Время увядающих лилий

Глава 8

Папская область, Палестрина, февраль 1494 года

В отличие от битвы при Реджо-Эмилии, сейчас я предпочёл находиться поближе к левому флангу, скажем так, на «резервном командном пункте», уступив основной герцогу Мантуи. Управлять всеми нитями битвы мне всё едино не получится, помешает желание командующего венецианской армией быть «первой лягушкой на болоте», а находиться рядом и не потыкать его носом в некоторые ошибочные решения… Просто не удержусь.

Почему так? Продавив основной план предстоящего сражения, я понял, что мантуец находится на грани кипения, то есть планирует в дальнейшем решать сам, считая, что и так достаточно уступил мне, имеющему под своими знамёнами войск заметно меньше, нежели он. Тот же факт, что венецианцы как бы… не совсем его личное войско, он, согласно особенностям психики, вывел за скобки. Следовательно, лучше уж временно отойду чуть в сторону, полностью сохранив за собой управление левым флангом и большей частью артиллерии. Моими же глазами и, в случае необходимости, голосом, будет Сальваторе Эспиноза, находящийся как раз при Франческо Гонзага. К тому же при нужде переместиться с левого фланга в центр — дело не столь сложное и долгое.

Странноватое было выбрано построение для битвы, откровенно то говоря. Несколько отрядов лёгкой конницы в авангарде — это нормально и понятно, особенно учитывая, что конницы было более чем достаточно. А вот по сути два больших отряда пехоты на левом и правом флангах при почти полном отсутствии пехотного центра… Мда. Дыра? Вовсе нет, ведь с небольшим смещением вглубь располагалась вся тяжелая кавалерия с добавлением лёгкой конницы, что вроде как и давало необходимую устойчивость общей конструкции. Только вот, исходя из расстановки сил, лично мне пришлось отказаться от действительно сильных батарей по центру. Конница без пехоты — это не то, что мне хотелось бы видеть, а чрезмерно рисковать своими людьми я не собирался. Венецианские же орудия были не столь продвинутые, как находящиеся у нас, Борджиа. Причина то понятна, но… Иными словами, герцог Мантуи решил сам себе создать определённые проблемы, чтобы потом героически их преодолевать. Его право… его же головная боль.

Французы же на сей раз явно хорошо подготовились. Авангард так, больше для порядка — минимальное количество конницы, явно неаполитанской, чтобы только проводить разведку и на некоторое время задержать уже наш авангард. Сдаётся мне, что маршал Луи де Ла Тремуйль не может не отслеживать ситуацию среди неаполитанцев, а следовательно вполне мог пронюхать про доставленное письмо и обещания от меня. Доверять после этого тем, кто уже отметился переходом на другую сторону и вообще не имеет сильной заинтересованности рисковать жизнью ради интересов Франции… Не тот это человек, совсем не тот. Не удивлюсь, если загонит неаполитанцев в резерв и будет применять очень осторожно

Зато за авангардом находилось мощное построение швейцарских наёмников, по флангам подпираемое и оберегаемое отрядами французской конницы. Похоже, именно на наёмников будет сделана основная ставка как на главную ударную силу, вполне способную накрутить хвосты венецианцам, да и нам доставить большие проблемы. Репутация и боевые возможности швейцарцев тут всем известны и их заслуженно опасаются. Мне ещё сильно повезло, что при Реджо-Эмилии этих бравых вояк не было!

— Сейчас начнётся, — процедил Мигель, покамест не отправившийся к конной части войск под знамёнами Борджиа, которой должен был командовать. — Я не сомневаюсь в нашей победе, Чезаре, но потери могут быть тяжёлыми.

— Знаю. Потому и хочу с самого начала забросать их бомбами и опалить огнём из аркебуз до такой степени, чтобы отогнать от нашего фланга. Пусть венецианцев пощиплют, а то герцог Мантуи раздулся от важности до такой степени, что стал напоминать павлина, распустившего свой пышный хвост.

Смех Бьянки и кривая ухмылка Корельи, который был куда более озабочен предстоящей битвой, нежели наша подруга, уже уверившаяся в благополучном исходе..

— Мы не знаем, что с неаполитанцами.

— Думаю, французы тоже этого не знают, — парировал я. — Даже если они и не воспользуются сделанным им предложением, то в любом случае король и его полководцы просто не смогут им сколь-либо доверять. А опасаться, что в любой момент часть твоего войска покинет поле боя или и вовсе перейдёт на сторону врага… Мы уже доставили им большие проблемы, Мигель.

— Посмотрим.

Это точно, лично я буду именно смотреть за происходящим, вооружившись подзорной трубой, а также готовностью отдавать приказы своим войскам и советы венецианским. Послушают или нет, это ещё вилами по воде писано, но моё дело озвучить, а там пусть герцог Мантуи сам думает.

Началось… Мигель уже удалился поближе к коннице, собранной по большей части из вассалов Святого Престола, союзных Борджиа — то есть всем этим Чибо, Фарнезе, Пикколомини и прочим — когда авангард противника решился прощупать позиции нашей армии. Слабо так прощупать, неуверенно. Хватило нескольких залпов выдвинутых в авангард конных арбалетчиков, чтобы неаполитанцы резво так развернулись и дали стрекача на зависть любому вспугнутому зайцу. И это хорошо, потому как показывало их категорическое нежелание ввязываться в серьёзный бой.

Только неаполитанцы и швейцарские наёмники — две большие разницы. Именно швейцарцы в своём плотном строю двинулись вперёд… с упором на атаку нашего правого фланга, над которым развевалось знамя Сфорца. Почему? Для убедительности, однако! В центре знамёна Венеции и герцога Мантуи. Слева — красный бык Борджиа и алый крест Ордена Храма. Ну а слева — знамя Катарины Сфорца, Львицы Романии. Сама герцогиня была там, хотя собственно её солдат там практически не наблюдалось, а те, что всё же присутствовали, по факту исполняли роль всего лишь личной охраны столь ценной лично для меня и всего рода Борджиа союзной персоны.

