Я испуганно охнул, а в голове тут же пронеслись слова дяди Бена.
«Скарабей даровал бессмертие. Но укус скарабея означал мгновенную смерть».
Мгновенную смерть?
— Не-е-е-е-ет! — взвыл я и обернулся.
И увидел Сари, стоящую на коленях. Она ухмылялась. Рука ее была вытянута.
Я понял, что это она ущипнула меня за лодыжку.
С колотящимся сердцем я выхватил кулон из-за пазухи и вгляделся в прозрачный оранжевый камень. Скарабей неподвижно покоился внутри, как и было все четыре тысячи лет.
— А-а-а-а-а-а-а! — в бешенстве взревел я. Больше всего злился я на себя.
Неужели я так и буду попадаться на любую дурную шутку, какую дядя Бен и Сари вздумают со мною сыграть? Если так, это будет чертовски длинное лето.
Мне всегда нравилась моя кузина. Не считая тех случаев, когда она доставала меня с состязаниями или слишком уж задирала нос, мы с ней всегда прекрасно ладили.
Но теперь мне хотелось от души ей врезать. Или хотя бы сказать ей что-нибудь гадкое.
Однако ничего достаточно гадкого в голову не приходило.
— Это было свинство, Сари, — хмуро произнес я, убирая кулон под футболку.
— Да, это было… а впрочем, нет! — отвечала она, страшно довольная собой.
Той ночью я лежал на спине на своей узенькой койке, уставившись в низкую брезентовую крышу, и прислушался. Прислушивался к шелесту ветра о полог палатки, к тихому поскрипыванию колышков, к хлопанью парусины.
Не думаю, что мне когда-либо в жизни было так не по себе.
Повернув голову, я видел бледный свет луны, пробивающийся сквозь щель в пологе. Видел стебли сухой пустынной травы, пронизывавшие песок. Видел мокрые пятна от ночной росы, расплывающиеся на стене палатки над моей койкой.
«Мне ни за что не уснуть», — с горечью подумал я.
Я взбивал плоскую подушку раз, наверное, двадцать, пытаясь сделать ее хоть чуточку мягче. Одеяло из грубой шерсти царапало подбородок.
Мне и прежде случалось ночевать вдали от дома. Но всегда я спал в нормальной комнате или в гостиничном номере. А не посреди безжизненной песчаной пустыни в крошечной брезентовой палатке, трепещущей на ветру.
Мне не было страшно. Всего в нескольких футах от меня на противоположной стороне палатки храпел на своей койке мой дядя.
Только тревожно. Очень, очень тревожно.
Так тревожно, что в охватившем меня напряжении я мог расслышать негромкий шелест пальм снаружи. И тихое шуршание шин, когда вдали по шоссе проезжал автомобиль.
А еще я слышал гулкие удары собственного сердца, когда что-то зашевелилось у меня на груди.
Я был так напряжен, что сразу это почувствовал.
Всего лишь щекотка. Быстрое, едва заметное движение.
Этому было единственное объяснение. Скарабей шевелился в янтарном кулоне.
На сей раз — без шуток.
Никаких шуток. Он шевелился.
Сбросив одеяло, я нашарил в темноте кулон. Вытащил его на свет. И долго смотрел на жука внутри — черного узника оранжевой темницы.
— Ты двигался? — прошептал я ему. — Ты шевелил ногами?
Внезапно я почувствовал себя очень глупо. Зачем я шепчусь с четырехтысячелетним насекомым? С чего я вообще решил, что оно ожило?
Досадуя сам на себя, я заправил кулон обратно под ночную рубашку.
Я понятия не имел, сколь важным в скором времени станет для меня этот кулон.
Я понятия не имел, что он хранит в себе тайну, способную спасти мне жизнь. Или погубить меня.