Время камней

Глава 48

Чтобы городская беднота не так сильно ощущала собственное ничтожество, отец ныне царствующего императора Камаэля велел построить Цирк — арену, где устраивались различные состязания. Вокруг неё амфитеатром располагались деревянные скамьи, только первые два ряда были сложены из камня и предназначались для вельмож.

Вход был бесплатным, а в Тальбоне проживали почти сто тысяч человек, поэтому Цирк мог вместить далеко не всех. Так что места занимали затемно, за несколько часов до начала представления. Это, конечно, не касалось вельмож, за которыми были закреплены первые ряды.

В первый день недели, амаргол, на который было назначено торжественное празднование установления мира в империи (имелось в виду подавление бунта в Лиам-Сабейской провинции), Цирк, освещенный косыми лучами восходящего солнца, выглядел особенно внушительно: трибуны, ложи и скамьи заполнила толпа, состоявшая из празднично одетых горожан всех сословий: аристократы и богачи, занимавшие первые ряды амфитеатра, щеголяли в длинных белых тогах и коротких разноцветных туниках, женщины — в платьях и головных уборах. Некоторые из них были настолько фантастическими, что в них трудно было разглядеть владелицу. Простой же люд просто достал из сундуков и кладок то, что было получше и почище. Женщины украсили себя медными и бронзовыми бусами, браслетами и серьгами. Трибуны пестрели и колыхались, как ожившее поле цветов.

Большинство аристократов уже заняли свои места, простые же горожане заполнили Цирк ещё до рассвета. Все с нетерпением ожидали появления в Золотой Ложе императора Камаэля и высших сановников. Первый советник Ормак Квай-Джестра должен был объявить начало состязаний.

Гости Тальбона, впервые попавшие на представление, с интересом рассматривали Цирк.

Посредине арены стояла каменная стена, по краям которой возвышались две стройные башни. Их украшали мраморные статуи великих воинов Урдисабана, обелиски с именами богов и посвящённые им маленькие храмы, блестевшие круглыми куполами и тонкими, как иглы, шпилями. С двух сторон виднелись две подставки на витых колоннах. На одной из них сверкали семь бронзовых грифонов, на другой — такое же количество бронзовых лошадей. Вокруг этой конструкции проходил путь колесниц, ограниченный каменным бордюром.

Солнце, приближаясь к зениту, начало припекать. Редкие облака теснились у горизонта, над ареной же небо было чистым.

Сафир и Нармин сопровождали императора Камаэля и посла Казантара, шествовавших по тёмным гулким коридорам Цирка. Процессия, состоявшая из советников и телохранителей, направлялась к Золотой Ложе.

Снаружи доносился гул голосов — словно волны накатывали на могучий утёс.

Когда процессия поднялась по широкой каменной лестнице, слуги отдёрнули тяжёлые портьеры, и яркий свет на мгновение ослепил Сафира.

Император Камаэль подошёл к перилам балкона и поднял руки, приветствуя зрителей. Трибуны взорвались восторгом и взлетевшими в воздух шляпами и шарфами.

Когда рукоплескания смолкли, Ормак бросил вниз белый платок. Как только он коснулся песка, двери конюшен распахнулись, и разноцветные колесницы вылетели на арену.

Колесничий в красном сразу же вырвался на два корпуса вперед и погнал лошадей, нещадно охаживая кнутом.

Колесницы помчались вокруг центрального сооружения арены, борясь за первенство и поднимая тучи пыли. До зрителей доносились ржание лошадей, стук колёс и звон упряжи, самих же соревнующихся иногда просто не было видно. Когда первый круг был пройден, два служителя в длинных белых одеждах важно прошествовали по песку и сняли с подставки одного грифона и одну бронзовую лошадь.

Красный колесничий продолжал лидировать и во втором, и в третьем круге. Покрытый слоем песка и пыли, со вздувшимся венами и мускулами, блестящими от пота, он летел, сжимая в руках вожжи. Зрители на трибунах стоя приветствовали его, немилосердно отбивая ладони в аплодисментах и оглашая арену громкими возгласами.

