Время увядающих лилий

Глава 5

Папская область, Перуджа, январь 1494

Грохот артиллерии — от него порой закладывает уши и довольно часто начинает болеть голова. Если же сам оказываешься на позициях установленных для обстрела Перуджи батарей, то добавляется ещё одно проклятье этого покамест допотопного по моим меркам огнестрела — гутой дым от сгорающего пороха. Много дыма, потому как обстрел ведётся не беспокоящий, а самый что ни на есть интенсивный, цель которого превратить в руины достаточно большой участок городской стены. Вот тогда и придёт время третьей фазы операции, решающей…, заключительной.

Почему третьей? Так первая уже завершилась, а вторая близилась к естественному концу. Сперва, выждав пару дней, чтобы дождаться момента, при котором мы и венецианцы сможет примерно в одно и то же время подойти в район Перуджи, я отдал войскам команду выдвигаться. Не всем, конечно, потому каки Рим без защиты оставлять нельзя, и резерв на случай повышенной активности со стороны Неаполя требовался, но значительной части. Корелья, Раталли, Рикотто…. А вот Эспинозе выпало оставаться в относительном тылу, который того и гляди мог обернуться новым фронтом и как бы не погорячее того, куда двинулись мы.

Считать наших врагов идиотами не стоило, так что подобное я даже в теории не рассматривал. Как оказалось, правильно делал. Никколо Орсини ди Питильяно, получив от своих доброжелателей известия о том, что войско Борджиа двинулось в направлении Перуджи, Маджоне и пары крепостей меньшего калибра, но так же недалеко друг от друга расположенных, сильно занервничал. И было от чего!

Карта Папской области, стоило на неё посмотреть, многое объясняла. К северу от Перуджи находились владения либо Борджиа, либо их союзников, порой очень неожиданных. Орсини, Колонна и прочие Бальони никак не ожидали, что Катарина Сфорца перейдёт от нейтралитета — что ещё куда ни шло, хотя и заметно печалило противников нынешнего понтифика и Борджиа в целом — к союзу с «завладевшими Святым Престолом выскочками». Пандольфо Малатеста, сеньор Римини, также предпочёл не искушать судьбу и склониться перед силой. Что до Гвидобально Урбинского, так он вообще выбрал вариант сидеть тихо-тихо, понимая, что его независимое, но очень уж маленькое герцогство не ровня действительно серьёзным игрокам. К тому же относительное благорасположение, выказываемое Александром VI, позволяло герцогу надеяться на лучшее. В смысле на то, что его просто оставят в покое, не втягивая в разгорающуюся на итальянских землях большую войну всех против всех.

Восток? Вперёд, милости просим! Чем ближе к Риму он попробовал бы сместиться, тем удобнее нашим войскам было бы его прихватить за оны органы. А прорываться на земли Неаполя, под крылышко к Карлу VIII, надеясь как на большую удачу, так и на то, что он и его сторонники окажутся нужны французам как нечто большее, чем просто «смазка для клинка»… Можно, конечно, но шансы явно скро-омные такие.

Западное направление тоже, скажем так, не сильно радовало наших врагов. Земли Флоренции явно не являлись для них дружественными, да и попытка обойти герцогство с севера поневоле вынуждало оказаться поблизости от… Болоньи. А там и более чем пристойный гарнизон, и возможность на некоторое время замедлиться… что позволило бы нашему войску догнать улепётывающих бунтовщиков. Шансы, опять же, имелись, но попытку прорваться в Милан их французские союзники не оценили бы. Они ведь рассчитывали на то, что войска Никколо Орсини ди Питильяно ударят нам. Борджиа, в спину, а не будут бегать он знамен с красным быком, словно заяц от загоняющей его охотничьей своры.

Но и держаться против превосходящих сил сколь-либо долгое время… Орсини ди Питильяно не мог не понимать, что вероятность того, что он сумеет долгое время отражать атаки армии Борджиа, пусть даже сидючи за стенами Перуджи, крайне невелика. Артиллерия, она не просто так, а все в Италии уже успели услышать — а некоторые даже увидеть — мощь нового оружия. И это ещё не учитывая накатывающуюся со стороны Венеции угрозу!

Что ему оставалось, в чём он мог попробовать убедить людей, которые худо-бедно, но объединились, выдвинув его пусть военным — а ни разу не политическим, ибо стремились совсем к другому — но всё же лидером? Имелась Сиенская республика, куда можно было попробовать прорваться и отсидеться. Там присутствовал как правитель Пандольфо Петруччи — отвешивающий реверансы всем сторонам, но играющий свою партию — так и республиканская «знать» и не знать даже в очень условном понимании, у которой имелись свои резоны если и не поддержать бунтовщиков против понтифика, то уж точно не выдавать их. В общем, именно южное направление было для врагов Борджиа наиболее перспективным в том случае, если бы они захотели бежать.

А они, как и полагается в случае рыхлой, не объединённой харизматичными лидерами коалиции, сами толком не знали, какой из возможных вариантов выбрать. Часть, явно чуя, что запахло жареным, готовилась бежать быстро-быстро, на дистанцию «чтоб не догнали». Другие всерьёз вознамерились попробовать выдержать наш первый удар и дожидаться прибытия подмоги. Этих, что интересно, особенно поддерживал Асторре Бальони, лорд Перуджи. Понимаю, жалко ему было терять родовое — и весьма богатое, к слову сказать — гнездо. Кардиналы Орсини и Колонна тоже склонялись к тому, чтобы попробовать для начала «позвенеть клинками», а уж потом, если что, можно, в зависимости от исхода боя, попробовать либо бежать, либо затвориться в крепостях, либо… чём демоны не шутят, вообще получится одержать победу.

