Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 8

Брайан Ламли КИПРСКАЯ РАКОВИНА

Оукс, Иннсвей,

Редкар, Йоркшир.

5 июня, 1962 г.

Полковнику (в отставке) Джорджу Л. Гли,

члену Ордена Британской империи,

кавалеру Ордена за выдающиеся заслуги

Танстолл Корт, 11,

Вест-Хартлпул, графство Дарем

Мой дорогой Джордж,

Я должен принести свои искренние извинения за то, что я самым непростительным образом испортил настроение вам и Элис в прошлый субботний вечер. Элис обратила внимание на выражение моего лица, на моё несоответствующее поведение и на то, как грубо, должно быть, получилось, что я вытащил её из-за вашего чудесного обеденного стола; и всё это, увы, под пристальными взглядами многих моих военных товарищей. Я лишь могу надеяться, что наша давняя дружба и тот факт, что вы знаете меня так долго, дали вам некоторое представление о том, что только крайняя необходимость могла заставить меня покинуть ваш дом таким необычным образом.

Я представляю, как все вы были поражены моим уходом. Элис была расстроена и не разговаривала со мной, пока я не объяснил ей вескую причину того, что она сочла безумным поведением.

Что ж, кратко говоря, я рассказал ей ту же самую историю, которую собираюсь сейчас поведать и вам. Она была удовлетворена обоснованностью причин моих, казалось бы, неразумных действий, и я уверен, что вы почувствуете то же самое.

Конечно, всё это произошло из-за устриц. Я не сомневаюсь, что их приготовление было безупречным и что они были восхитительно вкусными — для всех, кроме меня. Правда в том, что я терпеть не могу морепродукты, особенно моллюсков. Вы, конечно, помните, как я любил крабов и омаров? Тот случай в Гуле, когда я съел целых две тарелки свежих мидий в одиночку? Мне нравились такие блюда. Тьфу! Одна мысль об этом…

Два года назад на Кипре произошло нечто, что положило конец моему аппетиту к такого рода морепродуктам. Но прежде, чем я продолжу, позвольте мне попросить вас кое о чём. Достаньте свою Библию и посмотрите главу Левит 11; 10/11. Нет, я не стал религиозным маньяком. Просто с тех пор, как это произошло два года назад, я проявил глубокий и болезненный интерес к этой теме и всему, что с ней связано.

Если, прочитав мою историю, вы почувствуете, что ваше любопытство удовлетворено, то имеется множество книг на эту тему. Возможно, вы захотите их просмотреть, хотя я подозреваю, что большинство из них вы не найдёте в вашей местной библиотеке. В любом случае, вот список из четырёх таких книг: «Морские змеи» Гантли, «Обитатели глубин» Гастона Ле Фе, «Подводные культы» на немецком языке и чудовищный «Хтаат Аквадинген» неизвестного автора. Все они содержат почти одинаково тошнотворные фрагменты и имеют отношение к истории, которую я должен рассказать в своё оправдание.

Я уже говорил, что это случилось на Кипре. В то время я был командиром небольшого подразделения в Кирее, между Кефосом и Киренией, на побережье с видом на Средиземное море, самым красивым из всех морей. Вместе со мной служил молодой капрал по имени Джоблинг, который воображал себя кем-то вроде конхиолога и проводил всё свободное время с ластами и маской, ныряя со скал к югу от Киреи. Я говорю, что он мнил себя знатоком морских раковин, но на самом деле он собрал замечательную коллекцию, потому что служил во многих частях мира и погружался под воду в разных океанах.

Под стеклом в его комнате, в красиво сделанных самим Джоблингом «естественных» декорациях у него имелись такие разнообразные и завораживающие раковины, как африканский Пектиновый Иррадиан, Мурекс Монодон с длинным рогом и Джантина Виолацея из Австралии, странная Корона Мелонгена из Мексиканского залива, веерообразная Ранелла Перка из Японии, и многие сотни других, слишком многочисленных, чтобы упоминать их здесь. Мой еженедельный обход военной базы неизбежно заканчивался в комнате Джоблинга, где я бродил среди его стеклянных ящиков, восхищаясь уникальной фантазией природы.