Начался последний круг. Красный колесничий улыбался. Он уверенно заложил крутой поворот, колёса взрыли песок, волной отбросив его в сторону, но обод одного зацепился за ограничивающий маршрут бордюр, раздался сухой треск, колесница подскочила и перевернулась, разлетевшись в щепки, словно была сделана из хрупких веток. Ломая себе кости, повалились запутавшиеся в упряжи кони, колесничий вылетел вперёд и грохнулся в песок, безвольно раскинув руки. Его лицо походило на кровавую маску, и клубы пыли оседали на следы крушения и распростёршееся тело.

Возница в синем, следовавший за красным, попытался уклониться от столкновения, но задел обломки, и его колесница вильнула в сторону, налетев на центральную конструкцию арены. Погонщик исчез под обломками, а лошади вырвались из упряжи и, толкая друг друга, помчались дальше. Остальным возницам удалось увернуться, но большинство из них потеряли скорость.

Под вопли зрителей колесничий в жёлтом первым пришёл к финишу и остановил коней перед императорской ложей.

На трибунах начался делёж выигрышей, горячо спорили проигравшие, расставаясь с деньгами. Бедняки, не делавшие ставок, возбуждённо обсуждали состязание. Поклонники жёлтого колесничего довольно потирали руки и насмешливо поглядывали по сторонам: сегодня удача сопутствовала их любимцу и им самим.

Сафир наблюдал за всем этим с нескрываемым интересом, приставив к глазу короткую медную зрительную трубу, какими пользовались в Урдисабане моряки. Переводя взгляд с одного лица на другое, он подмечал, кто выиграл, а кто проиграл, и время от времени улыбался.

Толстяк в дорогих красных одеждах недовольно вытирал лысину платком и поджимал губы. Это его колесничий разбился на арене и больше не сможет участвовать в гонках и приносить доход. Соседи-приятели подшучивали над ним и похлопывали по спине, а он отвечал им с плохо сдерживаемым раздражением. Сафир слегка покачал головой: он сочувствовал толстяку, ибо знал, что обучение возницы стоит дорого и требует времени. Впрочем, сам он любил охоту, быструю езду в седле, когда чувствуешь каждое движение животного, его тепло и настроение, и никогда не думал заказать и выставить свою колесницу на гонки.

Насмотревшись на реакцию зрителей, Сафир опустил подзорную трубу и, сложив, убрал карман.

— Почему ты сам не делаешь ставки? — обратился к нему император. — Тебя ведь интересуют эти состязания.

— Мне нравится наблюдать за тем, как люди реагируют на то, что происходит на арене, Ваше Величество, — отозвался Сафир с почтительным поклоном. — Но принимать участие в развлечениях толпы не для меня.

— Узнаю твоего отца, — император Камаэль покачал головой. — Он тоже не любил быть, как другие. За это я его всегда и ценил.

— Благодарю, Ваше Величество.

— Он гордился бы тобой, мой мальчик, я знаю. Твой отец был настоящим аристократом, не то, что все эти… — император презрительно махнул рукой в сторону трибун. — Ты стал достойным наследником.

— Благодарю, Ваше Величество, — повторил Сафир.

— Что ж, праздник продолжается, — император Камаэль дал знак Ормаку, и тот объявил, что начинаются выступления наездников.

К тому времени убрали обломки, тела лошадей и людей, кровь засыпали, песок разровняли, а победившего колесничего наградили бронзовым венком и сотней золотых монет — этой суммы могло хватить на несколько месяцев вполне сносного существования.

На арене появились пёстро одетые наездники, которые на полном скаку проделывали акробатические трюки под восхищённые крики трибун. Один то вставал на руки, опираясь на седло, то съезжал на бок лошади. Другой перемещался под брюхо и вылезал с другой стороны. Они получили свои награды по решению императора: смуглый всадник в сине-оранжевом трико унёс золотую цепь и горсть монет, остальным раздали кубки и драгоценную посуду. Император любезно сообщил Элу, что это ученики специальной школы, учреждённой при Цирке, которая готовит наездников для представлений.

— Ваши наставники прекрасно справляются, — похвалил Эл. — Нечасто встретишь столь же искусных наездников.

Далее следовали военные игры. Отряды воинов, одетых в лёгкие латы и кольчуги, с намалёванными на щитах вымышленными гербами, сражались, перестраивались, отступали, контратаковали, устраивали поединки, отличавшиеся большой изобретательностью.

— Как вы находите мастерство наших солдат? — спросил император Камаэль Эла.

— Оно весьма убедительно, — отозвался посол с почтительным поклоном. — Я вижу, что совершенствованию приёмов боя в вашей армии уделяется много внимания.

