Все о страсти

Глава 7

— Уоллес!

— Да, сэр?

— Проваливайте! И уведите тех слуг, что сейчас находятся в этом крыле.

— Немедленно, сэр.

Дворецкий поспешил к порогу. Джайлз нетерпеливо забегал по комнате, давая время Уоллесу найти горничную Франчески и убраться из графских покоев. Он подозревал, что первый разговор с женой наедине будет довольно бурным. Ничего не скажешь, мягкостью характера и уступчивостью она не отличается.

Услышав шорох, он на мгновение замер, но тут же направился к спальне Франчески. Потянулся к дверной ручке. Снова замер. Поняла ли она, что эта дверь ведет не в гардеробную, а в его комнаты? Закричит ли, если он внезапно возникнет перед ней?

Пробормотав проклятие, он повернулся и почти бегом выскочил в коридор.

Франческа сидела в своей роскошной изумрудно-зеленой спальне за туалетным столиком и старательно расчесывала волосы, не отрывая взгляда от двери справа. Той двери, которая, по словам Милли, вела в спальню графа.

Через нее он войдет. Она готовилась к его приходу. Ждала…

И тут она краем глаза поймала какое-то движение. Взглянула в зеркало и едва удержалась от вопля. Вскочив с табурета, она угрожающе занесла над головой серебряную щетку, свое единственное оружие.

— Что ты здесь делаешь? — Ее сердце глухо колотилось. — Как ты вошел?!

Остановившись в трех шагах от Франчески, он насмешливо прищурился, но, к ее облегчению, игнорировал первый идиотский вопрос.

— Из коридора, разумеется.

На нем были неплотно завязанный халат, доходивший почти до пола, и просторные шелковые брюки. Она вынудила себя смело посмотреть ему в лицо.

— Джентльмен наверняка постучал бы.

Джайлз подумывал об этом. Но…

— Я твой муж. И хозяин этого дома. И вовсе не обязан стучать.

Если бы взгляд имел силу убивать, Джайлз свалился бы замертво. Но вместо этого он улыбнулся. Франческа, беспечно пожав плечами, повернулась к столику и положила щетку. Она громко звякнула о столешницу.

Он давным-давно заметил, что лучшие куртизанки довели до совершенства искусство казаться неотразимо чувственными даже в скромных нарядах. Его жена, очевидно, обладала прирожденным талантом куртизанки: сорочка из шелка цвета слоновой кости скрывала ее роскошную фигуру, и все же в этом виде она воплощала тайные фантазии любого мужчины. Вырез не был глубоким, почти не открывал груди, фасон казался крайне простым. У сорочки даже не было рукавов, но накинутое поверх неглиже из прозрачного газа, отделанного кружевами, прекрасно оттеняло теплые тона обнаженных рук. Водопад кружева у запястий и по вырезу так и искушал мужчину протянуть руку, коснуться, отодвинуть и скользнуть глубже.

Распущенные волосы оказались длиннее, чем он думал. Вьющиеся пряди ниспадали до талии.

— Прекрасно, — прошипела она, повернувшись к нему и скрещивая руки.

Ему пришлось бороться с собой, чтобы не отвести взгляда от ее лица, чтобы не глазеть на вершинки грудей, натянувшие тугой шелк.

— Теперь можешь объяснить, как случилось, что ты посчитал мою кузину той женщиной, на которой решил жениться.

Ее требовательный тон живо привел его в себя. Не дождавшись ответа, она воздела руки к небу.

— Как ты мог сделать такую ошибку?

— Очень легко. У меня были вполне резонные основания полагать, что твоя кузина и есть та дама, которой я сделал предложение.

Ее глаза, выражение лица — все словно умоляло убедить ее. Уверить.

Он стиснул зубы.

— В тот день, когда я приехал сделать предложение, пришлось возвращаться на конюшню через цветник.

Франческа с готовностью закивала:

— Прекрасно помню. Прекрасно.

— До того как мы встретились, я увидел твою кузину, сидевшую в саду и читавшую книгу. Вряд ли она меня заметила.

— Она часто там сидит.

— В это время какая-то женщина окликнула тебя.

— Эстер. Я услышала и скорее побежала…

— Как только Эстер назвала твое имя, Френни закрыла книгу, накинула шаль и поднялась.

Франческа досадливо поморщилась:

— Совсем как ребенок: такая же любопытная. Если кто-то кого-то зовет, ей обязательно нужно выяснить зачем. Но не мог же ты только поэтому предположить…

— Эстер позвала снова: «Франческа… Френни…» — и Френнн ответила: «Я здесь». Естественно, я решил, что «Френни» — уменьшительное от «Франческа». Я был убежден, что это ты.

Она пристально изучала его.

Ее гнев улегся, вытесненный беспокойством.

— Ты сказал, что гулял с Френни. Дважды. Что ты ей говорил?

Джайлз упрямо выдвинул подбородок.

— Клянусь честью, что не упоминал ни о чем таком…

Она нетерпеливо отмахнулась.

— Готова поверить, что ты словом не упомянул о предложении, но Френни, судя по словам Чарлза, так и осталась ребенком. Она вечно фантазирует, преувеличивает, сочиняет. — Руки Франчески выразительно жестикулировали, глаза умоляли понять. — О чем ты с ней беседовал?

— Почему это так важно? — нахмурился он.

Франческа плотно сжала губы, но все же не выдержала:

— Френни упомянула, что к ней приезжал джентльмен. Дважды. Она посчитала его визиты верным знаком того, что он решил сделать предложение. Я пыталась расспросить ее подробнее, но она упрямо молчит. Иногда Френни бывает ужасно скрытной. И очень часто выдает желаемое за действительное.

Он совсем помрачнел. Видя эго, она спешила выговориться:

— Я даже не знаю, действительно ли тот человек, о котором она мечтает, именно ты, но эго вполне возможно, а она…

— Домыслила остальное. Я представился как Джайлз Роулингс, дальний…

Он осекся, услышав, как тихо ахнула Франческа.

— Что? В чем дело?

