Папская область, дорога к Риму, сентябрь 1493 года
Да, нелёгкая это работа… что из болота тащить бегемота, что в новый мир призывать Азаг-Тота, что кружить вокруг весьма солидной числом и уровнем угрозы французской армии, которая прётся через земли вассалов Святого Престола, далеко не все из которых де-факто таковыми являются.
Куда они прутся и почему, если что наши, войска, что союзные — под последними подразумевались исключительно флорентийцы — после одержанной при Реджо-Эмилии победы были вполне себе воодушевлены и готовы продолжать сражения? Всё очень просто и банально — переговоры дали как раз тот эффект, на который я надеялся и с которым, пусть и с зубовным скрежетом, согласился король Франции Карл VIII. Его пропускали через земли Флоренции и Папской области к королевству Неаполь, но делали это с рядом не самых приятных условий.
Для начала, миланские войска и насильно набранные савойцы с прочей мелочью разворачивались обратно. В том смысле, что южнее собственно герцогства Миланского им нечего было делать. Хотя против этого Карл VIII и его военачальники особенно то и не возражали, понимая, что надобно оставить и с севера немалую часть войск. А что это будут войска Лодовико Сфорца и иных лишь с небольшой прибавкой собственно французов… что ж, досадные мелкие неприятности, только и всего.
Зато дальнейшие условия им сильно не понравились. Пятнадцать тысяч и полсотни пушек — именно столько и никоим образом не больше мы соглашались единовременно пропустить через Папскую область. Остальные — с непременной задержкой и при этом лучше вообще морским путём, благо с флотом у Франции всё обстояло более чем пристойно. Крики, угрозы, посулы… всё впустую. Тут упёрся лично я, хорошо представляя себе примерное количество французов, с которыми мы можем справиться без особо больших потерь, с учётом того, что и большая часть флорентийцев останется в пограничных крепостях миланцев караулить, и за как бы вассалами вроде Орсини и Колонна нужен глаз да глаз.
Если упёрся в чём-то одном, то приходится уступить в другом. Лучше всего втом, что противник считает важным для себя, но на самом деле преувеличивает объективный уровень важности. И этим «чем-то» стала корона Неаполя как таковая, а именно коронация Карла VIII лично Папой Александром VI, да в торжественной обстановке и при многочисленных свидетелях. Тут уж я с видимой неохотой, но с внутренним удовлетворением отступил, признав возможность такого события. Разумеется, при выполнении иных условий договора.
Четыре дня. Именно столько времени заняло окончательное утрясание всех вопросов, в том числе и откровенно мелких, но почему то сильно волнующих французов. Мы же, уступая в мелочах, лестных для королевского самолюбия, удерживали за собой главное — неприкосновенность границ Флоренции и Папской области. А вот другим, намеревавшимся отсидеться в сторонке, скоро придётся совсем печально и тоскливо. Модене и Лукке точно, тут и к гадалке ходить не потребуется! Карл VIII и особенно его маршал Луи де Ла Тремуйль буквально выгрызли для франко-миланских войск возможность, де-юре не нарушая территориальной целостности герцогства Моденского и республики Лукка, использовать их территорию для неограниченного перемещения собственных и союзных войск. По сути это означало, что пищи не пищи владетели этих земель, а захватчики в сжатые сроки и выжмут их досуха, и порезвятся с населением, и де-факто мигом включат их сначала в вассальную орбиту Франции, а потом… Хотя до «потом» постараемся не доводить, но тут уж не всё от нас зависит, есть ещё и расклад, что не всегда ложится как хочется.
Интересно даже, как чувствует себя сейчас Эрколе д’Эсте, который попытался усидеть на двух стульях сразу? Есть смутное подозрение, переходящее в твёрдую уверенность, что либо бьётся головой о стену, либо рвёт волосы на голове. Что же касаемо Лодовико Сфорца, то этот пройдоха тоже попробовал урвать себе крошки с барского стола. Не в плане земель, а относительно своей легитимности. Дескать, раз собираются Карла короновать, то и меня, и меня тоже не забудьте. Неуютно Мавру было чувствовать себя в роли узурпатора трона, вот и суетился.
Опять же мелочь, в которой можно было уступить, отвлекая врагов от главного. Хочет Мавр получить корону герцогства из рук понтифика? Да пусть подавится! Как вручили, так и отнять могут, на то есть разные тактики, комар носа не подточит.
Вот и получилось, что двигались по направлению к Риму четырнадцать тысяч «французов», из которых половина швейцарских наёмников, усиленные полусотней орудий. Компанию же составляла тысяча миланцев во главе с самим Лодовико, который всеми силами пыжился и изображал важную персону, хотя понимал, что это совсем не так. Для чего тогда весь этот балаган, если ни на нас, ни на французов он не действовал? Исключительно для внутреннего употребления, для собственных вассалов. Показать им свою значимость — естественное желание, тем более для столь матёрого интригана как Лодовико Сфорца.
Вооружённый до зубов временный нейтралитет — вот как лучше всего можно было охарактеризовать сложившуюся ситуацию. Карл VIII знал, что как мы, Борджиа, так и ставшие кем-то вроде младших партнеров Медичи являемся для Франции явными и открытыми врагами. В то же время вынужден был признать, что с имеющимися силами прорваться сквозь нас без чрезмерных для себя потерь не в состоянии. Отсюда и вынужденное перемирие, и необходимость договариваться. Слишком многое король Франции поставил на успех своего похода на Неаполь, уж репутацию среди вассалов точно. Не стоило забывать, что где-то за спиной маячил алчущий получить корону Людовик Орлеанский, который уже пытался это сделать несколько лет назад. Следовательно, одно или несколько крупных поражений могли вновь сподвигнутьего на рискованный, но многообещающий шаг.
Модена, Болонья, Флоренция, Ареццо, Орвието… Рим. Именно по такому пути двигались и французы, и мы. Довольно медленно, на расстоянии друг от друга, готовые в любой момент показать свою силу, но не желая именно такого развития событий, сейчас невыгодного обеим сторонам.
И словно застывшие земли вокруг. Большая армия чужого государства сама по себе вызывает как минимум сильную опаску как у сеньоров, владеющих землями, замками и городами, так и простого народа. А уж если эта армия не чья-то, а французская, славная своей способностью оставлять после себя разве что голую землю… В общем, всем всё понятно, не так ли? Хотя не всё так просто, как могло бы показаться. Имелись Орсини, Колонна, часть Сфорца и прочие Маттеи и им подобные семьи второго ряда по влиянию, которые спали и видели, как войска Карла Французского сокрушат ненавистных им Борджиа. Сейчас же они находились кто в лёгком, а кто и в сильном недоумении.
Недолго находились. Ведь практически сразу французская армия исторгнула из себя малые группки в несколько человек, которые, пользуясь ночным временем, порскнули в разные стороны, стремясь доставить своим сторонникам в Папской области инструкции, советы… обещания, а иногда и деньги. Маршал де Ла Тремуйль, как это уже стало ясно, большой сторонник не только явной, но и тайной войны. Уважаю, спору нет, но потому и противодействовать стоило в меру сил и возможностей.
На каждую хитрую жопу известно что с винтом найдётся. Поэтому в ночи же скользили отряды бывших бойцов кондотт, целью которых был перехват французских посланников. Идеальный вариант — захват кого-то живьём, но и просто трупы годились. Как ни крути, у каждой перехваченной, а затем пленённой либо уничтоженной группы были письма, которые сами по себе многое говорили.
Всех ли удалось перехватить? Конечно же нет, о таком и мечтать не стоило! Но и отловленные много чего дали. Письма, конечно, доказательствами не являются, к делу не пришьёшь. Отопрутся адресаты как за нефиг делать, заявив, что это коварные французы специально попытались бросить тень на преданных вассалов Святого Престола. Ну да мне это не для доказательств требовалось, а для окончательной уверенности в собственных действиях. И знания, они тоже нужны. Какие именно знания? О том, как именно Карл VIII планирует использовать своих сторонником и наших врагов.
Хорошо планирует, качественно! Или это не он, а маршал де Ла Тремуйль старается? Не исключено и даже более вероятно. Только вот это уже малозначимые нюансы. В перехваченных письмах и из жёстких допросов захваченных французов удалось выяснить, на что рассчитывает Карл VIII. И не только он, но и кардинал Джулиано делла Ровере, который так и находился близ французского короля, став для него кем-то вроде эксперта по итальянским делам. Хм, вполне себе логичное и эффективное использование, не поспоришь. Слишком много знает кардинал и ненавидит нас, Борджиа от всей души. Именно из-за нас его семья потеряла все земли, влияние и большую часть денег. Такой на нашу сторону ни за что не переметнётся, ненависть не подпишет.
План французов был одновременно прост и эффективен. Пользуясь знаниями о том, что Орсини, Колонна и прочие уже привели в готовность имеющиеся у них войска и даже усилились чуть ли не до предельно возможного, Карл VIII предлагал им всеми силами выразить готовность поддержать Александра VI, как и полагается добропорядочным вассалам. Благо повод то имелся ох какой весомый — топающая по землям Папской области французская армия, которая вроде как сейчас и нейтральна, но может обернуться и серьёзной угрозой при изменении политической обстановки.
