Возьми меня, моя любовь

24 Затмение

Боб пригласил меня домой позавтракать. Здесь мы встретились с Бертоли и втроем решили пойти на море посмотреть затмение.

Боб уже год живет один, но в квартире все еще чувствуется присутствие Гайи; дверца холодильника оклеена ее милыми фотками и записками типа: «Вернусь к шести», «Поставь лазанью в микроволновку», все в таком духе.

Боб был с Гайей девять лет. Теперь на розовый кухонный шкафчик прилеплен листок с надписью: «Любовь: пламени на год, а пепла на сто лет». Спрашиваю, кто автор, и Боб, осторожно поставив на стол две чашечки с кофе, отвечает.

— Это ре… реплика Барта Ланкастера из «Оцелота».

Линолеум на кухне усыпан кошачьим кормом. Чуть погодя понимаю почему: на подставке для газет спит большая полосатая кошка.

Бертоли приканчивает последнюю каплю кофе.

— Ребята, следующее затмение будет через восемьдесят лет. Бог знает, где мы будем…

— Что бы там ни было, — говорит Боб из коридора, — одной жизни не… недостаточно.

Пока мы едем на белой «Панде» Боба, эти двое трепятся о баскетболе. Первый — болельщик «Виртуса», а второй — «Фортитуды». Не дожидаясь, когда фанаты вцепятся друг другу в волосы, прошу Боба притормозить у придорожного ресторанчика, чтобы зайти в туалет.

Возвращаюсь в машину и вижу, что Бертоли уже листает порнокомиксы «Ландо», которые он прикупил — три по цене одного. Мы проезжаем Форли, и он начинает нести чушь об англичанах.

— Какой высокомерный народ. Думают, будто лучше всех, высшая раса. Чертовы пуритане! Кроме современного футбола, индустриальной революции, пары литераторов и музыкантов что они создали? Об их кухне и сказать-то нечего: картошка, овсяная каша и жареная рыба. Тьфу!

— Почему ты так настроен против англичан? — спрашиваю я.

— Убогий повод, — встревает Боб. — Некая Мэри Джейн перестала ему зво… звонить.

Развалившийся на заднем сиденье Бертоли утыкается носом в комиксы.

Мне любопытно, но я не допытываюсь.

К знойным одиннадцати мы добираемся до пляжа «Морской Занзибар» в Равенне. Боб скидывает штаны и рубашку, вгоняет стул в песок и подставляет лицо солнцу. Следую его примеру. Бертоли, вернувшись с территории бара, втихую разглядывает из-под «Райбана» мои красный бикини, делая вид, что невозмутимо читает комиксы. Под расстегнутой солдатской рубашкой цвета хаки смутно угадывается дряблая грудь, заросшая рыжими завитками волос; из лимонно-желтых боксеров торчат молочно-белые ноги.

Час спустя купальщики массовым исходом несутся к морю. Это похоже на спектакль. Все как приклеенные сидят на песке и лежаках, лица обращены к небу в ожидании великого события: затмения.

Боб дает мне обрезок кинопленки, который призван спасти глаза от солнечных лучей. Бертоли поднимает взгляд от газеты, озирается с жалким видом, пожимает плечами и бурчит: «Подумаешь, затмение».

Идиотская реплика, но я фыркаю от смеха, уткнувшись лицом в купальное полотенце.

В пять пополудни начинается «счастливый час» скидок. Бармен «Занзибара» принимается, словно безумный, смешивать алкоголь и наполнять бокалы. На площадке девушки в купальниках и причудливых нарядах бойко дергаются под звуки бразильской музыки.

Через час веселье достигает пика. Мы участвуем в пестрой шумной оргии, люди тискают, щупают и обоняют друг друга. Девушки изображают стриптиз на столах, имитируют эротические игры, обнимая железные стойки, которые подпирают тент бара. Диджей Спранга переходит от «Парана» к «Мама Африка».

В атмосфере старого доброго прошлого, возврата к миру и любви, к «Белому острову» дышится легко и хорошо на сердце; люди как есть, со спутанными волосами, в парео, замызганнее которых не случалось видеть, по-дикарски предаются музыке.

Боб волочится за смуглянкой, которая не обращает на него ни малейшего внимания; не поймав ее, переходит к другой. Бертоли, сидя на стуле на краю площадки, дремлет с сигаретой в уголке рта, и пепел сыплется ему на грудь.

— Принял пяток колы с ромом, — объясняет Боб, подходя. Он хватает свободное сиденье и добавляет:

— Отдохну-ка я. Хватит с меня, полчасика можно и от… отдохнуть.

Веснушчатый незнакомец принимается тянуть меня за руку, собираясь завести на площадку. Я гляжу на Боба с мольбой, а он хохочет:

— Это настоящий дуб, Габри, иди. — Призывно: — Иди, займись ба… балетом.

Я оказываюсь в центре танца, и ко мне, сто лет не танцевавшей, тянутся руки. Вокруг одни слабоумные улыбки, запах пота и облака травки. Все здорово и хорошо. Мы танцуем. Словно во сне чувствую, как руки ложатся на бедра, оборачиваюсь и встречаю чей-то ясный взгляд. Улыбаясь, незнакомец увлекает меня к пляжу, между верениц закрытых зонтов…