Хотя хобби Джоблинга занимало всё его свободное от службы время, оно никоим образом не мешало его работе в подразделении; он был добросовестным, трудолюбивым унтер-офицером. Я впервые заметил перемену в нём, когда он стал плохо исполнять свои обязанности. Больше недели я собирался сделать ему выговор за его вялость, когда у Джоблинга случился первый из тех приступов, которые в итоге привели его к ужасному финалу.

Однажды утром, после первого построения, его нашли свернувшимся на кровати самым странным образом, он лежал, поджав ноги и обхватив себя руками, почти что в позе эмбриона. Был вызван военный врач, но, несмотря на лечение, Джоблинг оставался в своём необъяснимом состоянии более часа, а затем он внезапно «очнулся» и начал вести себя вполне нормально, по-видимому, не в состоянии вспомнить ничего из того, что произошло. Я был вынужден освободить этого капрала ото всех обязанностей на одну неделю, и он был явно поражён моим приказом; он клялся, что находится в отличной форме, и обвинял кипрское солнце в том, что он перегрелся и потерял сознание. Я проконсультировался у врача, и тот заверил меня, что состояние Джоблинга никоим образом не соответствовало солнечному удару, на самом деле оно было тесно связано с некоей травмой, как будто это был результат глубокого психологического шока…

На следующий день после того, как Джоблинг вернулся к своим обязанностям, он пережил второй из своих приступов.

В этот раз всё было так же, как и в первый, за исключением того, что потеря сознания у капрала длилась несколько дольше. Кроме того, обнаружилось, что он сжимает в руке блокнот с записями, относящимися к его коллекции раковин. Я попросил врача отдать мне блокнот, и пока Джоблинга, всё ещё в полубессознательном состоянии, везли в больницу на обследование, я прочитал эти записи в надежде найти что-нибудь, объясняющее причины его странного недуга. У меня было предчувствие, что его состояние во многом связано с его хобби; хотя мне трудно было понять почему коллекционирование и изучение раковин должно оказывать такое сильное воздействие на военнослужащего.

В блокноте капрала первые два десятка страниц были заполнены наблюдениями о местах, где можно было найти определённые виды морских моллюсков. Например: «Пектиновый Иррадиан — маленький — в скальных бассейнах глубиной от десяти до пятнадцати футов». И так далее… За этим разделом следовала дюжина страниц с безукоризненно выполненными рисунками, и описания более редких образцов. Ещё две страницы были посвящены карте береговой линии Киреи с заштрихованными областями, показывающими места, которые коллекционер уже исследовал, и районами, помеченными стрелками, очевидно, Джоблинг намеревался их посетить. Затем, на следующей странице, я нашел удивительный рисунок раковины, подобной которой я никогда раньше не видел несмотря на то, что часто изучал коллекции Джоблинга. Я также никогда не видел такой раковины и после того случая с капралом.

Как её описать? Под рисунком он начертил шкалу в дюймах, чтобы показать размер раковины. На вид она была около шести дюймов в длину, и основная её форма представляла собой тонкую спираль: но на всём протяжении этой спирали, вдоль всего пути от рта до хвоста, имелись острые шипы длиной около двух дюймов в самой широкой части раковины и около одного дюйма на её узком конце. Очевидно, шипы служили средством защиты от океанских хищников. Рот существа (Джоблинг раскрасил рисунок) представлял собой блестящую чёрную крышечку с рядом крошечных глаз по краям, как у гребешка, и был ярко-розового оттенка. Основная часть раковины и шипы имели песочный цвет. Если бы я лучше умел выражать свои мысли на бумаге, я бы смог передать вам своё ощущение того, насколько отталкивающе выглядела эта раковина. Достаточно сказать, что это было не то, что я с удовольствием подобрал бы на пляже, и не только из-за её шипов! Имелось что-то отвратительно завораживающее в форме и глазах этого моллюска, что, принимая во внимание точность других рисунков, не выглядело обычной причудой художника…