Другая часть мятежников была настроена более осторожно. К примеру, Паоло и Вителоццо Вителли, нутром чуявшие слишком высокий уровень угрозы, которого им хотелось избежать. И у них также было немало сторонников. Пока же суд да дело, склоки и споры… Мы были уже близко, да и венецианцы пусть медленно, без особого энтузиазма, но накатывались со своей стороны. Ещё немного и соединённые силы Борджиа и Венеции просто раздавили бы сконцентрировавшуюся у Перуджи армию под командованием уже бывшего Гонфалоньера Церкви. Само собой разумеется, Родриго Борджиа сразу после бегства Орсини ди Питильяно за пределы Рима лишил того всех званий, да к тому же назначил немалую награды золотом за живого или мёртвого, без разницы. Разницы действительно не было — этот человек не мог сказать нам ничего такого, чего мы бы и так не знали.

Лично у меня возникла было надежда, что наши враги так и будут свариться вплоть до последних минут, тем самым дав нам нанести удар по де-факто не готовому к защите противнику. Однако… таки да не улыбнулось. Пинками ли, словами ли, но Никколо Орсини ди Питильяно сумел сколотить почти все имеющиеся под рукой силы и вывел их навстречу нашей армии. Почему не венецианской? Не знаю, может быть сыграло свою роль то, что именно за противостояние семейству Борджиа король Франции много чего наобещал всем и каждому из взбунтовавшихся вассалов Александра VI. А может и не совсем так, тогда этого точно нельзя было понять. И началось…

Двумя днями ранее, неподалёку от Перуджи.

— Если враг хочет показать дурную храбрость — не следует ему в этом мешать, — усмехнулся я в ответ на обеспокоенность Мигеля тем, что мы планировали сперва действовать исключительно от обороны. — Нас чуть более трёх тысяч, на нас же устремятся четыре с лишним, из них немало конницы, включая тяжёлую. Они до сих пор мнят, что это действительно серьёзное преимущество.

— Они настроены очень решительно, Чезаре! Хотя от переговоров не откажутся, если…

— Никаких переговоров. Только полное признание воли сюзерена и выдача главных зачинщиков бунта, а именно Никколо Орсини ди Питильяно, Асторре Бальони и обоих кардиналов, Орсини с Колонна.

— А на это они не пойдут, — усмехнулась вездесущая Бьянка. — Будут пытаться разбить наш строй конной атакой и рассеять пехоту. Если окажутся умнее — пробив, начнут рваться к орудиям. Но они всё равно этого не сделают. Не успеют.

Мигель усмехнулся, понимая уверенность нашей с ним подруги, я же даже улыбаться не посчитал нужным. Лорды Романии и иных земель папской области так пока и не осознали, что эпоха главенствования на поле боя тяжелой и вообще кавалерии прошла. Да, конница оставалась важной и незаменимой частью, особенно для обходных маневров, преследования противника и, что немаловажно, быстрого перемещения ездящей пехоты, то бишь пока не обозванных «драгун». Но бросать кавалерию на правильное построение, ощетинившееся пиками, укрытое цельнометаллическими щитами и огрызающееся слитными залпами аркебуз… Героическая версия суицида и не более того.

— Две терции, небольшой «коридор» между ними. Если по дурости своей решат туда сунуться — сначала аркебузиры глупцов «поприветствуют», а затем цепные ядра и картечь батарей фон Циммера окончательно их остановят. После этого даже небольшому числу всадников, которое мы используем, хватит сил и возможностей оттеснить противника.

— Под наши же выстрелы, — радостно закивал Мигель. — Бойня.

— Но сразу же предлагать сдаться. Нам не нужны мстители по всей Италии, — поспешил уточнить я. — Достаточно слетевших с плеч голов организаторов и вдохновителей.

— И даже кардиналов?

Бьянка… становится всё более ядовитой, что есть неплохо с учётом того, на кого её стремлюсь вытянуть. Однако, подобные действия будут, как бы это сказать, перебором. Уж для обоих точно. А вот если…

— Нет, конечно, хотя и хочется. Двух сразу нам не убрать. Зато если один из них, будучи в глубокой печали после поражения, выбросится из окна или зачахнет с тоски… Тут есть над чем подумать. В конце концов, с момента смерти прошлого римского префекта прошло уже достаточно времени.

Понимающие улыбки обоих моих друзей. Им не требовалось объяснять дважды, что я только что сказал. Если суметь прихватить за шиворот сразу двух кардиналов — один внезапно умерший от совершенно естественных причин будет воспринят нормально. Если же прихватим лишь одного… тут придётся как следует поразмыслить.

Впрочем сейчас было немного не то того. Мы заняли весьма удачную позицию, отгородившись от того направления, с которого ожидалась атака противника, небольшой речушкой. Неглубока, без крутых берегов, разве что курица вброд перейти не сможет, а значит и у Орсини ди Питильяно с его помощниками-советниками не должно было появиться искушения пытаться совершить обходной маневр. Подвох с нашей стороны, хитрая ловушка? Отнюдь! Всё было именно так, как и казалось на первый взгляд — мелкая, малозначимая преграда, которая только и могла, что чуток сбавить атакующий порыв. Но именно это нам и требовалось в условиях, когда ставка первым делом сделана на стрелков и артиллерию.

Терциями на сей раз командовали Рикотто и Раталли, на долю же Мигеля оставалась конница, которой в этот раз предстояла, несмотря на относительную малочисленность, довольно важная роль. Если вообще до этого дойдёт, ведь порой воля противника к ведению активных действий заканчивается несколько раньше, чем другая сторона выложит на стол все припасённые козыри. В общем, будем посмотреть, господа и ни разу не товарищи, будем посмотреть.

