Всемирный следопыт, 1928 № 09

ПОЛЯРНЫЕ ТРАГЕДИИ

Трагедия экипажа «Жаннеты»

Рассказ С. Е. Лиона[6])

В 1881 году, по воле одесского генерал-губернатора Тотлебена, я жил в самом холодном пункте земного шара — в Верхоянске[7]), Якутской области.

В ноябре этого года в Верхоянск прискакал нарочный казак с крайнего севера, из полярного поселка Булунь, расположенного на берегу одного из рукавов дельты реки Лены, верстах в 900 к северу от Верхоянска и верстах в 200 южнее берега Ледовитого океана.

Казак прискакал с донесением от местного казачьего командира, что там появились какие-то подозрительные чужестранцы, выдающие себя за американцев.

Командир спрашивал исправника, как ему с ними поступить. Исправник, встревоженный и очень напуганный таким необычайным событием, хотел уже просто приказать арестовать чужестранцев как «контрабандистов», но, к счастью, решил предварительно посоветоваться со мной.

Я высказал предположение, что, вероятно, это — участники какой-нибудь полярной экспедиции, спасшиеся от крушения, и энергично советовал ему послать немедленно приказ об оказании им помощи и широкого гостеприимства. Он это и сделал в тот же день. А дня через три прибыл из Булуни второй нарочный с пакетом, в котором заключалось уведомление на английском языке, за подписью инженера американского флота Георга Мельвиля, адресованное американскому посланнику в Петербург. В бумаге сообщалось, что полярная экспедиция, отправившаяся к северному полюсу на пароходе «Жаннета», потерпела крушение 12 июня 1881 года во льдах Северного Ледовитого океана, в расстоянии 750 верст от берегов Сибири, против устья реки Лены. Ее экипаж, в количестве 33 человек, спасся после гибели парохода на трех лодках. Они направились к устьям Лены, но недалеко от сибирских берегов разразилась страшная буря, которая разбросала лодки в разные стороны, и они потеряли друг друга из вида. Той лодке, в которой находился инженер Мельвиль с десятью людьми, удалось высадиться в одном из рукавов дельты Лены, а о судьбе остальных лодок Мельвилю ничего не известно, но, повидимому, одна из них под командой лейтенанта Чиппа с семью матросами утонула в океане во время бури, а третьей лодке с прочими тринадцатью товарищами под командой самого капитана де-Лонга как-будто удалось достичь берегов Сибири, где-нибудь возле устья реки Лены, но отыскать их следы пока не удалось.

В заключение Мельвиль просил выслать ему телеграфно денег и ходатайствовать перед царским правительством о немедленном оказании помощи через местных властей.

6 декабря 1881 года в Верхоянск прибыл сам инженер Мельвиль с теми спасшимися товарищами, которые находились в его лодке, и рассказал нам следующее:

12 июня 1881 года «Жаннета», затертая в течение восемнадцати месяцев льдами, увлекшими ее на запад по течению океана, в этот роковой день была особенно теснима. Льды, сильно напиравшие на нее, грозили ежеминутно раздавить ее, как яичную скорлупу. В виду этого командир парохода, капитан де-Лонг, отдал приказ экипажу покинуть «Жаннету», забрав с собой для дальнейшего передвижения на юг, к берегам Сибири, шесть саней с 12 ездовыми собаками, три лодки, шесть больших палаток, скудные остатки провизии, несколько охотничьих ружей, морские и астрономические приборы и — как самое драгоценное — металлический ящик, содержавший ежедневное описание всех научных наблюдений, измерений и открытий, сделанных за полуторагодичное плавание «Жаннеты» по Северному Ледовитому океану.

Измученные этой работой, матросы и небольшой командный состав, состоявший из командира «Жаннеты» капитана де-Лонг, инженера Мельвиля и лейтенантов Чиппа и Данненговера, разбили сбои. палатки на ледяном поле и под их кровом забылись тяжелым сном. Их разбудил необычайный грохот, походивший на пушечную пальбу.

