Возвращенная публицистика. В 2 кн. Кн. 1. 1900—1917

(1854 — 1938)

Карл Каутский — один из лидеров и теоретиков германской социал-демократии и II Интернационала, редактор теоретического журнала германской социал-демократии «Нойе Цейт» («Новое время»).

В социалистическом движении Каутский начал участвовать с 1874 г. В то время его политические воззрения представляли смесь лассальянства, неомальтузианства и анархизма. В 1881 г. познакомился с К. Марксом и Ф. Энгельсом и под их влиянием перешел к марксизму. Однако уже в тот период проявлял непоследовательность в своих философских воззрениях. В 80 — 90-е годы написал ряд работ по вопросам марксистской теории: «Экономическое учение Карла Маркса», «Аграрный вопрос» и другие, которые сыграли положительную роль в пропаганде марксизма. В начале 900-х годов Каутский высоко оценил четко сформулированную программу деятельности российской социал-демократии, которая, по его утверждению, становилась самой передовой революционной силой мира. Всесторонней характеристике процессов, происходивших в российской революционной социал-демократии, он посвятил статью «Славяне и революция», опубликованную в «Искре» 10 марта 1902 г. Опираясь на конкретные факты, Каутский уверенно заявил, что революционный центр передвигается с Запада на Восток, именно в Россию. «Искра» сопроводила статью редакционным послесловием, носившем программный характер. В последующие годы мировоззрение Каутского заметно изменилось. Накануне первой мировой войны стал центристом, во время войны перешел в лагерь открытых противников революционного марксизма. Каутский выдвинул теорию ультраимпериализма, которая была подвергнута резкой критике В. И. Лениным в работах «Крах II Интернационала» (1915), «Империализм, как высшая стадия капитализма» (1916) и др. После Октябрьской революции Каутский открыто выступил с критикой советского строя.

СЛАВЯНЕ И РЕВОЛЮЦИЯ

Впервые опубликована в «Искре» (1902, № 18, 10 марта).

Со времени революционной борьбы мартовских дней прошло немногим более полустолетия. Небольшой это промежуток в жизни общества, — а между тем целый мир отделяет нас от той эпохи. Могучий переворот, совершившийся с тех пор, иллюстрируется всего рельефнее, может быть, отношением славян к революции.

В 1848 году славяне, за очень немногими исключениями, составляли еще «одну реакционную массу». Если оставить в стороне мелкую шляхту и интеллигенцию Польши, то можно сказать, что одна часть славян с тупым равнодушием смотрела на великую борьбу за свободу народов, а другая — бросилась в эту борьбу, чтобы нанести поражение делу свободы. И славяне достигли этого с слишком большим успехом. Судьба революции была уже решена в Париже во время июньских дней. Но если революция в Германии и Венгрии была до такой степени разбита наголову и уничтожена, если абсолютизм в Австрии сумел так полно восстановить свое господство, то виною тому было вмешательство чехов, кроатов и русских войск. Падение Вены в октябрьские дни 1848 года и капитуляция венгерской армии перед русским генералом Паскевичем[191] при Вилагосе (13 августа 1849 г.) означали для революции на Востоке такое же решительное поражение, как июньская бойня на Западе.

Неудивительно, что германских революционеров, как бы сильно ни было в них сознание международной солидарности, охватывала своего рода ярая ненависть к австрийским славянам, что они начали смотреть на них, как на выродков среди народов; революция, казалось им, должна перешагнуть через этих выродков. Славяне казались нациями рабов, народами, рожденными для прозябания в рабстве.

Однако причина антиреволюционного поведения славян лежала не в таинственной предрасположенности к рабству, а в экономических условиях, в которых они жили. За исключением чехов, это были чисто крестьянские народы, совершенно неспособные понять политические и социальные потребности буржуазного общества. В Богемии, правда, имелась уже налицо развитая городская жизнь и капиталистическая крупная промышленность, но чешский народ состоял из крестьян, мещан да пролетариев, не имевших классового самосознания и по всему кругу идей своих шедших в хвосте мещанства. Правда, в 1848 г. мелкая буржуазия была еще революционным классом, но уже в то время она повсюду оказывалась ненадежной. Полубуржуа, полупролетарий, мелкий буржуа чувствует себя то тем, то другим, кидается то в революцию, то в реакцию, впадает то в революционную ярость, то в униженную покорность, не имея никаких прочных устоев. Так же вело себя и чешское мелкое мещанство, обнаружившее сначала свою революционную, а потом свою реакционную сторону, восставшее в июле против Виндишгрэца[192], который за это бомбардировал Прагу, а в октябре выражавшее свое сочувствие этому же самому Виндишгрэцу, когда он шел против ненавистной Вены.