Хвала богам, что нет дождя, ведь покамест для огнестрельного оружия погодные условия весьма важная штука. И да здравствуют великие учёные иных времён, благодаря которым у меня теперь имеется такая штука как подзорная труба, позволяющая не всматриваться вдаль до рези в глазах, пытаясь без вспомогательных устройств превзойти то, что дано человеку от природы. Главное, не только у меня теперь есть это наиполезнейшее здесь устройство. Следовательно, отныне командирам войск под знамёнами Борджиа будет гораздо легче отслеживать обстановку в режиме почти что реального времени, не медля из-за того, что гонцы, как ни крути, не могут моментально перемещаться из одной точки пространства в другу. Увы, но телепортацию и в родном для меня времени так пока и не освоили.

Эх, зима, пусть даже итальянская, когда температура редко падает ниже градусов так пяти-семи выше ноля — всё равно не самое лучшее время для ведения военных действий. Причина? Корм для кавалерии, само собой разумеется. Необходимо заранее заготовленное сено, а с подобным тут заморачиваться хоть и умеют, но не так чтобы любят. Предпочитают воевать в предельно комфортных условиях. Хорошо это или плохо? От ситуации зависит. Сейчас подобная привычка была скорее на руку уже потому, что Карл Французский тоже привык зимой сидеть в крепостях, а не воевать. Во Франции ведь климат похуже итальянского, да и снег, скажем так, не в диковинку.

Чуток задумавшись, я чуть было не пропустил тот момент, когда авангард вражеского войска реально было разглядеть в подзорную трубу не в виде смутных точек, а вполне пристойным образом. Вот что тут сказать то можно? Всё типично, никаких сюрпризов. Разумеется, с учётом того, что сейчас столкнутся не столь многотысячные войска как при Реджо-Эмилии. Разве что у противника немалая часть армии именно конница, на которую тот же Никколо Орсини ди Питильяно и сделал основную ставку. Прорвать строй, растоптать, рассеять, а там уж можно и относительно венецианцев поразмыслить. Нормальное такое поведение, естественное даже для полководца вполне приличного уровня по здешним понятиям. Наша же задача его в этом разубедить — жёстко и эффективно.

— Нас вызывают на переговоры, — озвучила Бьянка то, что мы с ней и без того видели. — Хочешь сам поговорить с бывшим Гонфалоньером Церкви?

— А о чём? — хмыкнул я, даже не собираясь задумываться о такой возможности. — Желания у нас совершенно разные, сблизить позиции в принципе невозможно. Не думаешь же ты, что Орсини ди Питильяно сам отрежет себе голову и поручит кому-то из приближённых принести её мне на серебряном подносе вкупе с признательно-покаянным письмом.

Смеётся Бьянка, от души и заливисто. Я же добавляю заключительный «аккорд».

— Можно было бы послать поговорить с ним тебя, но не получится. Не возьмусь предсказать ответные действия, которые могут быть… опасными для твоей же безопасности. Потому пусть с ними Рикотто побеседует, как и было решено.

— Гаэтано просто передаст твои требования, с ними не согласятся и на этом разговор закончится. Начнётся сражение.

— Как раз то, что нам и требуется.

Стоять на холме и перебрасываться словами с подругой- дело не то чтобы полезное, скорее приятное. И уж точно отвлекающее немного от того, что вот-вот должно было начаться. Очередное, второе по счёту крупное сражение в этой войне. Первое мы выиграли, в этом требовалась не просто победа, а явный, показательный разгром, учитывая специфику противостоящих нам сил. Враг не внешний, а самый что ни на есть внутренний, пусть и подчиняющийся Карлу Французскому.

Переговоры, если их вообще можно было так назвать, долго не продлились. Несколько минут, да и то большую часть указанного времени заняли «ритуальные телодвижения». Всё, как и ожидалось, ничего необычного. К тому же Гаэтано Рикотто, согласно полученным от меня приказам, должен был вести себя с предельно допустимой надменностью, тем самым провоцируя Орсини, Колонна и прочих на то, чтобы те атаковали именно здесь, именно сейчас и уж точно не пытались затевать обходные маневры. Преимущество в кавалерии давало им большую, чем у нас, мобильность. А уход немалой части вражеских войск, пусть даже мы тогда вообще без усилий ликвидируем пехоту, равно как и проведём штурм Перуджи и иных крепостей… Всё равно не самый лучший для нас, Борджиа, исход.

Но нет, удачно сложилось. Это было ясно даже до того момента, как Рикотто примчался сюда, на этот холм, где расположилось командование армии. Все его слова неплохо ложились в тщательно выстраиваемую нами картину. Бывшему кондотьеру пару раз удалось зацепить как самого Орсини ди Питильяно, так и властителя Перуджи, Асторре Бальони. Как раз то, чего я от него и ожидал. Теперь, уязвлённые «каким-то безродным выскочкой», эти привыкшие раздуваться от осознания собственной значимости крупные феодалы ещё сильнее хотят устроить нам наглядный урок на тему «преимущество кавалерии перед любого рода пехотой». Эх, и ничему то их недавние события не учат! Точнее сказать, не желают многие верить в то, что мир меняется: заметно и очень быстро. Изменения же нужно принимать во внимание, перестраивать тактику и стратегию ведения битв к новым реалиям, а вовсе не цепляться за бесповоротно уходящее прошлое. Вот, французы уже пробовали цепляться во время Столетней войны. И что получили? Только невероятное стечение обстоятельств не позволило королям Англии не присоединить большей частью — это реально было осуществлено — но удержать за собой присоединённую к королевству Францию.