Заговорили наши пушки, посылая горячие и неизменно взрывающиеся приветы в сторону наёмников короля Франции. Остановить и тем более обратить швейцарскую пехоту в бегство я даже не надеялся, но вот поубавить численность и хоть немного сбить их боевой дух — это дело другое. Жаль, что задействована была лишь меньшая часть орудий. Увы и ах, но дальнобойность даже улучшенных пушек оставляла желать лучшего. Не те времена!

Столкновение. Швейцарцы врубились в строй венецианской пехоты и началось то, на что явно рассчитывали наши противники — бой, где сила противостояла силе, одни наёмники резались с другими, в то время как другая часть армий могла… А что именно могли обе стороны? Франческо Гонзага таки да исполнил своё желание добраться до обоза, послав в обходной фланговый рейд немалую часть конных арбалетчиков. Заметил, что обоз прикрывается лишь малой частью швейцарцев да неаполитанцами из резерва. Свою же тяжелую конницу герцог Мантуи пока так и держал в центре, ожидая, что будут делать французы. А те… вели себя странно.

В чём странность? Они практически полностью игнорировали левый фланг, тот, где находились наши войска. Так, крутилось некоторое число конных неаполитанцев, но и только. Большее беспокойство вызывала сконцентрированная против нашего фланга артиллерия — вся, которая только была притащена сюда французами. Мало её было, чего уж там, большая часть осталась в пределах Неаполя, усиливать защиту ключевых крепостей. Но пока французские орудия бездействовали. Слишком далеко, да и кидать те же ядра через головы своих конструкция лафетов не позволяла к моему огромному удовлетворению.

В любом случае, противостоящие нам войска демонстрировали, так сказать, угрозу, но лично меня этим сложно было обмануть. Раталли, командующий большой терцией, тоже относился к этой показухе без должного уважения. Более того, просил разрешения перейти в атаку, но… получил однозначный отказ. Я чувствовал, что маршал де Ла Тремуйль что-то задумал, вот только не мог понять, что же именно. Потому и выжидал, не решаясь двинуть вперёд пехоту или же задействовать конницы. Порой выжидание — лучшая из возможных тактик.

Франческо Гонзага так явно не считал, подкрепляя правый фланг, где де-факто командовал его дядюшка Ридульфо. А чуть позже…, произошло то, что оказалось важным.

Обоз! Посланные в обход конные арбалетчики опрокинули охранение, дорвавшись до добычи. И, само собой разумеется, это не могло остаться незамеченным всеми, кто управлял битвой с обеих сторон. Даже неаполитанцами, которые до поры держались в стороне, но тут почуяли возможность «приобщиться» к обогащению себя любимых. Это за французского короля и против получивших мрачную известность Борджиа они сражаться не хотели, а вот за набивание собственных карманов против занятых тем же самым венецианских арбалетчиков — совсем другое дело!

Свара за добычу! Именно это началось во французском тылу. Казалось бы командование должно всерьёз этим озаботиться, однако… Аккурат в тот момент, когда стало понятна серьёзность происходящего, французская кавалерия — рыцарская впереди, легкая в условном «охранении» — набирая скорость, двинулась в направлении нашего правого фланга. Не просто двинулась, а так, чтобы обойти его с краю, тем самым…

— Они бросают обоз! — выдохнул я, не в силах так сразу поверить в происходящее. И артиллерию тоже. Жертва — вот что это такое. Гонцов к Гонзаго! Всю конницу, тяжелую и лёгкую… особенно лёгкую, особенно конных арбалетчиков — удар по прорывающимся. Обоз никуда не денется!

— Это ты так думаешь, — вздохнула Бьянка, наблюдая за пришпоривающим лошадь гонцом, что должен был передать мои слова герцогу Мантуи. — Там — добыча! Богатая, какая раз в жизни может достаться.

— Проклятье! Тогда… Мигелю — удар конницей по швейцарцам. Раталли — разделить терцию на две и половиной вперёд, пока франки и пушки под шумок не утащили. Вторую часть — на правый фланг, помочь коннице Мигеля. Фон Циммеру — продвижение вперёд и перенести огонь на позиции французской артиллерии, наши пушки дальнобойнее, так можно сделать.

Приказы были отданы, оставалось только ждать. Кого? Чего? В основном реакции Франческо Гонзага. Я всё же надеялся, что стратегическое мышление возобладает над желанием поплотнее набить кошелёк.

Ага, прямо щ-щаз! Прежде, чем кавалерия Мигеля успела, помогая венецианской пехоте, ударить по швейцарцам, проклятый мантуец бросил тяжёлую венецианскую кавалерию… Вперёд, по направлению к «золотому обозу», тем самым сделав выбор в пользу сиюминутной выгоды и отбросив стратегическую перспективу.

— Чтоб ему, скотине, прямо в самое гнилое и зловонное болото с головой нырнуть, — прошипел я, выслушав ответное послание герцога Мантуи.

— Золото, Чезаре, — криво усмехнулась Бьянка. — Оно туманит голову даже тем, у кого она есть.

В ответ с моей стороны последовал совсем уж нецензурный ответ, где я сравнивал интеллектуальные способности герцога Мантуи и большой зелёной жабы, причём отнюдь не в пользу титулованной особы. Нет, а что ещё можно было сказать после того, как я услышал, что: «Пусть уходит сам король и вся его кавалерия, зато нам остаётся главное — все взятые французами в Неаполе трофеи. Особенно золото, которого там на всех хватит».

Королевская армия удирала, уподобившись ящерице, оставляющей в зубах врага собственный хвост, но сохраняющей главное. Они бы вытащили и швейцарцев, те уже начинали было выпутываться из схватки с венецианской пехотой, однако… Атака кавалерии Мигеля и максимально частые орудийные залпы их сперва как следует притормозили, а затем дотопала и терция, оторванная от Раталли, которая окончательно склонила чашу весов на нашу сторону, заставив швейцарцев сначала нарушить строй, а затем и выкинуть белый флаг. Погибать наёмники не хотели, понимая, что раз уж конница с королем, маршалом и прочими прорвалась, а их спасать особенно и не пыталась — то есть пыталась, но без особого энтузиазма — то лучше попробовать договориться.