Конечно, кроме ненадежности мелкой буржуазии, такой исход зависел еще и от национального антагонизма. Для чешского крестьянина, мещанина, пролетария немец был врагом, эксплуататором и угнетателем. Немецким был в Богемии не только капитал, немецкими были и верхние слои бюрократии, духовенства, армии, большая часть дворянства. Между тем в Богемии революция явилась немецким продуктом, носителями ее были немцы и целью ее было объединение и укрепление немецкой нации! Неудивительно, что после короткого периода революционного опьянения чешский народ бросился в объятия контрреволюции.

Как изменилось все это теперь! С 1848 года капитализм проложил себе путь в Германии, проложил путь и к славянам. Он уже вполне подчинил себе значительную часть славянского мира и быстро шествует вперед не только в Германии и Польше, но и в России и у словенов, кроатов и сербов. Повсюду создает он пролетариев, порождает антагонизм между капиталом и трудом, антагонизм, из которого рано или поздно вырастает пролетарское классовое сознание и самостоятельная пролетарская политика. А эта последняя необходимо является революционной политикой.

Таким образом, давно уже миновало то время, когда славяне считались олицетворением рабской покорности: они встали в ряды народов, обладающих революционными классами; и в их недрах ведется ныне великая культурная борьба за освобождение рабочего класса, а вместе с тем и всего человечества.

Но это еще не все; указанное нами преобразование славянства признано всеми уже давно, почти четверть века тому назад. В настоящее время можно думать, что не только славяне вступили в ряды революционных народов, но что и центр тяжести революционной мысли и революционного дела все более и более передвигается к славянам.

Революционный центр передвигается с Запада на Восток. В первой половине XIX века он лежал во Франции, временами в Англии. В 1848 г. и Германия вступила в ряды революционных наций, тогда как Англия на ближайшее будущее вышла из ряда их. С 1870 г. у буржуазии всех стран начинают исчезать последние остатки ее революционных стремлений. Быть революционером и быть социалистом — с этих пор становится равнозначащим. Как раз в эту эпоху события, последовавшие за франко-прусской войной, перенесли центр тяжести социализма, а вместе с тем и революционного движения в Европе из Франции в Германию.

Новое столетие начинается такими событиями, которые наводят на мысль, что мы идем навстречу дальнейшему передвижению революционного центра, именно: передвижения его в Россию.

Уже однажды, в конце 70-х годов и начале 80-х годов, геройская борьба русских революционеров повергла в изумление всю Европу и оказала самое глубокое влияние на социалистическое движение всех культурных стран. Наряду с восстанием и геройской смертью Парижской Коммуны, наряду со сказочным ростом германской социал-демократии в ее борьбе против «великого» Бисмарка[193], ничто не повлияло так плодотворно на социалистическое движение семидесятых и восьмидесятых годов, ничто не придало ему столько воодушевления и самоотверженности, как отчаянная борьба, которую бесстрашно и подчас с величайшим успехом вела горсть русских революционеров против страшной силы самодержавия.

Эта отчаянная борьба завершилась в конце концов истощением борцов, за которыми не стояло еще революционного класса.

Но с тех пор выросло в русском народе новое поколение героев, и теперь они уже не одиноки. И в царской империи растет могучий пролетариат, который сам рождает героев и дает опору героям-революционерам из других слоев народа, опору, которой они до сих пор были лишены. Таким образом, мы идем навстречу новой эпохе революционной борьбы в России, борьбы, которая разыгрывается на более широкой основе, чем четверть века тому назад, но по ожесточению борцов, по зверской жестокости и низости угнетателей, по героизму и беззаветной самоотверженности революционеров ни в чем не уступит борьбе прежних периодов русского движения.

Но мы присутствуем при начале не только физической борьбы силы против силы в России. Нет, рука об руку с революцией кулаков идет революционизирование голов. Пробуждающиеся слои народа охватывает горячая жажда знания, стремление уяснить себе свои исторические задачи и тем самым подойти к решению самых сложных и смелых проблем, возвыситься над мелочностью повседневной борьбы, окинуть взором великие исторические цели, которым эта борьба служит.

И от этого подъема умов мы можем ждать великих деяний, которые не останутся без влияния и на Западную Европу. Россия, воспринявшая столько революционной инициативы с Запада, теперь, быть может, сама готова послужить для него источником революционной энергии. Разгорающееся русское революционное движение окажется, быть может, самым могучим средством для того, чтобы вытравить тот дух дряблого филистерства и трезвенного политиканства, который начинает распространяться в наших рядах, и заставить снова вспыхнуть ярким пламенем жажду борьбы и страстную преданность нашим великим идеалам.

