Папская область, Рим, март 1494 года
Непривычное ощущение, с какой стороны ни посмотри! Ещё с начала своей карьеры наёмного убийцы я привык быть рядом с местом приложения усилий. Ладно, пусть не совсем рядом, но и не на слишком далёком расстоянии. Даже после того, как волею не то богов, не то демонов, не то каких-то иных высших сил меня забросило сюда, в тело юного Чезаре Борджиа, я по сути не изменял сложившейся традиции. Старался находиться ближе к боям, врагам, союзникам… не изменяя привычкам до совсем недавнего времени. А потом вдруг р-раз и пришла пора осознать и принять изменившуюся действительность. Как раз после битвы при Палестрине, которая стала ключевой в сражении за Италию.
Что произошло? Осознание, что положение не просто одного из кардиналов и сына понтифика, но ещё и великого магистра Ордена Храма сделало меня политической фигурой слишком большого масштаба. Того самого, при котором зачастую необходимо находиться в центре создаваемой властной пирамиды, а не носиться из одной проблемной точки в другую, пытаясь то тушить пожары на дружественной земле, то разжигать оные под седалищами врагов. Слишком многие дела нужно было решать, при этом находясь на одном месте, известном как союзникам, так и не очень. Рим же — лучший покамест выбор, очень много нитей сходились в древнем сердце италийских земель.
А дела закручивались те ещё! Начать с того, что французы, точнее сказать немалая, пусть и не большая их часть из числа сумевших унести ноги из-под Палестрины, передохнув лишь самую малость в городе под названием Генуя, рванула дальше, во Францию. Причина у них была более чем веская — восставшая Бретань, в столице которой крепко окопалась герцогиня Анна Бретонская, к тому же прихватившая с собой сына, дофина Франции. И не одна, а с оставшимися верными Бретани вассалами, усиленная отрядами наёмников, артиллерией, да к тому же ключевые крепости герцогства были теперь снабжены припасами на до-олгое время. Да и блокаду французам установить будет сложно, учитывая тот факт, что испанские корабли готовы доставить хоть припасы, хоть новых наёмников. Дескать, соединённые короны Кастилии и Арагона уважают стремление герцогини Бретонской к независимости от Франции, а вот стремления французской короны «слишком много кушать» так совсем наоборот. И вообще Франция с Испанией немного того, в смысле воюют, к тому же одержанными победами французы никак не могут похвастаться.
Положение же самого Карла Валуа стоило охарактеризовать как чрезвычайно печальное. Он то рассчитывал на нечто похожее на ту, прежнюю войну с Бретанью, когда ни один из так называемых союзников толком не мог или не хотел помочь. Сейчас же армия была сильно ослаблена как потерями, так и необходимостью немалую часть сил держать на «итальянском фронте», да и соседи оживились. Серьёзно так оживились, все без исключения. Про испанцев и говорить не стоило — они на полном серьёзе вели войну, пусть и перенесли «центр тяжести» поближе к Неаполю. Так было и удобнее и выгоднее. Англичане начали раскачивать Гиень, к тому же город-порт Кале, весьма, к слову сказать, укреплённый оставался на ними, а это, что ни говори, удобный плацдарм. Пока что Гиень не полыхнула, но учитывая сохранившиеся симпатии к Англии и заметную нелюбовь к Парижу… Французские власти были вынуждены держать в Гиени усиленные гарнизоны и быть готовыми к чему угодно, от множества малых мятежей до полноценного английского вторжения, поддержанного изнутри.
Ну и Максимилиан, владыка Священной Римской империи, имевший даже не к Франции, а к Карлу VIII личные счёты. Он не забыл того унижения, которое вынужден был испытать, разрывая пусть политический, но законный и по обоюдному согласию брак с Анной Бретонской. Теперь же, видя, что Франция терпит поражения в Италии, а Бретань снова объявила о независимости, император аккуратно и осторожно стал подтягивать верные войска поближе к границам. Мало ли как всё обернется… От лёгкой добычи ещё ни один из его предков не отказывался, да и сам Максимилиан был отнюдь не против поживиться за чужой счёт.
Неаполь же… Нет, а что Неаполь? С юга неспешно, но уверенно двигались испанские войска под предводительством прославившегося в сражениях с маврами Гранады Гонсало Фернандеса де Кордовы, которого лично Фердинанд Арагонский поставил командовать выделенными для войны войсками. Ну а на восточной границе королевства пока было относительно тихо и спокойно. Причина? У наших войск имелись и иные дела, также связанные с противостоянием Франции и ее союзникам, поэтому пришлось ограничиться усиленными гарнизонами приграничных крепостей и многочисленными конными патрулями во избежание попыток прорыва французов.
Подводя итоги, стоило сказать одно — Карл VIII вынужден был вести армию на Бретань, но при этом оглядываться во все стороны, опасаясь возникновения новых проблем в довесок к уже имеющимся, которые и без того заставляли хребет Франции жалобно потрескивать.
Я же был вынужден сидеть во внутреннем дворике замка Святого Ангела, окружённый кучей бумаг, карт, собственными черновыми набросками, касающимися тактики и стратегии… и тихо звереть. Сильно завидую Бьянке, которую Лукреция утащила за пределы городских стен на конную прогулку. Да, в сопровождении нехилого количества охраны, но ведь можно почти целый день отдыхать, наслаждаться солнечной погодой и самое главное — отвлечься от разного рода хлопот-забот.
Почему меня не было там же, с ними? Сам себя чуть ли не раз в полчаса об этом спрашиваю, хотя ответ очевиден, пусть даже печален. Требовалось корпение над бумагами и присутствовала возможность, что в любой момент появится очередной важный гость, которого не стоило мурыжить в ожидании приёма. Причины могли быть разные, но суть от этого не менялась. Вот отсюда и вынужденное затворничество с бумагами, нарушаемое лишь появлением помощников, то приносящих новую информацию, то уносивших очередной подписанный документ с приложенной печатью Ордена Храма.
