Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 7

Ричард Франклин Сирайт ЗАПЕЧАТАННАЯ ШКАТУЛКА

Почти час Вессон Кларк изучал запечатанную шкатулку, его проницательные чёрные глаза жадно изучали грубо вырезанные металлические контуры. Она стояла перед ним в луже света от настольной лампы, которая в то же время погружала во мрак заставленный книгами кабинет, похожий на пещеру. Классические, расчётливые черты лица Кларка озаряло бледное сияние. Снаружи пронзительно завывал сильный мартовский ветер, цепляясь ледяными пальцами за карнизы и фронтоны старого дома. Это давало Кларку приятное, роскошное чувство безопасности — возможность расслабиться в жарком полумраке кабинета, слушая нарастающий стон снаружи. Небрежный, неуклюжий старый Симпкинс ушёл на всю ночь, растопив древнюю печь до предела; и Кларк остался в доме один, как ему и хотелось на этот раз.

Он слегка улыбнулся и промурлыкал отрывок из последнего хита Гершвина, пока его глаза рассматривали добычу. Шкатулка была маленькой и компактной, примерно шестнадцать дюймов в длину и шесть-семь в ширину. Она была сделана из тусклого, потускневшего от времени металла, не поддающегося идентификации. Грубые извивающиеся изображения, вырезанные на её поверхности, не помогали понять, кто её смастерил; Кларк не смог отнести эту шкатулку к какому-либо известному периоду раннего искусства.

Эта старинная вещь являлась приятным наследием для ценителя антиквариата. Значит, старый Мартуччи ничего не подозревал. Бывали моменты, когда Кларк удивлялся и боялся своего тайного романа с молодой женой Мартуччи. Впрочем, теперь это уже не имело значения — зловещий старый учёный с его извращённым чувством юмора был мёртв, а Нонна, хотя и преисполненная, как всегда, латинского огня, казалась гораздо менее очаровательной теперь, когда юридические барьеры исчезли. Кроме того, она становилась самолюбивой, слишком уверенной в себе. Кларк понимал к чему это ведёт. Он иронически улыбнулся, изучая шкатулку. Пока Мартуччи был жив, Кларк притворялся его другом и наслаждался завоеванием сердца Нонны на тайных свиданиях, соблюдая величайшую осторожность. Но теперь бояться было нечего. По крайней мере, на какое-то мгновение он пресытился прелестями Нонны и теперь чувствовал себя вправе отказаться от неё, по своему усмотрению, без навязчивого страха разоблачения и мести со стороны подозрительного старого археолога. Кроме того, ему нужна была свобода, чтобы поймать на удочку новую добычу, более соблазнительную, чем эта итальянская девушка, и обладающую почти мифическим богатством. Здесь его намерения были очень серьёзны.

Улыбка Кларка стала ещё шире, когда он вспомнил странный пункт в завещании Мартуччи — условие, согласно которому Кларку достаётся эта шкатулка: «И я завещаю моему бывшему другу Вессону Кларку древнюю шкатулку Алу-Тора; и только прошу его оставить свинцовую печать на ней нетронутой, как я делал это в течение тридцати лет».

Кларк тихо рассмеялся. Мартуччи был наивным дураком, несмотря на свою сомнительную репутацию в научных кругах, где некоторые безжалостные и неэтичные действия, приписываемые ему, вызывали сильное неодобрение. Он ведь сохранил печать нетронутой, не так ли? И никто не догадывается, какие редкие сокровища древности могут быть спрятаны внутри! Мартуччи провёл всю свою жизнь, копаясь в земле и попутно приобретая скудное состояние (теперь почти растраченное), с которым он удалился на покой, в то время как, вероятно, настоящее богатство ожидало его в этой шкатулке. Но, с другой стороны, итальянец был странным персонажем — одним из тех редких, непонятных существ, которые, кажется, не придают большого значения простому обладанию деньгами. Возвеличивание своего имени в науке, поиск запретного в скрытых оккультных знаниях, циничное изучение человеческой природы, казалось, значили для него гораздо больше. Разумеется, он никогда не открывал шкатулку, потому что пятно расплавленного свинца, запечатавшее её, выглядело почерневшим от старости и не несло никаких признаков того, что кто-то его подделал.