Враждебной Борджиа италийской знати рекомендовалось использовать главный имеющийся у неё сейчас козырь — Гонфалоньера Церкви Никколо Орсини ди Питильяно. Де-юре именно он являлся командующим армией, а следовательно обладал солидными такими возможностями. Уж на то, чтобы сколотить из спешащих «прийти на помощь Святому Престолу верных вассалов» довольно солидное числом войско его полномочий хватало. Разумеется, учитывая интересы всех основных персон, которые будут иметь в этом войске наибольший вес.
Что в дальнейшем? Ждать, когда французская армия возьмёт Неаполь под контроль, после чего развернётся обратно на запад. Простая, но эффектная комбинация вырисовывалась. Нажим со стороны французов со стороны Неаполя. Активность со стороны Модены — там должны были находиться находящиеся под пристальной опекой Жильбера де Бурбон-Монпансье миланцы, савойцы и прочая мелочь — отвлекающая войска Флоренции. Опять же готовящееся в Ливорно и особенно Пизе восстание с целью отложения от герцогства Флорентийского и восстановления Пизанской республики. И лишь в момент, когда силы Александра VI выдвинутся… куда-то, должна сыграть карта удара изнутри. В отсутствие большей части войск и при поддержке Гонфалоньера Церкви и нового римского префекта город можно было захватить если и не полностью, то большей частью. А уж потом ставить Святому Престолу ультиматум.
С умом задумано, чего уж там, особенно по меркам этого времени. Распараллеливание действий, ставка сразу на несколько болевых точек противника, готовность не брезговать сомнительными персонами вроде делла Ровере, Савонаролы и прочих. Ага, Савонарола готовился как один из главных организаторов и вдохновителей восстания в Пизе и Ливорно. Однако, к огромному сожалению для Карла VIII и маршала Луи де Ла Тремуйля, я готовился к чему-то подобному. Следовательно, будем играть если и не на опережение, то в вариант купирования проблемы на самой ранней стадии. Только сначала обсудить с «отцом» требуется, благо ждать нашей встречи недолго осталось. Совсем-совсем недолго, Рим, он уже рядом, один, может полтора перехода. Неспешных таких, можно даже сказать медлительных.
Родриго Борджиа уже был в курсе происходящего, ведь курьеры с посланиями мотались чуть ли не каждые несколько часов. И останавливать их французы не рисковали, потому как всё это делалось совершенно открыто, да и каждого такого письмоносца сопровождало минимум по паре десятков солдат. Напади попробуй со всеми шумовыми последствиями… Ни к чему хорошему это по любому не приведёт, да и договорённости может обрушить, причём не по вине нашей стороны. Тут мы, Борджиа, были в априори более выгодном положении. Уже потому, что могли с полным правом перехватывать посланцев франков из числа тайных, а тем и пискнуть не могли без того, чтобы по уши не вымазать себя в нечистотах. Благодать да и только!
Рим был готов к тому, что скоро поблизости окажемся не только мы, но и полтора десятка тысяч врагов, пусть и изображающих из себя дружественно настроенных нейтралов. Гарнизон уже патрулировал улицы, занял позиции на стенах, средства к отражению атаки также имелись. С артиллерией пока было весьма туго, учитывая протяжённость городских стен и устаревшие модели большинства орудий. Однако, учитывая, что рядом будем и мы, это уже не столь важно. Даже если Карл Французский окончательно возомнит себя великим полководцем и вершителем судеб, он не сможет сразу ворваться в город. А затем его можно будет либо прижать к стенам, либо погнать куда подальше с последующим преследованием. На такое благое дело силы уж как-нибудь найдутся, хотя бы за счёт ослабления городского гарнизона и собранных в Риме резервов «на крайний случай».
Относительно коронации как Карла VIII, так и Лодовико Сфорца — тоже без вопросов. Глава семейства Борджиа хорошо понимал, что положение викария Христа даёт ему широкие возможности как возлагать короны на головы, так и сшибать их оттуда. Разумеется, последнее будет иметь вес лишь в случае, если понтифик подтвердит свою силу, достаточную для того, чтобы слова не остались пустым сотрясением воздуха. Увы и ах для Святого Престола, но в большинстве случаев именно сотрясшимся воздухом всё и ограничивалось. Чего стоило хотя бы отлучение всей Флоренции от церкви при Лоренцо Великолепном? А ничего, Медичи по сути изволил наплевать на грозные слова из Рима. Слова не были подкреплены силами армии, которой тогдашний Папа просто не имел.
Теперь — дело иное. И это мы лишь в начале пути, который должен вывести нас — не Святой Престол, мне на него плевать, а именно род Борджиа — на новый уровень. Нынешнее же положение Родриго Борджиа — удачный инструмент, каковым грешно не пользоваться на всю катушку.
Пользоваться при каждом удобном случае, прошу заметить. Вот, к примеру, неожиданная для многих коронация Карла VIII короной Неаполя. Никаких празднований и народных гуляний, само собой, даже не планируется, но вот пригласить в Рим некоторых важных персон — это сами боги велели. Чем, к примеру, плохи особо важные персоны из числа Орсини, Колонна… Сфорца? И среди них пусть не затеряется, но не будет привлекать к себе снимания сверх обычного одна крайне значимая в моих раскладах персона — Тигрица из Форли. Мы с ней уже не раз встречались, но последняя встреча, произошедшая в стенах Имолы, была особенной. Тогда самая известная женщина италийских земель согласилась занять позицию фактического нейтралитета, что уже само по себе помогло остудить пыл некоторых колеблющихся феодалов Папской области. Сейчас же, после сражения у Реджо-Эмилии, показавшего силу армии Борджиа, пришло время продолжить разговор, развить его по возможности. Учитывая обостряющуюся из за нового замужества Катарины Сфорца ситуацию в её собственных владениях, поддержка со стороны ей точно не повредит. Осталось лишь убедить сию даму, что полученная от нас будет куда более надежной и отвечающей её личным интересам, нежели от Лодовико Сфорца, которому, откровенно говоря, долго не продержаться. При любых раскладах, даже если бы у нас, Борджиа, не было уже сформировавшихся планов относительно Милана.
Оставалось подождать совсем немного… до уже близкого Рима. И вот тогда грядёт новая сдача карт, некоторые из которых нам удалось пометить шулерским крапом. Увы, но честная игра в политике — это нонсенс, а пытающийся её придерживаться непременно проиграет. Кстати, очень сильно повезёт, если в проигрыш не войдёт и жизнь излишне щепетильного игрока.
Папская область, Рим, сентябрь 1493 года
Наверняка Карл VIII рассчитывал попасть в Рим несколько в иных обстоятельствах. Сейчас же… Вроде как и добился своей цели, то есть вынудил Папу Римского возложить на его голову корону Неаполя, а всё равно не то. Не было ощущения поверженного противника, его покорности и готовности исполнять любое пожелание короля Франции, лишь бы только позволили… неважно что, суть то от этого не меняется.
Рим, ощетинившийся клинками выведенных на стены и патрулирующих улицы солдат. Находящаяся частично снаружи, но опирающаяся на поддержку артиллерии и сил гарнизона армия Борджиа, готовая при любой попытке агрессии со стороны французских войск продолжить начатое у Реджо-Эмилии. Наконец, висевшая в воздухе недоброжелательность со стороны простых римлян, хорошо понимающих, что как бы они ни относились к Борджиа, но если внутри городских стен окажется французская армия, то начнётся грабёж, насилие, резня. Повадки армии северного почти что соседа были очень хорошо известны. И на фоне этого отношения к французам простые римляне несколько по иному начинали смотреть на Борджиа — тех, кто сумел преподать французам хороший такой урок и вынудить их договариваться, а не диктовать свои условия в манере «горе побеждённым».
Вот потому коронации — обе, Карла VIII и Лодовико Моро Сфорца — прошли в весьма неприятной для незваных гостей обстановке. Торжественно, по всем правилам, но обставлено это было так, чтобы как можно сильнее показать превосходство Рима и смирение всех остальных перед его волей. И теперь подобное не выглядело важным «надуванием щёк». Мы, Борджиа, уступали в одном, но выигрывали другое. Более того, показывали, что Франция со всеми своими местными союзниками НЕ победила нас, а была вынуждена договариваться. Да и не предали мы неаполитанского союзника, отнюдь. Это Альфонсо Трастамара нас предал, сбежав с остатками своих войск с поля боя. Того боя, который мы выиграли без его участия. А не поддайся он панике — победа просто могла бы стать разгромом вторгшихся войск и реально отвести угрозу от его королевства. Но он выбрал позор, желая сохранить таким образом трон. В результате бонусом получил к позору и пинок под зад с неаполитанского престола. Сейчас де-юре, но скоро и де-факто. Ни у кого в Риме не было и тени сомнений, что произойдёт, когда даже это, пятнадцатитысячное французское войско, всего лишь приблизится к стенам Неаполя.
И ещё важный нюанс — на церемонии коронации из всех Борджиа были лишь «отец» и я, да и никого из наших сторонников — сколь-либо значимых вроде Пикколомини, Каэтани, не говоря уж о Медичи — и в помине не было, за исключением присутствующих в Риме и поддерживающих нас кардиналов. Но им по положению следовало, так что это не в счёт. Показательная такая деталь, суть её поняли все приглашённые. Риму. Если совсем точно — Борджиа показывали, что по большому счёту нет нужды сближаться с Францией. Более того, Франция противник, а никак не союзник. Сам Карл VIII это хорошо понимал, Лодовико Сфорца тоже, а вот посланникам других стран при Святом Престоле это однозначно стоило показать, чтоб и тени сомнений не оставалось.