Выскочив из палаток, они с ужасом увидели, что их любимая «Жаннета», с которой они успели сжиться, затертая гигантскими ледяными горами, поднята ими на большую высоту. Через некоторое время льды расступились, и «Жаннета», со страшным треском и лязгом, почти в вертикальном положении, с трепетавшим на мачте звездным флагом Соединенных Штатов, стала медленно погружаться в океан. Она скрылась, и экипаж, с ужасом следивший за ее гибелью, остался на необозримо-безграничном, безнадежном ледяном поле, простиравшемся на сотни километров вокруг.

Ледяное поле ни секунды не стояло на месте. Оно медленно уносилось широким течением океана с востока на запад, раскалывалось и время от времени образовывало трещины и проливы.

Поэтому экипаж имел с собой и сани и лодки, чтобы пересаживаться попеременно по мере надобности из одних в другие.

Положение экипажа было отчаянно-опасное, почти безнадежное и, во всяком случае, небывалое даже в летописях предшествующих полярных экспедиций… Было решено направиться к устьям реки Лены, так как, по имевшимся в географических трудах и картах сведениям, по реке Лене шли пароходы, а берега ее были густо населены[8]).

17 июня экипаж «Жаннеты» тронулся в путь по ледяному полю замерзшего океана. Впереди шли пешком, налегке, капитан де-Лонг и лейтенант Данненговер. Они выбирали направление дороги и отмечали ее, расставляя черные флажки. Это ледяное поле далеко не было чем-то ровным или гладким, — напротив, оно представляло собою скорее нагромождение ледяных глыб и ледяных скал, пересекаемых расселинами и проливами. Приходилось карабкаться, спускаться, прыгать, прокладывать дорогу, делать мостики, сооружать плоты.

На одной из лодок были сложены палатки, кухонные принадлежности и меховые «спальные мешки» (очень удобные для спанья, в которые человек влезал и в которых он плотно укрывался от холода). Человек 20 тащили эту лодку на лямках по глубокому рыхлому снегу, достигавшему порою пояса, подбадривая себя криками и песнями. Что касается провизии, то, по распоряжению капитана де-Лонга, она еще накануне была доставлена Мельвилем в намеченный заранее впереди пункт на санях, запряженных собаками. За лодкой, в хвосте, следовали больные товарищи, под наблюдением доктора Эмблера, на других санях, также запряженных собаками. Чтобы избежать дневной жары, поход совершали ночью, а днем спали. Временами ледяное поле с треском взламывалось, образуя проливы, через которые с величайшим усилием приходилось переправлять или перебрасывать нагруженные лодки и сани, делая это часто по горло в воде. Работали так по 12, а то и по 14 часов в сутки и потому продвигались медленно на три или четыре версты. Трудно представить себе более тяжелый и мучительный поход!

После двух недель такого путешествия по этому необъятному пловучему ледяному полю де-Лонг, путем астрономического измерения положения солнца, с ужасом открыл, что они не только не подвинулись ни на волос вперед на юг, но были отнесены на 26 верст к северу от сибирских берегов! Положение становилось тем более критическим, что провизии оставалось только на 60 дней.

Вся надежда их была на то, чтобы скорее добраться до открытого океана и тогда плыть в лодках в желательном направлении на парусах и веслах.

Неделю спустя де-Лонг, сделав вновь астрономическое измерение, убедился, что они, благодаря капризу океанского течения, наконец, подвинулись вперед, к югу верст на 40… Вскоре, 12 июля, на горизонте показались очертания какого-то острова с величественными горными вершинами, окутанными туманом, и путники, усталые и измученные, устремились к нему, как к некоей обетованной земле.

Ледяное поле становилось менее скованным, проливы попадались чаще, появилась дичь, и даже удалось застрелить громадного белого медведя, доставившего им на некоторое время прекрасную пищу… Дня через два прекратился ливший перед этим дождь, промочивший насквозь всю одежду, палатки, постели; туман внезапно, как по волшебству, рассеялся; сгинул, и пред взорами путников открылся дивный вид: почти отвесные, темные гранитные скалы вышиною около 3 тысяч футов, с красивыми пятнами векового мха.