А вот тут уже я в довольно грубой форме отшил предложение Ридольфо Гонзага поднапрячься и окончательно добить вражескую наёмную пехоту. Смысла в этом, откровенно говоря, не имелось. Швейцарцы — это тупо наёмники, им по большому счёту плевать на французские интересы. Мне же не хотелось терять своих людей, особенно если вспомнить о том, что сейчас почти пять тысяч французской конницы, не жалея коней, драпали… куда-то. Драпали успешно исключительно благодаря жадности и непредусмотрительности венецианцев, древко от алебарды им в задницу и проталкивать, пока из пасти не вылезет!

Хорошо хоть, поняв, что им вот-вот придёт полный каюк, прислуга орудий и небольшое охранение предпочло, скажем так, озаботиться собственным спасением, а вовсе не стоять насмерть, пытаясь отразить атаку терции Винченцо Раталли. Так что около трёх десятков орудий и неплохой запас пороха и ядер были вполне весомой и полезной добычей. Пусть эти орудия заметно уступали тем, которые с недавних пор отливались мастерами-оружейниками в окрестностях Рима, но они были более чем пригодны, к примеру, для установки на крепостных стенах. Про порох и говорить нечего — наши торговые агенты и без того закупали сей стратегически важный продукт даже в Испании по причине хронического дефицита. Тут с порохом вообще сложно, ведь, с учётом медленного производства столь необходимой селитры, стрелять так часто и так много, как хотелось бы… В общем, ещё и эту проблему в скором времени надо думать как решать.

Если хочешь решить какую-нибудь проблему — зачастую приходится самому прикладывать усилия. И даже не потому, что помощники «не тянут» — в моём случае это было не так — а по причине того, что у них банально нет того уровня авторитета, чтобы быстро и надёжно придавить естественные душевные порывы кое-кого из союзников. Точнее сказать, союзника самого главного, который, ко всему прочему, сейчас почти всё своё внимание переключил на разграбление «золотого обоза». Даже венецианская пехота, по необходимости остающаяся тут, опасающаяся оставить швейцарцев, то и дело посматривала в сторону, где начинали делить добычу.

А неаполитанцы… ну что там неаполитанцы? Поняв, что с прибытием к конным арбалетчикам солидного подкрепления им явно не светит поживиться, эти красавцы банально слились, предпочитая рассеяться и малыми отрядами ускользнуть обратно в неаполитанские земли. Дескать, может Борджиа слово и сдержит, но лучше уж так, не доводя до личного общения. Да и бес с ними, откровенно то говоря! Нам они хлопот в этом довольно коротком сражении не доставили, а это главное.

Швейцарцы — дело иное. Вот они, два представителя наёмников — Дитрих Хальц и Андрэ Белль. Изначально не они были самыми влиятельными, но один погиб, двое ухитрились всё ж выскользнуть, хотя бросили большую часть своих отрядов. Теперь эти двое оказались, хм, избраны для ведения переговоров. С кем? Со мной и… Катариной Сфорца, потому как оба Гонзага были всецело поглощены разделом трофеев — наверняка постараются прокинуть нас, Борджиа, по полной программе — а от менее значимых представителей венецианцев мне удалось отбояриться. Нет, смотреть со стороны несколько кондотьеров второго ряда будут, но именно что смотреть — не по чину и положению им влезать в такого рода переговоры. Ошибка с моей стороны относительно отдачи на откуп венецианцам раздела «золотого обоза»? О нет, исключительно расчёт! Если бросать волкам кость, то она должна быть мозговой, да к тому же с во-от такими махрами мяса, чтоб глодали подольше и отвлеклись от того, на что в иной ситуации обратили бы внимание. Кратковременная польза очень часто уступает той, что получается теми, кто умеет выждать. Вот и проверим… в очередной раз.

Я с любопытством смотрел на обоих представителей наёмников, пропущенных к нам, расположившимся на некотором отдалении от места, где мог состояться завершающий этап битвы при Палестрине. Тот самый, подразумевающий даже не разгром, а практически полное уничтожение швейцарцев. С потерями, с пленными, кучей раненых… Лично мне хотелось избежать лишённого смысла кровопролития, если, конечно, удастся добиться выгодных условий для себя и в то же время минимально приемлемых для наёмников.

— Надеюсь, мы не услышим глупостей вроде того, что вы уйдёте при всей захваченной вами добыче, со всем имуществом и при полном вооружении? — ухмыльнувшись, поинтересовался я у этих двух мрачных типусов. — Иначе мне придётся считать вас полными и абсолютными тупицами, не способными здраво воспринимать окружающий мир.

— Мы свободны от договора с Францией, — буркнул, не поднимая глаз, Андрэ Белль. — Мы хотим уйти и не с пустыми руками. Это нормально!

— Вы разбиты, — мурлыкнула, словно оправдывая свои прозвища, Катарина Сфорца, взирая на обоих наёмников, как на диковинных заморских зверушек. — Вы пешие, а у нас есть кавалерия и артиллерия. Соизмеряйте свои желания с тем, что вам могут дать.

— Для вас сохранить жизни и свободу — уже выигрыш в столь неудачно сложившейся игре, — подхватил я удачные, правильные слова Сфорца. — И вам… действительно не уйти. Вы видели, сколько у нас конницы.

— Большая часть грабит обоз, — буркнул Дитрих Хальц, в отличие от своего коллеги по трудному ремеслу «пса войны» не прячущий глаз, а смотрящий прямо на меня. — И я думаю, часть пехоты тоже хочет к ним присоединиться. Мы успеем уйти.

— Успеете… только недалеко. Достаточно намекнуть тем самым, которые грабят французский обоз, что у вас с собой самое ценное, такое как драгоценности и золотые монеты. Поверьте, те, кто счёл, что ему досталось меньше, чем соседу, с радостью погонится за вами. А я непременно скажу и мне поверят. К тому же не удивлюсь, если эти слова в какой-то мере правдивы.