— Я… то есть мы, Эстер, Чарлз и я, всегда говорили о тебе как о Чиллингуорте, а когда прибыли сюда, все остальные делали то же самое, по крайней мере в присутствии Френни. Она, должно быть, не понимала…

— Кто я? И оставалась в неведении до самой церемонии? Что же, это вполне объясняет ее реакцию. Может, потрясение отрезвило ее? Уж слишком большое значение она придавала нашим встречам.

— Кстати, о встречах…

— Во время первой мы говорили только о собаках. Я спросил, ее ли это спаниели. Она ответила, что они просто живут здесь. Позже я отпустил какое-то замечание насчет их пятен, и она согласилась. На этом мы расстались. На следующий день ее занимали деревья. Она допытывалась, как они называются. — Он покачал головой. — По-моему, я дважды ей ответил и больше не произнес ни слова, разве что попрощался. Больше я ничего не могу вспомнить. Поверь, если твоя кузина и напридумывала что-то, ее россказни не имеют ни малейшего основания. Ни ты, ни я ничего не можем тут поделать. Ты сама сказала, что даже не знаешь, имела ли она в виду меня или кого-то другого. Или вообще никого. Не пойму, почему она повела себя в часовне таким образом. Может, Чарлз прав и она просто переволновалась?

Франческа смотрела ему в глаза. Все верно: никто из них ничего не может сделать, по крайней мере сейчас. Он потянулся к ней; она отстранилась.

— Твоя ошибка — всего лишь первое яблоко раздора. Есть еще и другие. Я хочу понять, почему ты, воображая, будто сделал предложение Френни, так настойчиво… ухаживал за мной? — Она была уверена, что он поймет намек. И кажется, оказалась права. И без того угрюмое лицо потемнело еще больше. Но отступать она не намеревалась: — Если ты принял ее за меня, кем, по-твоему, была я?

Его глаза превратились в две узкие щелки. Он окинул ее взглядом, который она ощутила, как прикосновение, прикосновение длинных пальцев к обнаженной коже. Ее тело словно закололо сотнями крошечных иголочек. Она твердо подавила начавшийся было озноб и взглянула ему прямо в глаза.

— Я подумал, — процедил он, — что ты цыганка. Щедро одаренная… природой и слишком дерзкая для молодой дамы. — Он бесшумно шагнул вперед, словно подкрадываясь к ней. — Посчитал тебя пылкой и готовой на все особой.

Франческа вызывающе тряхнула головой:

— Я прекрасно понимаю, о чем вы подумали, милорд.

Она не сделала попытки отступить.

— Еще бы. Ты думала о том же. — Он остановился перед ней и, подняв руку, провел пальцем по щеке, запрокинул ее лицо. — Будешь отрицать это?

Франческа презрительно скривила губы.

— Нет. Но я не пришла к тебе сразу после того, как сделала предложение другому.

Джайлз понял свой промах, но было поздно.

— Как ты посмел? — Сверкая глазами, она ткнула его пальцем в грудь. — Как посмел сделать предложение мне и уже через несколько минут помышлять о том, чтобы сделать другую женщину своей любовницей?!

— Но этой другой и была ты!

— Да, но ты-то этого не знал!

Она снова ткнула его пальцем. Он отодвинулся, но она вихрем налетела на него:

— Ты пришел за мной, искал меня в саду, целовал, ты почти соблазнил меня!

Она была намного ниже и слабее его, и все же ярость превратила ее в фурию. Она наступала, он отступал, шаг за шагом, перед палящим бешенством в ее глазах.

— Ты оставил женщину, которую считал своей нареченной, и отправился ко мне, чтобы…

— Но ты была готова отдаться!

— Разумеется! Я знала, что ты — мой будущий муж! Я думала, ты хочешь меня, меня, свою невесту!

— Я хотел тебя…

Она прервала его гневной итальянской тирадой. Он бегло говорил по-итальянски, но она тараторила с такой скоростью, что он понимал едва ли одно слово из десяти. Слова вроде «чванливый», «свинья» и еще парочка подобных давали некоторое представление о смысле речи, но защищаться не было ни сил, ни возможности.

— Нельзя ли помедленнее? Я тебя не понимаю.

Ее глаза полыхнули пламенем.

— Ты не понимаешь меня? Ты, кто собирался жениться на даме, с которой едва обменялся тремя словами? С которой намеренно не желал общаться? Это я не могу понять! Ни тебя, ни хода твоих мыслей.

Она снова перешла на итальянский. Поток страстных речей, подобно приливной волне, уносил их за собой. Ее жесты, подчас театральные, стали более подчеркнутыми, более резкими. Он продолжал отодвигаться, пытаясь прийти в себя, опомниться, найти подходящие аргументы. Но спорить с ней было все равно что спорить с ураганом.

Он неожиданно обнаружил, что она успела открыть дверь и вытеснить его на порог. Схватившись за косяк, Джайлз остановился.

— Франческа! — строго окликнул он, надеясь вернуть ее к реальности, немного отрезвить.

Но это вызвало лишь очередное словоизвержение. Она замахнулась, словно желая дать ему пощечину… и, конечно, не дала, да и не собиралась: это был всего лишь очередной актерский жест, выражающий презрение, но он увернулся и отскочил, отпустив дверь. И тут же очутился в коридоре. А она… она встала на пороге, подбоченившись, с тяжело вздымавшейся грудью и разметавшимся по плечам черным облаком волос. В глазах пылал изумрудный огонь.

Она была так неотразимо, умопомрачительно, необыкновенно прекрасна, что у него в буквальном смысле слова перехватило дух.

— А потом, — продолжала Франческа, перейдя на английский, — когда сумеешь ответить на это, можешь объяснить, почему тем утром, в лесу, ты остановился?! Да и в конюшне тоже: ведь это было всего лишь прошлой ночью? Вы хотели меня, милорд, как любовницу, но не как жену! Думали, что, женившись, еще и получите возможность позабавиться на стороне! Решили обольстить меня и, когда почти добились своего, поспешно сбежали! Как вы это объясните? — Она выдержала драматическую паузу, пронзая его жгучим взглядом, и, передохнув, величественно выпрямилась. — Вы достаточно ясно изложили свои воззрения прошлой ночью. Вы не хотите меня, не нуждаетесь во мне, зато желаете. Всего лишь желаете. Однако не настолько, чтобы осуществить свое желание на деле. И теперь, когда мы уже женаты, советую хорошенько над этим подумать. — Она отвернулась, бросив на прощание: — Доброй ночи.