На этом острове экипаж пробыл до 6 августа, занятый необходимыми приготовлениями к плаванию в открытом море, которое должно было скоро заменить ледяные поля. Лодки были починены и приведены в надлежащий вид; чтобы уменьшить багаж, побросали пришедшую в полную негодность часть одежды и излишних вещей; затем, отобрав семь лучших ездовых собак, остальных пристрелили.

Экипаж был распределен по трем лодкам таким образом: в первом номере— под командой капитана де-Лонга, во втором— под командой лейтенанта Чиппа и, наконец, китоловная лодка под командой Мельвиля. Уже у берега острова образовалось открытое пространство воды шириною около двух верст, через которое они и проплыли в лодках, тяжело нагруженных провизией, санями, палатками и разным багажом, до ледяного поля. Причалив лодки к краю ледяного поля, экипаж разгружал их, перекладывая груз на сани. Сани и лодки перетаскивали ледяным полем до следующей полосы открытой воды, и так все время. В начале августа наступила полная зима, все покрылось холодным белым саваном. Плохо одетые, в лохмотьях, путники жестоко страдали от холода в открытых лодках, которые, вдобавок, протекали, так что приходилось постоянно выкачивать воду. По временам бушевала пурга… Ледяные поля, через которые приходилось тащить, с помощью людей и собак, нагруженные шесть саней, становились постепенно менее компактными, были усеяны многочисленными более или менее глубокими протоками, озерками и расселинами, в которые путешественники проваливались па самую шею… Через три месяца такого путешествия они были только в ста тридцати верстах от вожделенного сибирского берега. Бодрые и веселые в виду сильного попутного ветра, они поплыли дальше, надеясь на другой день достигнуть мыса Баркова. Прежде чем двинуться в путь, де-Лонг, на случай, если буря разъединит лодки, дал Мельвилю и Чиппу следующий приказ:

— Лодкам не отставать друг от друга, держаться на таком расстоянии, чтобы можно было перекликаться, плыть к мысу Баркову. Когда пристанете к нему, меня не ждите, но постарайтесь найти проводника из туземцев и как можно быстрее идите вверх по реке до населенного пункта, и будьте уверены, что вы и ваша команда будете в безопасности, и не беспокойтесь о нас. Если вы достигнете мыса Баркова, вы будете спасены, потому что там находится зиму и лето много туземцев.

Затем, обращаясь отдельно к Мельвилю, он сказал ему:

— Мельвиль, вам не трудно будет держаться поблизости от меня, но если что-нибудь нас разлучит, вы легко найдете место для высадки, держась сибирского берега; и вы не хуже других осведомлены о туземцах и их поселениях…

Это было их последнее собеседование. Де-Лонг плыл впереди, держа курс на юго-запад; они плыли быстро, но волнение на море усиливалось, и лодки бросало из стороны в сторону. Лодка Мельвиля была быстроходнее остальных, и ему становилось все труднее держаться позади де-Лонга; Чипп не отставал, но по мере того, как усиливались буря и волнение на море, его катер, будучи меньше и хуже всех, стал все более и более отставать и по временам едва виднелся вдали. Первый катер представлял превосходную морскую лодку, но он имел 14 человек, был тяжело нагружен не только провизией для своей команды, но большими дубовыми санями, инструментами и т. п., и потому сидел в воде очень глубоко и беспрерывно заливался волнами, которые обдавали команду и угрожали временами потопить его.

Между тем буря разразилась с такою силою и яростью, что лодкам держаться вместе не было никакой возможности, — это значило бы итти всем на верную гибель… Скоро ветер и гигантские волны увлекли лодку Мельвиля вперед, так что лодки де-Лонга и Чиппа остались далеко позади и исчезли из виду среди бушующего, ревущего океана и яростных завываний ветра. Видно было, как катер Чиппа боролся среди бурных волн, изредка показываясь на их гребне, но в море он совсем исчез, и сколько ни всматривался Мельвиль, на том месте он видел только пену и кипящие белые гребни океана.

Очевидно, катер Чиппа пошел ко дну со всем экипажем…

А буря все усиливалась. Яростнее били волны, и положение лодки Мельвиля с каждой минутой становилось все опаснее.