Стечение обстоятельств, да. Вот чтобы его не случалось в печальном смысле, и требуется планировать различные варианты действий, просчитывать ситуацию сразу на несколько ходов вперёд, внося по ходу действий те или иные коррективы. История, собака страшная, как раз и учит понимающих людей такому принципу решения государственных проблем. Только вот мало кто к этому реально прислушивается… на свою беду или беду тех, кто приходит на смену.

Рикотто уже успел вернуться к порученной ему терции, когда стало ясно — началось. Наслышанные про то, что артиллерия Борджиа способна стрелять ещё и через головы собственных войск, равно как и о «взрывающихся ядрах», войска Орсини ди Питильяно сделали то, чего и стоило от них ожидать в подобной ситуации — стали готовить атаку кавалерии. Выдвинутый вперёд авангард не стоил ровным счётом ничего — для того его и вывели, чтобы отвлечь наши батареи и частично терции. Жертвы, специально выведенные под расстрел, отвлечение внимания от главного действующего лица — кавалерии, особенно рыцарской.

Заблуждения противника надо поощрять! Поэтому фон Циммеру был отдан приказ начинать пристрелку, а затем и огонь по авангарду противника, когда он окажется с зоне уверенного поражения. Только вот задействована будет лишь малая часть орудий. Си-ильно я сомневаюсь, что такие «великие специалисты» по артиллерии, каковы есть у «Орсини ди Питильяни и Ко» способны на слух различить, сколько именно оружий мы задействовали. Разрывающиеся же бомбы тоже, в силу своей новизны, не помогают толком понять, какое конкретное количество орудий задействовано. Плюс рваные промежутки между «залпами», а точнее сказать залпами частичными, в каждом из которых задействована лишь небольшая группа орудий. Всё во имя введения противника в заблуждение, ведь обманут врага, ты становишься сильнее, это ещё с самых древних времён известно.

— Дым, — вздохнула Бьянка, отметив тот мешающий фактор, который ещё долгое время останется проблемой при применении артиллерии. — Из-за него пушки не могут стрелять более точно после одного-двух залпов. И не всегда есть ветер, чтобы снести его в сторону.

— Увы, пока с этим ничего не поделаешь, — усмехнулся я, глядя по на расстреливаемый авангард противника, то на уже перебирающихся через речушку всадников. Ничего, даже дым не помешает Циммеру дать полный залп по тем, кто уже совсем скоро окажется под прицелом. Не зря же мы рассредоточили орудия. Теперь не всем мешает этот действительно густой дым.

Меж тем авангард противника погибал. «Искупительная жертва», как наверняка думал бывший Гонфалоньер Церкви, всерьёз рассчитывающий на успех своего безнадёжного предприятия. И ведь туда явно выдвинули далеко не худших солдат. Откровенные слабаки разбежались бы в разные стороны после первых же залпов, а эти погибают, но только сейчас начинают не то отступать, не то и впрямь спасаться. Неудивительно, после таких то серьёзных потерь. Или… Ну да, им дали разрешение «спасаться кто как может», ведь перебравшаяся через речушку конница набирала разгон, стремясь… Мать моя женщина, вот это номер!

— Они торопятся прямо в ловушку, — Асканио Росиенте, глава отряда охраны и просто полезный во многих отношениях человек редко сам высказывал мнение, но тут и подошёл и поделился мыслью. Значит проняло. — А им должны были рассказать про сражение у Реджо-Эмилии.

— Так там прорыв строя был, Асканио! — радостно воскликнула Бьянка. — Тут же все открыто. Как там раньше в старом Риме говорили: «Кого боги хотят наказать — первым делом разума лишают!».

— Почти так, — кивнул, соглашаясь с неугомонной воительницей старый «пёс войны». — Они хотят видеть одно и дубиной вбивают видимое в желаемую им картину. Себе на погибель, как раньше делали и французы.

И Росиенте про Столетнюю войну вспомнил, гляди ж ты! Нет, ну а что, по сути для ныне живущих это относительно недавнее прошлое: яркое, увековеченное в книгах и сказаниях, да и народная молва тоже не пустой звук в плане памяти. Воистину, некоторых — очень многих, откровенно говоря — надо сначала очень сильно разгромить, да не единожды, чтобы у немногих оставшихся мозги начали работать как следует. В том числе и поэтому я считаю, что не стоит, имея определённые преимущества, растягивать войну, устраивая затяжные кампании, тем самым давая врагам приспособиться к имеющимся у тебя на руке козырям, выработать эффективную тактику противодействия. С другой стороны, ставить всё на условный блицкриг тоже не лучший вариант. Комбинировать надо, гибко подстраивать имеющиеся у тебя ресурсы к конкретному противнику, отдельным раскладам. Взять, например…

Пофиг, сейчас это совсем неважно. Конница Орсини ди Питильяно, теряя часть своих сначала от пушечного огня, затем от залпов аркебузиров, рвалась в промежуток между терциями. Он был невеликим, потому и не казался противнику ловушкой. Нет, ну а что? Захотели Борджиа для повышения мобильности разделить одно большое построение на два поменьше, рассчитывая на то, что погасят пыл атаки противника ещё до того, как оставленный зазор станет представлять собой настоящую угрозу. Понятное действие, пусть и дающее определённые возможности противостоящей армии.