Скрип открывающейся двери и уже стандартный рык в ту сторону от раздражённого меня:
— Может сначала стрелять, а потом спрашивать, кого черти принесли? Думаю, после пары трупов быстро правилам при…
— Не научатся, Чезаре. Твои приближённые как были кондотьерами или их солдатами, так и ими и останутся. Поумнеть могут и уже делают это, но поменяться не в их силах.
— Отец… Рад, что у меня появилась возможность отвлечься, — искренне улыбнулся я, реально радуясь даже тому, что сейчас Родриго Борджиа будет выносить мой мозг на какую-то тему. Вероятность того, что он просто так зашёл, сына и наследника проведать, я даже не рассматривал. Он и сам сейчас разрывался на десяток маленьких понтификов от свалившихся из-за последних событий дел. — Проходи, располагайся. Если на кресле бумаги — можно прямо на пол, потом их секретари подберут.
— А не твои… служаночки?
— Не они, — покачал я головой. — Красотки хоть и согревают постель, и вообще приятны во всех отношениях, но нечего им своими милыми глазками смотреть на то, о чём посторонние в принципе знать не должны.
— Понимаю твоё беспокойство. Хотя война идёт успешно для нас, но многие желают ухватить свой кусок с чужого стола. И потому съезжаются сюда, в Рим.
— Вечный город опять становится местом, куда ведёт множество дорог, отец. Вчера был посланник английского короля, за день до этого посол императора Максимилиана… это только из самых значимых. Оба хотят, не участвуя в войне с Францией, получить от неё выгоду.
Родриго Борджиа, последовав совету, смёл с кресла брошенные мной туда бумаги, и уселся, устраиваясь поудобнее. Правда перед этим бросил внимательный взгляд на то, что сейчас лежало на моём столе. Особенно на карту итальянских земель с многочисленными пометками на ней. Умному и тем паче осведомлённому человеку они много о чём говорили.
— Готовишься к тому, как именно будем делить большой и вкусный итальянский пирог, сын? — по доброму усмехаясь, поинтересовался глава рода Борджиа. — Это правильно, ведь скоро в наш хранимый Господом город съедутся многие. Союзники, пытавшиеся остаться в стороне, бывшие враги, склонившиеся перед нашей силой.
— И не склонившиеся тоже…
— И они тоже. Я даже начинаю подумывать о том, не открыть ли тебе одну из склянок с теми… составами, которые создаются в одной из твоих лабораторий.
— Кого травить то? — саркастически хмыкнул я. — Д’Эсте, которые приползут просить, чтобы им вернули захваченную французами Модену? Много чести, к тому же их лучше использовать, а не убивать. Орсини? Так у них из действительно значимых крепостей на землях Папской области останется лишь Браччано, Роккаджовине, Сабина и ещё с пяток. Пусть до земли поклонятся сто двадцать раз уже за то, что легко отделались после такой явной измены сюзерену.
— Ты предложил им отдать крепости, но оставил большую часть доходных земель. И вернул кардинала Джованни Батиста Орсини, ограничившись «духовным внушением».
— От этого внушения Орсини чуть было свои алые одеяния не осквернил… Зато рассказал многое из того, что нам пригодится. Более того, сам написал и подписал, чтобы не отпереться потом.
Да уж, было такое! Порой демонстрация пыток влияет на человека лишь немногим слабее собственно пыток. В случае же кардинала Орсини особая пикантность была в том, что заплечных дел мастера, работающие на нас, Борджиа, рвали не абы кого, а одного из доминиканских монахов-инквизиторов, замеченного в шашнях в королём Франции и Савонаролой. Наглядное такое свидетельство того, что Чезаре Борджиа плевать на принадлежность к церкви, что сей факт никоим разом не рассматривается как смягчающее обстоятельство.
Джованни Батиста Орсини рассказал пусть и не всё — подобная публика рассказывает ВСЁ только после долгих недель и когда уже совсем нет иного выхода — но вполне достаточно для полного вскрытия механизма заговора против Борджиа. Орсини, Колонна, Вителли, Маттеи — кардинал говорил обо всех причастных, но особенно бодро и радостно топил давних друзей-соперников, то есть Колонна, выторговывая целостность собственной шкуры.
После таких признаний, сунутых под нос представителям мятежных родов Папской области… Тем оставалось лишь кланяться, каяться и торговаться по поводу размера компенсации. Понимали, собаки хитромудрые, что не в силах сейчас противостоять нам силовыми методами. Попробовали, рассчитывая на французскую помощь, но с треском проиграли эту партию. А затем удалось сыграть всё на том же — на их жадности. Отдать некоторые крепости, причём более половины, но сохранить земли с виноградниками, аббатствами и прочим? Это показалось семейству Орсини приемлемой платой за по сути провалившееся с треском восстание против своего сюзерена.
— Жаль, что Колонна оказались гораздо хитрее!
Родриго Борджиа в ответ на это лишь махнул рукой. Дескать, их время тоже придёт, просто чуть позже. Согласен, признаю, но всё равно немного обидно. В чём там вообще было дело? Просто главные представители сей семейки остались как бы в стороне, выдвинув на передний план младших сыновей или вовсе бастардов. Единственное исключение — кардинал Джованни Колонна, но он смылся в Сиену и носа казать с земель республики не собирался.
Искупительная жертва — вот как это называется. Колонна просто отказались от «недостойных членов рода», выразили огромное сожаление, а вдобавок закрыли глаза как на прибранную к нашим рукам Палестрину, так и на ещё парочку владений с неплохими крепостями, сильнее прочих связанных с беглым кардиналом. И затаились, как мышь под метлой, предпочтя выжидать и понимая, что с формальной точки зрения их не в чем обвинить. Все всё понимали, но… Вот тут моя репутация играла против моих же интересов, Колонна просто не за что было прижучить, а действовать, как говорили в моём родном времени, по беспределу, я не хотел. Лучше выждать. Ведь Колонна так или иначе, но непременно во что-нибудь вляпаются. Иначе они просто не могут, натура у них такая… зело специфическая.