Джайлз выругался и бросился к двери. Но она захлопнулась прямо перед его носом. Не успели его пальцы сжаться на ручке, как раздался визг засова.

Он, не стесняясь, пробормотал проклятие и тупо уставился на закрытую дверь. Можно было поклясться, что в тишине раздается смех судьбы.

Он старался, хлопотал, строил планы, чтобы заполучить послушную, воспитанную, уступчивую невесту. И взамен приобрел истинную ведьму и настоящую фурию.

Франческа не тратила времени, стоя у запертой двери, а помчалась через всю комнату к другой двери, смежной с его спальней, только для того, чтобы остановиться и жалобно охнуть. На двери не было засова.

Оглядевшись, она подбежала к секретеру, выдвинула стул и сунула его в дверную ручку. Потом отступила и оглядела свое сооружение. На вид слишком ненадежно. У стены рядом с дверью стоял массивный комод. Франческа набрала в грудь побольше воздуха и налегла на комод что было сил. Он чуть сдвинулся. Ободренная успехом, она постаралась задушить в зародыше нараставшую панику и снова толкнула. Другой конец комода ударился о косяк.

Франческа, пыхтя от усердия, схватилась за угол и потянула, стараясь высвободить комод…

Жесткие руки сомкнулись на ее талии.

От неожиданности Франческа пронзительно вскрикнула, но тут же узнала руки — это они украдкой ласкали ее последние несколько часов. Страх уступил место новому приливу бешенства. Он приподнял ее, повернул и… и подкинул вверх! Франческа, испугавшись, что упадет, вцепилась ему в волосы. Джайлз предостерегающе нахмурился, но она не обратила внимания, поскольку была слишком занята, соображая, как же все-таки он вошел.

— Еще одна дверь — та, что ведет в твою гостиную.

Она посмотрела в указанном направлении и только сейчас заметила дверь в противоположной стене.

— Насколько я понял, ты еще как следует не оценила обстановку.

Его светский тон ничуть ее не успокоил. Высвободив руку, она поспешно посмотрела вниз. Он шагнул вперед, унося ее, как добытую с бою награду, которую держал высоко над головой, на расстоянии вытянутой руки.

— Что ты делаешь? — не выдержала она, пытаясь оглядеться. Скорее всего он несет ее в постель.

— Собираюсь начать все сначала и кое-что направить на верный путь, — сухо процедил он.

— И какой же путь верный?

Он остановился и попробовал взглянуть вверх, но не смог: ей пришлось выпустить его волосы. Неохотно разжав пальцы, она тут же оперлась ладонями о его плечи, но зацепиться было не за что: рукава его халата сползли вниз. Приходилось надеяться на то, что он ее не уронит.

Джайлз откинул голову и взглянул в ее лицо. Напряженные руки не дрогнули: он держал свою драгоценную ношу без всякого усилия.

Глаза их встретились: ее — блестящие от непролитых слез, его — мрачные. Внимательные. Потемневшие.

— Мы женаты, — вымолвил он наконец. — Это наша первая брачная ночь.

Франческа зябко поежилась. Какой-то древний инстинкт уберег ее от ответа. От уничтожающей реплики. От язвительного укола. Для того чтобы продолжать битву, нужно оказаться на твердой земле. Освободиться от плена.

Тяжело дыша, она ждала. Немного помедлив, он наконец медленно-медленно опустил ее.

Его руки были уже на уровне груди, ее руки как раз коснулись его талии, хотя ноги все еще были на расстоянии доброго фута от пола, когда его пальцы сжались, а мышцы напряглись.

Он резким движением швырнул ее на постель.

Она приземлилась на самой середине и, едва успев опомниться, попыталась сесть.

Но Джайлз сбросил халат и шагнул к ней. Она отчаянно и безуспешно хваталась за скользкий атлас. Он опрокинул ее на спину и сам навалился сверху. Франческа продолжала сопротивляться, но он перехватил ее запястья широкой ладонью и поднял ее руки над головой, а сам придавил ее к перине всем весом своего тела.

Она уставилась на него настороженно, как пойманный зверек. И так же злобно.

Ее груди упирались в его грудь, ее тело было таким упругим и одновременно податливым… Через минуту он познает ее, но сначала…

— Ты была права в отношении того, что я подумал о тебе во время нашей первой встречи, — признался он.

Франческа попыталась понять по глазам, правду ли он говорит. Джайлз смотрел на нее серьезно, с выражением, значения которого она распознать не могла, и все же некая часть ее души словно потянулась к нему. Ответила на взгляд, на плотно сжатые губы, на хрипловато-сдержанный голос.

— Я желал тебя тогда… и желаю сейчас. Его взгляд скользнул к ее грудям. Он прижался к ней. В бедро уперся твердый стержень.

— Когда ты рядом, я думаю только о том, как бы оказаться в тебе.

Свободной рукой он обвел вырез ее сорочки от плеча до того места, где шел рад крошечных пуговиц. Одно движение — и первая пуговка выскочила из петли.

— Теперь мы женаты, и я собираюсь удовлетворять свое желание каждый день, каждое утро и каждую ночь.

Он продолжал расстегивать сорочку. У нее не было ни малейших сомнений, что за этим последует.

— Ты не хочешь меня. И не нуждаешься во мне, — почти всхлипнула Франческа.

Он согласно кивнул:

— Я не хочу тебя. Ты не нужна мне. Но, клянусь Богом, я желаю тебя.

Он просунул палец под распахнувшийся лиф и коснулся вздымавшейся груди. Они оба ощутили дрожь, пробежавшую по ее телу.

— И ты желаешь меня.

Она знала, что он задумал, что сейчас осуществит, знала, что бессильна против него. Но отчего-то было противно подумать, что ее возьмут без любви, из одной только похоти.

— Ты не хотел видеть меня своей женой. И ни за что не женился бы, знай, что я — это я.

