорвало. Он рассказал о стране, из которой прибыл, о зеленых птичках, говорящих на человеческом языке, о животных с карманами, об акулах размером с бревно. Она рассказала ему о том, как жилось Джону после его отъезда, а потом о своей жизни.

– После смерти Джона из меня словно сердце вынули. Мы были с ним так близки! И когда я поняла, что никогда больше не увижу его, мне стало плохо. Доктор Рейне сказал, такая меланхолия случается у девочек моего возраста, я как раз становилась женщиной. Он сказал, что в это время женщины особенно чувствительны. Но мне кажется, так было бы в любом возрасте.

– И поэтому ты не вышла замуж?

Она округлила глаза:

– В моем возрасте многие женщины уже замужем, но я еще не впала в старческое слабоумие.

– Это я вижу. Но ты такая очаровательная, странно, что ты одна. Или я дурак, и у тебя есть кавалер?

– Нет. – Она обернулась. – Господи, как далеко мы зашли! Пора возвращаться, пока нас не хватились.

Он повернул вслед за ней. Они долго шли молча, потом он сказал:

– Нам о многом нужно поговорить. Давай еще погуляем.

– С удовольствием.

– Отлично. Но прежде чем вернуться к своей кузине, не хочешь ли ты задать мне самый главный вопрос?

Она посмотрела на него с недоумением.

– Вор я или не вор, – мягко произнес он. Она разглядывала свои туфли.

– Я не знала, как об этом спросить, – прошептала Джулиана.

– Я так и подумал. Так вот, я не вор, и мой отец не был вором. У нас и мысли такой не было. Мы даже не стали оправдываться, когда нас «задержали», как это у них называется. Представь, что ты сейчас вернешься к кузине, а тебя обвинят в краже кольца, булавки или броши. Не станешь же ты оправдываться. Просто будешь настаивать на своей невиновности. Именно так мы и поступили. Джулиана, люди доверяли моему отцу сбережения всей своей жизни. А меня обвинили в краже подсвечника! Мы были небогаты, но имели все необходимое. Конечно, сейчас я не могу этого доказать. Тот, кто нас обвинил, давно умер. Но почему нас обвинили? Это совсем другая история. Я всегда хотел в ней разобраться. И непременно разберусь. Постарайся мне поверить.

– Зачем? – спросила она, заглядывая ему в глаза. – Какое это имеет значение, если мои показания в суде не важны?

– Неужели непонятно? Джулиана, жизнь многое отобрала у меня, у тебя тоже. Думаю, нам пора вернуть то, что можно, расставить все по своим местам. Поэтому хотел бы знать сейчас, не откладывая в долгий ящик, могу ли я надеяться, что ты будешь ко мне справедлива?

Она глубоко вздохнула:

– Ты знаешь, зачем я здесь?

Он засмеялся:

– Конечно.

– И все-таки доверяешь мне?

– Как и ты мне. Даже больше. – Его улыбка была теплой, интимной, она отвлекала. – Только дай мне время, прошу тебя.

Она хотела быть с ним искренней, как и он с ней.

– Почему ты неженат? Или у тебя есть жена? – вдруг выпалила она.

– Жена и трое детей. – Он засмеялся, увидев выражение ее лица. – Не смущайся, это хороший вопрос. Нет, я не женат. Долгое время мне было не до женитьбы. Потом, когда мы нашли свое место в жизни, я не встретил женщину, которую мог бы полюбить всем сердцем. – Он снова посерьезнел. – Сосланные женщины не все были развращенными, некоторых обвинили зря. Но ненадолго. Я не говорю, что ссылка сделала их недостойными любви, но если я кого и любил, это продолжалось недолго. Там мало женщин. И, в конце концов, они становятся всеобщим достоянием. Сначала я был не настолько богат, чтобы их заинтересовать, а когда понял это, стал осторожным.

Он наклонился к ее уху и понизил голос. Нежный и хриплый, этот голос заставил Джулиану задрожать.

– Но я не был монахом. Просто не нашел такую, с которой хотел бы жить. Джулиана, не беспокойся. Я не прошу доверять мне. Я только прошу дать мне шанс.

– Зачем? – пробормотала она.

– Ручаюсь, ты это знаешь, – прошептал он и оглянулся на горничную. – А если нет, я не могу ответить здесь и сейчас.

Он выглядел искренним. А также дьявольски красивым. Конечно, он не монах. Может, он плут и пройдоха и умеет убеждать, но ему никогда не убедить здравомыслящую женщину в том, что он монах. И еще он умный, только что унаследовал состояние, и если ему можно верить, он и без того располагает приличной суммой. И все-таки он с ней не до конца честен.