«Всё своё ношу с собой!» Этот девиз с давних времён можно отнести к тем, кто давно и прочно привык жить войной. Итальянские кондотьеры и бойцы кондотт уж точно носили при себе немалую часть имеющихся ценностей. Сразу вспомнилось первое в этом времени и этом теле сражение, во время которого удалось прикончить неудачливого кондотьера Проди. Тот тоже таскал с собой немалую сумму в золоте и драгоценных камнях. Так чем швейцарцы то хуже?

Ничем не хуже. Это было заметно по немного изменившемуся выражению лица Хальца и закашлявшемуся Беллю. Не сильно понравились обоим мои слова, сразу чувствуется.

— Что вы можете нам предложить? Такого, чтобы солдаты не прирезали нас самих!

— Приемлемые условия, Хальц. Вы сохраняете жизнь, свободу и по мечу или там топору на человека. Зато передаёте нам доспехи и три четверти того, что у вас в кошельках и нательных поясах, в которых многие наёмники так любят хранить особо ценную добычу. А потом можете проваливать в свои родные края. Ах да, ещё передадите другим, что разумно наниматься на службу к Борджиа, а не к их врагам.

Щедрое предложение по любым меркам. Жизнь, свобода и минимум оружия для собственной безопасности уже было бы много. Только я действовал с прицелом на будущее. Сами швейцарские наемники — это не враг. Более того, потенциальный ресурс, пусть даже такой, который дорого стоит. Отмахиваться от него, не зная, что может случиться в среднесрочной перспективе… не самое мудрое решение. А подобная щедрость позволит в будущем начать разговор с лидерами тамошних наёмников с выгодных стартовых позиций. «Псы войны» — люди особенные, они хоть и те ещё сукины дети, но на память не жалуются.

Дальнейший, хм, торг был скорее порядку ради, чем с целью что-то серьёзно изменить. Оба швейцарца с того момента, как узнали наши пожелания, вели себя очень и очень вежливо… по своим критериям, конечно. По сути выторговывали они не более чем быструю и безопасную дорогу до родных краёв с минимальными неудобствами. То есть продовольствие, которое также имелось в разграбляемом сейчас обозе, и некоторое количество повозок для раненых. Можно было согласиться и сразу, но с дипломатической точки зрения только после некоторого времени и в качестве великого одолжения.

Взамен же этих самых уступок я выжал из наёмников то, что им удалось узнать о дальнейших планах французской армии. Точнее того, что от неё сейчас осталось. И планы эти были, скажем так, не самыми для нас приятными. Сиена, охваченные восстанием земли бывшей пизанской республики, затем земли Модены, Генуя и… Савойя. Именно Савойя рассматривалась, как оказалось, королём и его маршалом как место, где к войску должны были присоединиться отряды под знаменем Жильбера де Бурбон-Монпансье. А что потом? Ожидание подкреплений из Франции с целью либо пробиваться обратно в Неаполь, но с куда более серьёзными силами и уже без каких-либо иллюзий по поводу возможности договориться, либо… Удержание того, что можно удержать и вынужденная пауза для наращивания сил. Плюс ко всему, Карл VIII совсем перестал верить Лодовико Сфорца, не в последнюю очередь из-за того, что его племянница Катарина явно и открыто перешла на сторону его врагов, то есть нашу.

Выслушивая это, Львица Романии не выглядела слишком уж довольной, но и посыпать голову пеплом тоже не собиралась. Так, приняла во внимание как неотъемлемую часть бытия. Затем… началось частичное разоружение и практически полное обезжиривание господ наёмников. Как говорится, мыши плакали, кололись, но продолжали жрать кактус! А куда деваться бедным «псам войны»? Альтернатива то — стать либо совсем бедными и пленными, или просто мёртвыми, а мертвецам золото с серебром и каменьями и вовсе ни к чему. Вот и предъявляли один за другим к досмотру себя родимых, ворча, ругаясь, но не делая никаких резких движений и не совершая глупых поступков.

Мда… И ещё раз это же самое слово! Награбились господа нехило так, причём при себе, как я и ожидал, у них было лишь самое ценное, а именно те самые золото в монетах и ювелирка. Даже та четверть, которая оставалась им «на бедность» с данным понятием не сочеталась от слова «совсем». Не пустыми до родных мест вернутся, хотя и не настолько с прибытком, как рассчитывали совсем недавно. Надо было бы не три четверти с них снять, а больше, однако… Слово не таракан — убежало, так уже не прихлопнешь!

Что до доспехов швейцарцев и немалой части их оружия — в этом был немалый смысл, причём отнюдь не в плане материальной выгоды. Огромное снижение боеспособности наёмников, ведь без брони и лишь с одним клинком/топором воевать гораздо сложнее. Они это знали, я это знал… Интересно, поймут ли сие Гонзага или же придётся растолковывать? А ещё придётся возиться с выпроваживанием сей огромной кучи незваных гостей, но выпроваживанием относительно вежливым. И кому поручать? Венецианцы с этим точно заморачиваться не станут. Дёргать своих? Опасно, они должны быть в полной боевой готовности. Остаются лишь относительно верные вассалы Святого престола, которым такое вполне по силам, да и неожиданностей от них ожидать не приходится. Слишком они впечатлились последними успехами Борджиа, а потому не рискнут чудить.

Только нутром чую, что основные хлопоты предстоят чуть позже, при разговоре с герцогом Мантуи… Вот не чувствую я в нём и его войсках желания преследовать заметно уменьшившуюся в числе армию французского короля и всё тут! Меж тем шансы то есть, причём немалые. Если посадить часть пехоты на коней, да к тому же быстро голубиной почтой оповестить через Рим и другие места, где можно наскрести резервы, после чего попробовать если и не разгромить французскую конницу, то поубавить её число. А предварительно жёстко так надавить на Сиену, чтобы Пандольфо Петруччи и члены сената даже не мыслили пропускать через свои земли французов из опасения получить войну с Римом, Флоренцией и Венецией одновременно. Вот тогда и впрямь можно прищемить хвост Карлу Валуа так, что если и доберётся до безопасных мест, то совсем уж потрёпанным и ощипанным. Однако…

— Чезаре!