— Верно. — Он приподнялся, расстегивая остальные пуговки. — И все же я женился.

Настал черед последней пуговицы. Сорочка разошлась до талии, и блеск шелка померк в сравнении с нежностью кожи. Джайлз сжал ее грудь и обвел сосок большим пальцем.

— Что привело нас к тому, где мы сейчас находимся. К постели.

Он снова обвел пальцем сосок и ощутил, как она напряглась. Увидел в ее глазах, вопрошающих и широко раскрытых, сознание того, что она не сможет выиграть тот приз, на который поставила. И понял, почему она была так разочарована. Так ужасно сердита.

Он наклонился над ней:

— Ты получишь все, что я обещал.

«Но ничего сверх того», — мысленно добавил он.

Обет повис в воздухе, невысказанный, но достаточно очевидный.

Она сумела разглядеть его истинное лицо и возымела надежды, которые он не мог и не хотел осуществить. И согласен дать ей страсть и вожделение, но страсть и вожделение еще не любовь — никто не знал этого лучше, чем она.

Он снова нагнул голову. Она сжалась. Он подождал несколько секунд, давая ей время оценить ситуацию и принять решение. Постепенно она расслабилась. Принимая его. Смиряясь. Сопротивление словно вытекало из нее.

Он перекрыл последний дюйм между ними, приблизив к ее губам свои. И ее губы раскрылись.

— Прости, — прошептал он, прильнув к спелым ягодам ее рта. Извиняясь за то, что обидел ее. За свою ошибку. Но не прося прощения за то, что подмял ее под себя.

Она приняла его поцелуй. Правда, не отвечая на него. Несопротивляющееся, пассивное тело лежало под ним.

Прошлой ночью она горела, пылала, исходила жаром. Сейчас же, утонувшая в изумрудном атласе их брачного ложа, хотя и ничего не таила от мужа — ее плоть не позволила бы этого, — но колебалась. Сдерживала себя. Даже словно бы боялась.

Освободив ее руки, он схватил жену в объятия, прижимая к себе, скользя ладонями по лицу, шее, пышным изгибам и впадинкам фигуры.

Он поклялся, что не будет ухаживать за ней, и не ухаживал. Но теперь она принадлежала ему, и он чувствовал первобытную, дикарскую потребность завоевать ее, преодолеть ее нерешительность, нежелание отдаться ему, полностью и безоглядно.

Слишком много женщин в свое время лежало под ним, чтобы не понимать разницы между полной капитуляцией и стремлением просто позабавиться ради взаимного удовольствия. Он знал, чего именно хочет от своей цыганки. От своей внезапно охладевшей жены. Поэтому, несмотря на то что он изнывал от сладострастия, что стремился лишь к одному — вонзиться в нее и утолить так долго снедавшую его жажду, он прибег к искусству обольщения, которым так хорошо владел и которое не собирался ранее применять. Никогда не думал, что придется соблазнять собственную жену.

Он целовал ее долго, нежно, намеренно затягивая незатейливую ласку. Франческа, приготовившись к нападению, к безжалостной атаке, почувствовала себя обезоруженной. Но не сдавшейся. Он делает это намеренно! Хочет от нее больше, чем обычного слияния!

Он взял ее в плен и при этом не скрывал своей силы, сквозившей в каждом прикосновении. Джайлз мог в любую минуту заставить ее хотеть его, гореть от безумного желания.

Когда она поцеловала его, робко, застенчиво, не уверенная, к чему это приведет, на память пришли его требования. Пункты и подробности брачного договора. Все, что ему нужно было сделать, чтобы добиться желанной цели, — наградить ее ребенком.

Тогда зачем столько трудов, чтобы доставить наслаждение ей?

Ответа она не знала. Если отдаться на его милость, скоро все мысли вылетят у нее из головы. Она просто не сможет думать. Однако соблазн научиться всему, чему он способен ее научить, узнать, что в действительности он от нее хочет, был слишком велик.

Сегодня она станет его женой не только номинально, но и в истинном смысле этого слова. Франческа считала, что это осуществится быстро и без особых эмоций. В конце концов, он постоянно подчеркивал, что не питает к ней никаких чувств.

Но она, похоже, ошиблась. И хотя цель была только одна, пути ее достижения, вернее, выбранный им путь был совсем другим и бесконечно более привлекательным, чем тот, который, как она полагала, он выберет.

Она решила, что с радостью последует за ним по этой сложной, извилистой, но такой заманчивой дороге.

Он осыпал ее легкими, упоительными поцелуями, но постепенно его губы твердели, а поцелуи становились все более требовательными. Она приоткрыла губы, приветствуя его, давая то, что он просил. И трепеща, когда он брал предлагаемое. Наслаждение, которым он ее одаривал, отнимало ее разум. Она отдалась на волю Джайлза, запретила себе думать и терзаться горькими мыслями и погрузилась в волны страсти. Их общей страсти. Головокружительной. Мощной.

Они не торопились, позволяя себе останавливаться, лучше понять друг друга. Теснее объединиться. В ее застланной атласом постели страсть, желание и потребность стали реальностью, ощутимыми качествами, которыми супруги обменивались, которые познавали вместе.

Время словно перестало течь и потеряло свой смысл. Теперь самым важным и значимым было то путешествие, в которое они отправились вдвоем: все остальное значения не имело. Поцелуи становились все крепче, языки вступили в затейливый танец, сплетаясь, искушая, лаская. Воспламеняя. Их ласки становились жарче, все более интимными. Гладя его щеку, она погрузилась в жидкое пламя, подогреваемая нарастающим желанием.

Их губы разъединились. Оба попытались отдышаться. Глаза их встретились.

Лампа на туалетном столике все еще горела, отбрасывая на постель золотистые отблески света. Достаточного, чтобы видеть друг друга. Чтобы вопрошать друг друга глазами. Безмолвно согласиться, что они уже прошли этот отрезок пути и пора двигаться дальше.

Все это время его рука лежала на ее груди. Но теперь он спустил сорочку и неглиже с ее плеч… ниже… еще ниже…

Она высвободила одну руку, неотрывно наблюдая за ним. За темным сиянием его глаз.