Пробыв в Риме всего двое суток, Карл VIII вымелся за пределы стен Вечного Города без малейших понуканий, стремясь вернуться к ожидающей его армии. Нет, всё логично, ведь нужные ему дела он тут уже завершил и не только относящиеся к коронации. Теперь его ждал Неаполь, корона которого уже по сути красовалась на его голове, оставалось лишь смести незначительное сопротивление, которое мог оказать Альфонсо Трастамара. Наши войска будут ещё некоторое время сопровождать французов, но уже совсем на почтительном отдалении и точно не двинутся дальше границ Папской области. Пусть король Франции думает, что всё идёт согласно его планам, в то время как мы начнём… нет, продолжим работу по упрочнению огромной клетки, куда он сунулся.
Мне же, что интересно, за это время удалось хоть немного отдохнуть, исчезло ощущение туго сжатой пружины. Всего то и требовалось, что оказаться в замке Святого Ангела — том самом месте, где сочетались как безопасность, так и присутствие действительно интересных и уже чем-то реально близких людей. Это я, если что, о Бьянке и Лукреции. Последняя, к слову сказать, забросала вопросами сначала меня, а когда я, спустя некоторое время, с трудом отклеил её от себя, начала терроризировать Бьянку. И вот юной воительнице уже не удалось никуда скрыться, ведь та, пользуясь крайне тёплым отношением к себе бывшей наёмницы, эксплуатировала мою подругу по полной программе.
Но это было немного раньше. Сейчас же, на следующий день после отбытия Карла VIII и всей его армии в сторону границ королевства Неаполь, Бьянка требовалась для важных дел. Само её присутствие было крайне желательным. Таков расклад, ибо число людей, которым можно доверить практически все тайны, чрезвычайно мало.
Когда я, как всегда сопровождаемый Бьянкой, зашёл в кабинет «отца», там присутствовали почти все, кто должен был. Все… забавный оборот, учитывая, что в их число входили сам Родриго Борджиа да Мигель Корелья. Раталли и Эспиноза, которые вполне могли бы по уровню доверия и полезности тут присутствовать, находились при армии, которая покамест «сопровождала», а точнее выпроваживала французов за пределы Папской области. Другие же пока до подобных приглашений не доросли. Ах да, ещё имелись члены семьи Борджиа, Хуан Борджиа-Льянсоль де Романи и Франциско Борджиа, но один уже отбыл в Испанию по делам дипломатическим, второй же пребывал либо в самом Неаполе, либо поблизости.
— Чезаре, — улыбнулся глава рода Борджиа, едва только я вошёл. — Выглядишь гораздо менее уставшим. Видимо, сами стены этого замка благотворно на тебя влияют.
— Скорее милые девушки, которые прикидываются служанками, Ваше Святейшество, — не мог не съехидничать Мигель. — Это одно из лучших целительных средств после тяжёлых для воина испытаний.
— Пусть будет так, девушки и стены нашей твердыни, — даже не попытался спорить «отец», мимоходом наблюдая за тем, как я и Бьянка устраиваемся, понимая, что разговор не на пару минут, а на куда более серьёзный промежуток времени. — Прежде чем пригласить сюда нашу гостью, хочу сказать о нашем положении. Оно лучше, чем я опасался, но хуже, чем могло бы быть, не окажись Альфонсо Трастамара даже не трусом, а глупцом.
— Все мы понимаем это, отец. Равно как и то, что для использования всего королевства Неаполь как большой и надёжной клетки нам понадобится помощь. Не только и не столько тысячами умелых солдат, но и флотом, способным противостоять французскому. Он, увы и ах, у Рима отсутствует, а создать его — дело отнюдь не одного года.
— Неаполь, — вымолвил молчащий до сего момента Мигель. — У них много неплохих кораблей. Пусть Его Высокопреосвященство кардинал Франциско Борджиа попробует намекнуть части капитанов, что Борджиа охотно примут тех, кто не хочет видеть своим королём Карла VIII. Золото тоже может в этом помочь, казна ещё не опустела.
Родриго Борджиа благожелательно покивал, тем самым показывая своё полное одобрение поступившему предложению.
— Деньги будут.
— Мигель хорошо сделал, что вспомнил про тех неаполитанцев, которые не захотят признать Карла Французского своим королём, — согласился я. — А вот насчёт флота… Он силён у Венеции и у Кастилии с Арагоном. Я о тех государствах, которые могут оказать поддержку против Франции, и в то же время хоть сколько-нибудь нормально настроены к нам, Борджиа. Мой троюродный брат уже отправился к королеве Изабелле, нам есть что ей предложить. А вот венецианцы для меня пока не совсем понятны. То есть не они сами, а чем их сейчас можно соблазнить.
— Думаю, тут я смогу помочь своему сыну. Но сперва ответь, уверен ли ты в том, что наши войска при поддержке союзников смогут разбить французскую армию, не выпустить её из Неаполя?.
— Да, вполне. Если мы заставим выступить на своей стороне ещё кого-нибудь. Венеция, Испания… Тогда я действительно ручаюсь за итог сражений. К сожалению, одной лишь Флоренции, нам союзной, будет маловато, особенно учитывая планы Карла VIII относительно наших недругов среди собственных же вассалов. При таком печальном варианте мы сможем доставить французам большие неприятности, как следует пощиплем их, но они прорвутся и с немалыми силами. Хотелось бы избежать затяжной войны, решив всё поскорее. Отсюда и желание возмутить Бретань, Гиень, Прованс наконец.
— Мы договоримся с Венецией, Чезаре. Мне, как викарию Христа, есть что предложить их республике. То, чего они хотят и получение чего мы им облегчим. К тому же дожу и венецианской знати очень не понравится появление французов рядом с теми местами, которые они считают своими.
Понимаю, чего уж тут. Сплит, Зара и иные крепости на побережье, соседствующие с владениями турок. Острова Крит, Кипр и множество куда более мелких, опять же находящихся под контролем республики, стоящих как кость в горле у османских султанов. У венецианцев и так хватает проблем, а если уж поблизости появился Карл Французский, аппетиты которого несоизмеримы с возможностями пищеварения, то проблем у Венеции сильно прибавится. На этом действительно можно будет сыграть. Но при чём тут положение «отца»? Пока не пойму, хотя чувствую, что ответ лежит на поверхности. Ладно, сейчас не к спеху. В отличие от гостя, которого не стоит заставлять ждать слишком долго. Об этом я и напомнил собравшимся.
— Кажется, кое-кому пора появиться здесь.
— И точно, пора, — согласился понтифик. — Опасная гостья, я до сих пор не до конца верю, что у тебя получится её использовать.
— Использовать только в наших целях точно не выйдет. Зато сделать союзником внутри создаваемого государства — это совсем другое. Дать ей больше, и так, чтобы не на время, а внушить чувство уверенности в будущем. Она это ценит из-за случившегося ранее.
Понтифику оставалось лишь позвонить в колокольчик, до этого момента находившийся на столике, после чего приказать появившемуся в дверях охраннику-каталонцу пригласить ожидающую гостью. Чуть больше минуты и… вот она, Тигрица из Форли, графиня Катарина Сфорца собственной персоной, прекрасная и опасная. Хищная улыбка, делающая её лицо ещё более прекрасным, изысканный наряд, некоторое, но не чрезмерное количество украшений. И этикет, выверенный до мелочей. А как ещё можно выразиться, если она учла даже предпочтения каждого из собравшихся. Какие именно? Хотя бы не подчёркивать излишне женскую природу Бьянки и обратиться ко мне как к великому магистру Ордена, а не как к кардиналу. Умна, находчива, способна быстро оценивать окружающую обстановку и использовать оную в своих целях. Прелесть а не женщина. Эх, была бы не замужем и без детей, тогда я мог бы и на разницу в возрасте внимания не обратить. Увы… расклад не в мою пользу.
— Как вы видите. Катарина, тут крайне узкий круг, а значит нет смысла беспокоиться о том, что суть разговора станет достоянием посторонних ушей, — подчеркнул я этот весьма важный нюанс после обязательной «вступительной части». — Излишним будет напоминать, что наш прошлый разговор мой отец и два близких друга знают от первого до последнего слова. Так что мы можем продолжить с того, на чём закончили в прошлый раз.
— Тогда мы договорились о временном нейтралитете и о том, что я посмотрю, на что вы, Борджиа, способны.
— Случившееся при Реджо-Эмилии показало силу нашей семьи, — благожелательно, но с ощутимой долей фальшивого добродушия вымолвил Александр VI. — Италийцы и прочие начинают привыкать, что там, где поднимается знамя с красным быком, враги расступаются или склоняют колени перед победителем.
— Но король Франции прошёл в Неаполь, как и хотел. Ваше Святейшество возложили на его голову столь желаемую им корону. И на голову моего дяди, которого вы же совсем недавно назвали узурпатором. Это не похоже на преклонение колен.
И смотрит этак выжидающе. Язва и умница! Пытается прощупать обстановку, выяснить всё, что получится, дабы принять то или иное решение, чрезвычайно для себя важное. Ведь именно от того, на кого она сейчас сделает ставку, будет зависеть будущее как самой Катарины Сфорца, так и её детей, которых у неё, скажем так, немалое количество.