Отсюда и их действия. Условные правое и левое «крылья», выделившиеся из атакующей конной лавины, находившиеся заметно впереди, ударили по терциям Раталли и Рикотто, стремясь даже не прорвать строй — сложно, чревато совсем уж большими потерями — а хотя бы оттеснить, хотя бы одну из терций. И вот в освобождающееся пространство должны будут рвануть приотставшие солдаты «центра». Что интересно, «центр» состоял из лёгкой кавалерии. Тяжелую, рыцарскую Орсини ди Питильяно разумно бросил на оттеснение с направления атаки нашей пехоты. Здраво оценил шансы, вот в этом он умница. Только один дельный ход ещё не означает выигранную партию, к тому же неправильно оцененное расположение своих и чужих фигур, оно тоже не просто так.

И опять «коридор». Но на сей раз противника будут бить не в нём самом — обе терции были слишком заняты уменьшением числа раздвигающей их в сторону тяжёлой кавалерии — а уже на выходе, огнём батарей по вырвавшемуся на оперативный простор «центру». Картечью, цепными ядрами, полузалпами, как при таком раскладе и полагается.

Скоростная перезарядка орудий — вот то, на что, помимо прочего, натаскивались орудийные расчёты. Конструкция условных «единорогов» — это, конечно, хорошо, но не ей единой. Доведённые практически до автоматизма движения расчётов помогали заметно повысить темп стрельбы, но только при условии сохранения безопасности. Разрывы орудий от небрежности обслуги мне точно не требовались. Оттого тренировки, тренировки и ещё раз они же, но не выходящие за грани разумного. Зато результат… имелся.

Выбиваемые цепными ядрами и картечью всадники не собирались сдаваться просто так. Уж на то, что бы понять простую истину: «Развернуться — расстреляют со спины, да с большим удовольствием»… На это разума хватало с избытком.

Клин клином вышибают. Вот сейчас уже наша конница и летела окончательно погасить наступательный порыв мятежников, обратить их в бегство, а при удаче и вовсе вывести под залпы терций, если те успеют окончательно расправиться с собственными противниками.

Столкновение… Пошла рубка, в которой главную рол играли уже привычные в этом времени умения. Те самые, что у врагов были ничуть не менее, а то и более развиты. Бойцы кондотт, они всё ж немного иную школу проходили, да и далеко не все из них с самого детства готовились к стезе «пса войны». Италийская же знать всех мастей и калибров — это совсем иное дело. Зато на стороне солдат под командованием Мигеля Корельи было отсутствие ран, высокий боевой дух и понимание того, что время работает на них, а никак не на врага. Стоит хотя бы одной терции приблизиться на расстояние прицельной стрельбы из аркебуз и… И тогда усё, амбец.

Время тянется, словно резиновое — так очень часто бывает в бою, меняется само восприятие окружающего мира, если научишься использовать подобное — получаешь нехилое преимущество. Я научился… много лет тому вперёд.

Опасно! Недостаточно у нас конницы, да и выучка «псов войны» в этом конкретном случае не столь хороша, как хотелось бы. Могут и прорваться, а при пушках охрана довольно слабая… совсем слабая. Значит, остаётся бросить последний резерв:

— Асканио! Три четверти своих на помощь Мигелю. И быстро!

— Но…

— Это приказ.

Не хочется опытному вояке оставлять командующего армией почти без прикрытия, но против прямого приказа не попрёшь. Вдобавок видно, что сейчас и малое количество воинов способно окончательно переломить ход сражения в нужную нам сторону. Ту сторону, которая приводит не к победе над врагом, а к его полному и видимому для всех разгрому.

— Бьянка… Нам тоже пора на коней и быть готовыми быстро-быстро скакать в сторону одной из терций, если у кого-то из командиров Орсини ди Питильяно хватит сообразительности бросить хоть малую часть всадников в нашу сторону.

Безопасность собственной шкуры — это тоже немаловажно. Выбей командующего и многое способно измениться. Да даже нарушение управления битвой дорогого стоит, немало давая другой стороне. Вот оставшиеся рядом охранники и засуетились, готовясь к срочному отступлению при первых реальных признаках угрозы. Однако… пронесло. В хорошем смысле этого слова.

Похоже, даже небольшой конный отряд, набирающий скорость и несущийся к месту схватки конницы Корельи с «центральным», рванувшимся в прорыв отрядом мятежников, оказался веским доводом. Хватило одного вида, символа того, что у Борджиа ещё есть что бросить на свою чашу весов… Загнусавили не то трубы, не то рога — сроду не разбирался в музыкальных инструментах от слова «ва-аще» — и почти сразу отряды противника начали выходить из боя. Те, конечно, у кого это в принципе получалось. Хотя… А чего не получиться то? Преимущество в коннице у бывшего Гонфалоньера Церкви было впечатляющим. Нам просто нечем было преследовать мобильную часть вражеского войска. Приказывать было нечего, оставалось лишь наблюдать, куда именно метнутся вдрызг разбитые войска противника. Что до «прощального салюта», так его и так обеспечивали, «салютуя» как из орудий, так и посредством аркебузных залпов.

— Кавалерию так не догнать, — опечалилась Бьянка. — И за пехотой побегать придётся, вон они как быстро отступают к Перудже. Ой…

— Что такое?

— И часть конницы туда же. А другая… не туда.

— Похоже, всяк бежит туда, куда считает выгоднее, — усмехнулся я. — Сиена, Милан Неаполь… А Бальони наверняка не могут не попытаться защитить свой город. Там их главная твердыня. Потеряют её… и следом за делла Ровере с Бентивольо, на обочину большой политики, власти, прочего. Надеются отсидеться до прибытия Карла.

— Могут и переговоры начать…

— Могут, да только кто ж их слушать будет. Точно не я.