Буря свирепствовала, не ослабевая всю ночь и весь следующий день; лишь к вечеру небо стало проясняться и ветер стихать. А на другой день погода была ясная, теплая, и море спокойное, как зеркало.

Наконец 16 сентября они достигли устьев реки Лены, совершенно обессиленные, измученные, голодные и настолько обмороженные и окоченевшие, что ноги и руки потеряли, всякую чувствительность, распухли и покрылись сплошными нарывами и кровоточащими язвами. Напившись горячего чая (его они были лишены с 12 сентября) и слегка подкрепив свои силы скудными остатками провизии, люди стали обсуждать, как быть дальше: итти ли на поиски де-Лонга и Чиппа с их экипажами, или прежде всего позаботиться о своем собственном спасении?

Первое было невозможно по той простой причине, что команда Мельвиля едва двигалась от полнейшего истощения, рискуя притом погибнуть от голода и холода; поэтому решено было подвигаться в лодке вверх по течению Лены в поисках за каким-нибудь жильем или хотя бы человеческим существом. Наконец они увидели на берегу пустую полуразрушенную летнюю охотничью юрту, покинутую жителями по случаю наступления зимы. В юрте они переночевали.

На другой день они опять поплыли в своей лодке вверх по течению, и через три дня мучительного плаванья по мелям и извилистым рукавам притоков реки Лены они вдруг, к неописуемой радости, увидели плывущих навстречу трех туземцев на трех душегубках.

Американцы старались объяснить им, показывая пальцами в открытые рты, что голодны, и когда туземцы, наконец, поняли, то достали из своих душегубок немного тухлой рыбы, гуся и дикую утку. Кое-как добившись от них, что они из Булуни, Мельвиль стал знаками убеждать их отвезти его туда, но они решительно отказались, указывая мимикой, что они все погибнут в пути от холода и голода и не доедут.

Через полчаса они все высадились на берег, где увидели покинутый тунгусский поселок из нескольких полуразрушенных, грязных юрт, откуда шла невыносимая вонь от гнилой рыбы. В одной из юрт они и заночевали, убаюкиваемые завыванием бури.

Все заботы Мельвиля теперь сосредоточились на поисках де-Лонга и Чиппа с их командами, для чего прежде всего надо было достичь Булуни, чтобы войти в сношение с русскими властями. В виду того, что туземцы категорически отказывались от риска какого бы то ни было путешествия по этим пустынным местам в это время года, Мельвиль в тот же день поплыл в своей лодке с товарищами по направлению к Булуни, находящейся выше по реке Лене. Но, проплутав несколько часов по бесчисленным рукавам и мелям дельты Лены, в отчаянную пургу, заливаемые ледяными волнами и брызгами взволнованной гигантской реки, полузамерзшие и окончательно выбившиеся из сил, они вынуждены были вернуться обратно и были счастливы, когда опять увидели вчерашнюю теплую юрту с тремя друзьями-туземцами, выбежавшими навстречу.

На другой день неутомимому Мельвилю все-таки удалось убедить туземцев тронуться в путь и попытаться достичь Булуни. После трехдневного мучительного плавания по пустынным водам Лены, в бурю и метель, они достигли, наконец, какого-то населенного пункта, откуда их уже провожали дальше другие туземцы. На другой день они добрались до небольшого поселка Джамевилох, домов в 12. Трудно передать их восторг и те крики «ура», которые вырвались из их груди. Среди обитателей оказался и один русский из уголовных ссыльных… Это было 28 сентября…

Они заночевали в юрте старосты Николая Чагра. На другой же день неугомонный Мельвиль стал убеждать Чагру в необходимости для них добраться немедленно до Булуни, но так как поднялась страшная пурга, то Чагра энергично протестовал, указывая на безумие и смертельную опасность путешествия в такую погоду, тем более, что до Булуни—280 верст и не менее 15 суток езды. Но через несколько часов пурга, утихла и они отправились дальше — американцы в своей китоловной лодке, впереди которой выбирали фарватер трое туземцев в трех душегубках, сидевших очень мелко, тогда как лодка американцев сидела на глубине 2 футов. Но не прошло и нескольких часов, как по реке начался ледоход и поднялась буря. Туземцы решительно отказались плыть дальше, и Мельвиль на сей раз должен был согласиться, что они правы. Через час они вернулись обратно в деревню Джамевилох, где им отвели отдельную юрту, довольно исправную, из числа пустовавших. Скрепя сердце они покорились неизбежности и стали ждать недели две, пока река станет. Американцы отдохнули, починили свои лохмотья; обмороженные руки и ноги стали залечиваться…