Россия давно уже перестала быть для Западной Европы простым оплотом реакции и абсолютизма. Дело обстоит теперь, пожалуй, как раз наоборот. Западная Европа становится оплотом реакции и абсолютизма в России. Гнилой царский трон трещит по всем швам, и, быть может, он давно уже развалился бы, если бы западноевропейская буржуазия постоянно не скрепляла его заново своими миллионами. В 1848 г. царь послал опору своего могущества в Европу, чтобы задавить восстание европейской буржуазии; теперь эта самая буржуазия шлет опору своего могущества в Россию, чтобы дать царю силу задавить все свободолюбивые движения в его собственной стране. С царем русские революционеры, быть может, давно уже справились бы, если бы им не приходилось одновременно вести борьбу и против его союзника — европейского капитала.

Будем надеяться, что на этот раз им удастся справиться с обоими врагами и что новый «священный союз» рухнет скорее, нежели его предшественники. Но как бы ни окончилась теперешняя борьба в России, кровь и счастье мучеников, которых она породит, к сожалению, более чем достаточно, не пропадут даром. Они оплодотворят всходы социального переворота во всем цивилизованном мире, заставят их расти пышнее и быстрее.

В 1848 г. славяне были трескучим морозом, который побил цветы народной весны. Быть может, теперь им суждено быть той бурей, которая взломает лед реакции и неудержимо принесет с собою новую счастливую весну для народов.

К. Каутский.

* * *

Много ждет от русской революционной социал-демократии К. Каутский. Но — кому многое дано, с того многое и спросится! Стать во главе всемирной революции, быть передовым застрельщиком в борьбе всемирного пролетариата — может ли быть доля, более почетная, более завидная для революционной пролетарской партии, проникнутой идеей международного характера своей борьбы? Но близоруко было бы думать, что революционная гегемония — это только почетная роль, налагающая тяжелые обязанности, но не дающая никаких реальных выгод тому, на плечи которого она ложится. Нет и тысячу раз нет! Если русской социал-демократии действительно удастся отвоевать себе роль передового борца за освобождение пролетариата всего мира, то поистине неизмерима будет та мощь, которую эта гегемония придаст нашей собственной борьбе за достижение наших ближайших, самых насущных задач. Потому что стоять во главе — значит пользоваться всею тою силою, которая идет позади. Это значит, что каждый шаг наш к победе над нашими домашними врагами будет ощущаться социал-демократией всего мира как ее собственное приближение к победе над ее национальными и международными врагами. Это значит, что на всех этапах нашей борьбы нас будет поддерживать, поддерживать активно, а не пассивным только сочувствием, грозная сила всемирного пролетариата. Это значит, что парламенты, социал-демократическая пресса всего мира станут трибуной, с которой неумолчно будет раздаваться слово обличения наших варварских порядков, нашей азиатской эксплуатации, нашего грубого деспотизма; трибуной, которая с удесятеренной силою пробудит в сердцах наших братьев, рабочих всего мира, взрыв сочувствия к нашей борьбе, бурю негодования и ненависти к нашим врагам, которые станут и их врагами. Это значит, что рабочие организации всего мира, их боевые классы будут поддерживать всякий шаг нашей борьбы, как свою собственную борьбу, и в критическую минуту придут нам на помощь всею силою своей организованности и своего влияния, помешают своим угнетателям оказать поддержку нашим, потому что наша победа будет их победою; наше поражение — их поражением. И в таком союзе, с такою поддержкою мы будем действительно непобедимы!

Но чтобы добиться такой гегемонии, недостаточно говорить о ней. Революционные слова здесь менее всего имеют значение. Революционная мысль и революционное дело — вот области, в которых русская социал-демократия действительно, а не по названию только должна стать первою, чтобы оказаться на высоте той исторической роли, которая ей выпадает. Мы должны выйти из узких рамок местных, приходских интересов, должны окинуть своим умственным взором весь широкий круг вопросов и задач, волнующих человечество, и всюду должны стать хозяевами. Мы должны выдвинуть своих теоретиков, своих публицистов, своих политических деятелей в лучшем смысле этого слова. Мы должны развить революционную мысль и революционное дело до последних пределов и должны объявить непримиримую борьбу всему, что подтачивает нашу революционность, внося в нее элементы дряблости, узости, пошлости. Мы должны взять в свои руки руководство борьбой всех революционных и оппозиционных слоев русского народа, потому что как можем мы мечтать о том, чтобы встать во главе всемирной революции, если мы не сумеем встать во главе русской? Война всем фальсификаторам революционной марксистской теории в области мысли и война всем фальсификаторам революционной социал-демократической борьбы в области дела — таков должен быть наш девиз!

Искра. 1902. 10 марта.