— Господь наш и так покарал неразумных врагов Святого Престола, — надев на пару мгновений маску благостности, изрёк понтифик, после чего вновь стал самим собой. — Но говоря про твои… снадобья, я подразумевал то, что в Риме появится и Пандольфо Петруччи, правитель Сиены. Быть может если он умрёт не здесь, а у себя во дворце, через какое-то время, случившееся не так сильно скажется на нашем гостеприимстве?
— Не та цель, отец! Не будет его, при следующем правителе больше власти перейдёт к сенату и только. Вот если бы сюда приехал Савонарола или хотя бы Джулиано делла Ровере… О, эти двое действительно зажились! То самое восстание, которое могло и не удаться без поддержки Савонаролы и монахов-доминиканцев, оно доставило нам много неприятностей. А поэтому… Савонароле пора умереть, только вот насчёт обличья смерти надо как следует поразмыслить. Жаль, что с доминиканцами так просто не получится. Хотя…
— Разве с Савонаролой будет просто? — заинтересовался Родриго Борджиа. — Говори, Чезаре, если у тебя действительно появилась мысль, как добраться до этого еретика.
— Мысли то есть, но придётся поработать. И немного подождать. Лучше всего будет аккуратно подвести к Савонароле кого-то из доминиканцев из числа тех, кого этот «глас господень» успел сильно, очень сильно разозлить, но так, чтобы это осталось незамеченным. Найди мне такого человека, отец, а уж я позабочусь о том, чтобы Савонарола взял и помер. Наиболее выгодным для нас образом и в нужное время. Заметь, тому человеку не придётся жертвовать собой, хотя риск будет велик. Ты понимаешь?
— Я всегда понимаю тебя. Чезаре, — безбожно польстил себя Родриго Борджиа. Хотя… если учитывать его понимание настоящего Чезаре Борджиа, то да, согласен. Сейчас же ситуация переменилась, пусть он сам этого никогда не узнает. — Отдам приказ и тебе найдут такого человека. А я потом посижу втайне и послушаю, как ты будешь его уговаривать, — и тут же «отец» переключился на другую тему. — Орсини, Колонна, Петруччи — это враги, хотя двое первых будут просить, а третий коварно улыбаться, чувствуя за своей спиной поддержку Венеции. Но будут как союзники, так и желающие ими стать. У каждого найдутся свои слова и просьбы. Что будем делать с ними?
— Я бы хотел услышать твой совет, отец. Ты очень вовремя пришёл… сам собирался идти к тебе с просьбой помочь.
Никакой лести. Ладно, самая малость оной, не буду притворяться. Только в таких сложных и заковыристых делах очень вредно принимать решения как одному, так и советуясь с одним-двумя доверенными лицами. Из доверенных же и одновременно понимающих сейчас в Риме присутствовали лишь Бьянка, Хуан Борджиа Льянсоль де Романи и… Родриго Борджиа. С первой поговорить уже успел, а второй пока не попался из-за крайней загруженности делами нас обоих. Третий же вот он, тут как тут, а к тому же явно преисполнен энтузиазма. Самое оно!
— Хорошо, я скажу, что, по моему убеждению, нужно сделать, — довольно потёр руки глава семьи Борджиа. — Сюда прибывают Эрколе д’Эсте со своим сыном и наследником Альфонсо, Пьеро Флорентийский, князь Пьомбино Якопо Аппиани, а ещё ты сам настоял на том, чтобы Катарина Сфорца временно покинула наши войска, сражающиеся в Милане, и вернулась сюда.
— Это не все наши союзники…
— Но все просители, Чезаре! Я намеренно не упомянул испанцев, о них будет отдельный и очень важный разговор.
— Хорошо, остановимся пока на просителях. Хотя Катарина Сфорца скорее наше орудие, при помощи которого мы окончательно сокрушим Милан как опасного противника.
— О да, сперва она сокрушит, а потом… Но это будет потом, ты прав, — сделал успокаивающий жест Родриго Борджиа, явно не желая сейчас ввязываться в спор. — Князь Пьомбино! Ему очень, очень плохо сейчас, он боится, что его маленькое княжество, стиснутое между Сиеной и взбунтовавшимися землями бывшей Пизанской республики, падёт жертвой либо аппетитов Пандольфо Петруччи, либо безумного еретика Савонаролы. Он сильно связан с Неаполем, этот бедняга Якопо. Раньше он был зависим от королей Неаполя, но теперь ему не на кого опереться, некого просить там о помощи. Просить Венецию опасно, слишком маленькое и слабое княжество, чтобы дож и другие разговаривали с ним. Им легче отдать его на растерзание Сиене. Мы — его единственная надежда сохранить власть.
А потому он готов на всё, чтобы её не лишиться. Понимаю и всячески поддерживаю такое стремление князя, нам оно только на руку.
— Ему обязательно надо помочь. Напоказ! И в будущем пригодится, ведь Сиена, не говоря уж о змеином гнезде Савонаролы, должна быть…
— Разрушена как Карфаген?
— Нет уж, — усмехнулся я. — Богатые земли, порты и крепости нам самим пригодятся. Просто Сиена должна исчезнуть. Совсем. А земли бывшей и, увы, нынешней республики — вернуться туда, где им и место, то есть во Флоренцию.
— Тогда я начинаю говорить о нашем давнем друге и союзнике, герцоге Флорентийском. Он озлоблен из-за потери части своих земель, хотя и не показывает этого, понимая, что иначе мог потерять всё. И ты прав, сын, ему надо что-то дать. Ты предлагаешь Лукку и ещё что-то, я же считаю, что хватит и одной Лукки с обещаниями скоро вернуть находящееся под властью бунтовщиков.
