Возвращение в Эдем. Книга 2

Глава тридцать восьмая

«Выезжаете на шоссе, едете, никуда не сворачивая, четыреста миль, поворачиваете налево, к Беркли, еще триста пятьдесят до Маунт-Иза, затем мимо кладбища, пересекаете ручей, поворачиваете у памятника Стюарту в сторону Бэрри-Кейвз, через Рэнкен-ривер, и потом, потом, потом…» Том вдруг очнулся и сразу же почувствовал облегчение; он заснул не за рулем, как с испугу ему показалось, это в его усталом мозгу всего лишь повторяются указания, которые ему давали на протяжении бесконечного путешествия. Он был в безопасности, хотя и совершенно изнемог, и нашел укромное местечко передохнуть в сени камедных деревьев.

— Молодой человек!

Повернув голову налево, Том сообразил, что разбудило его. Какая-то монахиня, легонько постукивая по стеклу, заглядывала внутрь со стороны пассажирского места. С трудом открыв дверь, он вылез из машины.

— Я приехал сюда за полночь, — запинаясь, произнес он. — Мне надо встретиться с кем-нибудь… Это по поводу ребенка.

Когда его привели к матери-настоятельнице монастыря Девы Марии, он уже мог более внятно рассказать о себе. Он спокойно объяснил цель своего путешествия, описав безумную двухтысячемильную поездку через мертвую красную пустыню континента к старому поместью Харперов на Северных Территориях. Там старая домоправительница рассказала ему, что нежелательного младенца увезли в Квинсленд, и он проехал еще шестьсот миль на восток, в сиротский приют на полпути между Маунт-Иза и Клонкарри, расположенный в отдаленном поместье на Кармелла-ривер. И так все дальше, дальше, дальше — сколько же всего дней?

— Должно быть, неделя, — растерянно сказал он, — в зависимости от того, какой сегодня день. Тут он внезапно сообразил, что совершенно оброс за эти семь дней, и смущенно провел рукой по подбородку. Он почти не ел, удовлетворяясь консервами, которые покупал на заправочных станциях, засыпал прямо за рулем, только когда уж совершенно изнемогал, до боли в глазах вглядываясь в дорогу. Ему стало не по себе. В этой светлой просторной комнате, освященной присутствием служительниц Божьих, он казался лишь мужской мышечной массой, сторонней и ненужной. Том со страхом подумал, что от него может дурно пахнуть.

— …Ну вот, я и подумал, что вы, может, посмотрите старые церковные записи, — завершил он без особой надежды свой рассказ.

Мать-настоятельница улыбнулась и наклонилась над своим столом.

— Существуют определенные правила, которым мы неуклонно следуем, охраняя частную жизнь как несчастных матерей, так и тех, кто забирает этих младенцев как своих.

— Но поймите же, это особый случай! Я вправе знать, кто была моя мать, так или нет? А, пропади оно все пропадом!

Наступила глубокая тишина. Том почувствовал устремленный на него всепрощающий взгляд и побледнел.

— Извините, — пробормотал он.

Она поднялась и подошла к нему, шелестя одеждами.

— Не желаете ли позавтракать? — приветливо спросила она.

— Позавтракать? — Вот уж такого предложения от нее он не ожидал.

— А потом поезжайте в гостиницу, она по дороге в Клонкарри. Завтра увидимся.

— Завтра? Но мне надо возвращаться, я…

— Мистер Макмастер, вы ждали почти тридцать лет. Так что один день вряд ли играет роль.

— Но на что я могу надеяться? — спросил он в отчаянии.

— Только одна из нас была здесь в те времена, о которых вы говорите. Сестра Агнес. Она уже очень стара, и мысли у нее иногда путаются. Чем более она приближается к своему Создателю, тем слабее становятся ее связи с этим миром. Но если кто и может просветить вас, так это она.

— И она здесь? Или, может, в отпуске или где еще? — в замешательстве спросил Том.

К его удивлению, мать-настоятельница разразилась веселым смехом, звуки которого так оживили эти торжественные апартаменты.

— В отпуске у отца нашего господа Бога? В отпуске у еженощных наших молитв и забот о детях и их родителях? О нет!

Том почувствовал крайнее смущение.

— Ничего, ничего страшного, — сказала она, видя его неловкость и вновь возвращаясь к своему серьезному тону. — Сестра Агнес здесь. Но она молится. Это период затворничества, когда любые сношения с внешним миром запрещаются.

— И завтра этот период заканчивается?

— Вот именно. — Мать-настоятельница потрясла маленьким колокольчиком, стоявшим у нее на столе. Дверь отворилась, и в кабинет вошла одетая в черное новая монахиня.

— Сестра Бернадетт, будьте любезны, проводите нашего гостя в трапезную и посмотрите, чтобы ему дали настоящий мужской завтрак. Потом объясните, как добраться до гостиницы.

Она пожала Тому руку. Прикосновение теплой крепкой ладони словно влило в него силы, и, испытав огромное облегчение, он едва не разрыдался. Кивнув в знак благодарности, он последовал за монахиней по широкому коридору.