Со всей своей неторопливой леностью сибарита Кларк откинулся на спинку стула и стал злорадствовать над своим приобретением. Он ещё внимательнее вгляделся в загадочные, извивающиеся символы, расплывчатые и тонкие, которые когда-то были нанесены на свинцовую печать, несомненно, когда металл ещё был горячим. Они были совершенно не знакомы ему, потому что не походили ни на что из того, что он видел раньше, но в их почти осязаемых очертаниях было что-то неопределённо тревожное. Они вызывали в памяти какое-то совершенно невозможное живое существо. Кларк рассмеялся над нелепостью этого впечатления.

Но что бы они ни изображали, символы выглядели очень древними. Их примитивная грубость наводила на мысль об античности, предшествовавшей финикийскому алфавиту или даже письменам Майя. Кларк сожалел о своём скудном знании таких вещей, ибо здесь, как он наполовину подозревал, мог находиться образец самого первого первобытного письма — неуклюжая живописная попытка передать мысль. Из этой попытки развились самые ранние из известных письменных знаков. Кларк сохранит печать нетронутой и отдаст её на экспертизу какому-нибудь авторитету. Возможно, она обладает определённой внутренней ценностью сама по себе. Мартуччи, должно быть, знал: его познания в эпиграфике были глубокими, и ходили слухи, что все его достижения в этой области не достались никому из учёных. Возможно даже, что он расшифровал эту надпись, если это действительно были буквы. Но тем временем Кларк намеревался открыть эту шкатулку.

Конечно же, он собирался её открыть. Для Мартуччи было весьма характерно, что из-за какой-то брезгливой эксцентричности сам он воздерживался от этого поступка. Но неужели он всерьёз думал, что новый владелец будет настолько нелогично сдерживаться? Кларк снова усмехнулся.

И всё же было странно, что итальянец никогда не говорил о шкатулке, тем более что он, должно быть, решил избавиться от неё несколько месяцев назад. Об этом свидетельствовала дата составления завещания. Без сомнения, это был небольшой сюрприз для «бывшего друга» — особенно странный потому что шкатулка являлась такой вещью, относительно которой учёный-неудачник с его обширным знанием древностей, и Кларк с его дилетантской любовью к ним, могли бы провести много дискуссий, которые археологу так нравились.

А ещё эта странная формулировка — «бывший друг». Это почти наводило на мысль, что Мартуччи подозревал Кларка и свою жену, когда диктовал приговор. Но это было невозможно. Сама передача такой редкой реликвии в наследство выглядела доказательством полного доверия и добрых чувств. В конце концов, смысл слов, предназначенных для чтения после смерти автора, был достаточно ясен.

Ну что ж, больше медлить было незачем. Кларк уже достаточно долго злорадствовал. Его чёрные глаза жадно сверкнули, когда он взял со стола тяжёлый бронзовый нож для разрезания бумаги и осторожно коснулся им печати. Свинцовое пятно оказалось на удивление твёрдым; возможно, это был какой-то странный сплав. Кларк надавил сильнее, и наконец ему удалось вставить острие ножа между печатью и почерневшим от времени металлом самой шкатулки. Свинец отказывался гнуться дальше, он цепко держался за свои вековые причалы. Наконец Кларк оставил шкатулку и принялся бегать по дому в поисках инструментов. Он вернулся с молотком и тщательно запер единственную дверь кабинета, прежде чем сесть за стол.

Он использовал нож как клин, и при первом же ударе свинец аккуратно отошёл в сторону, открыв под собой тускло мерцающее пятно металла. Кларк никак не ожидал обнаружить, что печать закрывает замочную скважину, и ничего подобного он и не увидел. Очевидно, шкатулка была слишком древней для такого изобретения.

Сердце Кларка бешено колотилось. Он нетерпеливо вздохнул и просунул острие ножа под крышку, применив силу рычага. Крышка поднялась. Шкатулка оказалась пуста. Кларк искренне удивился. Странно, что шкатулка была так плотно запечатана, когда в ней не имелось ничего, что можно было бы охранять. Всё это выглядело неправдоподобно.