— А? — вскинулся я, когда почувствовал на плече чью-то руку, но тут же опознал. Бьянка. Мда, что называется «ушёл в себя, вернусь нескоро». Усталость, однако, перенапряжение. Отдохнуть надо, вот только когда… точно не сейчас. — Извини, задумался о делах наших сложных и многочисленных.

— Франческо Гонзага приглашает тебя и Катарину Сфорца отпраздновать великую победу над считавшимися почти непобедимыми французами, — говоря это, подруга заметно кривилась по вполне понятной причине. — Венецианцы не желают воевать больше того, что им необходимо. Это было понятно из слов и видно по лицам.

— Я уже догадался! Изгнать французов из Неаполя, оторвать кусок от Милана — это они со всем удовольствием. Зато ослаблять Францию сверх необходимого, тем самым усиливая нас… О, на это ни дож, ни его советы-сенаты никогда не пойдут. Понимаю их устремления, только вот сочувствовать не собираюсь.

— Тогда что мы будем делать?

— Сперва проясним позицию республики по Сиене, а то терзают меня отнюдь не смутные сомнения. Затем посмотрим, удастся ли использовать венецианцев хотя бы для того, чтобы выковыривать из крепостей Неаполя засевшие там французские гарнизоны.

Бьянка малость призадумалась, а потом произнесла лишь одно слово.

— Милан?

— Пусть сперва сами с ним возятся, ослабляют армию герцогства. Мавр явно не будет просто сидеть и смотреть, как северную часть его владений атакует не самый слабый противник. А мы своё взять успеем!

— Есть ещё Катарина Сфорца.

— Которая заберёт то, что останется от некогда большого и сильного герцогства. Ты же умная, ты понимаешь, что нам нужен более слабый и зависимый от Борджиа Милан. Вообще же ничего ещё не кончилось. Есть Неаполь с засевшими там французами. Восставшие города бывшей Пизанской республики и разъярённый Пьеро Медичи, пытающийся подавить бунты, но не имеющий для этого достаточно сил, пока немалую часть войск вынужден держать свободной из опасения перед миланцами и французами де Бурбон-Монпансье. Сами французы, наконец.

— Но у них будут свои проблемы. Большие!

— Я очень на это надеюсь, Бьянка. Если с Бретанью всё получится так, как задумано, у Карла Валуа появится столь сильная головная боль, что ему ещё долгое время будет не до нас. А пока… проведаем, пожалуй, герцога Мантуи. От разговора с ним всё равно никуда не деться, так что не стоит излишне затягивать.

Чтоб. Этой. Сволочи. Провалиться. Спустя пару часов эти четыре слова полностью характеризовали моё отношение как к Венецианской республике, так и к Франческо Гонзаго, который сейчас олицетворял собой это сильное, богатое, но чрезмерно паскудное государство. Что случилось, раз это вызвало у меня столь сильную эмоциональную реакцию? Герцог Мантуи, явно не по собственной инициативе, а по полученным понятно откуда приказам, раскрыл карты, изложив позицию республики касаемо дальнейшего хода войны. Но сначала… О, сначала он начал «за здравие», распинаясь в своих словах по поводу храбрости союзных войск и огромной добычи, которую удалось взять.

Так и было. Захваченный обоз дорогого стоил. Несмотря на то, что собственно золотых монет и ювелирки там по понятным причинам не было — этот особо ценный и компактный груз легко в седельных сумках держать или и вовсе в нательных поясах по примеру наёмников — оставшееся тоже являлось очень и очень дорогим. Золотые и серебряные изделия, ткани, выдержанные вина, пряности, произведения искусства, прочие пусть довольно габаритные, но ценные трофеи. Французы знали толк в грабежах, а потому составляющие обоз повозки были нагружены концентратом всего ценного, что только можно было выжать из королевства Неаполь. Плюс то, чем с нами «поделились» швейцарские наёмники, да и чисто боевые трофеи — оружие, доспехи, лошади и артиллерия — они тоже дорогого стоили.

Две трети обоза, а также изъятых у швейцарцев ценностей, как и было уговорено, отходили «венецианцам». Оставшаяся треть — это уже нам, то есть Борджиа. Что же касается артиллерии — ей я с венецианским войском делиться даже не собирался по понятной причине. И так их увлечённость грабежом привела к тому, что из вроде бы почти выстроенной ловушки выскользнуло куда больше врагов, чем можно было рассчитывать. Компенсация за жадность, если совсем честно выражаться. Самое интересное, что оба Гонзага даже пикнуть не пытались, явно не считая таким уж для себя важным чисто военные трофеем. А зря! В условиях стремительно меняющихся военных реалий для защиты любой крепости нужно будет иметь не малое количество орудий. Про штурм крепостей и для усиления армии во время обычных сражений я и вовсе упоминать не собираюсь, ибо совсем очевидно.

Даже по предварительным прикидкам добыча была огромна. Доставшейся на долю нашей части армии трети хватало… на многие требующие финансирования проекты. Особенно связанные с развитием новых технологий, которые сперва будут пожирать средства, но спустя некоторое время дадут огромную отдачу. А таковых проектов у меня… хватало. Про венецианцев я молчу — эти наверняка пустят свою часть, оставшуюся после выплат наёмникам, на развитие торговли, которая занимала их мысли более всего прочего. Тут уж каждому своё, как говорили древние.

Зато потом, после приятного вступления, Франческо Гонзага перешёл к иной теме, которая и вызвала у меня целую бурю эмоций, пусть и практически не проявившихся на лице. В отличие от «ближнего круга», особенно Мигеля и Бьянки, как более горячих по природе своей.