Она не верила ему. Но не хотела его подозревать.

– Мне надо получше узнать тебя, – сказала Джулиана.

Он радостно улыбнулся:

– Узнаешь.

Он взял ее за руку, и так они шли до дома сквайра, хотя Джулиане хотелось скакать по тропинке вместе с ним, как они это делали раньше, давным-давно.

У ворот сада он попрощался. Анни, горничная, сопровождавшая их, сделала реверанс и скрылась в доме.

– Значит, до завтра? – сказал он, не выпуская ее руки.

Он смотрел на нее так, что она задохнулась.

– Завтра – не слишком скоро?

– Не для меня.

– Для кузины, – сказала она, зная, что он станет возражать.

– Они будут в восторге. Ты идешь по горячему следу. Господи, надеюсь, что это так, – выдохнул он и, наклонившись, коснулся губами ее губ.

Это был шок, ей хотелось бы продлить сладкий, бархатный полупоцелуй, но он отступил на шаг, холодно улыбаясь.

– Да, так я и думал. – Он поклонился. – Завтра... днем? Пешком или верхом, но мы будем разговаривать. До завтра, – сказал он и отправился в конюшню за своим конем.

Она осталась стоять, пытаясь собраться с мыслями.

Они ждали ее в гостиной, и в какой-то момент Джулиана подумала, не собираются ли они обвинить ее в том, что она украла булавку, кольцо или брошь.

– Мы просили тебя расспросить его, а не крутить с ним любовь, – злобно бросила Софи.

– Прошу прощения, – сказала Джулиана. У нее пылали щеки. Наверное, они видели в окно, как он ее поцеловал.

– Ты еще удивляешься? Тебя не было целый час! – фыркнула Софи. – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

Не видели. Джулиана облегченно вздохнула. Если бы кузина знала, она высказала бы все, что думала.

– Ты просила узнать, что он за человек. Или я должна была это делать в письменной форме? – надменно произнесла она.

– Ну-ну, – сказал сквайр, – Софи, Джулиана права. Она должна его обольщать.

– Я с самого начала сомневался, можно ли обращаться к невинной девушке с подобными просьбами, – огорченно произнес Хэммонд. – Если он негодяй, мы оказываем ей плохую услугу, оставляя их наедине.

– О Боже! Не знаю, негодяй он или нет, но он не оскорблял меня так, как вы. Мы гуляли и разговаривали. Пока он ничем не дискредитировал себя. Если вас не устраивает то, что я делаю, могу уехать в любой момент. – Она ждала. Она не знала, что будет делать, если ей придется уехать.

Мать Софи стрельнула в дочь разъяренным взглядом.

– Останься, пожалуйста, – неохотно сказала Софи. – И прости нас. Мы просто за тебя переживали. Этот парень слишком красивый и слишком опасный.

– Я вам сказала, что выполню вашу просьбу, – заявила Джулиана. – А теперь поняла, что сама хочу узнать, кто он и что он.

– Могу вас понять, – с сочувствием произнес Хэммонд.

– Я тоже, – сказала Софи, пристально глядя на Джулиану. – Не промахнись, кузина. Если он действительно станет новым графом, вряд ли женится на фермерской дочке.

– Я это знаю. – Она действительно знала. – Но если он тот, за кого себя выдает, в этом для меня тоже кое-что есть. С ним связаны воспоминания о брате, а вы не понимаете, как много для меня это значит.

– Понимаем, – сказала мать Софи. – Но он тоже понимает. Будь уверена, на это он и рассчитывает. Ну как, узнала что-то новое?

– Да. Некоторые вещи указывают на то, что он говорит правду. Он помнит нашу собаку, и любимую еду Джона, и даже как ездил с нами на цыганскую ярмарку.

– Собака и любимая еда, – глумливо сказал сквайр. – Это он мог узнать от любого в вашей деревне. Надо выпытать у него то, что мог знать только настоящий Кристиан Сэвидж. А ярмарка – что ярмарка? Цыгане бродят по всей Англии, сегодня здесь, завтра там. Предсказательницы судьбы, глотатели огня, живые скелеты и все такое. И акробаты! Эй, Софи, помнишь? Мы думали, она все глаза выплачет, когда он упал и сделал вид, что разбился, – обратился он к Джулиане. – На следующий год она не могла дождаться, когда приедут цыгане.

Джулиана закрыла глаза. Она чувствовала себя как тот упавший акробат. Она шла, она парила в вышине, а ветер сбросил ее на землю.