— Вы издалека? — спросила девушка, чтобы поддержать разговор.

— Да, — медленно ответил Том. — Но мне предстоит дорога еще дальше…

«Выходите за меня замуж, Стефани», — подперев рукою голову, Стефани смотрела на тускло мерцающий экран компьютера и думала о Джейке. Он затеял игру. Иначе быть не могло. Для него бизнес и власть, которую он дает, главное. Женщину он просто не способен воспринимать как партнера или противника — ему надо завоевать ее и затащить в постель. А затем, добившись успеха, он утратит к ней всякий интерес. Впрочем, в этом отношении он подобен большинству мужчин.

Тогда отчего же она беспокоится? Отчего все время вспоминает его слова, которые сделались буквально наваждением? Зачем он произнес их? Она печально поежилась в кресле и попыталась сосредоточиться на работе. Слева за столом сидели Касси и Деннис. Погруженные в анализ последних данных, они то и дело отвлекались, обмениваясь ласковыми взглядами и легонько касаясь друг друга руками под столом. Стефани порадовалась про себя их возрожденному союзу, одним из результатов которого была, между прочим, большая сосредоточенность и серьезность со стороны Денниса. В противоположном углу комнаты Сара сортировала последние сообщения с биржи — ей тоже было явно лучше, чем если бы она болталась вокруг «Тары» в ожидании телефонного звонка, которого все не было и не было. «Я здесь самая старшая, самая опытная, — думала Стефани, — и я же единственная, кто не может собраться, предаваясь мечтаниям, как подросток. И кто герой? Мужчина, который предлагает супружество замужней женщине!»

С облегчением и радостью она обратилась мыслями к Дэну. Он, как всегда, оказался верен своему слову, поддерживая ее во всем, стоически мирясь с тем, что она полностью поглощена акциями, биржевыми бюллетенями, компьютерными распечатками. Правда, иногда он добродушно ворчал, что даже по ночам она не может оторваться от работы; подшучивал, что вот, мол, он превратился в компьютерного вдовца, вопрошал комически, не нужно ли записываться на сеанс любви к собственной жене. Но при этом он все больше и больше проникался духом содружества, доверия, которые впервые ощутил на Орфеевом острове, и за это Стефани еще больше его любила.

Она любила Дэна — в том не было никаких сомнений, он был одной из главных опор в ее жизни. Но при чем же здесь тогда Джейк? « Подумайте! И будьте честны сама с собою… быть может, первый раз в жизни…» «Быть честной самой с собою, — размышляла она в замешательстве, — что бы это могло значить? Что я нахожу его неотразимо привлекательным? Что я думала, думаю…»

Ее размышления были прерваны появлением Мейти. Глядя с важным видом поверх всей этой оргтехники, которую он решил ради собственного спокойствия просто игнорировать, он объявил:

— Мадам, вас хочет видеть принц Амаль. Он в саду. Схватив плащ, Стефани поспешила наружу.

— Амаль, ты поистине неисправим, — нежно сказала она. — Нынче погода вовсе не для прогулок. Особенно для людей из твоих краев.

Он склонился к ее руке.

— Я из тех птиц, которые в клетке не живут, — сказал он. — Пройдемся. Тогда и холода не почувствуешь.

Они медленно двинулись по просторной аллее к прибрежному утесу, где суша отвесно обрывалась, а прямо под ними расстилался океан — бесконечный, величественный, свободный.

— Ну, можно ли представить себе что-нибудь более прекрасное? — спросил он.

— Да, замечательно.

Что-то в его голосе заставило ее резко повернуться.

Амаль стоял к ней вплотную, неотрывно глядя ей прямо в глаза, и было в его лице что-то столь невыразимо печальное, что у нее буквально сердце перевернулось.

— Я должен ехать, Стефани, — сказал он.

— Действительно должен? Он глубоко вздохнул:

— При нашей первой встрече — давно это было — твоя красота так поразила меня, что я оскорбил своего отца, свою религию, а более всего тебя… и слабым оправданием может служить то, что лишь недавно узнал последствия своей вины. Все это время я думал, что от грехов молодости наша дружба надежно защищена. — Он промолчал. — Но теперь я вижу, что ошибался. Я снова на грани грехопадения.

— Амаль…

Он пожал плечами:

— Перед тем как уехать, я хочу знать, как обстоят твои дела. Я должен знать, что ты будешь счастлива.

С немалым усилием она собралась с мыслями:

— Иные из пайщиков все еще решают, как поступить. Но в целом дела идут неплохо. Думаю, что все будет в порядке.

— Стефани, и еще один момент, чтобы я мог уехать спокойно.

— Да?

— Ты должна пообещать, что не проиграешь Сандерсу из-за того, что тебе не хватило денег, когда у меня есть все, что нужно — и все в твоем распоряжении.

— Амаль, но мы же уже говорили на эту тему…

— Нет, я не могу так уехать! — воскликнул он с болью. — Неужели ты хоть как-то не дашь мне понять, что я кое-что значу в твоей жизни? — Он отвернулся и закрыл лицо полой бурнуса.