Пока Кларк в недоумении смотрел на полированную внутреннюю поверхность шкатулки, он почувствовал слабый зловонный запах, проникающий в его ноздри. Он фыркнул, сморщив нос от отвращения. Как ни слаб был этот запах, он смутно напоминал эманацию склепа из какой-то давно закрытой могилы.

А потом появился холодный ветер. Сквозь тесный воздух кабинета, который постепенно становился невыносимо горячим, ветер дохнул ему в лицо одним ледяным порывом, отягощённым внезапным усилением тошнотворного запаха гниения. Затем порыв ветра исчез, и нагретый воздух сомкнулся вокруг Кларка, как будто ничего не произошло.

Кларк вздрогнул, но тут же снова опустился на стул. Он нахмурился, пристально глядя на дверь и окна, наполовину скрытые в тёмном сумраке за кругом света лампы. Он знал, что они надёжно заперты, и тревожное беспокойство шевельнулось в его груди, когда его испытующий взгляд подтвердил этот факт.

Его внимание снова привлёк едва уловимый запах разложения, который постепенно усиливался. Теперь он пронизывал всю комнату — сырой мефистофельский запах, гротескный, совершенно неуместный в тихом кабинете. Кларк медленно поднялся на ноги, и на его лице отразилась тревога. И как только он встал, ледяной, зловонный холод снова обдал его лицо, словно ветерок из какого-то ледяного склепа. Его голова дёрнулась назад, и в глазах появился страх. Здесь, в запертой комнате на верхнем этаже старого дома, в котором он жил уже много лет, происходило нечто совершенно сверхъестественное, нечто совершенно выходящее за пределы здравого смысла. Кларк медленно двинулся через кабинет к двери, но вдруг резко остановился.

Слабый звук донесся из теней в дальнем конце комнаты, где тяжёлый сарукский ковер остановился в полуметре от стены. Это был коварный, едва слышный шелест — такой могла бы издавать огромная змея, извивающаяся вдоль не покрытой ковром полосы. И это произошло между Кларком и дверью!

В прошлом он гордился своей хладнокровной невозмутимостью, но теперь его дыхание участилось, и дикий, беспричинный страх как у загнанного в ловушку зверя затопил его разум. Какова бы ни была природа этого существа, находящегося в одной комнате с Кларком — мог ли он сомневаться в его присутствии? — оно разумно отрезало человеку путь к отступлению. Должно быть, оно следит за каждым движением Кларка злобными, задумчивыми глазами. От осознания этого факта его охватила дрожь абсолютного ужаса.

Он стоял совершенно неподвижно в центре кабинета, его разум бешено метался по кругу, охваченный паникой. Ощущение тесного присутствия какой-то животной, первобытной порочности, всепоглощающей нечистоты с парализующей уверенностью пронеслось в его мозгу. Мысли о побеге отступили на задний план — неотвратимость опасности подавляла способность рассуждать. И всё же сквозь волны ужаса, бушевавшие в его сознании, Кларк понял, что его жизни — даже самой его душе — угрожает невыразимая космическая злоба.

С огромным усилием он сдержал нарастающую, удушающую истерику и сумел частично восстановить контроль над своими мыслями. Его глаза пронзали мрак впереди и вокруг себя. Ничто не шевелилось. Что за отвратительно древнее существо было заключено в шкатулке? Он не мог угадать, да и не хотел знать. Но Мартуччи знал — Мартуччи, знаток древних писаний, искатель скрытых знаний! Мартуччи знал всё на свете. Он строил козни — о, как хитро! — он замыслил отомстить, и сейчас Кларк увидел эту месть. Если бы мёртвые могли знать, как старик, должно быть, злорадствовал, видя, как его хитрая ловушка смыкается вокруг жертвы!