— Французская армия, прошедшая по землям недружественного государства и не оставившая после себя огня пожаров и плача ограбленных, обесчещенных и потерявших родных… Часто ли вы видели такое, графиня? Французы ведут себя прилично лишь после того, как убедятся в силе хозяев земель. И мы показали им эту силу. А коронация… Вы же видели, Карл Французский не только преклонял колени, но и не единожды целовал мою туфлю, держал стремя моего коня и помогал выводить его на улицы Рима. Конечно же это относится и к вашему дяде Лодовико. И оба они были внутри Рима, в то время как многие тысячи их солдат стояли снаружи и покорно ждали возвращения коронованных особ. Что это как не признание нашей власти и силы? Силы и власти Борджиа.
— Убедительное объяснение, Ваше Святейшество, — на мгновение склонила голову Катарина, но тут же пристально посмотрела на понтифика и произнесла. — Ваш сын сумел убедить меня в силе своей семьи так, что я отступила в сторону, заняла выжидающую позицию, не оказала явную поддержку родственнику, ставшему союзником Франции. Это немало дало вам. Так зачем мне вставать на чью-либо сторону, уже убедившись, что нейтралитет сам по себе хорош? Лодовико, что бы уже ни натворил, не станет пытаться лишить меня Имолы и Форли, его не поймут другие Сфорца. Переходить же на вашу сторону опасно, слишком многие вас ненавидят, внутри Папской области и вне её.
Правильные вопросы задаёт миледи Сфорца, чего уж там. Правильные, но предсказуемые, на которые уже имеются ответы, а значит не придётся импровизировать. Мне отвечать, потому как я поймал взгляд «отца» и едва заметный кивок. И помогут в том, помимо прочего, перехваченные послания от имени короля Карла VIII либо его маршала Луи де Ла Тремуйля к немалой части вассалов Рима.
— Сперва, Катарина, прочитайте вот это, — достав небольшую стопочку писем, я положил их на небольшой столик рядом с креслом графини. — Они все однотипные, так что, прочитав парочку, остальные можете удостоить лишь беглого взгляда. По сути это подстрекание наших вассалов к бунту и обещание, что все эти Орсини, Колонна и прочие получат столько независимости, сколько захотят. Только не всё так просто, как может показаться. Вы же стараетесь по возможности следить за происходящим не только в Папской области, но и по соседству, не так ли?
— Это необходимо, — ответила Тигрица из Форли, не отвлекаясь от чтения. — В многих знаниях не только печаль, но и сила.
— Король Франции много чего обещал, но вы не можете не знать, что происходит на землях Модены, Лукки… Да и та же Савойя, откуда проходящие французские войска вымели провиант, лошадей, даже немалую часть воинов, вынудив их сражаться в своих рядах. В первых рядах, чтобы поберечь собственных солдат, прошу не забывать. Как-то всё это не очень приглядная картина. А все эти государства были либо частично союзны, либо полностью нейтральны. Только вот король Карл VIII не видит особой разницы, для него есть лишь склонившиеся перед ним и те, кого надо заставить это сделать. А значит…
— Дойдёт очередь и до Милана, и до тех сеньоров Папской области, кого он соблазняет крушением Борджиа, — хмыкнула Бьянка, уже не сильно смущающаяся в случаях, когда считала нужным дополнить что-либо и даже прервать меня. — Лодовико не защитит даже себя, не что вас, свою племянницу.
Улыбка Львицы Романии, отложившей в сторону письма. Взгляд в сторону Бьянки, от которого моя подруга чуточку смутилась. Хотя не уверен в причине смущения, потому как до этого она очень уж пристально разглядывала немаленькую грудь Катарины. Так что… сложный вопрос. Затем Сфорца перевела взгляд на меня и изрекла:
— Интересные письма. И раз они у вас, то вы будете поступать с теми, кому они отправлялись, как с делла Ровере.
— Не мы это начали, Катарина.
— Не вы, — эхом отозвалась Львица Романии. — Вы лишь воспользуетесь удачной ситуацией и жадностью французского короля, который действительно может захотеть получить вместо союзников лишь покорных вассалов.
— Модена, Лукка…
— Мне рассказывали люди, которых я туда послала, — чуть поморщилась Катарина в ответ на слова Мигеля. — Французы как саранча, а их король даже не пытается их ограничить.
Страх, террор, запугивание. Одна из возможных тактик, дабы избежать проявлений недовольства, и именно ею предпочитал пользоваться Карл VIII. Несколько иначе, чем тот же Ферранте Неаполитанский, не впадая в совсем уж крайности, но всё едино это была палка о двух концах. Катарина Сфорца это также понимала, равно как и то, к чему вообще был затеян сей разговор.
— Мы, Борджиа, предлагаем вам стабильность и дальнейшее развитие. Именно вам, Катарина. И достаточно высокий уровень независимости, хотя и в разумных пределах. Уж простите за откровенность, но личность вроде вас гораздо выгоднее иметь в союзниках, нежели в числе врагов. А нейтралитет… стремление укрыться от внешних проблем, уподобившись устрице, мало кому действительно помогало. Придёт время — всё едино откупорят и скушают, вы должны это понимать. Что же до выбора стороны… Мы предлагаем больше и нашему слову можно верить. Или кто-то может сказать, что Чезаре Борджиа хоть единожды нарушил данное им обещание?
Никто не мог такое сказать. Вот слово, данное Родриго Борджиа — совсем другое, тут надо было делить в лучшем случае надвое, да к тому же постоянно оглядываться. Это в итальянских землях уже успели осознать и действовали, исходя из новых реалий. Думаю, именно поэтому, выдержав небольшую паузу, Тигрица из Форли процедила:
— Допустим, я приму ваше предложение, Чезаре. И что смогу получить в таком случае? И чего мне это будет стоить?
— При полной поддержке — Форли с Имолой превратятся в герцогство, которое вместе с тем останется вассальным. И приращение земель, но за счёт тех, которые вне Папской области. Сами понимаете, в смутные времена границы государств меняются, а некоторые и вовсе оказываются стёртыми с карты. О конкретике стоит говорить чуть позже, когда прояснятся некоторые смутные пятна. Что же до «чего будет стоить», то поверьте, ничего необычного. Поддержка вашими войсками, причём сильно выжимать подвластные вам земли даже не придётся, мы готовы удовлетвориться малым. Главное тут — политическая поддержка рода Борджиа. И чтобы вам было спокойнее — при любом развитии событий ваши войска не будут задействованы против иных Сфорца. Если, конечно, вы сами этого не пожелаете.
— Щедрая оплата за… символ. Вам ведь нужны не поддержка Форли с Имолой, а я, Катарина Сфорца.
— Львица Романии и Тигрица из Форли, — охотно согласился я, искренне при этом улыбаясь. — Известность, довольно мрачная репутация и тот страх, которые многие испытывают перед вами. Именно это и заставляет искать с вами союза. Мы, род Борджиа, ценим подобные качества, ибо и сами не без греха.
Опять раздумья, серьёзные и глубокие. Вот опустел кубок с вином и я, ничуть не гнушаясь и не собираясь вызывать для этого слуг, наполнил его, ухаживая за достойной искреннего уважения дамой. Меня поблагодарили, но не словами, а едва заметной улыбкой и вполне понятным взглядом, после чего продолжили размышлять. Вот что-то захотела сказать Бьянка, но осеклась, заметив мой жест, рекомендующий помолчать. Мигель и так всё понял, а про «отца» и говорить нечего. Он лишь с некоторым усилием — возраст, однако, равно как и начинающие побаливать ноги — поднялся из уютных объятий кресла и переместился к окну — понаблюдать за сгущающимися на небе тучами. Тучи… интересный символ, вот только вряд ли они сгущаются над нами, не та сейчас ситуация. Скорее наоборот, есть о чём призадуматься врагам Борджиа. Расклад нынче образовался совсем не в их пользу. Вот и Катарина Сфорца должна это понимать, а значит и принять разумное решение. Для себя и интересов собственной семьи разумное. Семья же для Тигрицы из Форли — это не все Сфорца оптом, а исключительно она сама, муж и многочисленные дети, о которых надо не просто заботиться, но и передать им достойное наследство. А именно это, пусть и чуток завуалированным манером, мы ей и предлагали.
— Форли и Имоле нужна хорошая защита, — наконец вышла из глубокой и молчаливой задумчивости Катарина. — Я хочу получить артиллерию для защиты своих крепостей.
— Не моментально, — уточнил я. — Сейчас орудий едва-едва хватает. Но в самом скором времени это возможно. Более того, наши инженеры и артиллеристы помогут установить орудия в нужных местах и обучат ваших людей с ними обращаться.
— Меня это устраивает, — держит маску, но чувствуется, что довольна, как паук. Слишком умна, а потому с ходу поняла роль действительно качественной артиллерии при осаде крепостей и, соответственно, защите оных. — А преобразование Имолы и Форли в герцогство я бы хотела получить быстрее, чем пушки.
— Вообще нет ничего сложного. Не так ли, отец?
— Конечно же, Чезаре, — ласково произнёс Родриго Борджиа, после чего обратился к Сфорца. — Верным вассалам всегда нужно помогать в меру своих возможностей. Я рад, что кроме вице-канцлера, у нас появится и второй, не менее значимый друг из вашего рода. И раз так, хочу предостеречь. Ваши вассалы недовольны, но не вами, а вашим мужем. Берегитесь, иначе может повториться случившееся несколько лет назад. Мне не хотелось бы помогать по такому печальному случаю.