Прошло несколько дней; американцы томительно ждали, пока река замерзнет. Как-то перед вечером зашел староста в сопровождении какого-то русского, оказавшегося уголовным ссыльным из солдат, по фамилии Кузьма Жирмаев; это был бодрый умный парень средних лет, занимавшийся товарообменом с кочующими тунгузами, а также якутами и русскими.

Мельвиль рассказал ему, кто они и как попали сюда, и обещал ему подарить их китоловную лодку и в придачу 500 рублей, если он немедленно поедет в Булунь с письмами к командиру и привезет оттуда пищу, одежду и оленью упряжку. Кузьма ответил, что в настоящее время это чрезвычайно опасно, так как река еще не стала, что сейчас он поедет к себе домой и пришлет им немного провизии с кем-нибудь, а дня через четыре вернется сам, и тогда видно будет.

В виду этого с ним поехал Данненговер, который действительно привез на другой день немного махорки, сахара, 5 фунтов соли, немного ржаной муки и убитого молодого оленя весом около двух пудов; самым драгоценным из всего была соль, которой они не видали уже с самого крушения «Жаннеты» и которую чрезвычайно трудно было достать; в тех краях она ценилась по рублю фунт.

Через четыре дня Кузьма, действительно, приехал на нарте, запряженной семью собаками, и 14 октября отправился в Булунь, обещая вернуться оттуда через пять дней. Но прошло много времени в томительном ожидании, и лишь 29 октября Кузьма вернулся. Он рассказал, между прочим, что по дороге ему повстречались двое саней, запряженных оленями, которыми управляли двое якутов, везших двух американцев, полумертвых от холода и истощения и рассказывавших о гибели многих своих товарищей. Кузьма вручил Мельвилю два письма, из которых одно от булуноского казачьего командира, а другое от тамошнего дьякона, и, кроме того, грязную, скомканную записочку, которая оказалась драгоценнее всего и которая чрезвычайно поразила Мельвиля и его спутников. Содержание этой записки следующее:

Расспросив подробнее Кузьму, Мельвиль узнал, что Ниндеман и Нороз направились в Булунь, что они были совершенно больны и страшно страдали от голода и холода и что из их слов Кузьма понял, что многие из их товарищей погибли. Но из их записки видно было, что из 12 человек экипажа недоставало только одного. Кроме письма, казачий командир просил Кузьму передать на словах, что он сам приедет к ним послезавтра с провизией, одеждой и достаточным количеством оленей, чтобы отвезти всех в Булунь. Тем не менее Мельвиль приказал Кузьме везти его немедленно в Булунь, но Кузьма решительно отказался, ссылаясь на чрезвычайную усталость собак. Тогда, по настоянию Мельвиля, послали за свежими собаками в соседний поселок, верст за 10. Собаки прибыли на другой день, 30 октября. Перед своим отъездом Мельвиль дал инструкции Данненговеру, чтобы он немедленно по прибытии казачьего командира отправился в Булунь и ждал там Мельвиля. Сам он имел в виду перехватить по дороге казачьего командира и взять его с собою для поисков пропавших товарищей, а если это не удастся, то поспешить в Булунь, чтобы узнать от Ниндемана все подробности о де-Лонге с товарищами и об их местонахождении, так что приезд командира в Джамевилох будет означать, что Мельвиль с ним разминулся.

Итак, Мельвиль тронулся в путь на нартах, запряженных 11 собаками, для поисков де-Лонга и его товарищей 30 октября 1881 года.