— Извини, — прошептала она и взяла его за руку. — Я слишком упряма и эгоистична. Обещаю, что обращусь к тебе за помощью, если в ней будет нужда. — Она потянулась и мягко отвела плотную светлую полу, прикасаясь к худой, бронзового цвета, щеке. Он поймал ее руку, поднес к губам, а затем, наклонившись, поднял ее на руки. Чувствуя его близость, вдыхая острый экзотический запах, она словно сбросила годы и вновь превратилась в девочку, дочь Макса, влюбленную без ума в сына нефтяного короля, в юношу, похожего одновременно на дикого оленя и аравийского ястреба… От всей души она расцеловала его — от имени девочки, какой когда-то была, и женщины, какой была сейчас, а ему принадлежать не могла.

Тяжело вздохнув, он опустил ее на землю.

— Вот видишь, — нежно сказал он, — какая ты опасная. Но я не жалею, что пришел.

— Я рада слышать это.

— И снова приду, стоит тебе лишь позвать. В любое время.

— Спасибо.

— Но сейчас… сейчас я тебе не нужен. На этот раз ты победила, Стефани. У меня такое предчувствие.

— И я так думаю.

— Но не забывай старого друга… — В глазах его отразилось страдание.

— Это я тебе тоже обещаю, Амаль.

— О да, помню, конечно, помню. — Старая монахиня даже с некоторой обидой посмотрела на мать-настоятельницу и Тома, которые стояли в изножье узкой кровати в келье с голыми стенами. — Просто я не могу вспомнить быстро, вот и все. Не торопите меня! — Она погрузилась в молчание, и можно было подумать, что она роется в памяти, но Том боялся, что она просто задремала. Он едва сдерживался.

— Терпение, сын мой, — тихо произнесла мать-настоятельница. — Молите Бога, чтобы в трудную минуту он послал вам терпение.

Терпение! Том завыть был готов. Как только он выдержал эту ночь, которая показалась ему самой длинной в жизни! Едва он добрался до гостиницы и снял комнату, выяснилось, что ни заснуть, ни даже усидеть на месте он не может, хотя уже несколько дней, а то и всю неделю даже не ложился. Короткой прогулки вполне хватило, чтобы ознакомиться с Клонкарри, небольшим городком, притулившимся прямо у шоссе. Ему было нечего читать и нечего делать. Опасаясь оскорбить монастырь запахом алкоголя, он даже кружки пива не выпил. Он считал часы, лежа на жесткой кровати, стараясь не думать о Саре, и нетерпеливо дожидался утра.

И вот теперь он предстал перед женщиной, у которой могли быть ключи к тайне, — и проблемы его умножились тысячекратно. Сестре Агнес было больше девяноста лет, и она была уже старухой, когда его сюда привезли младенцем. Сейчас она была маленькой и высохшей, как кузнечик, ей хватило бы половины монастырской койки, где она лежала, плотно завернутая в одеяло.

— Сестра Агнес теперь проводит большую часть времени в постели, — предупредила Тома мать-настоятельница. — Иногда она забывается, потом снова приходит в себя. Так что будьте готовы к этому.

Неожиданно старая монахиня снова заговорила высоким тонким голосом, глаза были все еще закрыты.

— Был младенец, его привезли издалека, из Эдема. О, это был чудесный ребенок. Его привез крупный мужчина, его звали Мак… Мак…

— Макмастер, — подсказал Том.

— Макмастер. Вот-вот. Он самый. Он не хотел оставлять ребенка. Но ему пришлось. Потом он уехал… — Сестра Агнес снова надолго замолчала, и Том бросил умоляющий взгляд на мать-настоятельницу. Та предупреждающе покачала головой. Том не осмелился перечить ей.

Так же внезапно, как замолчала, монахиня заговорила вновь:

— Потом он вернулся. Он хотел взять ребенка. Очень хотел. А ты кричал в яслях. Вот мы и отдали ему тебя.

— Отдали ему меня? Так я, что… — Том едва выговорил слова от волнения, — я был не тот, кого он привез?

Снова нестерпимая по продолжительности пауза.

— Тот умер. Ребенок из Эдема умер. Но этот мужчина и его жена так хотели его. А тебе была нужна семья. Матерью твоей была молодая ирландка, приехавшая сюда с побережья. Она была сиротой и умерла родами — бедное создание… такая юная.

— Сестра! — требовательно проговорила мать-настоятельница. — Ее имя?

— Кэллаган.

— Благодарю вас, сестра. — Ее широкое лицо осветилось победной улыбкой, она увлекла Тома из кельи и плотно прикрыла дверь.

— Больше нам сейчас ничего не нужно, — сказала она. — И не стоит более утомлять сестру Агнес, выспрашивая подробности. Впоследствии мы все запишем в графу, где значится имя вашей матери.

— Моя мать… — Том все еще никак не мог осознать случившегося.

— Боюсь, судя по отзывам, мы мало чего хорошего можем сказать о ней, — строго сказала мать-настоятельница.

— Это не имеет значения. У меня есть мать. — Доброе, любящее лицо Рины встало у него перед глазами. — И коль скоро это не Стефани Харпер, мне нечего больше желать.