Начать с того, что Гонзага прямо заявил, что полученные им от дожа Венеции Агостино Барбариго приказы предусматривали исключительно вытеснение французских войск из Неаполя, Папской области и… Милана, поскольку к последнему с некоторых пор республика имела самый прямой интерес. Модена же с Луккой, не говоря уже про Савойю, Монферрат и Асти — о них пусть беспокоятся Борджиа… если сочтут нужным. И уж тем более он не собирается отправлять свои войска на земли республики Сиена, правитель которой Пандольфо Петруччи и раньше состоял в добрых отношениях с Венецией, а с недавних пор и вовсе заключил тесный торговый союз. О военном не было упомянуто, но зная повадки венецианцев, превыше прочего ставящих именно торговлю, можно было о многом догадываться.

Отдельного внимания заслуживало то, что о Флоренции и краем не было упомянуто. Дескать, а где это такое, что это такое вообще? Я не я и попа не моя! И вообще, с проблемами Пьеро Медичи пусть сам Медичи и разбирается. Зато как только будет решена проблема с откусыванием части миланских земель в пользу Венеции — войска республики готовы будут мало-мало помочь с выковыриванием французских гарнизонов из неаполитанских крепостей. Ну, если к этому времени испанцы или мы. Борджиа, сами с этой мелкой занозой не сумеем разобраться.

Венецианская верхушка решила даже не половить рыбку в мутной воде, а снять пенку с дерьма! Делали они это явно умело, с фантазией, с большим для себя прибытком. Получить большой куш с «золотого обоза», затем наверняка содрать немалые преференции с правителя Сиены и иных представителей тамошней элиты за защиту от «злобных Борджиа». Хитро, расчётливо… выгодно. Заодно венецианцы рассчитывали сохранить баланс сил, при котором и Франция не получала большого преимущества, но в то же время и мы не получали максимума, на который теоретически могли бы рассчитывать.

К сожалению, излишняя хитрость перерастает в хитрожопость — а это совершенно разные понятия. Ведь именно хитрожопость частенько выходит боком тем, кто на неё рассчитывает. Особенно если попавшие под неё обладают не только мстительностью, но и хорошей памятью, а также знанием слабых мест проявившего неожиданное коварство союзника.

Стоп! А что если венецианцы решили забросить удочку ещё в одну гниловатую ёмкость в надежде и там поживиться в меру сил и возможностей? Будучи с давних пор лишённым иллюзий относительно природы человеческой, я вежливо и с доброжелательной — конечно же, совершенно фальшивой — улыбкой, поинтересовался у герцога Мантуи:

— Может мне получиться убедить вас, Франческо, выделить часть своих войск для помощи бунтовщикам, доставляющим неприятности герцогу Флорентийскому? Там и известный всей Италии Савонарола появился, а он, как всем известно, давно уже при дворе короля Карла Валуа скрывался, а и в Неаполь его не просто так притащили.

— ВОССТАВШИЕ за восстановление своей республики жители Ливорно, Пизы и других городов уже получили поддержку Сиенской республики, — совсем уж елейно улыбнулся в ответ герцог. — Венеция с пониманием относится к желанию пизанцев получить то, что они имели раньше. Что же до Савонаролы…

— Да, что с Савонаролой?

Слова Бьянки, которая сюда таки да проскользнула, настолько сочились ядом и злостью, что аж жуть. Взгляд Мигеля де Корельи тоже ни разу не напоминал о такой чуши как кротость и смирение. Даже Катарина Сфорца кривилась в столь специфической улыбке, что знающие Тигрицу хоть немного сразу понимали, какие мысли сейчас бродят у неё в голове… Какие? Разные, но неизменно связанные с виселицами, обезглавливанием, четвертованием и прочими «воспитательными мерами» в отношении бунтовщиков и особенно республиканцев. Сфорца, скажем так, ни разу не симпатизировала отсутствию монархической власти, видя в республиканстве отчётливую угрозу.

— Святому Престолу нужно говорить об этом с Пизанской республикой.

— Которой не существует.

— Существование которой поддержит Венеция, — показал клыки герцог, находящийся де-факто на службе у венецианского дожа со всеми своими потрохами. — Мы надеемся на понимание между всеми нашими союзниками.

— Надежда — это хорошо. Я услышал позицию дожа и тех, кто помогает ему править республикой.

Игра словами, игра интонациями… Гонзага по сути передал послание, что Венеция будет стоять на страже как Сиены, так и пытающейся отколоться от Флоренции Пизы. И Савонарола венецианцев, скажем так, не особенно пугает, пока не лезет в их торговые дела. А ещё то, что если Пьеро Медичи не справляется собственными силами с бунтовщиками, то так тому и быть, а посторонним, то есть нам, Борджиа, в это дело лучше не лезть во избежание конфликта уже с самой Венецианской республикой.

Явно и чётко выраженная позиция! Самое печальное в этом было моё понимание, что, к огромному сожалению, пока ничего с венецианской наглостью сделать не получится. Сила республики позволяла её правителям чувствовать себя хозяевами положения не только на своей территории, но и брать под своё покровительство тех, кто готов был выразить своё желание стать де-факто вассалом. Мантуя, теперь вот Сиена и, если срастётся, Пиза. Дож, а наверняка не только он, но и немалая часть членов разных республиканских советов почувствовали удачный для себя расклад и стремились закрепить выход на новые рубежи.

Успокоив Мигеля и особенно Бьянку несколькими оговоренными примерно в расчёте на такой случай нейтральными для прочих словами, я продолжил «вежливую беседу», вроде как приняв услышанное как данность. Не исключено, что сам герцог Мантуи показными моими эмоциями и обманулся — сам по себе он был не шибко большим специалистом в чтении душ человеческих. А если и нет — невелика беда. Всё равно тот же Агостино Барбариго должен понимать, что Борджиа очень не любят таких вот фокусов. Понимает, а значит просчитал самые естественные варианты наших ответных действий, среди которых и возможный конфликт, чуть позже или заметно позже.