Последние слова я произносил, уже отвлекшись на внимательное рассматривание и впрямь разбегающихся в разные стороны остатков разбитого войска мятежников. Разбиты, рассеяны… вот только терзают меня отнюдь не смутные сомнение, что главные фигуры и не погибли, и не собираются сидеть внутри каменного мешка той же Перуджи, ожидая штурма города. Именно штурма, потому как надежды на скорый приход войска короля Франции не так чтобы сильно велики.

Что это значит для нас? Очередная головная боль на предмет отслеживания ключевых фигур мятежников и попытка дотянуться до тех, которые действительно способны представлять угрозу. Надежды на то, что хотя бы часть из них мертва, в плену либо устремится в ловушку внутри крепости… крепостей. И необходимость выделять часть сил на то, чтобы наложить руки на крепости, оставшиеся почти без защитников. Обстановка то весьма благоприятная для подобного расклада!

Неаполь, январь 1494 года (немногим ранее)

Охота с давних пор была одним из любимых развлечений знати практически всех стран, французы отнюдь не являлись исключением из общего правила. Понятие ловчих, ям, капканов, приманок, на запах или звуки от которых идёт зверь, чтобы оказаться под прицелом хитрого зверолова также не могли считаться чем то новым и необычным. Зато чувствовать себя в роли этого самого зверя не понравилось ни маршалу де Ла Тремуйлю, ни д’Обиньи, ни тем более самому королю Карлу VIII. К их глубокой печали, понять ситуацию удалось далеко не сразу, а лишь недавно, когда стало ясно, что войска Испании высадились на Сицилии, а флот вовсе не ушёл обратно, а находился рядом, ненавязчиво так показывая свою мощь. И корабли республики Венеция тоже стали очень уж часто виднеться на морских просторах. Военные корабли, не торговые.

Корона Неаполя, ещё недавно казавшаяся очень даже удобной, внезапно стала ощутимо давить на голову Карла. Пусть этот король Франции и не был совсем уж выдающимся представителем династии, но и посредственностью его не получилось бы назвать даже открытым врагам. Вот потому он, серьёзно обеспокоившись происходящим и прислушавшись к Ла Тремуйлю, вызвал к себе как самого маршала, так и д’Обиньи с… кардиналом делла Ровере. Последний волей-неволей, а стал для короля советником по итальянским делам. Всем понимающим людям было понятно, что ненавидящий Борджиа кардинал из кожи вон вылезет, вывернется наизнанку и укусит себя за локоть, лишь бы отомстить и попытаться вернуть утраченное его родом влияние.

Неаполь… Совсем недавно бывший богатым и процветающим городом, несмотря на творимые покойным королём Ферранте безумства, сейчас он уже не производил прежнего впечатления. Несмотря на то, что французские войска вошли в столицу — равно как и в немалую часть иных городов — без боя, это не спасло Неаполь от разграбления. Карл VIII знал, когда следует отпустить поводок, на котором он держал армию, алчущую золота, женщин, веселья… Под запрет касаемо безудержного грабежа попадали исключительно замки тех неаполитанцев, которые изначально перешли на его сторону. Вот их озлоблять было опасно. Другие же, в том числе и пытавшиеся остаться нейтральными в войне, отстраниться от поддержки бывшего уже короля Альфонсо, но и не примкнуть к сторонникам Карла… Им требовался определённый урок. В сами замки распалённая вином, кровью и властью орава французских солдат не вторгалась, а вот на окрестных землях резвились от души.

Реквизиции продовольствия, необходимого для прокорма немаленькой армии. Трофеи из непокорившихся замков, королевских владений, церквей, торговых домов… Золото с серебром, каменья, шёлк, пряности и благовония. Королевство было далеко не бедным, особенно если знать, где искать и как именно это делать. Последнему пехотинцу было ясно, что он вернётся во Францию если и не богатым, то далеко не бедным. Разумеется, если не пропьёт-проиграет доставшиеся на его долю трофеи и если не погибнет в очередном сражении. Солдатам хотелось думать, что их больше не предвидится, вот только мрачнеющие с каждым днём лица командиров и гуляющие по армии слухи как-то не способствовали радужным мечтаниям.

А если в будущем предвидятся новые сражения, то немалая часть хочет хорошенько погулять перед этим. Мало ли, вдруг потом не доведётся! Учитывая же, что вокруг не родная Франция, а покорившиеся их славному королю Карлу города и деревни… можно было себя не сдерживать. Ладно, почти не сдерживать.

Понимал ли ситуацию как сам Карл VIII, так и его полководцы? Несомненно, только вот сделать они мало что могли. Армия сохраняла боеспособность, но вот озлобление населения росло как на дрожжах. Оно бы ничего, будь уверенность в том, что в ближайший год, ну хотя бы полгода ничего не произойдёт. Усмирять недовольное население завоёванных земель французы, равно как и многие другие, умели неплохо. Только вот были ли они, эти самые полгода, а тем более год без угрозы ответного удара? Карл VIII очень сильно в этом сомневался. Более того, он опасался уже и того, что само возвращение отягощённой добычей армии во Францию будет не самым лёгким делом. Потому и созвал тех, кто мог помочь найти выход из сложной ситуации.

Мрачный де Ла Тремуйль сидел, водя пальцем по небольшой по габаритам карте и бормотал что-то себе под нос. За его спиной, словно два верных паладина, притаились шевалье д’Ортес и граф де Граммон, разведка и планирование тактики. Именно их король не звал, но и выгонять не стал, здраво рассудив, что если маршалу они могут понадобиться, то пусть… стоят рядом и тихо говорят, если потребуется.