Разумная такая, естественная жмотистость человека, способного мыслить государственно. Но в этом то и состоит пусть даже не ошибка, а неполное понимание выгоды для нас.
— Медичи должны быть не просто понимать необходимость, но быть очень довольными союзом с нами. Они — это не только Флоренция, но и банки. То, в чём мы, Борджиа, понимаем не так чтобы хорошо. Нужно учиться, перенимать знания, а ради этого на первых порах можно и поделиться. В меру, конечно. Отец, мы и так подомнём под себя немалую часть Неаполя и не только. Поэтому пусть Пьеро поглотит Лукку, жители которой после французского нашествия и «весёлых грабежей» воспримут Медичи как своих освободителей. А чтобы совсем его порадовать, дадим герцогу… Пьомбино, склонив Якопо Аппиани к пониманию необходимости стать вассалом Флоренции, при этом сохраняя немалую часть власти над своими землями. И ещё один выгодный штрих имеется.
— Если Савонарола, что вероятно, или Петруччи, что вероятно гораздо меньше, бросится на Пьомбино, даже венецианский дож будет вынужден смолчать, когда мы ответим ударом на удар. Это возможно, поскольку монах не слушает никого, только то, что считает голосом Господа, разговаривающего с ним и только с ним.
Борджиа и понимание многоходовых интриг — это практически нераздельно за некоторыми печальными исключениями. Впрочем, исключения давно нет не то что в Риме, в Италии.
Видя, что понтифик малость притомился, я брякнул взятым со стола серебряным колокольчиком нужное число раз, вызывая одну из служанок. Как и всегда, появилась быстро. Ага, Франческа! Как всегда очаровательная, одетая так, чтобы многое было видно и вообще её чуток пышная фигурка представала в самом лучшем свете.
— Синьор Чезаре…
— Вино, засахаренные апельсины, миндаль. Шевели ножками, очаровательная.
И не только ножками. Вот что у Франчески не отнять, так это покачивание бёдрами и умение вздыхать так глубоко, что ткань на груди натягивалась ну очень завлекательным манером. Что она сейчас и демонстрировала. Хороша!
Родриго Борджиа тоже, хм, оценил красоту одной из служанок, внимательно провожая взглядом фигуристую красотку. Более того, в очередной раз заметил, что я умею подбирать прислугу, приятную во всех отношениях и не доставляющую хлопот. Хотя уже после того как Франческа, принеся заказанное, вышла за дверь, добавил такое, от чего я чуть было фруктом не подавился.
— Служанки, куртизанки, просто любящие плотские радости римлянки — это нормально, Чезаре, я тебя понимаю. Но теперь, когда ты перевернул всё с ног на голову и ушёл в сторону с пути, изначально тебе выбранного, не уходя с него…
— О чём ты, отец?
— Великий магистр Ордена Храма свободен от тех церковных обетов, которые есть у меня. А положение семьи должно укрепляться! Помолвка твоего брата Джоффре и приближающаяся свадьба только первый шаг.
Мать. Твою. Так. И в той жизни держался подальше от официальных отношений, и в этой специально даже малейшего повода не давал, ограничиваясь ни к чему не обязывающими забавами. И тут здрасьте, приплыли! Судя по вдохновлённому такому лицу Родриго Борджиа, он явно стоит большие такие планы на мою персону, раз понял, что из «церковной петли» я по сути выскочил, ухитрившись, правда, сохранить и все преимущества кардинала.
— Может сначала разговор о гостях дорогих и не очень закончим? — попытался я соскочить с не сильно приятной темы.
— Закончим. А потом продолжим, — улыбнулся понимающий попытку увильнуть глава рода Борджиа. — Д’Эсте, которые хотят вернуть Модену. Эрколе д’Эсте будет напоминать о том, что не присоединился к войскам Карла VIII, что дал нам возможность использовтаь крепости Модены, выведя оттуда свои войска.
— А еще предупредив французов о своей нейтральности, — брезгливо поморщился я. — Желая остаться в стороне, он по существу отдал Модену на разграбление, а теперь хочет выставить это как геройский и мудрый поступок.
— Это чувства. Чезаре. Нам не нужно, чтобы д’Эсте бросились за помощью к Венеции. Мантуя, Сиена, земли бывшей Пизанской республики, отрываемые от Милана северные куски. Этого и так очень много, Венеция становится чрезмерно сильной.
Венеция! Государство, в основе которого лежит торговля и получаемая с этого прибыль. Республика со всеми сомнительными прелестями, к тому же отягощённая олигархами, которым так и не суждено было стать аристократами по примеру Медичи. У последних хватило ума и силы духа понять отличие денег и власти, а у этих… Только вот менее опасной Венеция от этого не становится, тут «отец» прав.
— Но и возвращать д’Эсте Модену просто так — неправильно. Сочтут за слабость и в будущем это создаст нам большие проблемы.
— Ты великий магистр тамплиеров, Чезаре, а они всегда имели резиденции в самых разных местах. Несколько крепостей в Модене, пара или даже единственная в Ферраре — этого должно хватить для напоминания и Эрколе и Альфонсо о том, что рука Борджиа рядом с их горлом. И мы получим возможность держать в кулаке эту пронырливую семью. Лилившись крепостей, переданных твоим тамплиерам, д’Эсте оставят себе деньги, но потеряют часть власти.
— Как Орсини…
— Да, Чезаре. Уже проверенный нами ход.