На следующей странице я обнаружил заметки, которые, насколько я помню, выглядели так:

Далее в блокноте возник большой разрыв в датах, и, оглядываясь в прошлое, я понял, что это был тот период, когда Джоблинг находился в больнице. На самом деле он попал туда на следующий день после того, как сделал последнюю запись, восьмого числа того месяца. Следующая запись была примерно такой:

Вот и все записи в блокноте. Последняя, очевидно, была сделана в тот самый день, когда у Джоблинга случился новый приступ. Я только что закончил читать заметки и сидел в замешательстве, когда зазвонил телефон. Это оказался наш военный врач. В больнице творился настоящий ад. Джоблинг пытался вырваться на свободу, сбежать из палаты. Я поехал на своей машине прямо туда, и вот с этого-то момента и начался настоящий ужас.

У главного входа меня встретил санитар и проводил в одну из палат. Врач и три других санитара уже ожидали меня там.

Джоблинг свернулся калачиком на больничной кровати точно так же, как и раньше во время приступа. Точно ли это была поза эмбриона? Что же она мне напоминала? Внезапно я заметил кое-что, что нарушило ход моих мыслей, заставив меня вскрикнуть и присмотреться повнимательнее. На губах Джоблинга высыхала пена, его зубы были оскалены, а глаза ужасно выпучены. Но я не увидел никаких движений! Капрал был мёртв как камень!

— Как, чёрт возьми?… — ахнул я. — Что здесь случилось?

Врач схватил меня за руку. Он недоверчиво смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Впервые я заметил, что один из санитаров, похоже, находился в состоянии шока. Врач начал рассказывать сухим, надтреснутым голосом:

— Это было ужасно. Я никогда не видел ничего подобного. Казалось, Джоблинг просто сошёл с ума. У него пошла пена изо рта, и он попытался сбежать отсюда. Он добрался до главных дверей прежде, чем мы его догнали. Нам пришлось нести его вверх по лестнице, а он продолжал тянуться к окнам, смотрящим на море. Когда мы вернули капрала сюда, он внезапно свернулся вот так! — Врач указал на неподвижную фигуру на кровати. — А потом он дёрнулся — это единственный способ, которым я могу описать, как он двигался — он сполз с кровати, а затем с непостижимой быстротой оказался в стальном шкафчике и закрыл за собой дверь. Одному богу известно, зачем он туда забрался!

В одном углу палаты действительно располагался шкафчик. Одна из двух его дверей висела на вывернутой петле, почти полностью оторванная.

— Когда мы попытались вытащить Джоблинга оттуда, он дрался как чёрт. Но не так, как сопротивлялся бы человек! Он бодался головой, двигая ею словно пилой, кусался и плевался — и всё это время он оставался в этой ужасной позе, даже когда дрался. К тому времени, когда мы снова уложили Джоблинга на кровать, он был мёртв. Я…. я думаю, он умер от страха.

К тому моменту отвратительный поток мыслей, прерванный ужасной картиной в палате, снова зародился в моём сознании, и я начал прослеживать невозможную цепь событий. Но нет! Это было слишком чудовищно, чтобы даже думать об этом, слишком фантастично… И затем, в довершение моих ужасных мыслей, из уст одного санитара вырвались те слова, что заставили меня внезапно провалиться в темноту.