Бернар Стюарт д’Обиньи тоже не был доволен происходящим. Командующий шотландской гвардией, он ждал настоящих, значимых боёв, а до сих пор так и не сумел ни в одном сражении поучаствовать… в этом Итальянском походе. Не считать же за таковые жалкие попытки немногочисленных верных Альфонсо Трастамара вассалов воспрепятствовать движению французской армии к Неаполю. Их рассеяли почти что походя, про то, чтобы задействовать гвардию никто и подумать не мог. Так что д’Обиньи скучал. Однако был готов дать королю любой совет, какой только потребуется.

Что до кардинала делла Ровере, так он стоял вблизи окна, нахохлившись, словно большая красная птица, и о чём-то размышлял. Вряд ли о приятном, ведь занятие королём Франции Неаполя и размещение в ключевых крепостях королевства сильных гарнизонов, скажем так, не слишком способствовали исполнению его личных желаний. Вместе с тем он уже дал французам немало ценных советов касаемо неаполитанских дел и намерен был продолжать оказывать услуги королю Карлу VIII.

Появление короля заставило тех, кто сидел, подняться, приветствуя, как и полагается монаршую особу. Сам же Карл, прошествовав до богато украшенного кресла, заменяющего в этой комнате трон — не так давно на нём наверняка восседал Ферранте, совсем недавно его сын Альфонсо, а теперь он, Карл VIII — устроился поудобнее и нарушил повисшее было молчание словами:

— Королевство стало для нас западнёй. Вы были правы, маршал, разглядев это раньше прочих.

— Я высказал опасения…

— Сейчас не до красивых слов, — слегка поморщился король. — Борджиа договорились как с Испанией, так и с венецианцами. Флоренция и раньше делала то, что приказывают из Рима. Море закрыто для нас. Даже если мы сумеем вызвать флот из Франции, то сможет ли он противостоять испанскому? А про испано-венецианский я и говорить не стану, тогда мои корабли потопят или возьмут на абордаж.

— У нас сильная армия, — скрипнув зубами, процедил д’Обиньи. — Оставить гарнизоны, захватить с собой связанных с нами неаполитанцев, хорошо заплатив им и другим, кто захочет и кого заставим. И прорываться через Папскую область. Мы уйдём, а потом вернёмся. Гарнизоны продержатся, даже если испанцы вторгнутся с Сицилии на юг королевства.

— Они обязательно вторгнутся! Тысячи солдат не станут перевозить морем просто так, — усмехнулся Луи де Ла Тремуйль. — Гарнизонам придётся оставить большую часть артиллерии, иначе им не выдержать осаду и особенно обстрел. У наших врагов тоже есть хорошая артиллерия, она даже лучше. Если просто уповать на силу имеющейся армии и милость Господа, мы можем получить вторую «Реджо-Эмилию».

Недовольное ворчание д’Обиньи было проигнорировано королём. Карл VIII понимал, что враг уже показал свою силу и недооценивать его снова будет огромной ошибкой. Потому и кивнул, демонстрируя согласие со словами маршала и позволяя тому говорить дальше.

— У понтифика и его сына есть враги как внутри Папской области, так и вне её. Внутренних врагов мы сумели объединить под знаменем Гонфалоньера Церкви Никколо Орсини ди Питильяно. Но я не хочу внушить вам и особенно Вашему Величеству ложные надежды. Борджиа в любой день могут ударить по этим нашим союзникам. Силы этих сторон несопоставимы.

— Одновременный удар. С двух сторон! Пока Борджиа охотятся за этими Орсини, мы выступим и ударим по ним ослабевшим. Или пройдём мимо, оказавшись во Франции без потерь.

— Ты вроде бы и прав, Бернар, но не совсем, — не согласился с командиром гвардейцев маршал. — Орсини, Колонна и других раздавят — быстро и жестоко, как Борджиа умеют и любят делать.

— Тогда зачем?

— Они отвлекут часть их сил и времени. А лидеры мятежных вассалов, пусть даже не все, всё равно сумеют скрыться, если не окажутся совсем глупцами. А вот КУДА они скроются — об этом особый разговор. Им был дан дружеский совет как раз на такой случай. Помните, Ваше Величество?

Король кивнул, довольно улыбаясь, в очередной раз убеждаясь, что его маршал снова показал умение сочетать таланты полководца и мастера совсем по иным делам, скрытым от глаз большинство французской знати. Вслух же вымолвил лишь два слова:

— Сиенская республика.

— Именно так, мой король. Раньше она располагалось между Папской областью и республикой Флоренция. Теперь Сиена зажата между Борджиа и их по существу вассалом, герцогом Пьеро Флорентийским. А правитель Сиены Пандольфо Петруччи и республиканский сенат знают про аппетиты Борджиа и не слишком уступающие им поползновения Медичи. Если ничего не изменится, им останется выразить покорность и стать частью… может даже частями этих двух государств либо примерить на себя участь делла Ровере, Бентивольо, многих флорентийских родов.

Присутствующий здесь представитель рода делла Ровере в кардинальском облачении поморщился, но Ла Тремуйлю было плевать на этого потерявшего почти всё неудачника. Зато д’Обиньи и самому Карлу Французскому было далеко не плевать на произнесённые маршалом слова. Поскольку же король уже многое знал, то и вопрос прозвучал соответствующим образом:

— Я знаю, что сиенцы готовы принять беглецов, если это понадобится, не выдавая их Риму. Но пойдут ли они на большее?

— Республика не станет воевать со Святым Престолом, — коварно ухмыльнулся склонный к многоходовым интригам маршал. — Но одна республика всегда готова будет поддержать другую, тем более расположенную по соседству.