Мда, действительно круто. Есть ещё чему поучиться у этого интригана и циника со стажем в несколько десятков лет. Остаётся только герцога Феррары и Модены в этом убедить, да помягче, не обостряя отношений. Хотя… Можно разыграть как укрепление обороноспособности подвластных д’Эсте герцогств. Их армия, скажем так, себя никак не проявила. А вот в силе французского войска они явно убедиться успели, равно как и в тех убытках, которые принесло его появление в той самой Модене.
Нравится! Вот теперь точно и нравится, и перспективы успешного разрешения ситуации имеются. Особенно если посмотреть на ту самую карту, где я отмечал успехи наших войск, действующих против миланцев и того немногого, что осталось от французской силы.
Милан. Северная часть герцогства уже была под контролем венецианцев. Не той части их армии, что командовал герцог Мантуи, а другой, изначально не задействованной против Карла Валуа и его союзников. С юга же, почти без сопротивления протопав через земли Модены, из замков которой отступили французские гарнизоны Жильбера де Бурбон-Монпансье — понимали, что артиллерия разнесёт в хлам не рассчитанное на такое стены — по Парме ударили союзные пока что войска Борджиа и Франческо Гонзага.
Парма — богатый город, а её жители хотели сохранить не только жизни, но икомфортное бытие. Вот и получилось, что после первых же ядер, ударивших в камень крепостных стен, засевшие внутри захотели поговорить. И договорились… до выхода гарнизона при оружии, но с оставлением в городе как казны, так и всего действительно ценного. Сама же Парма, равно как и ещё несколько миланских городов, отныне была покорна Борджиа. Именно наши гарнизоны располагались там всерьёз и надолго. Та самая оплата, на которую согласилась Катарина Сфорца, заключая договор. Парма и окрестные земли по условной лини, проведенной строго на запад, аккурат до генуэзских владений. Пусть они тоже были подвластны Лодовико Сфорца, но о них отдельный разговор. Зато всё то, что находилось севернее — это уже лично её земли, которые мы обещали закрепить за ней и её потомками.
Миланцы — не сам Лодовико и накрепко повязанные с ним приближённые, а именно большая часть сеньоров средней руки — не хотела ввязываться в сложную и сулящую большие потери войну. Они и поддержали то Мавра исключительно потому, что считали, что его правление позволит поддерживать привычную им благополучную, можно даже сказать богатую жизнь. А тут сперва вторжение французов, которые хоть земли герцогства и не грабили, но всё равно вызывали опасения, затем участие вассалов Мавра в войне. Той самой, первое сражение которой показало, как сильно способны настучать по дурным головам отряды под знамёнами Борджиа. И вот теперь вторжение не просто отрядов Борджиа, но и при полной поддержке ещё более сильной венецианской армии, да и со стороны Флоренции кое-что накапало. Символически, зато показательно и с прицелом на то, что против такой союзной связки Милану никак не выстоять.
Надежды на Францию? Слухи о творящемся в Бретани в мешке удержать не удалось. Более того, мы специально позаботились о том, чтобы Анна Бретонская как можно скорее уведомила все монаршие дворы Европы о том, что она восстанавливает свою законную власть над Бретанью и объявляет Карла VIII Валуа узурпатором, а свой брак с ним ничтожным, не имеющим законной силы из-за того, что она уже была к тому моменту замужем. Да и Александр VI, он же Родриго Борджиа, радостно подтвердил сей факт, попутно печально вздыхая об ошибке своего предшественника, у которого «страх перед королём Франции оказался сильнее любви к законам божеским и человеческим».
При таких раскладах «добрые миланцы» пусть и без особой радости, но стремились поскорее сдаться на выгодных условиях. А они, условия то есть, были действительно выгодными, хотя те же венецианцы шипели, плевались и исходили на гуано из-за всего этого. Ничего, переживут, и так нахапались, потроша «золотой обоз»!
Смена одного Сфорца на другую — вот, собственно, и всё. Ну разве что городская казна выгребалась, да церкви приближали к житию скромному и аскетичному. Обычная такая компенсация за прикладываемые усилия. Никаких грабежей, беспорядков, просто «смена караула», то есть гарнизонов. Наблюдая это, понимая, что рассчитывать на собственные войска почти нереально, а французов слишком мало — Лодовико Сфорца засобирался не отстаивать столицу герцогства, а напротив, покинуть её, рассчитывая отсидеться в подвластной ему Генуе. Там ведь расположились и войска де Ла Тремуйля, который по приказу своего короля стал командующим того, что осталось от заметно убавившейся числом с момента появления в Италии французской армии.
Вот его то хорошо было бы перехватить! Или по крайней мере поубавить число остающихся верными вассалов. Именно эта задача стояла перед Раталли и Мигелем Корелья. Справятся ли? Гарантий тут не было и быть не могло. У беглеца далеко не одна дорога, а в уме и хитрости Мавру и враги не отказывали.
Примерно это я и сказал Родриго Борджиа, когда перевёл разговор на собирающуюся временно прибыть в Рим без малого времени герцогиню Милана Катарину Сфорца. И получил в ответ почти совпадающие и с моим и с Бьянки мнением слова:
— Маршал де Ла Тремуйль, сам или по приказу Карла Валуа, решил укрепиться по границам Милана. Савойя, Монферрат… Генуя. Это и Салуццо с Асти — вот то, что непременно хотят удержать за собой французы. А у нас, Чезаре, нет достаточных сил, чтобы выставить их оттуда. Не при необходимости держать гарнизоны в Милане, помогая Катарине Сфорца, и сделав правящих в этих государствах монархов вассалами короны Франции.
— Ты забыл про Неаполь. Полагаться только на испанцев Гонсало Фернандеса де Кордовы мне как-то совсем не хочется! А то откусят от королевства больше, чем мы договаривались.
— Теперь пора поговорить о нашем главном союзнике, — как-то уж особенно радостно улыбнулся Родриго Борджиа, после чего осушил кубок до дна и аж зажмурился от удовольствия. Вряд ли от собственно вина, оно ничем не могло удивить старого, опытного сибарита. — Испания довольна!