Ничего, всё ещё только начинается. Просто временный союзник оказался совсем уж ситуативным, а значит углублять союз категорически не рекомендуется. Но и рвать с Венецией нет резона, ведь против той же Османской империи венецианцы будут очень даже в тему, да и излишне сильные трепыхания Франции этим торгашам не по нраву. Зато всё, что касается доминирования в пределах итальянских земель — тут они не то что не союзны, а враждебны, что сейчас и продемонстрировали. Понимают, собаки хитромудрые, что любое действительно сильное государство на территории «сапога» рано или поздно, но сожрёт и их республику. Вот и предпринимают меры противодействия.

Заканчивать надо эту говорильню. А что дальше? Конечно же, убедиться, что остатки французской армии направляются именно по намеченному королём маршруту, а параллельно окончательно разобраться с внутренними врагами. Орсини, Колонна, прочие… С учётом «сиенской карты» это может оказаться куда сложнее. Неаполитанские же дела… Оставить часть отрядов, чтобы пресечь попытки прорыва малых и средних групп французов. Маловероятно, что таковые последуют, но всё же. И взаимодействие с испанскими войсками, которые неспешно, но уверенно продвигаются, выбивая малочисленные французские гарнизоны на юге королевства. По любому всем нам будет чем заняться. Только не здесь, совсем не здесь, близ этой паршивой Палестрины. Ведь все дороги, как известно, ведут в Рим.

Генуя (территория, подвластная Миланскому герцогству), февраль 1494 года

Порой в тот самый момент, когда надеешься на улучшение, всё становится ещё хуже, причём совершенно неожиданно. Беда приходит оттуда, откуда её не ждали… Вот и в Генуе — этой временной остановке, где Карл VIII надеялся перевести дух, собраться с силами и принять, наконец, решение касаемо дальнейших действий, его ожидали совсем уж нехорошие новости.

— Как это могло случиться? Как?! — бушевал король, мечась из угла в угол. — Амбуаз, этот укреплённый замок, с гвардейцами, артиллерией, крепкими стенами… И туда врываются наёмники, похищают королеву Франции и дофина, после чего просто уходят. Не забыв ещё и украсть то, что можно унести с собой!

— Н-не знаю, В-ваше Величество, — с трудом выдавил из себя шевалье д’Орб, доставивший это известие. Один из нескольких, просто именно ему, отправленному в Геную, «посчастливилось» передать королю сие препечальное известие. — Мне неизвестны подробности.

— Вон! — и даже не дождавшись, пока не верящий, что так легко отделался, шевалье выскочил из помещения, Карл VIII обратился уже к маршалу, не снижая, впрочем, громкости своего крика. — Может быть вы скажете мне, что там вообще творится? Луи, вы же читали это… письмо. И что скажете своему королю?!

— Что Жильбер де Бурбон Монпансье скоро подойдёт сюда с теми отрядами, которые у него ещё остались, — печально вздохнул де Ла Тремуйль. — И что итальянская кампания проиграна, нам не вернуться в Неаполь, когда в самой Франции разгорается мятеж в Бретани. Тот мятеж, к которому приложили руку те самые Борджиа. Это их повадки, Ваше Величество, они уже испробовали свои силы во Флоренции, а теперь добрались и до вашей супруги. Простите, но она вряд ли смирилась с тем, что её Бретань теперь часть Франции. И из письма следует, что королева сделала всё, чтобы эти наёмники преуспели. Сама она не могла их нанять. И бывший… теперь снова действующий командующий войсками Бретани Жак де Риё тоже не такой человек. Он бы не смог, не хватило бы мастерства, умений.

— Маршал прав, — кривясь от боли в не успевшей зажить ране от пропахавшей бок пули из аркебузы, процедил д’Обиньи. — Для начала, война нами проиграна. И если удастся закрепиться хотя бы в Савойе, Монферрате с Асти и, если особенно повезёт, сохранить в Милане и Генуе власть Лодовико Сфорца… Тогда Господь окажется на нашей стороне.

Когда слова о проигранной итальянской кампании говорит склонный к осторожности маршал — это одно. Но если к нему присоединяется и командир королевской гвардии, обычно мало склонный к такого рода высказываниям… Тут и куда менее умный человек, чем Карл VIII Валуа призадумался бы.

Вот король и впал в тяжёлые размышления, прекратив бег по комнате и пытаясь окончательно разобраться со сложившейся к этому дню ситуацией. Начать следовало с того, что в сражении при Палестрине, помимо обоза с большей частью неапольской добычи, была потеряна набранная пехота из швейцарцев-наёмников, а также артиллерия, точнее те орудия, которые не пошли на укрепление обороны неаполитанских крепостей.

Зато немногим меньше пяти тысяч конницы, основу французской армии и её самую боеспособную часть удалось сохранить. А сохранив, ещё и провести до Сиенской республики, попав в которую, король рассчитывал не только на короткий отдых, но и на укрепление договорённостей с её правителем и сенатом.

Получилось ли? Увы, только частично. Представители Пандольфо Петруччи вежливо улыбаясь, снабдили провиантом, кормом для лошадей и пожелали счастливого пути, но не более того. Дали понять, что с недавних пор Сиена является союзником Венеции, а с Францией они готовы разговаривать, торговать, но и только. Естественно, до тех пор, пока из Венеции не донесутся иные советы. А ещё намекнули, что восстанавливающаяся Пизанская республика — без Пизы, которую войскам герцога Флорентийского удалось вернуть под свою власть, с временной столицей в Ливорно — усиленная как раз отрядами «наёмников» из Сиены скажет королю Франции примерно то же самое.

Оправдались опасения Луи де Ла Тремуйля касаемо фра Джироламо Савонаролы, который действовал только в собственных интересах, легко и непринуждённо забывая данные лично им обещания. Именно «говорящий с Господом» проповедник стал главной фигурой восстания и сейчас продолжал подминать под себя уже не только Ливорно, но и находящееся вне городских стен. Потому то остатки французской армии и постарались проскочить эти земли, особо на них не задерживаясь. Мало ли что придёт в голову столь непредсказуемому человеку! Карлу VIII было особенно обидно, что плодами, которые взращивались для него, воспользовалась… Венеция. И что-либо изменить уже не представлялось возможным.