Теперь Кларк чувствовал, как холодные вибрации бьют по нему; вибрации нечеловеческого, безликого зла. Его нервы дрожали и сжимались, как от отвратительного физического контакта. Он неловко пошевелился, и тут послышался звук крадущегося, скользящего движения по ковру в его сторону. Кларк попятился назад, пока его плечи не упёрлись в стену. Но тихие звуки всё ещё продолжались, медленно приближаясь. Они свернули в одну сторону, потом в другую, а потом снова оказались перед Кларком и гораздо ближе. Его глаза отчаянно всматривались в тени. Они были пусты, бесформенны, таинственны; но ничто не двигалось, что могло бы обнаружить его физическое зрение. Затаившаяся угроза, о которой говорил каждый напряженный нерв его тела, всё ещё оставалась невидимой. Если он мог доверять своим глазам, то в кабинете он находился один. Но он чувствовал близость чего-то холодного и в то же время живого; чего-то, что было определённым физическим присутствием, проявляющимся для него через сверхчеловеческие чувства, полу-атрофированные тысячелетиями бездействия. Что бы это ни было, оно поглощало удушающую жару комнаты, фактически понижая температуру, и очень быстро.

Совершенно неожиданно полный ужас перед невозможной, невероятной ситуацией прорвался сквозь плотину отчаянного сопротивления, которую выстроил разум Кларка. Что-то щёлкнуло, и он рассмеялся — пронзительный крик нарастающей истерики, который диким эхом отразился от губ, оттянутых назад в ухмыляющемся безумии ужаса. Он съёжился, вскинув руки в унизительной покорности страху. Его ужасный смех превратился в поток невнятного бормотания. Сумрачная комната плыла вокруг Кларка, и он не знал, что его колени подогнулись и что он упал на них, вытянув руки перед лицом, чтобы отогнать приближающуюся опасность.

Снова повеяло ледяным дыханием, наполненным первобытной грязью, пугающей своей близостью. Она тихо скользнула по его лицу, вызвав у него рвотные позывы от её всепоглощающего запаха. Затем он вскрикнул один раз в парализованном отчаянии, когда тонкие щупальца, протянувшиеся словно из открытого космоса, стали ласкать его горло и тело, их смертельный холод пробивался сквозь одежду, как будто Кларк был нагим. Огромный, расплывчатый, бесформенный туман окутал его. Он был отталкивающе мягким и объёмным, но, когда Кларк начал сопротивляться, его сжала непреодолимая сила стали. Он чувствовал равномерно распределённые вибрации какой-то совершенно чуждой, непостижимой жизни — жизни настолько ужасной, что Кларк кричал снова и снова, когда её цель становилась очевидной.

Затем тёмная комната закружилась вокруг него — его подбросило вверх, он смотрел горящими глазами в потолок, сквозь который пробивались маленькие язычки пламени, а зловонный ужас постепенно сжимал свои ледяные объятия. Кларк полетел вниз сквозь бесконечные валы ледяной черноты в бездонную трясину первобытной слизи. Громкий рёв наполнил его уши. Чудовищные призраки плотоядно смотрели на Кларка сквозь вспышки пламени, которые подчёркивали его стремительное падение. Затем всё погрузилось в тишину, темноту и забвение.

Раздуваемое сильным ветром пламя уже опустошило старый дом, когда прибыли пожарные. Почти ничего не осталось, чтобы коронер смог провести своё расследование. Естественно, он сильно недооценил фантастические свидетельства некоторых соседей, прибывших на пожар раньше, относительно пронзительного, мучительного свиста, который, как они утверждали, исходил из верхней части здания, и извергающихся облаков зловонного дыма, которые нашли выход после того, как верхние этажи рухнули и свист прекратился. Признание Симпкинса в том, что он не позаботился закрыть воздуховоды печи, прояснило причину пожара; но коронер был чрезвычайно озадачен результатами вскрытия обугленного и почерневшего трупа, идентифицированного дантистом как тело Вессона Кларка. Несомненно, выглядело странным, что практически каждая кость в его теле была сломана, как будто он побывал в объятиях какой-то гигантской змеи типа удава. Также для коронера осталось непостижимой тайной то, что из тела Кларка выкачали всю кровь до последней капли!