Не открыл Америку, честно скажу. Естественно, что Испания, что правящая ей королевская чета не могли оказаться недовольными при уже сложившемся то раскладе. Большие проблемы у Франции, которая потеряла немалый кусок армии, большие деньги, потраченные на организацию «итальянской авантюры», а также вложившая немало в умиротворение соседей для развязывания себе рук на этом направлении получила… А что получила Франция? Смуту в Бретани? Союз против себя сразу нескольких государств? Сомнительные приобретения в виде тех же Савойи с Монферратом, правители которых пока подчиняются, но исключительно из страха? Неоднозначные такие выгоды, право слово.
Испании же это очень даже на руку, не говоря о том, что они уже отхватили себе часть Неаполитанского королевства и наверняка захотят отгрызть ещё что-нибудь. Отсутствием аппетита ни Изабелла, ни Фердинанд сроду не страдали. Просто женская половина умнее, хитрее, проницательнее муженька.
— И что Изабелла хочет от нас, отец? — недовольно поинтересовался я. — Будет пытаться пересматривать условия предварительного договора или сыграет потоньше?
— Королева желает посетить Рим и помолиться в сердце истинной веры.
— Она набожна, но умна и расчётлива. И если решилась покинуть Испанию даже на короткое время — это неспроста.
— Прочитай письмо, Чезаре, которое только сегодня было мне доставлено сошедшим с корабля посланником. Оно многое тебе скажет.
Чтение — полезная штука, особенно если делать это внимательно, вникая не только в бросающееся в глаза, но и в скрытый смысл адресованных кому-либо строк. Сейчас же они были начертаны явно с расчётом на то, что их прочитает не только Родриго Борджиа, но и я.
Да чтоб мне сквозь землю провалиться! Сперва я не поверил своим глазам, потому перечитал главный фрагмент послания, затем ещё раз, ещё… Только после этого убедился, что у меня и глюков нет, и само письмо не является особо изощрённой шуткой. Посмотрел на ухмыляющегося понтифика, явно понимающего моё состояние, и снова вернулся к тексту, теперь уже пытаясь без лишних эмоций разложить послание на отдельные составляющие. Нет, всё равно смысл не менялся!
— Изабелла Кастильская желает не просто помолиться в «сердце веры Христовой», но и показать великий город своей дочери Хуане. А заодно «дать ей возможность узнать тех, кто способен как одолеть оспу, «бич божий», так и повергнуть на поле боя французское войско, угрожающее многим странам и добивающееся некогда великих побед». Зная склонность испанцев и не только использовать в подобных посланиях эзопов язык, можно сделать вполне определённый, но очень удивляющий меня вывод. Или я слишком много возился с бумагами и от этого голова не в состоянии правильно мыслить?
— С твоим разумом всё в порядке, Чезаре, хотя письмо от этого не становится менее неожиданным. Изабелла Кастильская предлагает союз Борджиа и Трастамара. Не через побочную линию, что случится, когда твой брат Джоффре станет мужем Санчи Трастамара, а посредством своей дочери, третьей по старшинству и третьей же в линии наследования корон Кастилии и Арагона.
— Причина подобного? — утрамбовав эмоции поглубже и поплотнее, я пытался мыслить, исходя исключительно из логики. — Ты понтифик, я добился кое-чего в делах военных. Но пока мы ещё не сделали те несколько шагов, которые остались до материально зримого воплощения власти нашего рода. До той короны, которая… ты сам понимаешь.
— Значит Изабелла уже увидела её блеск и решила опередить других, менее догадливых. Карта лежит прямо перед тобой, Чезаре, посмотри на неё!
— Уже смотрю. И что я должен увидеть?
— Все владения делла Ровере, Болонью и Перуджу. Окрестности Рима, Остию и прочее. Большую часть земель, ранее принадлежавших Орсини, несколько графств, уступленных нам, Борджиа, родом Колонна. Крепости, которые мы получим от д’Эсте. Отторгнутую от Милана Парму с тем, что рядом. Тот кусок Неаполя, который нам достанется и о чём знает Изабелла Кастильская. Сложи вместе все эти земли, крепости, города, порты… Добавь положение главы тамплиеров, после чего получишь то самое королевство с отсутствующей пока короной. Изучив же тебя… нас, — тут же поправился Родриго Борджиа, — она могла понять, что Борджиа не останавливаются на половине пути, желая получить всё. Получить всю Италию!
— И она хочет получит возможность этим… управлять.
— Или использовать в своих интересах как-то иначе, — пожал плечами старый интриган. — Это шанс, который дважды не предоставляется, сын. Ты и сам не простишь себе, отказавшись от такого предложения.
— Разве я похож на глупца, отец?
Доволен Родриго Борджиа, аки паук! Я его понимаю, равно как и тот факт, что и отказаться от поступившего предложения невозможно, и в то же время могу посадить себе на шею нехилую головную боль неизвестной интенсивности. Дело в том, что Хуана Трастамара, дочь Изабеллы Католички, больше была известна историкам как Хуана Безумная. Хотя сколько там действительно безумия, сколько вымысла, а сколько чисто психологических травм сначала от хамства любимого мужа, затем его смерти, а потом от завертевшейся вокруг неё грызни за власть… Тут лично я бы утверждать не рискнул.
В любом случае, придётся, не откладывая дело в долгий ящик. Составлять ответное письмо — не в одно рыло. А вместе с куда более опытным в таких делах Родриго Борджиа — и отправлять обратно. Потом же ждать визита коронованной особы и её отпрыска. Кстати, сколько ей там сейчас лет натикало? Точно, пятнадцатый пошёл. Понятно, по сути подросток с весьма неустойчивой психикой, если я ничего не путаю. Мда, та ещё задачка предстоит!