А вот тут лицо Катарины заметно омрачилось. Не в наш адрес, исключительно касаемо собственных вассалов, немалая часть которых так и не смирилась с её вторым мужем, Джакомо Фео. Недостаточная знатность, вот в чём была причина. А в это время бунт знати против сюзерена по сему поводу был отнюдь не редкостью. В случае же Катарины Сфорца ситуация осложнялась тем, что она была женщиной, а значит в глазах большинства вассалов, несмотря на всю свою грозную репутацию, нуждалась в «достойном» супруге, то есть знатном, богатом, влиятельном. Иными словами, одобряемом теми самыми вассалами.
— Как далеко это зашло, Ваше Святейшество, кто главный в… этом? И когда будет мятеж?
— Пока мне это неизвестно. Но если станет — мы обязательно вам сообщим. Сейчас же мой сын задаст вам вопросы, касающиеся имеющихся войск и обороны крепостей. Нам важно знать, какие возможности у ценного союзника и что можно усилить, а что пока оставить как есть. Я же вынужден попросить оставить меня, есть дела, не требующие отлагательств.
Иными словами, Родриго Борджиа изволил немного утомиться. Учитывая же, что оставшиеся вопросы всё равно решать мне и Мигелю, то не было никакого резона занимать кабинет понтифика. Оставалось лишь покинуть это место и переместиться в иное, находящееся совсем недалеко. Замок Святого Ангела, он не так велик, как может показаться. С другой стороны, и маленьким его не назвать. Так… в пропорцию. А с Катариной Сфорца есть о чём поговорить, долго и вдумчиво. Учитывая же изменение её статуса с нейтрала на союзницу… Мда, интересные и многогранные перспективы вырисовываются! И я буду полным долбодятлом, если их не использую.
Испания, Вальядолид, сентябрь 1493
Что Кастилия, что Арагон были более чем знакомы Хуану Борджиа Льянсоль де Романи. Неудивительно для урождённого валенсийца, к тому же любящего путешествовать по разным местам Испании. Да, теперь уже Испании, ведь всем подданным Кастилии и Арагона стало очевидно не временное, но окончательное слияние двух королевств в единое целое.
Зато Вальядолид, новая-старая столица, стал ещё более пышным, величественным, могучим. Оно понятно, окончание Реконкисты само по себе дало заметный толчок усилению Испании, её дальнейшему развитию и… желанию королевской четы распространить свою власть на иные земли. Отсюда и путешествие Колумба, принесшее первые плоды, и отщипнутый в результате дипломатических переговоров кусочек Франции и алчные взгляды на север, юг, восток. Гранадский эмират по существу уже почти переварился в организме молодого и хищного королевства, требовалось подать «на стол» новое блюдо. Но именно с этим кардинал Борджиа Льянсоль де Романи и прибыл — с предложением королевской чете возможности с малыми усилиями расширить королевство.
С недавних пор посланники из Рима встречались в Испании не просто доброжелательно, а с явным радушием. Увеличение доли испанских кардиналов при Святом Престоле, булла «О Новом Свете», показательно доброжелательное отношение Александра VI к Испании и её интересам… Фердинанд и особенно Изабелла не собирались не то что терять, а даже немного ухудшать отношения со столь выгодным им понтификом. Отсюда и первая родственная связь между Борджиа и Трастамара, выразившаяся в союзе Хуана Борджиа и Марии Энрикес де Луна. Не самая близкая родня основной ветви Трастамара, но и не слишком далёкая.
Ожидать аудиенции у королевы Изабеллы кардиналу долго не пришлось. Именно у королевы, потому как Фердинанд Арагонский временно покинул Вальядолид, отправившись проверить что-то, связанное с делами армии. Что именно, кардиналу сразу узнать не удалось, а утруждаться, выясняя абсолютно не важное для выполнение возложенной задачи даже не собирался. Всем, и даже самому королю Фердинанду, было понятно, кто именно правит Испанией, а кто стоит рядом с истинным правителем, обеспечивая силу и мощь армии.
Кардиналу Борджиа Льянсоль де Романи до сей поры не довелось быть удостоенным разговора с королевой Испании, не того полёта птица… была. Теперь же, получив кардинальский перстень и из-за принадлежности к роду Борджиа, ситуация заметно изменилась. И, представляясь королеве, он не мог не отметить ауру силы и власти, окружающую эту невысокую женщину с золотистыми волосами и пронизывающим взглядом глаз которые казались то зелёными, то голубыми. Он охотно верил рассказам придворных о том, что Изабелле Трастамара достаточно лишь посмотреть на человека, чтобы тот даже против своей воли начал говорить… в том числе и то, о чём говорить не следовало бы. Истинная королева, которая не только сидит на престоле, но и по настоящему правит, опираясь на приближённых, но не становясь зависимой от них.
На фоне королевы терялся присутствующий здесь же принц Хуан Астурийский — пятнадцатилетний наследник корон Кастилии и Арагона, единственный живой сын Изабеллы. Остальные её дети, а именно четыре дочери, не рассматривались матерью как наследницы. К тому же старшая, тоже Изабелла, вернувшись из Португалии после смерти мужа, впала в религиозный фанатизм, истязая себя постами и самобичеванием, а потому мать без крайней необходимости и не стала бы продвигать свою дочь к власти над чем бы то ни было. Три остальных дочери пока были слишком молоды, а точнее сказать, Изабелла Кастильская ещё не успела понять, готова ли хоть одна из них к чему-то большему, чем просто замужество.
— С чем прибыл сюда посланник Его Святейшества Александра VI, к которому мы относимся со всем подобающим почтением и любовью? — именно таков был первый действительно важный вопрос королевы. — Мы слышали, что войска Святого Престола под командованием кардинала и великого магистра Ордена Храма разбили войска короля Карла VIII и герцога Миланского при Реджо-Эмилии, из-за чего был заключен некий… договор.
— Вынужденный договор, Ваше Величество, — тяжко вздохнул Борджиа Льянсоль де Романи, всем своим видом показывая, как именно Борджиа к нему относятся. — Лишь трусость и предательство союзников короля Альфонсо вынудили нас пойти на это. И именно по сей причине я появился у подножья вашего престола с просьбой от викария Христа. Важной и предназначенной лишь для глаз и ушей Вашего Величества и тех, кому вы целиком доверяете.
Сказано это было скорее для порядка, потому как Изабелла Трастамара принимала посланца Папы не в тронном зале, а в более тесной обстановке. Понимала, что это не простой визит, да и предварительно прочитанное письмо как бы недвусмысленно намекало о нежелательности присутствия обычных придворных. Отсюда и обстановка, ведь помимо самой королевы и наследника, которого Изабелла явно начинала приобщать к государственным делам, присутствовали лишь королевские гвардейцы, явно не обученные болтать.
— Говорите, кардинал.
— Неаполь не должен принадлежать французам, Ваше Величество, — поклонился Борджиа Льянсоль де Романи. Но Альфонсо не мог не лишиться короны, продолжив то что делал его отец, используя только страх и вызвав ненависть почти всех вассалов.
— Наш родственник потерял корону из-за трусости и глупости, это понятно. Но ваши слова означают, что Святой Престол не хочет видеть Карла VIII на троен Неаполя?
— Именно поэтому я и прислан сюда. У Чезаре Борджиа есть войско и союзники, верные ему, но нет кораблей, способных противостоять французскому флоту. Таких, которые есть у вас, Ваше Величество. Его Святейшество надеется, что Трастамара помогут Святому Престолу в том, чтобы земли королевства Неаполь остались в правильных руках.
Изабелла, силой вырвавшая у судьбы власть сначала над Кастилией, а затем сумевшая объединить королевство с Арагоном, завершить Реконкисту и сделать подвластное ей государство одним из самых сильных в Европе. Хорошо понимала, к чему клонит посланник Рима. Избегалось упоминание целого королевства Неаполь, зато слова «земли королевства» говорили о желании семьи Борджиа разделить королевство. Была ли она против такого развития событий? Вовсе нет, поскольку недавно усопший Ферранте и его сын, хоть и были Трастамара по крови, но не являлись желательными для Изабеллы властителями Неаполя и всего к нему прилегающего. Вместе с тем королева понимала, что Папа Римский прислал кардинала-родственника не для того, чтобы предложить ей или её мужу корону всего Неаполя. Что ж, сперва можно попробовать получить часть, это по любому лучше, чем ничего. А что будет дальше… лишь господь ведает, но точно не его наместник на Святом Престоле.
— Доверие и дружба связывают нас с Александром VI, — отозвалась королева. Мило улыбаясь. — И наше сердце болит при мысли о том, что земли Неаполя могут оказаться под властью человека, не понимающего и не желающего понимать желания добрых неаполитанцев. Мы готовы отправить часть королевского флота и даже войска… Святой Престол может рассчитывать на по меньшей мере десять тысяч, среди которых будет не только пехота, но и кавалерия, и пушки. Необходимо лишь время… два месяца, возможно три. И удобное место, где войска смогут выгрузиться с кораблей.