Потом настала очередь другой руки.

Он стянул одеяние до талии. Она никогда не стыдилась своего тела. Просто причин для этого не было.

Положив ладошку на его плечо, она молча смотрела, как он оглядывает ее. Жадно. С видом собственника.

И оба сознавали то, что сейчас лежит между ними. Ее уязвимость. Его властность.

Джайлз улегся рядом. Под его неотрывным взором она снова сжалась. Но он всего лишь поднял руку и с невыразимой нежностью провел пальцем по ее груди.

Он ничего не сказал. Она ничего не сказала.

И все же он, казалось, понял нахлынувшую на нее неуверенность, рожденную воспоминаниями о предыдущей ночи. Убежденностью, что, если он снова примется сосать ее грудь, она потеряет всякую способность думать о чем бы то ни было, кроме требовательного призыва нарастающего желания. Но он не попытался припасть к ее груди, довольствуясь медленными, сводящими с ума ласками.

Она постепенно расслабилась. Сознание собственной беззащитности улетучилось, утонуло в безбрежном море желания, постепенно поглощавшем ее, мягко, но неотступно захлестывавшем.

Она уже раскраснелась, разгорячилась, и хотя еще не горела в чувственном жару, но огонек уже занялся. Кончиками пальцев он обводил ее соски, почти не касаясь, не сжимая, не задевая, и она интуитивно тянулась к нему.

Его зрачки были расширены, занимая едва ли не всю радужку, и какой-то частью своего сознания она задалась вопросом: что же делается с ее глазами? Но очевидно, то, что он прочитал в них, его удовлетворило.

Он опустил голову, легко коснулся губами ее губ и прошептал:

— Доверься мне.

И рассыпал поцелуи по ее лицу и шее, нашел лихорадочно бьющуюся жилку между ключицами и лизнул языком раз, другой, третий, стал посасывать чувствительное местечко, и она ощутила, как взметнулись к небу языки пламени. Он прижался теснее.

Она судорожно выгнулась и охнула, впившись пальцами в его плечо.

Джайлз поднял голову. Она пыталась оттолкнуть его:

— Твоя грудь!

Он отстранился и удивленно уставился на нее. Она провела ладонями по груди, надавливая на мощные мускулы.

— Ты такой горячий…

Внезапное прикосновение кожи к коже, трение жестких волосков о ее груди будоражили нервы. Ее шелковистая кожа стала невероятно чувствительной к любому прикосновению, но она все гладила его торс, удивляясь новым ощущениям: упругой податливости мышц под ее руками, почти неслышному шороху волосков. Обнаружив плоский диск вокруг его соска, она чуть нажала на него и удивилась, когда кончик вдруг затвердел и вытянулся.

Джайлз чуть пошевелился.

— Ты привыкнешь к этому.

К чему? К чувствительности его сосков? Или к своей собственной?

Только не в следующем десятилетии.

Она чуть не сказала это вслух, но, должно быть, в глазах что-то отразилось, потому что он поднял брови:

— Так на чем мы остановились?

Он снова нагнул голову, и она снова ахнула. Его теплые губы на ее шее переместились ниже, провели по ключицам и припали к груди.

Пламя взметнулось снова, сначала следуя по дорожке, проложенной его губами, а потом растекаясь ровными волнами под кожей. Он лизал, увлажняя грудь языком, пока она не набухла. Но старательно избегал тугих вершинок, пока они не заныли мучительно и приятно.

Одна ее рука запуталась у него в волосах, другая упиралась в грудь, когда она почувствовала легкое дыхание, охладившее сосок. Прохлада немедленно сменилась обжигающим жаром его рта.

Она ожидала того же беспамятства, что и прошлой ночью, но, хотя испытывала то же удовольствие, все же способности мыслить не растеряла. Он сосал, и оранжевые языки пожирали ее, горели в жилах, собирались огненной лужицей внизу живота. Но этот пожар нес с собой наслаждение, и она приветствовала его, упивалась им, сгорала, не сгорая.

Ее тело словно обрело новую жизнь и теперь могло познать больше, утонченнее ценить ее радости. Франческа с благодарным бормотанием расслабилась в его объятиях, позволила себе отрешиться от прошлого и не думать о будущем и стала нежно гладить Джайлза по плечам и спине.

Она не знала, долго ли они вместе плыли по озеру блаженства. И все это время они экспериментировали, пробовали, учились доставлять друг другу радость, наслаждаясь взаимными дарами. Нежный шепот, тихий стон, дрожь ресниц, счастье тонуть в глазах любовника, прикосновение сухих губ, схватка горячих языков… В ход шло любое оружие.

Она металась, словно в лихорадке, когда он окончательно стянул с нее сорочку, не переставая ставить на ней клеймо своих поцелуев. Под грудью. На талии. На трепещущем животе. На кустике черных завитков у его основания.

Она задохнулась и протянула к нему руки; пытаясь остановить:

— Нет. Пожалуйста.

Он поднял голову. Встретил ее взгляд. Заметил, как прерывисто она дышит. Преодолевая бешеный стук сердца, она пыталась думать. Пыталась найти слова.

— Все будет не как в последний раз, — заверил он так тихо, что она едва расслышала. — И не кончится на этом. Я хочу отведать тебя на вкус…

Скажи он что-то иное, она отказала бы. Но невозможно было не заметить голодный блеск его глаз. Сознание собственной силы, искушающее своей новизной, неожиданностью, охватило ее.

Он положил руку на ее колено, чуть подтолкнул, и она позволила ему. Позволила развести ее бедра. Устроиться между ее ногами. Голова ее беспомощно откинулась. Она пыталась бороться с безумием и, кажется, преуспела. Несмотря на то что все ее чувства обострились и страсть вступила в свои права, Франческа полностью сознавала происходящее. Ее тело, казалось, отныне принадлежало не только ей, но и им обоим. Как и его тело. Сосуды для взаимного удовольствия… Уже не таким потрясением было чувствовать движения его губ там, принимать его поцелуи, ощущать горячую влагу его языка, обводящего тугую горошинку. Он чуть прикусил маленький бугорок, стал посасывать, и у нее закружилась голова от восторга. Сердце куда-то покатилось. Пропало все. Остались лишь ослепительные вспышки сводившего с ума наслаждения. Каждое прикосновение его языка возносило ее все выше. Невыразимое блаженство на этот раз казалось более интимным… словно разделенным.