Балеарское море, апрель 1494 года
Испанскими военными кораблями Балеарское море не удивить! Другое дело, когда не столь малое их количество целенаправленно движется в сторону итальянских земель, при этом не имея враждебных намерений, в сугубо мирных целях. А на сей раз так оно и было. Полтора десятка больших галер три обычных каракки и одна, зовущаяся «Идальго», под знаменем Изабеллы Кастильской. Разного рода морские разбойники, лишь увидев столь немалый отряд, спешили убраться, пытаясь выжать хоть ещё немного скорости из парусов, хлеща плётками прикованных к вёслам рабов… И молились своему Аллаху, осознав, что их не собираются преследовать.
Сама же Изабелла Кастильская, по приказу которой на палубе установили пару удобных и в должной степени подобающих для семьи Трастамара кресел, сейчас восседала в одном из них, смотря на колыхающиеся за бортом волны, на бескрайнюю водную гладь, небо… Мысли текли своим чередом, в то время как руки занимались привычным и расслабляющим делом — вышивкой, к которой она пристрастилась ещё в очень давние годы, когда даже не рассчитывала стать не просто королевой, а известной чуть ли не во всём мире грозой врагов Испании.
Её ждал Рим — тот самый древний город, успевший побывать и центром некогда великой империи, и столицей сменившего империю варварского королевства, и пережить совсем уж тяжёлые времена. А потом вновь подняться на недостижимую высоту, но уже несколько в ином облике — сердца христианства. Правда был ещё Рим Восточный, он же Константинополь, но после сначала заката, а потом и полного, окончательного крушения Византии, Рим снова остался единственным. Остался и теперь там вызревало что-то новое и это новое она, королева, сумела вовремя заметить. Теперь оставалось лишь использовать во благо Испании.
Многим приближённым и даже собственному мужу Изабеллы казалось, что даже если появилась необходимость заключения брака Хуаны с Чезаре Борджиа, то можно было обойтись и браком по доверенности, когда вместо невесты сначала в Рим прибудет какая-то важная персона. И уж точно не было никакой необходимости самой Изабелле отправляться в Рим вместе с дочерью. Однако королева Кастилии была заметно умнее своих советников, своего мужа и вообще очень многих людей в Испании. Иначе бы просто не смогла достичь занимаемого сейчас положения. Она умела не просто смотреть на мир, но и видеть суть происходящего.
А с того самого дня, как она впервые поделилась своими намерениями с мужем, ситуация в Италии изменилась довольно сильно, но исключительно подтверждая её предчувствия. Король Франции был разбит при попытке вырваться из Неаполя. На сей раз уже ничего нельзя было переложить на чужие плечи, Карл VIII сам встал во главе армии, потерпевшей поражение. Пусть в Неаполе и других городах королевства крепко сидели французские гарнизоны — их падение было лишь вопросом времени. Да и восьмитысячная армия Гонсальво де Кордовы успешно продвигалась от города к городу. Ему мешало почти полное отсутствие приемлемых дорог в южной части королевства, но Изабелла, равно как и её муж, была уверена, что такое препятствие точно не остановит закалённого в боях полководца и привыкших к невзгодам испанских солдат.
Восстание, поднятое Анной Бретонской, организованное Борджиа, тоже искренне порадовало Изабеллу Трастамара. Поэтому в порты Бретани безостановочно шли корабли с разными необходимыми для войны грузами, равно как и с наёмниками, которым щедро платили… из римского кошелька. Борджиа явно не жалели того золота, которое отбирали у своих врагов, не копя его, а почти сразу выстилая золотые тропы, ведущие их к мало кому понятным целям.
Королева понимала. И спешила объяснить их мужу, который не отличался глубоким пониманием сложных многоходовых планов. Она показывала ему на карте то, чем Борджиа уже завладели, что собирались получить в ближайшее время, а на что нацеливались в более отдалённом будущем. Собираемая по кусочкам мозаика очень хорошо складывалась даже не в герцогство, пусть трижды великое, а полноценное королевство, мало чем уступающее тому же Арагону. Борджиа не хватало только короны, но было очевидно, что она может быть создана ювелирами в любой миг, как только будет отдан приказ. А уж сомневаться в том, что отец охотно возложит эту самую корону на голову родного сына, не приходилось. Более того, передаст все те владения, которые только удастся отщипнуть от Святого Престола как такового. Раньше этому могли бы воспротивиться знатные семьи, но где они теперь? Изгнаны как делла Ровере и Бентивольо, добровольно признали главенство Борджиа как Пикколомини и Чибо или же были усмирены, как Колонна и особенно Орсини.
— Фернандо…
— Да, Ваше Величество, — склонился в поклоне один из её секретарей, Фернандо де Вега, находившийся рядом на случай, если понадобится… что угодно.
— Пригласи инфанту.
Вновь поклон и верная тень — одна из многих, сопровождающих достигшую величия при жизни королеву Кастилии — удалилась выполнять поручение.
Хуана… дочь. Изабелла не была в восторге из-за необходимости выдавать замуж уже вторую из своих дочерей, тем самым обрекая себя и её на разлуку. Учитывая то, что ранее дети сопровождали её почти всюду из-за нежелания матери расставаться с ними на долгое время — это было особенно печально. Правда старшая, Изабелла, вернулась к ней после смерти мужа, но… лишь тенью себя прежней. В том не было вины ни Изабеллы, ни её мужа Афонсу, просто так уж сложилось. На всё воля Господня!
Подумав об этом, королева почему то вспомнила… слухи о Борджиа. О младшем Борджиа, которого не то что в особой набожности, а вообще в сколь-либо заметной вере сложно было заподозрить. В этом он выделялся даже в сравнении со своим отцом, ныне Папой Александром VI, которого многие до сих пор называли по примеру Савонаролы «антихристом на Святом Престоле». После сперва победы над оспой, а затем военных побед громкие крики в основе своей свелись к злобным шепоткам по углам, но ненависть от этого никуда не исчезала. И источалась она не знатью, даже не цеховыми мастерами и тем более не военными… Проистекала она от доминиканцев, иных монашеских орденов, а через них распространялась по кварталам городской и сельской бедноты, ведь именно они легче других попадали под влияние.