Я знаю, вам будет трудно поверить, Джордж, когда я расскажу вам, что это были за слова. Кажется нелепым, что такое простое утверждение может оказать столь глубокое воздействие на человека. Тем не менее, я действительно упал в обморок, потому что увидел внезапную связь, кусочек головоломки, который встал на нужное место, и мне открылась пугающая картина. Санитар сказал:

— Вытаскивать Джоблинга из шкафчика было хуже всего, сэр. Это всё равно, что пытаться без булавки выдернуть моллюска из раковины…

Когда я пришёл в себя, то, несмотря на предупреждение врача, я отправился в кают-компанию, (в то время я ещё не встретил Элис и поэтому жил, где придётся), и взял свои принадлежности для подводного плавания. Я также захватил блокнот Джоблинга и направился к месту, отмеченному красной точкой на его карте. Найти его было нетрудно; Джоблинг мог бы стать отличным картографом.

Я припарковал машину, затем надел маску и ласты, Я вошёл в воду на мелководье и поплыл над неровными выступами скал и песчаным дном. Я остановился над одной впадиной на несколько секунд, чтобы посмотреть, как куча крабов сражается за мёртвую рыбу. Злобные твари полностью покрыли её — удивительно, как их привлекает падаль, — но пока крабы дрались, я мельком заметил серебристую чешую и красную, разорванную плоть. Но я был там не для того, чтобы изучать пищевые привычки крабов. Я поплыл дальше.

Почти сразу я нашёл каменный бассейн, а следом и ту раковину. Она лежала на глубине около двадцати футов. Я увидел, что к ней всё ещё была привязана нейлоновая леска. Но по какой-то причине вода внизу оказалась не такой прозрачной, как я ожидал. Внезапно меня охватило страшное предчувствие, которому не было названия. Тем не менее, я обязан был осмотреть эту раковину, чтобы доказать себе, что мои мысли были чистой фантазией и не более того.

Я перевернулся в воде, отвернувшись от голубого неба, и бесшумно заскользил вниз. По спирали я спустился к раковине, отметив, что она была точно такой, как на рисунке Джоблинга, и осторожно, с содроганием я взял её за один из тех шипов и перевернул, чтобы увидеть розовый рот.

Раковина была пуста!

Но если моя безумная теория была верна, я увидел именно то, чего мне следовало ожидать; тем не менее я отпрянул от этой раковины, как будто она вдруг превратилась в угря. Затем, краем глаза, я увидел причину помутнения воды. Вторая куча крабов поднимала небольшие облачка песка и сепии. Они рвали в своей ужасной, неистовой похоти какую-то мёртвую рыбу или моллюска.

Сепия! Внезапно я ужаснулся собственным мыслям. Великий Боже на небесах! Сепия!

Я снял с одной ноги ласт и отогнал ужасных, царапающихся тварей от их добычи, и тут же пожалел, что сделал это. Ибо сепия — это кровь или сок каракатицы, а также некоторых видов моллюсков и морских улиток.

Тварь всё ещё была жива. Её мантия слабо колыхнулась, и те глаза, что остались, посмотрели на меня. Помню, что даже когда наступил окончательный ужас, я вдруг осознал, что моя догадка была правильной. Ведь эта тварь не свернулась, как положено морской улитке, да и какая морская улитка может покинуть свою раковину?

Я сказал, что она посмотрела на меня! Джордж, клянусь на Святой Библии, что эта тварь узнала меня, и, когда крабы снова ринулись вперёд на нечестивый обед, она попыталась подойти ко мне.

Улитки не должны ходить, Джордж, а люди не должны извиваться.

Гипноз — забавная вещь. Мы едва понимаем силы человека, не говоря уже о странных способностях низших форм жизни.

Что ещё я могу сказать? Позвольте мне просто повторить: я надеюсь, что вы примете извинения за то моё недостойное поведение в вашем доме. Конечно, всё это произошло из-за устриц. Не то, чтобы я сомневался в том, что их приготовление было безупречным или что они были восхитительны — любой бы оценил их вкус. Но я? Ну! После той истории с капралом я больше не способен есть устриц.

С уважением,