— Да, мы стараемся быть готовыми в любой момент отразить нападение врага.

— Это чрезвычайно мудро, Ваше Величество.

— Впрочем, на арене всё оговаривается заранее. Бои отрепетированы.

— Вот как? — посол удивлённо поднял брови.

Император кивнул.

— Этим занимаются несколько почтенных воинов, бывших легионеров. Они стараются делать так, чтобы представление было интересно смотреть.

— Понимаю.

— Но в казармах идёт настоящая муштра. Солдаты тренируются с боевым оружием, чтобы максимально приблизить упражнения к военным условиям.

— Это весьма похвально, — заметил Эл. — Ценить свою жизнь нужно учить заранее.

— Согласен с вами, — император кивнул. — Легионер, привыкший защищаться от острых мечей, не растеряется в настоящем сражении.

— Не зря армия Уридисабана считается самой грозной в Синешанне, — любезно заметил посол.

— Ну, будет вам, — улыбнулся Камаэль. Выглядел он, впрочем, польщённым. — А как тренируются воины в Казантаре?

— Почти так же, — ответил Эл. — Но мы не устраиваем показательных боёв.

— Почему?

— Должно быть, не сложилось такой традиции.

Камаэль усмехнулся.

— Наверное, императору Ламагрону не нужно завоёвывать себе популярность в народе столь примитивными и варварскими способами, — сказал он, прищурившись и внимательно глядя в лицо посла. — Его подданные и так послушны?

— Я убеждён, что и у Вашего Величества нет необходимости прибегать к подобным трюкам, — отозвался Эл. — Эти же торжества устраиваются, очевидно, с единственной целью — развлечь жителей Тальбона.

Камаэль усмехнулся и снова повернулся к арене.

— Может, и так, — сказал он негромко, а затем подал Ормаку знак завершать празднество.

Первый Советник приказал герольдам трубить окончание представления, и легионеры, быстро построившись, покинули арену. Зрители начали медленно расходиться, громко разговаривая и возбуждённо жестикулируя.

— Приглашаю вас сегодня отужинать со мной, — проговорил император, обращаясь к послу. — Заодно обсудим некоторые дела.

— С удовольствием, Ваше Величество. Если позволите, я прихвачу кое-какие документы.

— Как вам будет угодно, барон. Я пришлю за вами лорда Маграда.

— Очень хорошо, Ваше Величество.

— Оставаться здесь дольше нет смысла, — император сделал знак преторианцам, и вместе со свитой и послом Казантара покинул Золотую Ложу, отправившись во дворец.

Солнце ещё светило ярко, но тени постепенно становились длиннее и глубже, а облака, розовея, теснились над гаванью, отражаясь в спокойной воде. Горожане собирались у бассейнов и фонтанов, обсуждая результаты состязания и мастерство наездников. Одни пили вино, которое услужливо предлагали разносчики, другие предпочитали лимонад и шербет. Над столицей с криками кружились чайки, и лёгкий ветерок шевелил флаги на башнях.

Когда кортеж императора въезжал в главные ворота дворца, Сафир ощутил лёгкое головокружение и непонятную тревогу. Перед его глазами пронеслись смутные образы, почему-то напоминавшие детство, — словно обрывки снов внезапно всплыли в памяти и исчезли, не позволив себя разглядеть.

— Вам нехорошо? — осведомился посол.

— Нет-нет, — ответил Сафир, покачав головой. — Всё в порядке.

— Вы уверены?

— Да, милорд.

— Хорошо, — Эл кивнул. — В таком случае у меня к вам небольшая просьба.

— Слушаю, милорд.

— Не могли бы вы просветить меня, какие манеры приняты в Урдисабане за столом. Я заметил, что они несколько отличаются от наших, а изучить их заранее я, к сожалению, не имел возможности.

— Почту за честь оказать вам эту услугу, — Сафир слегка поклонился, ничем не выдав своего удивления тем, что посол не успел ознакомиться с обычаями страны, с которой должен был вести переговоры.

Он невольно задумался, почему не послали кого-нибудь другого, лучше знающего Урдисабан? Или барон обладал особыми дипломатическими качествами, на которые король Казантара возлагал надежды?

— Буду вам весьма признателен, — кивнул посол. — Почему бы нам не начать урок немедленно? До ужина осталось не так много времени.

— Как пожелаете, милорд.