Странный, до конца не понятный ей человек! Вместе с тем Изабелла осознавала другое — если не привязать семейство Борджиа и особенно Чезаре покрепче к ним, Трастамара, то королевой ещё не созданного королевства станет другая женщина. Большой вопрос даже в том, будет ли она дружественно настроена к Испании. И уж тем более не стоило надеяться, что эта самая королева сумеет стать первой нитью, которая в итоге опутает коконом из шёлковой паутины и накрепко привяжет Борджиа к интересам Испании. Зато Хуана, пусть и не до конца понимая своё истинное предназначение, сможет это осуществить.
А вот и она… Изабелла с искренней любовью смотрела на худенькую, стройную девушку, по которой было видно, что пройдёт ещё год-другой и она станет настоящей красавицей. Такой, какой она, её мать, никогда не была. Королева умела здраво смотреть на мир и даже на саму себя, оценивая как достоинства, так и недостатки. У неё имелся ум, прозорливость, умение использовать любую возможность для достижения цели. У дочери этого не наблюдалось, зато имелась красота, пусть и несколько отрешённая от мира. Править ей было не дано, но вот сделать Хуану королевой было в силах Изабеллы. И не только Хуану, откровенно то говоря.
— Ты выглядишь лучше, чем вчера, девочка моя, — улыбнулась Изабелла, повелевающим жестом отослав секретаря прочь, на почтительное расстояние. — Похоже, море уже не так беспокоит тебя.
— Ещё беспокоит, — поёжилась инфанта, вспомнив вчерашние мучения от качки, усилившейся из-за поднявшегося к вечеру ветра. — Я не смогу ни полюбить море, ни привыкнуть к нему.
— Это и не обязательно. Просто море — самый быстрый и безопасный сейчас путь… Война… — ударившая в борт волна чуток сильнее обычного качнула корабль и побледневшая инфанта предпочла сесть в свободное кресло. Изабелла же, не заостряя внимания на нелюбви дочери к морю, перевела разговор на иную тему. — Тебе ведь понравился портрет Чезаре Борджиа?
Ещё недавно побледневшая от небольшой, но всё же качки инфанта заалела. Довольно строгое воспитание относительно девичьей скромности, принятое в роде Трастамара, давало о себе знать. Но именно оно показало Изабелле, а точнее подтвердило, что слова, сказанные Хуаной ещё тогда, до отплытия, не были лукавством, стремлением оправдать ожидания родителей. Борджиа ей действительно понравился. Внешностью и тем, что успел совершить. Что же касаемо остального, то тут многое зависело от первого впечатления при встрече с… женихом. Естественно, инфанта понимала, для чего она отправляется в Рим вместе с матерью. От неё это и не скрывали, напротив, подробно объяснили необходимость для Испании именно этого брака.
— Он… красивый, — потупив глаза, вымолвила Хуана. — И о нём многое говорят. Что он не только выкупил пленных христиан из османской неволи, обменяв их свободу на жизнь одного магометанина, но и хочет помочь своему отцу собрать воинов для нового Крестового похода. Как рыцарь из баллад…
Рыцарь! Изабелла Кастильская заменила усмешку на добрую улыбку, что ей удалось совершенно естественным образом. Она привыкла изображать… разное. Что до сказанного дочерью, то в этих словах не было ничего удивительного и неизвестного ей. Слава частенько бежит впереди человека, особенно если он сам этому помогает. Чезаре Борджиа создавал свой образ так, как скульптор ваяет творение из куска мрамора, придирчиво осматривая получившееся и внося необходимые изменения. Ему нужен был образ человека, твёрдо держащего своё слово в противовес прославившемуся коварством отцу? Извольте!
Допускала ли королева Кастилии то, что это не было маской? Допускать можно было почти всё, но рассчитывать на то, что добивающиеся успеха в серьёзных делах люди честны и открыты… Жизнь успела преподать Изабелле Трастамара множество уроков, доказывающих совсем противоположное.
— Он действительно успел прославиться, несмотря на молодость, — кивнула королева, которую слова инфанты удовлетворили. — Но он способен будет и на большее, особенно если рядом с ним окажется спутница жизни, понимающая, что нужно для блага истинно христианского мира. Ведь ведущаяся сейчас война против Франции началась и из-за того, кто король Карл Валуа завистлив к чужим успехам и желает получить то, что не принадлежало и не будет принадлежать французской короне. Ты меня понимаешь?
— Наверное, — неуверенно прошептала Хуана. — Но я не очень понимаю в государственных делах.
— Зато ты чувствуешь то, что будет хорошо для семьи, а что плохо. Семья, девочка моя — это самое ценное что есть у человека. И я рассказывала тебе, что случается, когда об этом забывают. Помнишь…
Слова лишись без остановки, привычно обволакивая разум инфанты. Королева хорошо знала всех своих детей и Хуана отнюдь не была исключением. Верность тем, кого она считает своей семьёй, готовность пусть мягко, но влиять на тех, к кому она искренне привязывается — это было основной силой инфанты. Изабелла знала, что она, Фердинанд и их дети навсегда останутся для Хуаны неотъемлемой и очень важной частью жизни, несмотря на планирующееся замужество. Равно как и то, что влиять на столь опытных интриганов как Борджиа можно лишь так, чтобы это не выглядело влиянием ни на первый, ни на второй взгляд. Полная искренность, никакой фальши — почуют! Зато вот так, от всей души, даже не думая о самом факте влияния… Пожалуй, это был один из немногих путей и как бы не самый лучший.