И в этот момент он вошел в нее языком. Она охнула, напряглась, прижала тыльную сторону ладони к губам, чтобы заглушить рвущийся из горла крик. Он легонько сжал ее запястье и отвел руку.

— Никто тебя не услышит.

Только он. А Джайлз жаждал слышать каждый шепот, каждый стон, каждый захлебывающийся лепет. Каждый вопль.

Он действовал по воле инстинкта, инстинкта, которого сам не понимал и не узнавал. Он думал, учитывая то обстоятельство, что он не может… не в силах подарить ей свою любовь, его долг — дать ей наслаждение, какого не ведала ни одна женщина. На это он вполне способен… взамен того, что хочет от нее.

То, что ему нужно. И то, что он получит. Возьмет сам.

Поэтому он старался сделать этот момент особым, необыкновенным, более ярким. И с ней это было нетрудно. Она так не похожа на тех женщин, что он знал до нее. В ней крылось столько страсти: безграничное, безбрежное море щедрого тепла, редкая награда за его плотские порывы. Безжалостный тупой варвар-дикарь не желал ничего другого, кроме как схватить, сжать, вонзаться снова и снова… и его не оставляло гнетущее подозрение, что его сегодняшние действия были по крайней мере частично оправданы возможностью того, что, если он заставит ее раз за разом биться в экстазе, позже она будет более склонна позволить ему… его истинному «я» хватать, сжимать, вонзаться снова и снова…

Она была щедрой и безоглядной, хотя, несомненно, невинной — взять хотя бы ее реакцию на его грудь, — качества, с которыми он не сталкивался раньше и теперь был отчего-то ими тронут. И все же одновременно обладала пониманием, неким чувственным чутьем, странно контрастирующими с этой невинностью.

Но после сегодняшней ночи невинность уйдет навсегда, и странный контраст тоже исчезнет.

Эта мысль вернула его к действительности. Он поймал ее руки, опустил, сжал запястья и вернулся к единственному занятию, способному немного задержать натиск безжалостного тупого варвара-дикаря.

Во рту оставался вкус терпких яблок и какой-то смутно знакомой пряности. Он продолжал лизать ее и улыбнулся про себя, когда она застонала. Плечами он продолжал раздвигать ее бедра, достаточно широко, чтобы делать с ней все, что намеревался, медленно, тщательно. Не торопясь.

Он знал, до какого состояния доводит ее, знал, когда отстраниться, подождать, легко коснуться языком ее набухшей плоти, пока она не успокоится. Знал, когда скользнуть в ее медовое тепло и начать пиршество.

Звуки, которые она издавала, были бальзамом и яростным кнутом для его изголодавшегося жадного «я», которое только она одна и могла спровоцировать. Но он был полон решимости продлить удовольствие их слияния, и не только ради нее.

Хотел исследовать ее, как путешественник — неизведанные земли, узнать как можно больше тайн и секретов именно сегодня. И сам не знал почему. Знал только, что жажда завоевания велика, а цель кажется достойной. Здесь, среди атласных простыней, им правил инстинкт и только он.

Она действовала на него, как ни одна другая женщина. С ней он чувствовал себя исполненным некоей пульсирующей энергии; Энергии жизни.

Она стонала и извивалась. Но он крепко стискивал ее, удерживая на краю обрыва, хотя и чувствовал трепет ее бедер, туго сжатую спираль напряжения. Понимал, что настало время.

Джайлз почти ощущал, как соскальзывает узда, как падают поводья, когда он высвободил ее запястья, извернулся и сорвал с себя брюки. Пинком отшвырнув их подальше, он вернулся к ней, но тут же присел, скрестив ноги и сложив руки на бедрах, стал наблюдать за Франческой в ожидании, когда дрогнут ее ресницы. Когда разольется зеленое сияние ее глаз. И, дождавшись, протянул ей руки:

— Иди сюда.

Она послушно села, нервно облизывая губы, похлопала глазами и, встав на колени, отдала ему руки.

— Что дальше?

Он, не ответив, привлек ее к себе. Ее взгляд упал на его чресла. Он выпустил ее ладонь и потянулся к бедру. Она сомкнула пальцы на его плоти.

Сердце Джайлза подскочило и едва не остановилось. Закрыв глаза, он застонал. Ее пальцы чуть трепетали.

Он снова застонал и схватил ее запястье, намереваясь оттолкнуть. Но она не отступала.

— Покажи мне, как надо…

Ее хватка ослабла… усилилась… он не мог понять, что с ним творится.

— Вот так?

Низкий, чувственный, обожженный страстью, подогреваемый желанием голос отпечатался раскаленной полосой в его мозгу.

У него еще нашлись силы кивнуть, вынудить свои пальцы двигаться и направлять ее ладонь. Он услышал ее смешок. Темная головка склонилась на его грудь. Прикосновение ее волос, шелковистой массы локонов, обрушившихся на его обнаженную грудь, заставило Джайлза вздрогнуть. Она снова сжала пальцы, и он едва успел проглотить стон.

Он показал ей куда больше, чем намеревался, потрясенный и захваченный движениями маленькой ручки, неподдельным, бесстыдным, но таким искренним любопытством.

— Довольно.

Он должен остановить ее сейчас, пока еще сохраняет жалкие остатки самообладания.

Она позволила ему отвести свою руку. Но тут же отстранилась и с веселым смешком, только усилившим» его боль, медленно провела ладонью по бедрам, снизу вверх, почти до самого паха. Ее непокорные локоны свесились вниз, лаская ноющую плоть.

И тут он дрогнул. Растерялся, Прежде чем он успел потянуться к ней, она на миг прижалась к нему и, отстранившись, вскочила, легкая и ловкая. Осторожно ступая по перине, опираясь на его плечи, она поставила ноги по обе стороны его разведенных коленей и опустилась.