— Медичи не сбросить с созданного для них престола, — печально констатировалд’Обиньи. — Во Флоренции больше нет тех, кого мы могли бы использовать.

— Зато есть то, что раньше было Пизанской республикой. Медичи обезопасили изначально флорентийские земли, сделав их жителей довольными начавшимся монархическим правлением, но для жаждущих восстановления республики и независимости от Флоренции золота оказалось мало. Им нужно лишь помочь.

— И чем мы им можем помочь сейчас? — заинтересовался король идеей Ла Тремуйля. — Что вызовет начальную вспышку пламени мятежа?

— Не совсем что… Один человек, которого мы хотели использовать как оружие, но вынуждены были отложить свои планы. Теперь пришло время. Немного позже, не совсем в том месте, но и в Пизе, Ливорно, иных городах он сумеет воздействовать на недовольных правлением Медичи.

Имя фра Джироламо Савонаролы произнесено не было, но все и без того поняли, о ком именно зашла речь. И сразу напомнил о себе кардинал делла Ровере, почти бесшумно приблизившийся к королю и заговоривший после поклона, показывающего, что он показывает себя именно как слугу французской короны.

— Позвольте уверить Ваше Величество, что фра Джироламо способен воспламенить сердца и души простых горожан, особенно республиканцев. И если в Пизе и особенно Ливорно окажется достаточно его братьев из ордена святого Доминика… Мятеж вспыхнет быстро. Нужно лишь убедить его не проповедовать против богатства, ограничиться излиянием гнева небес, чьим голосом он себя считает, на Борджиа, Медичи и всех, кто поддерживает этих «порождений антихриста и вавилонских блудниц» по его собственным словам. Иначе поддержка может оказаться не такой значительной, чтобы доставить Медичи весомые неприятности.

— Достаточно, я услышал, — слегка повёл рукой Карл VIII и кардинал сразу же умолк, отступив на пару шагов назад. — Луи, это возможно?

— Не знаю, мой король, — с сомнением покачал головой маршал. — Этот безумный монах пообещает что угодно, но в любой момент просто забудет о данных клятвах. Он же «слышит глас Господень», а воля творца для него всегда превыше воли владык земных. Я не возьмусь обнадёживать Ваше Величество в таком важном деле.

— И всё равно стоит попробовать. Савонаролу необходимо как можно скорее перевезти в… Ливорно. Да?

— Да, именно туда, — подтвердил де Ла Тремуйль. — Порт, торговые корабли. Мы сделаем это незаметно. Туда же отправится немало монахов-доминиканцев и из других орденов, недовольных понтификатом Александра VI. Кардинал делла Ровере и его родственники в этом помогут. Золото и оружие тоже поступят. Первого немного, второго больше. Тоже на кораблях, сейчас это выгодный товар, всем нужна острая сталь клинков и крепкая доспехов.

Говоря это, маршал Франции предчувствовал множество сложностей, которых всё равно не избежать. Он уже имел «счастье» не единожды беседовать с Савонаролой, хотел понять этого человека, оценить, насколько его можно использовать в интересах Франции. Понять получилось, а насчёт возможности использования он уже сказал королю.

— Предположим, этот монах и другие наши доброжелатели сумели разжечь пламя мятежа в бывшей Пизанской республике. Что тогда сделает Сиена? Что она может сделать? — задавая этот вопрос, д’Обиньи внимательно смотрел на маршала и двух его советников-помощников. — Слов недостаточно, нужна поддержка войска. Пойдёт ли на это сам Петруччи и сенат?

— Сначала отправятся солдаты без знамён, — сразу же отозвался д’Ортес, как более сведущим именно в этой области. — Нужен первоначальный успех, хотя бы пара городов, откуда выбьют или договорятся об уходе гарнизонов, которые верны Медичи. Тогда мы убедим тех, кто имеет власть в Сиене, действовать открыто. Не против Святого Престола и Флоренции, а исключительно поддерживая восставших людей, желающих восстановить независимость Пизы.

— И это даёт…

— Медичи вынуждены будут бросить свои войска на подавление мятежа, Ваше Величество, — склонился в поклоне шевалье. — Может даже попросят помощи у Борджиа, чтобы скорее покончить с бунтовщиками. Ваше армия тогда сможет действовать так, как захочет. Прорыв обратно во Францию, большое сражение… как вам будет угодно.

Карл VIII осознавал, что предлагаемое решение может и не самое лучшее, но в сложившихся обстоятельствах другого вроде бы и не было. Оставалось соглашаться. Это он и сделал.

— Отправляйте Савонаролу, доминиканцев… кого угодно. Пусть как можно скорее заставят Пизу, Ливорно и другие города восстать. Обещайте правителю Сиены и другим горы золота и нашу поддержку. Посулите им присоединение к республике герцогства Пьомбино, наконец! Но они должны поддержать восстание в Пизе!

— Шевалье д’Ортес этим займётся, — кивнул маршал. — Что прикажете предпринять насчёт наших войск, Ваше Величество?

— То, что вы и хотели сделать. Оставить сильные гарнизоны, установить в важных для обороны крепостях артиллерию, приготовиться, что первый удар будет нанесён испанцами с Сицилии.

— Неаполитанцы?

— Привлеките тех, кто не перебежит к нашим врагам, Луи. И поспешите, нам нельзя тут задерживаться слишком долго. Как только начнётся в Пизе и Ливорно, мы должны выступить.

— По какому направлению?

— Будет зависеть от наших врагов. Я сказал, такова моя воля.

По существу, прозвучавшие слова ознаменовали собой конец совета. Король высказался, пришла пора исполнять его приказы. Сложные, но вот назвать их глупыми или даже опрометчивыми было нельзя.