— Сицилия, Ваше Величество. Оттуда, из Палермо или Мессаны флот перебросит войска в Реджо-Калабрию, Сидерно или Тропеа. Укрепившись там, пользуясь поддержкой знати юга Неаполя, которая просто так, без сопротивления не примет власть Франции, ваши вассалы смогут двигаться дальше, возвращая под власть Трастамара исконно принадлежащие им земли. И войска великого магистра тоже проявят себя. Немного иначе, но тоже для торжества Трастамара.
— Иного Трастамара.
— Иной…
— Конечно же, иной, — кивнула королева. — Как добрый брат, кардинал и великий магистр Чезаре Борджиа не сможет не выступить в защиту интересов невесты своего младшего брата Джоффре, принцессы Санчи Трастамара, герцогини Салерно и Бишелье.
— Пока что герцогини, Ваше Величество.
Изабелла Кастильская понимала, что Родриго Борджиа, став понтификом, не перестал быть Борджиа. Следовательно, человеком, желающим получить как можно больше и даже не собирающимся это скрывать. Вот и сейчас он устами своего посла и родственника прямо говорил о том, что желает обойти законного сына Альфонсо и тем более его дочь, которая также была старше Санчи. Как именно? Через отречение обоих от прав на престол Неаполя или иным образом, но обойти. В решительность и настойчивость воздействия на обоих стоящих перед Санчей наследников она верила. Про младшего брата Альфонсо, а именно Федерико, Борджиа точно вспоминать не собирались, словно его и не было на свете.
Раздел королевства. Изабеллу устраивало подобное решение, но она желала, чтобы собственно корона Неаполя оставалась у Трастамара и не побочной ветви.
— Наши войска с радостью встретятся с вашими в Неаполе, где мой муж возложит на себя по праву принадлежащую Трастамара корону. А герцогиня Санча придёт в Неаполь с запада.
— Пусть и окружённый землями Санчи Трастамара, также носящей титул герцогини Салерно, Неаполь станет очередной жемчужиной объединенной Испании, — испытующе посмотрел на Изабеллу Кастильскую кардинал. — Союзники могут быть спокойны, находясь рядом друг с другом.
— Мы ещё успеем обсудить с Его Святейшеством, что будет севернее и восточнее Салерно, — временно отложила в сторону вопрос конкретных границ королева. — Я думаю, вы привезли не только слова, но и бумаги. В том числе те, в которых говорится о силе французской армии.
— Да, Ваше Величество. Позвольте передать их вам.
Запечатанные печатью самого понтифика бумаги сменили владельца, перекочевав в руки Изабеллы. Собственно, аудиенция на этом была закончена. Несколько подарков для самого понтифика, его семьи и особенно старшего сына, пожелания успеха. Здоровья и всяческой поддержки с небес… И всё, кардинал Хуан Борджиа Льянсоль де Романи покинул помещение, оставляя Изабеллу Кастильскую в глубоких раздумьях на тему того, как именно ей лучше обернуть произошедшее на пользу своему королевству.
Спустя пару дней, когда Фердинанд, завершив дела, вернулся в столицу, она полностью, во всех подробностях рассказала мужу, что именно предлагает им Родриго Борджиа, Папа Римский, и какие выгоды можно получить от уже де-факто принятого ей предложения. По сути, к объединённым коронам Кастилии и Арагона могла прибавиться ещё и неаполитанская, пусть и в несколько урезанном виде. Муж, будучи человеком довольно вспыльчивым, повёл себя… ожидаемо.
— Борджиа нам полезны, но не слишком ли многого они хотят? — кулак ударил по подлокотнику кресла, жалобно скрипнувшему. — Неаполь должен принадлежать нам, Трастамара!
— Об этом говорил и посланец понтифика, Фердинанд. Только не одному Трастамара, а двум. Сперва… Потом мы сумеем сделать так, что из двух останется один.
— Борджиа мстительны и коварны, они никогда не отдадут то, что считают своим.
— Не отдадут, всё верно, — кивала Изабелла, хитро при этом улыбаясь. — Мы не будем угрожать им, давить на них, муж мой. Это заведомо неправильное поведение, которого требуется избегать. Мы поддержим и Его Святейшество и его сына, теперь не просто кардинала, но главу новых тамплиеров. Ведь Александр VI уже немолод, почти что стар, его семья не может забывать про это. А Святой Престол не передаётся по наследству. Отсюда и стремления Чезаре Борджиа получить для себя и своей семьи земли, которые можно объявить великим герцогством, может даже королевством. Как оно будет называться… это неважно.
— Нам что с того? — пробурчал король Арагона, постепенно успокаиваясь.
Он вообще не мог долго возражать и тем более противостоять своей жене, успев понять и принять её превосходство в политике и управлении Испанией. Для него оставалась война — та стезя, которая была ему ближе прочих и в которую Изабелла даже не пыталась вмешиваться, всецело полагаясь на способности супруга.
— Борджиа становятся большой, значимой силой, которая не исчезнет даже после смерти нынешнего Папы Римского. Даже в случае, если следующий понтифик не будет из их семьи или союзен им. Зато у нас хорошие отношения с этой семьёй, которые стоит не разрушать, а развивать. В наших, конечно, интересах. СынАлександра VI, Хуан, пусть и в опале у отца, что если и пройдёт, то очень нескоро, всё равно остаётся его сыном. Женатым на нашей дальней родственнице, что важно! Младший сын понтифика, Джоффре Борджиа, жених Санчи Трастамара. Этой свадьбе быть, Борджиа настроены серьёзно, видя в теперь законной дочери Альфонсо претендентку на немалую часть королевства. И мы поддержим свадьбу, мы поддержим даже не самый выгодный для нас раздел королевства, но при одном маленьком условии.
— Зная тебя, это условие поставит всё с ног на голову, да так, что немногие это поймут, — переместившись с кресла за спинку того, на котором сидела супруга, Фердинанд положил руки ей на плечи, начав разминать напряжённые, как и обычно, мышцы Изабеллы. — Только Борджиа и есть эти «немногие», интриги для них так же естественны как дыхание.
— Это не совсем угроза, дорогой… И проявится она не сразу, лишь спустя годы, постепенно. Начнётся всё с того, что мы попросим, чтобы Джоффре Борджиа и его супруга после свадьбы стали именоваться не Борджиа, а Боджиа-Трастамара.
— Потом это легко изменить на Трастамара-Борджиа…
Улыбкой то, что появилось на лице Фердинанда Арагонского сложно было назвать Оскал — вот более подходящее слово. Изабелла же, пусть и не видела лица своего мужа, но явно догадывалась о том, что с ним происходит.
— Есть просто союзники, а есть те, которых нужно сначала приблизить, а потом поглотить. Осторожно, медленно, даже нежно. У Родриго Борджиа есть ещё двое детей.
— Чезаре кардинал, он…
— Уже не совсем кардинал, а глава Ордена Храма, который избавлен от обетов целомудрия! — отрезала Изабелла. — Именно он наша главная цель, потому что Лукреция — это его любимая сестра, он будет стоять на страже её покоя, в этом я успела убедиться. Брак её с Джованни Сфорца был разрушен именно Чезаре Борджиа с главной целью не расстраивать сестру. Политического брака без её желания не получится.
— Значит, Чезаре Борджиа. Кардинал, великий магистр Ордена тамплиеров, возможно великий герцог или даже король пока не существующего королевства, — подвёл итог Фердинанд. — И ты, любовь моя, хочешь опутать его шёлковыми нитями, привязывающими всю семью Борджиа к нам, Трастамара, чтобы в итоге получить не только Неаполь, но и большую часть итальянских земель. А не опасаешься, что он, пускай не сразу, но поймёт и тоже захочет поиграть в эту игру?
Изабелла лишь снисходительно усмехнулась.
— Он умный и талантливый мальчик, но за ним нет силы, помимо той, которую он сам создаёт из ничего. За нами, Трастамара — многие поколения коронованных особ, завершённая Реконкиста, короны Кастилии и Арагона, даже Неаполя. Это… несопоставимо, он обречён проиграть, влив силу и кровь Борджиа в нашу династию. К сожалению, сейчас подобное вливание жизненно необходимо. Мы… угасаем.
— Что?! Ты о чём говоришь, Изабелла? — крик души, по-иному это и не назвать, вырвался у Фердинанда. Искренне не понимающего суть сказанного супругой. — Мы сейчас на вершине. Мы добились… всего!
— Мы — да, добились. Но посмотри вокруг, на тех, кто должен был бы быть, но кого нет. Кто был до нас и кто должен прийти после. Посмотри на неаполитанскую ветвь Трастамара. Безумец Ферранте, при жизни создавший вокруг себя ад, чьим именем пугали детей. Альфонсо, его сын — такой же как отец, но лишённый его ума и хитрости. Другие дети и внуки Ферранте или ничем не выделяются или выделяются не тем, чем надо. Они не правители, их сметут, даже если кто-то из них попытается.
— Нам теперь нет до них дела, ты сама сказала. Только недавно, здесь, сейчас.
Фердинанд почти моментально, едва услышал поразившие его слова, поменял положение. Сейчас он опустился на колено перед креслом, где сидела печальная, искренне огорчённая собственными словами Изабелла, и держал её за руки. Надеялся, что прозвучавшее было лишь недопониманием, ошибкой… И вместе с тем арагонец понимал, что Изабелла Кастильская очень редко ошибается и тем более не говорит то, чего предварительно как следует не обдумала.