Вцепившись в нежные бедра, он направлял ее. Прижимал к себе, чувствуя, как ее живот скользит по его груди. Он поддерживал ее, пока она не уселась на его колени. Оседлала его.

Тряхнув головой, она послала назад копну волос, обняла его за шею и прижалась губами к губам. Внутренняя сторона бедер касалась его ног, ее колени еще не уперлись в кровать. Она прильнула к нему, с силой нажимая сверху вниз, безмолвно требуя вести ее остаток пути.

Он так и сделал, хотя один вопрос неотступно терзал его, когда он, в свою очередь, завладел ее губами, когда ее влажная тесная плоть принимала его, пульсирующую и твердую. Он окунулся в нее, наслаждаясь теплом, непонятным сочетанием упругости и мягкости, окружившей его. Она была тугая, скользкая, обжигающе горячая. И такая возбужденная, что он мог бы наполнить ее одним мощным выпадом. Но вместо этого он погружался в нее медленно, осторожно, напоминая себе, что она ежедневно скакала на лошади, пусть и в дамском седле.

Он уже наполовину вошел в нее, когда встретил преграду. Варвар, сидевший внутри, зарычал от удовольствия. Он смял ее губы поцелуем, обхватил бедра и чуть приподнял, ровно настолько, чтобы резко опустить, разрывая последний барьер и утверждая свое господство.

Она отдернула голову, издала жалобный сдавленный звук и прислонилась лбом к его груди, тяжело дыша. Ее пальцы вцепились в его плечи, тело напряглось. Прошло несколько минут, прежде чем она обмякла. Он обнял ее и стал гладить по спине, хотя все мышцы дрожали, вопя о неукротимой потребности брать, владеть, делать своей. Врезаться в беззащитную, покорную плоть.

И все же он вынуждал себя ждать. Прислониться щекой к ее волосам и просто держать ее, пока не утихнет боль.

Она прерывисто вздохнула и попыталась пошевелиться, но он удержал ее:

— Нет. Не стоит.

Ее тело еще не смягчилось, не оправилось от шока. Еще немного, и она придет в себя и примет его вторжение.

Она молча подчинилась. Маленькая ручка легла на его грудь. Он накрыл ее ладонью, поднес к губам и поцеловал каждый пальчик, втягивая его в рот, перед тем как отпустить.

Увидев, что Франческа немного отвлеклась от своих переживаний, он стал целовать ее, сначала нежно, потом все более пылко, пока она вновь не загорелась и не стала отвечать на ласки. Сжав ладонями его лицо, она коснулась его языка своим, без слов обещая полную капитуляцию, сдачу на милость завоевателя. Опираясь на колени, она покачивалась на нем. Не поднималась, чтобы опуститься вниз, как это делают неопытные женщины, нет. Ее тело превратилось в чувственные, завораживающие, лишающие разума, крадущие чувства колыхания, ласкавшие его от каменно твердых бедер до губ.

Она взяла его в плен. Его тело. Разум. Эмоции. Чувства. Все это принадлежало ей. Она стала главной. Ее воля стала законом.

Он не помнил, сколько времени вот так просто держал ее, обхватив за талию, и принимал все, что она на него обрушивала. Упивался, как никогда в жизни.

Движение начиналось с ее бедер. Она нажимала вниз, забирая его всего. Внутренняя сторона бедер и ее мягкость ласкали его чресла. Волна разливалась оттуда и проходила вверх, по ее спине, медленным, неторопливым потоком, прижимая ее живот, талию и роскошные груди к его телу. И наконец, ее рот прильнул к нему, открытый и зовущий, манящий в неведомые глубины.

Потом волна спадала, медленно откатываясь назад, с еще более обольстительной лаской, когда все ее тело словно обволакивало его. И все начиналось сначала.

Мысли его путались. Тихо застонав, он намотал ее волосы на кулак и оттянул голову, чтобы взглянуть в ее лицо. Из-под тяжелых век сияли глаза, зеленее и ярче любого изумруда.

— Откуда ты знала?

Его вопрос. Тот, на который он не находил ответа.

Она была целомудренна, девственна, как он и подозревал, и все же вела себя как… как наложница в султанском гареме, обученная искусству любви.

Ему не было нужды объяснять подробнее: ее губы скривились в понимающей улыбке.

— Мои родители.

Он ошеломленно уставился на нее.

— Они научили тебя?

Франческа рассмеялась едва слышно, и все же его голова закружилась, как от глотка лучшего бренди. Звук прошил его насквозь, осел в животе, растекся по внутренностям: масло для его огня. Он отпустил ее волосы, и она снова вжалась в него.

— Нет. Я наблюдала, — хихикнула она. — Видишь ли, я была единственным ребенком, и в детстве наши спальни находились рядом.

Ее слова были чуть громче шепота, ее тело терлось, прижималось, манило…

— Они всегда оставляли дверь открытой, чтобы слышать, если я заплачу. Иногда я просыпалась… и входила к ним… Бывало… что они не замечали… Потом я возвращалась к себе. Раньше я не понимала, почти до сегодняшнего дня, но оказалось, что все запомнила.

Охваченная воспоминаниями Франческа мысленно поблагодарила родителей. Без них, без их взаимной любви она никогда не имела бы шанса испытать ЭТО. Ибо сейчас этот сильный, опытный мужчина целиком зависел от нее. От ее ласк. От того, что она делает с ним. От обещаний, которые она способна дать и выполнить. Эта мысль пьянила. Единственная крошечная победа среди множества поражений. Единственное, что она запомнит о своей первой брачной ночи.

Расчесывая пальцами жесткие волосы на его груди, она немного подождала, наклонила голову и лизнула. Прикусила сосок.

Его руки сомкнулись вокруг нее стальным кольцом. Она подняла голову, и он захватил ее губы в плен поцелуя.

Сильная рука стиснула ее бедра, и она вдруг осознала дремлющую силу, наполнившую ее лоно, силу, которая до сих пор ей подчинялась.

Не успела она до конца понять, что происходит, как он поднял голову и выдохнул в ее распухшие губы:

— Второй акт.