Ему хотелось бы, чтоб проблемы на этом закончились, но и этого утешения не наблюдалось. Пользуясь тем, что герцог Миланский должен был немалую часть войск держать ближе к Флоренции и Папской области, венецианцы ударили по всем крепостям, которые находились севернее столицы герцогства, то есть Варезе, Комо, Лечче и прочим, не столь уж хорошо защищённым, с немногочисленными гарнизонами и не самыми крепкими и высокими стенами. Нагло, демонстративно, но вместе с тем показывая, что желают оторвать от герцогства его северную часть, не более того. Мавру же оставалось разрываться от желания бросить войска на север и опасениями, что едва он сделает это, к югу успеет подойти другая часть венецианской армии, куда более многочисленная и под командованием одного из командиров, одержавших победу при Палестрине, герцога Мантуи. А там могут и войска Борджиа подтянуться, что окажется для власти Лодовико Сфорца приговором. Против объединённых сил Венеции и Рима он мало что мог бы сделать.

Зато Мавр сделал другое — начал одолевать Жильбера де Бурдон-Монпансье просьбами о помощи, частыми и настойчивыми. И тот вроде бы был готов оказать помощь, но чуть позже, когда убедится, что не придётся собирать все имеющиеся силы и спешить на помощь своему королю.

Спешить же придётся — теперь это было понятно всем. И на помощь не самому Карлу Валуа, сумевшему, пусть и с большими потерями, но вырваться из «Неапольской ловушки», а во Францию, чтобы как можно быстрее подавить мятеж и главное — вернуть наследника короны, похищенного собственной матерью. Это сейчас было важнее всего прочего!

— Вы уверены, что это именно Борджиа, Луи? — вышел, наконец, из раздумий король. — Бретань — это не их интерес, им не должно быть дела до этого далёкого от Италии герцогства.

— Они ослабляют Ваше Величество, ударяя в уязвимые места. Борджиа — я уверен, что это они — будут поддерживать Бретань деньгами, припасами посредством своих испанских союзников, наёмниками тоже. Вам нужно спешить в Париж!

— Вы правы, маршал, — недовольно вымолвил Карл VIII, подходя к креслу и даже не садясь, а падая в него, словно разом лишившись сил. — Бретань сейчас главное, а потому вся гвардия и большая часть рыцарской конницы отправится со мной. Вы же останетесь здесь, иначе потеряем всё, а не только Неаполь.

— Я не уверен, что мы сможем удержать и Милан, Ваше Величество, — мягко, но настойчиво, с чувством полной уверенности в своих словах произнёс де Ла Тремуйль. — Борджиа, особенно Чезаре, считают Лодовико Сфорца своим врагом и даже… предателем. Он позвал вас на итальянские земли, а значит это не должно остаться без наказания. Венеция с севера, а потом Борджиа двинутся на Парму, а захватив её, на Милан. Похоже, они уступили Венеции Сиену, а значит говорились о разделе всего итальянского пирога.

— Борджиа захотят всё!

Маршал лишь развёл руками, демонстрируя, что это да, но…

— Потом Борджиа могут сцепиться с республикой. Но не сразу. Они умны и не станут бросаться сразу на всех, кто вызвал их недовольство. Сперва додавят Орсини и Колонна, затем Милан… или наоборот, я не знаю. Поэтому я и осмеливаюсь посоветовать Вашему Величеству сосредоточиться на удержании того, что удержать возможно.

— Милан ценен!

— Очень, — охотно согласился маршал. — И нам лучше поддерживать Мавра… насколько сможем. Пока он будет удерживать хотя бы часть своих владений, мы будем иметь возможность сделать его ещё больше зависимым от Франции.

— А не боитесь, что он снова сменит сторону? Его не зря прозвали Мавром.

— Нет, мой король. Борджиа его не примут, скорее уж Чезаре с доброй улыбкой подсыплет ему один из своих ядов, которые не обнаружить и не опознать. Вот это опасно, нужно убедить герцога, что любые переговоры с Борджиа — его смерть. Я думаю, что уже подготовлен кто-то на замену герцогу. Кто-то, имеющий пусть не бесспорные, но права на трон Милана.

— Сын Джан-Галеаццо?

Де Ла Тремуйль скептически хмыкнул в ответ на предположение д’Обиньи. Талантливому полководцу и большому мастеру в тайных делах не верилось, что Борджиа сделают ставку на эту даже не фигуру, скорее простую пешку в большой политике.

— Это было бы слишком просто и предсказуемо для таких интриганов как Родриго Борджиа и его сын.

— Катарина Сфорца! — прорычал Карл Валуа, сжимая руки в кулаки от бессильной злобы. — Такое возможно, Луи?

— Этот тамплиер… мог, — немного подумав, согласился маршал. — Он любит удивлять своих врагов и даже друзей. Тогда, Ваше Величество, остаётся последнее… Наши друзья в Папской области, которых скоро окончательно раздавят. Мы не сможем помочь им там. Не в ближайшее время.

Добавить было нечего. Все трое понимали, что если Борджиа и не осмелятся вот прямо сейчас проделать с Орсини и Колонна то, что уже сделали с Бентивольо, делла Ровере, а теперь ещё и с Бальони, то всё равно оба самых богатых и влиятельных рода Папской области лишатся немалой части земель и особенно крепостей

— Используйте Джулиано делла Ровере, маршал, я оставляю его здесь, вам. Ему некуда деваться, он теперь предан как собака, больше ему не на кого надеяться. Только на Францию.

Карл VIII знал, что именно де Ла Тремуйль лучше прочих способен использовать одного из злейших врагов Борджиа. Оттого и оставлял ему это оружие. Самого же его ждала Франция, потрясённая случившимся в Амбуазе. И дело было даже не в бегстве королевы, а в том, что ей удалось увезти с собой законного наследника французской короны. Вот это было действительно опасно!