— Тогда к тем, до кого дело есть. У моего отца было много детей, но выжили лишь Энрике и я. У Энрике оба брака оказались бездетными, внебрачных отпрысков тоже не было. Его же «дочь»… Всем известно, что отец не он. Осталась только я. Теперь твоя линия, с ней тоже не очень хорошо.
— Я не понимаю тебя, Изабелла.
— Всё достаточно просто. Потомки твоего отца от Бланки Наваррской либо мертвы, либо стали наваррцами, либо выбрали дорогу служителей господа. Твоя родная сестра стала женой Ферранте, а его дети… ты и сам понимаешь. Остались лишь наш сын и наши дочери. Я бы хотела быть уверенной в их силах, но не могу. Хочу, а не могу!
Фердинанд видел, что супруга с трудом выталкивает из себя эти сплетаемые во фразы слова, что они приносят ей явную, почти телесную боль. Понять же получалось с большим трудом. Хотя он и делал огромные усилия, напрягая свой разум… бывший разумом не правителя и политика, а лишь талантливого полководца.
— У нас четверо здоровых детей: сын, объявленный наследником всей Испании, и трое дочерей.
— Здоровых ли? Наша старшая дочь, надломлена гибелью мужа, которого Изабелла действительно любила. Теперь она истязает себя, на неё страшно смотреть. Хуана… Она может неделями почти не говорить, только смотрит в окно и ходит по коридорам дворца словно призрак. Я молюсь о том, чтобы она стала такой, как в раннем детстве, но нельзя надеяться только на милость божию. Нам, королям, делать этого нельзя. Мария не тот человек, она не интересуется государственными делами, она будет лишь супругой… чьей-то.
— Наследник — Хуан. Он мужчина, а значит ему перейдут наши короны.
— Единственный наследник! И я боюсь, что он может оказаться таким, как Энрике, то есть неспособным заронить жизнь в женщину. Этот страх… он преследует меня, ведь я уже сказала про наших дочерей. Конечно, есть ещё Екатерина, наша младшая, но она ещё слишком мала, ребёнок. Кто знает, какой вырастет моя девочка. Теперь ты понимаешь, почему я столь обеспокоена и стремлюсь влить новую кровь в жилы Трастамара?
Вот сейчас и Фердинанд ощутил невидимые пальцы на своей шее. Ледяные, пока ещё только мимолётом прикоснувшиеся, но и этого хватило, чтобы почувствовать себя очень уж неуютно. Арагонец понимал, что его мудрая супруга не станет паниковать просто так, не чуя действительно серьёзной угрозы для династии.
А дочери… Переориентироваться с уже имеющихся предварительных договорённостей на новые — не полностью, но частично — действительно имело смысл. Для Хуаны планировался брак с Филиппом Бургундским. Марию собирались выдать замуж за короля Шотландии Якова IV. Что же касаемо Екатерины — ей уже с трёх лет было уготовано стать супругой Артура Уэльского, принца и наследника английского престола. Теперь это могло измениться. Как именно? Тут он не мог сказать ничего определённого, теряясь в мыслях. По существу все три этих брака должны были стать противовесом влиянию Франции. Но раз уж в силу изменившихся обстоятельств главной угрозой для Франции становились Борджиа, то… От союза с ними были более ощутимые выгоды.
— Кто из наших девочек?
— Мария и Екатерина слишком малы, можно заключить лишь помолвку. Я не уверена, что разумно будет ждать несколько лет. Изабелла почти отрешилась от мира, а Чезаре Борджиа, он… — королева замялась, подбирая слова, но всё же продолжила. — Излишняя склонность к молитвам может стать препятствием. В этом Борджиа от князя церкви всегда был только перстень и очень редко что-то иное.
— Остаётся Хуана, ей скоро четырнадцать лет.
— Не сейчас, — покачала головой Изабелла. — Только после того, как Борджиа подтвердят свою силу, выбросив французов за пределы италийских земель.
— Без нашей помощи?
— Почему без? С нашей. Флот, те самые десять тысяч солдат с конницей и артиллерией. Может даже больше. Но от того, что будут делать и с каким успехом Борджиа, зависит многое. Достойны ли они или я всё же ошиблась.
— А если не ошиблась…
— Тогда оплетём их, обездвижим и сделаем чужую силу частью собственной. Это поможет нашим детям и внукам не только сохранить мощь Трастамара, но и преумножить её.
Королева, взошедшая на престол вопреки всему и удержавшая всю полноту власти даже после замужества, она знала цену своим словам. Что же до мужа… в его податливости перед напором её воли она не раз успела убедиться, потому и не опасалась чего-то неожиданного. А вот Борджиа… Впрочем, Изабелла Кастильская без особого труда отбросила в сторону лёгкую тень опаски. Уверенность в собственных силах у сокрушительницы мавров и могущественной королевы это позволяла.
Франция, Амбуаз, октябрь 1493
Вот уже почти два года Анна Бретонская, герцогиня Бретани и как бы королева Франции чувствовала, что жизнь хрустнула, надломилась и теперь идёт совсем не так, как должна была. Все её попытки сохранить независимость Бретани рухнули, хотя, видит бог, она приложила мыслимые и немыслимые усилия. Увы, сыграло свою роль катастрофическое неравенство сил и то, что возможные союзники не помогли либо помогли войсками в недостаточном количестве. Итог — взятый в осаду Ренн, столица герцогства, и осада эта завершилась вовсе не снятием, а капитуляцией защитников.
Затем расторжение формально заключённого брака с Максимилианом, наследником Священной Римской империи и свадьба с Карлом VIII Французским прямо в том же Ренне, в часовне доминиканского ордена. Её нынешний муж не желал дать герцогине Бретани даже призрачных шансов избежать свадьбы. И с этого дня начались ещё более тяжёлые испытания. Не столько для неё самой, хотя быть насильно взятой замуж человеком, которого она искренне ненавидела как врага своего государства… та ещё печальная судьба. Положение становилось совсем невыносимым из-за того, кто Карл VIII поставил целью полностью уничтожить Бретань как независимое государство, желая превратить герцогство всего лишь в одну из провинций Франции.
Началось всё с того, что во время коронации Карл VIII запретил своей супруге носить герцогский титул, зато сам на него претендовал. Дальше… Беременность Анны и рождение ребёнка, Карла-Орлана, сразу же объявленного королём наследником французской короны. Общий ребёнок мог стать средством, чтобы сблизить монаршую чету, и Анна Бретонская попробовала воспользоваться этим, введя не слишком хорошо разбирающегося в женской сути мужа в заблуждение. Тот вроде как и принял это за истинную монету, а не за фальшивку, каковой на деле являлось это потепление супруги, но… не прекратил встраивать Бретань в общефранцузский организм. Чего стоило упразднение Канцелярии Бретани и введение в герцогстве прямого королевского правления. Анне стало ясно, что любые попытки остановить и даже отсрочить переваривание герцогства во французском желудке пошли прахом.
А затем муж, которого она возненавидела ещё сильнее, собрался в Италию, добывать корону Неаполя, а заодно всё, что удастся прихватить по дороге. Разумеется, регентшей на время своего отсутствия оставил не её — королева даже не думала удивляться и тем более оскорбляться — а Анну де Боже, свою сестру и полностью преданного ему человека. Хорошо ещё, что Анне Бретонской буквально в последние дни пришло в голову приказать бывшему командующему войсками Бретани, Жану де Риё, сказаться больным. Иначе… отправился бы наиболее верный из её людей туда, в пределы италийских земель, да к тому же вкупе с немалой частью тех, кто остался от войска Бретани.
Хотя они и так отправились, но не столько, сколько могло бы. Остающиеся верными герцогине люди были понятливыми, «болезнь» де Риё подала им верный знак. В результате немалая часть того, что сохранилось от войска бывшего независимого герцогства, осталась вне устроенного королём Франции похода. Что сподвигло Анну на такой шаг? Она умела слушать и слышать, несмотря на свой весьма юный, всего лишь шестнадцатилетний возраст. Беспокойство маршала де Ла Тремуйля, наиболее выдающегося военачальника Франции, оказалось достаточным поводом. Он… не видел необходимости в том, чтобы особенно скрываться от побеждённой герцогини, ныне всего лишь формальной королевы, военного трофея его сюзерена. То есть он не говорил с ней о делах военных, но даже не пытался прервать уже ведущийся разговор с другими людьми при появлении Анны. Этим герцогиня, так и не считающая себя королевой Франции, и воспользовалась.
Надежда, пусть и слабая, вспыхнула пару недель назад, она возникла словно из ничего, из пустоты. А началось всё с того, что к её сыну прибыл очередной врач, обладающий неплохими рекомендациями, а потому допущенный до дофина Франции. Карл-Орлан с самого своего рождения отличался слабым здоровьем, был крайне болезненным ребёнком. Оттого и всяческие предосторожности. В Амбуазе, где он находился чуть ли не с самого рождения, королевскими указами было запрещено чуть ли не всё, что могло причинить даже опосредованный вред или представлять угрозу наследнику престола. Усиленный гарнизон в замке, более половины ворот было закрыто даже днём, даже охота в окрестных лесах была по непонятной причине запрещена. И постоянные молитвы за здоровье дофина. Лучшие врачи Франции и не только.