Она видела это раньше, но, разумеется, никогда не испытывала. Никогда не оказывалась в центре сцены до сегодняшней ночи. И все, что делалось, делалось ради нее. Ее плоти. Ее тела. Ее чувств. До сих пор, войдя в нее, он почти не двигался, позволяя ласкать себя потаенными мышцами ее плоти. Теперь все изменилось. Он удерживал ее, но она все же могла двигаться, не для того, чтобы ублажить его. Чтобы утолить свой голод. Потребность, которая росла и расцветала в ней. Потребность, которую он искусно питал.

Он двигался в ней и вместе с ней. Теперь он вел танец. И с каждым новым выпадом наполнял ее, пронзал, только чтобы отстраниться и повторить это снова…

Она безуспешно цеплялась за остатки разума. Жажда, которой не было названия, захлестывала ее. Рвалась наружу. И Франческа стремилась любой ценой утолить эту жажду. Свою и его.

Она потеряла свой ритм, но вместо него нашла другой. Его ритм. Он придержал ее бедра и проник еще глубже. С каждым толчком он продвигался все дальше, чтобы коснуться места, которого еще не успел коснуться.

Пламя пожирало ее. Исходившее от него пламя. Он врывался в нее раз за разом, чтобы довести до безумия. Всхлипывая, что-то бормоча. Она цеплялась за него, готовая на все, безрассудная и раскованная. Ее тело принадлежало ему. Только он мог наполнять его, пронзать и брать все, что хотел. Когда-то ей удавалось стать свидетельницей нарастающей страсти, пылких объятий, исступленных ласк, но она в жизни не думала, что сама станет участницей чего-то подобного. Будет брать и давать.

В глазах стоял слепящий туман желания.

Он перегнул ее через руку, и она ощутила раскаленное клеймо поцелуя на своей груди. Он сосал свирепо, безжалостно, и она вскрикнула. Тело снова напряглось, закаменело, он прикусил ее сосок и вонзился, резко, грубо, яростно.

Огненный шар взорвался.

Ее больше не было здесь, в этой спальне. И все же она сохранила способность чувствовать. Испытывать ощущения изысканно-острые, молниями полосующие ее, исходящие из самой сердцевины, разворачивающиеся спиралью, уносящие с собой. Возносящие на немыслимые высоты. Ее подхватило, бросило вниз, закрутило в водовороте и тут же выбросило на поверхность. Бурлящее море постепенно успокаивалось, оставив ее умиротворенной. Спокойной. И выжидающей.

Она не могла думать. И все же знала. Знала, что должно быть что-то еще, и хотела этого чего-то. Хотела его.

Он замер. Застыл на секунду. Провел руками по ее спине, словно хотел вдавить Франческу в свое тело.

И, сжав руками ее бедра, поднял и отстранился.

Она протестующе пробормотала что-то.

Он ответил хриплым, на удивление мрачным смехом.

— Желаю, чтобы ты была подо мной.

Он желал чувствовать ее податливую плоть под собой, когда возьмет ее. Желал слышать каждый стон, каждый крик. Желал удостовериться, что она открыта ему, что ее налитое тело предназначено только для него. Примитивное, грубое, жадное желание. Сводящее с ума, почти отчаянное желание.

Джайлз уложил Франческу на изумрудный атлас, широко раздвинул ее бедра и устроился между ногами. И наполнил ее одним мощным толчком, наблюдая, как ее тело колышется, изгибается, как она поднимает бедра, чтобы глубже вобрать его.

Она судорожно прижимала его к себе. Он упивался и не мог насытиться ощущениями, которые она ему дарила. Упивался ее губами, огнем, все еще тлеющим в ней, и раздувал его в пламя.

В адское пламя. В извержение вулкана, спалившее последнюю маску, последние следы и остатки его цивилизованного фасада. Он ворвался в нее, в ее рот, в ее тело, жадный, беспощадный, алчущий, и точно подстерег тот момент, когда она капитулировала, когда полностью отдалась и этому моменту, и бушующему пожару, и неземному блаженству, и он ликовал и торжествовал победу.

Она открылась ему. Обвила руками и ногами и впустила не только в свое тело, но и в цитадель, которую он так стремился завоевать.

Он балансировал на гребне горячки, когда глубина его потребности с размаху ударила его стальным кулаком. Понимание себя и своего исступленного желания пришло как слепящее откровение. Но ничто, даже его нерассуждающие страхи, не могло помешать ему схватить, забрать, завладеть тем, что, как ему казалось столько лет, он никогда не получит.

Она забилась под ним, и он излился в нее, наслаждаясь ее наслаждением, и испустил вопль триумфатора, прежде чем последовать за ней в бездонную пропасть.

Так кому же принадлежит победа? Ему или ей?

Лежа рядом со спящей женой, Джайлз никак не мог ответить на этот, казалось бы, простой вопрос. И так ли уж это важно? Трудно сказать. Да и к чему жаловаться, если и волки сыты, и овцы целы?

Единственная женщина, которую жаждет его истинное «я».

Но никогда она не узнает этого, если он не скажет ей. Если сам не признается в собственной уязвимости.

Да скорее у свиней вырастут крылья!

Приоткрыв один глаз, он обозрел скомканную постель, освещенную теперь одним лишь лунным светом. Она лежала на боку, лицом к нему, так что из-под разметавшихся волос едва виднелась бледная полоска лба. Между ними, на подушке, покоилась маленькая ручка. Он все еще продолжал сжимать ее талию. Властно. По-хозяйски. И не собирался ее отпускать.

Голос разума твердил, что он не может разбудить и снова взять Франческу. Он уже сделал это однажды, неистово, жестоко, как и подобает истинному варвару. Воспоминания о том, как она повернулась к нему, стараясь поймать его взгляд, как отвечала на его поцелуи, как они слились в одно целое и как захлебывались экстазом, послали озноб по его спине.

Закрыв глаза, он поглубже зарылся в перину, пытаясь отрешиться от запаха удовлетворенной похоти, тяжелым облаком висевшего в воздухе. Пытаясь игнорировать вновь пробудившийся голод.

Утром. Только потому, что он сдался на одном фронте, еще не значит, что сейчас позволит вожделению править им.