Помогало ли? Уж точно не молитвы, которых было слишком много. Врачи же… В последнее время всем стало очевидно, что лучшие доктора не во Франции, а в Италии, на землях Папской области. Не зря же именно оттуда пришло избавление от оспы, да и кое-что другое тоже из этих земель, непосредственно из Рима. Да и об истинном создателе новых целительных средств даже до Франции доходили слухи. Про средство от оспы и вовсе сомнений не было. Естественно, и сам Карл, и Анна, и вообще вся знать Франции не могли не обезопасить себя от смертельной угрозы, благо уже успели удостовериться в безопасности лекарства. Врач же, Генрих фон Шлоссберг, изначально прибывший в Париж, теперь частенько появлялся и в Амбуазе, наблюдая за здоровьем дофина. И делал это куда лучше, нежели другие, тем самым показывая, что известные и привычные средства, используемые врачами французскими, мало на что пригодны. Правда смотрели на него… с подозрением: как врачи, так и монахи. Особенно монахи, ведь доходили слухи, будто Шлоссберг, прибывший изначально аж из Богемии, там был замечен в использовании богомерзкой алхимии. Но пока это были лишь слухи, хотя… Самой Анне было всё равно, лишь бы результат имелся.
Где один врач, там и его помощники. Их Анна Бретонская особенно и запоминать не стремилась, да и менялись они порой. Велико же было её удивление, когда один из оных, проходя мимо, прошептал, прежде чем вложить в руку клочок бумаги: «От Его Святейшества, желающего видеть Бретань свободной».
Вздрогнув, герцогиня всё же нашла в себе силы промолчать. Подозревала ли она какую то хитрость со стороны своего мужа? Несомненно. Но надежда — явление особенное, человек цепляется за неё до последнего. Вот потому Анна выждала до того момента, когда могла остаться одна, без посторонних, лишь после этого развернув сложенную в очень маленький прямоугольник бумагу. И прочитанное не могло не заинтересовать ту, что мечтала о восстановлении независимости своей страны. Хотя в этом первом послании и не говорилось ни о чём, лишь была просьба о том, чтобы королева Франции и герцогиня Бретонская при следующем визите передавшего ей это послание нашла возможность поговорить с ним без присутствия посторонних. Единственное допускаемое исключение — Генрих фон Шлоссберг.
Так и произошло, причём спустя всего лишь три дня. Как бы печально это не прозвучало, но поводы вызвать врача к сыну были у Анны почти каждый день. А уж выгнать во время осмотра всех, включая служанок, кормилиц, даже охрану… на это власти Анны пока ещё хватало. И стоило ей задать первый вопрос «помощнику врача», как тот показал ей узкую полоску пергамента, на которой было на писано:
«Предъявитель сего действует по моему приказу, во имя Господа и во славу Святого Престола.
Александр VI»
Печать, подпись, сам почерк… Пусть Анна и не могла быть абсолютно уверенной, но с подобными вещами мало кто осмелится шутить. К тому же она без особенных сложностей могла найти в архивах мужа образец и печати понтифика, и его подписи. Нет, так шутить или пытаться ввести её в заблуждение было бы слишком опасно. Потому и прозвучали слова:
— Чего хочет Его Святейшество?
— Я уже сказал вам, Ваша Светлость, — усмехнулся посланник понтифика, обращаясь к ней так, чтобы показать, кем её хотят видеть в Риме. — Восстановления независимости Бретани, власть в которой принадлежит вам, но никак не Карлу Французскому.
— А вы сами…
— Не совсем доктор, хотя и в медицине кое-что понимаю. Пришлось, согласно приказу моего сюзерена, великого магистра Ордена Храма, Чезаре Борджиа, верного сына Его Святейшества. Рыцарь Ордена Диего де Фуэнтес, можете располагать мной, если это не идёт во вред нам, тамплиерам.
Анна Бретонская старалась держать руку на пульсе событий во всей Европе, поэтому откровением слова рыцаря — тамплиера для неё не стали. Зато известия о том, как именно проходила битва при Реджо-Эмилии… обрадовали герцогиню. Пусть армия её «любимого» мужа и не была разгромлена, но всё же понесла чувствительное поражение. Это значило, что «путешествие в Неаполь» не станет для Карла лёгкой и беззаботной прогулкой, обернувшись кровью, смертями, болезненными поражениями. Только вот она пока не понимала, какое отношение это имеет к независимости Бретани. Спросив, Анна Бретонская получила чёткий и уверенный ответ:
— Когда король Франции завязнет в Неаполе, как в болоте, и потеряет немалую часть армии, тогда Ваша Светлость сможет вырваться из Амбуаза в Ренн. Конечно же, предварительно подготовившись, собрав тех вассалов, которые готовы обнажить клинки во имя своей герцогини и свободы от Франции. А Борджиа вам обязательно помогут: деньгами, влиянием, военной силой, если понадобится.
— А вы сами…
— Я понимаю в медицине, вы же, хоть и здоровы, но можете притвориться, что не всё так хорошо, как есть на самом деле. От моих же снадобий вам будет гораздо лучше. Генрих предоставит все рекомендации касаемо моих врачебных знаний.
Фон Шлоссберг лишь кивнул, не произнося ни слова. Он вообще молчал, обратившись в живую статую, тем самым показывая своё подчинённое положение, что само по себе много значило.
Вот так и появился у Анны Бретонской личный врач, умеющий быстро и без сложностей справляться с мучившими королеву Франции головными болями. Врач скромный, почти незаметный, не стремящийся как-либо продвинуться при королевском дворе. Удобная такая ширма, скрывающая истинное положение дел.
И полетели письма в Бретань, но не от самой Анны, а от Жана де Риё, слово которого как бывшего командующего по-прежнему очень много значило в тех местах. Пока это были лишь осторожные намёки, да и то не всем, а лишь тем, в верности которых не сомневались как сам де Риё, так и Анна Бретонская.
Прошло не так много времени, но поступающие из Италии новости продолжали радовать Анну. Не те, которые удавалось получить как королеве, а иные, доставляемые через Диего Фуэнтеса. Для вассалов регентша Анна де Боже показывала, что всё идёт замечательно, что Карл VIII вынудил противостоящих ему Борджиа и Медичи оступить, дать проход через свои земли и склониться перед короной Франции. И даже сам Папа Александр VI возложил на его голову корону Неаполя, тем самым признав правомочность притязаний на королевство.
Только вот о понесённых потерях, более чем в два раза превышающих таковые у противника, сестра короля умолчала. Равно как и о том, что продвижение по землям Флоренции и Папской области было обставлено радом жёстких, очень жёстких условий. А побеждённые, как известно, условий не выдвигают. Что же до Неаполя… Прикрываясь лечебными процедурами и изгнав из комнаты всех-всех, Анна Бретонская слушала своего «врача», который действительно исцелял её одними словами, пусть даже не тело, а душу.
— Карл VIII уже занял Неаполь и сейчас ловит Альфонсо Трастамара. Тот хочет удрать на Сицилию, во владения Фердинанда Арагонского, но… Мы стараемся этому помешать. Пусть сначала подпишет отречение, как и его дети, и его брат.
— Зачем мне это знать?
— Потому что чем дольше ваш муж задержится в Неаполе, тем лучше. Будет время собрать всех ваших сторонников, к тому же подойдут наёмники из Уэльса и германских княжеств. Их оплату мы взяли на себя.
— Но как только я окажусь в Ренне, регент бросит войска, стремясь подавить восстание. И муж… — тут Анна замолчала, осознав, наконец, суть задуманного. — Именно этого вы и хотите, да?
— Ему не дадут покинуть Неаполь морем, а на суше будут ждать собранные моим сюзереном войска. В самом лучшем случае он или прорвётся с малым числом людей, либо отступит в Неаполь. И в том и в другом случае Бретань будет не самой главной проблемой. Увидев слабость Франции, воодушевятся её соседи. И тогда пусть Карл борется за свою корону, а не пытается удержать чужую. К тому же полная политическая поддержка Рима у вас есть.
Анна осознавала, что Борджиа нет особенно дела до Бретани, но вот ослабить Францию для них действительно важно. И свободная Бретань, союзная Риму из-за оказанных услуг — как раз то, чего они хотят добиться. Значит, оставалось сперва ждать, а потом действовать, как только ей скажут одно лишь слово: «Пора!» Имелась лишь одна сложность, о чём она и сообщила Фуэнтесу.
— Амбуаз. Мне не дадут его покинуть просто так и тем более вывезти сына.
— Ваша Светлость как супруга короля Франции не заперта внутри, вы можете выезжать на прогулки. На одной из них ваша охрана будет… «заменена» на наших людей. Они же въедут в замок вместе с вами и удержат одни из ворот открытыми на срок достаточный, чтобы подошли подкрепления. Затем — уничтожение гарнизона и бегство. Сменные лошади будут подготовлены, путь проложен. Бегство в Ренн прикроют верные вам вассалы. Всё уже продумано и подготавливается, мой сюзерен знает толк в таких делах. Наконец, в порты Бретани доставят всё нужное, для возможной осады крепостей. Ваш успех и в наших интересах, Ваша Светлость.
От слов Фуэнтеса несло кровью, смертью, улыбка же напоминала о том, что такое война. Но Анна Бретонская готова была пойти на это. Уже потому, что понимала — второго такого шанса ей не предоставят. Оставалось лишь ждать. Недолго.