На пятый день Мельвиль прибыл в Булунь, совершив этот путь половину на собаках, половину на оленях; его подвезли прямо к большой юрте старосты, где находились Ниндеман и Нороз. Мельвиль открыл дверь и остановился молча на пороге, желая увидеть, узнает ли его Нороз, стоявший невдалеке у простого стола с ножом и ковригой черного хлеба в руках. Ниндемана не было видно. Нороз посмотрел, но не узнал его и продолжал спокойно отрезать хлеб. Тогда Мельвиль воскликнул:

— Здорово, Нороз! Как поживаете? — приблизился к нему и протянул руку.

— Ах, это вы, мистер Мельвиль! Вы живы?

При этих восклицаниях с нар поднялся Ниндеман.

— Мы считали вас всех погибшими и думали, что только мы двое спаслись, — горячо сказал он. — Мы были уверены, что все с вашей лодки погибли, а также с катера Чиппа.

Оправившись от сильного волнения, Мельвиль рассказал им подробно о всех злоключениях китоловной лодки, и когда он упомянул, что спешил поскорее узнать, где находятся де-Лонг и его товарищи, то голос его прервался, и на суровых глазах этих неустрашимых людей заблестели слезы.

Ниндеман и Нороз заявили, что разыскивать де-Лонга бесполезно, так как очевидно они давно умерли, ибо еще в то время, когда они расставались с ними двадцать пять дней назад и даже за несколько дней до того, у них абсолютно нечего было есть, и они питались своей кожаной одеждой, а также имевшимся в походной аптечке алкоголем, деревянным маслом и глицерином, выдаваемыми каждому в ничтожных дозах; при расставании де-Лонг роздал весь алкоголь поровну всем и приказал Ниндеману и Норозу итти вперед форсированным маршем вдоль западного берега Лены до ближайшего поселения, которое он предполагал в расстоянии около 40 верст.

Ниндеман и Нороз от перенесенных страданий были совершенно больны и не в состоянии двинуться куда-либо.

Распорядившись поместить их в более теплой и уютной юрте и снабдить лучшей пищей, Мельвиль остановился у местного священника и стал дожидаться возвращения командира Бишофа, который один имел власть снабдить его всем необходимым для поисков де-Лонга и его товарищей, но Бишоф в тот же день прислал ему с нарочным письмо, прося приехать в Бурулах, отстоящий на 80 верст к северу от Булуни, где его будут ждать две упряжки собак с проводниками для следования на север на поиски де-Лонга. Мельвиль немедленно выехал и через 12 часов прибыл в Бурулах с распухшими ногами, покрытыми пузырями и язвами. На другой день прибыл Бишоф и с ним остальные товарищи Мельвиля, из которых один, Джек Коль, не вынес всех злоключений, сошел с ума и нуждался в уходе за собой. Бишоф снабдил Мельвиля двумя запряжками по одиннадцати собак в каждой[9]) и запасом провизии на 10 дней для людей и собак. В тот же день Мельвиль, распростившись со своими товарищами, которые должны были на другой день выехать через Булунь в Верхоянск, а оттуда в Якутск, выехал на север, надеясь «на самое лучшее, но опасаясь самого худшего», так как почти не рассчитывал найти де-Лонга с его командой живыми, но желал, по крайней мере, спасти их трупы от съедения хищными зверями и привезти на родину в Америку.

Мельвиль направился по следам Ниндемана и Нороза в сильнейший мороз и метель, с опухшими ногами. На другой день он прибыл в Болкур — тот ненаселенный, покинутый пункт, состоявший из двух юрт, где Ниндеман и Нороз заночевали и где случайно встретили владельца одной из этих юрт, якута Ивана Адросова, явившегося за своими рыболовными сетями и таким образом спасшего жизнь их обоих…

Мельвиль добрался до юрты, где и заночевал, чтобы дать отдых себе, людям и собакам. Поднялась страшная пурга, бороться с которой не могли бы ни люди, ни даже собаки; приходилось покориться своей участи и ждать, пока пурга утихнет.

Через день пурга ослабела, и они рано утром двинулись дальше, и вскоре им удалось найти тот пункт, названный «складом саней», через который проходили Ниндеман и Нороз, но следов де-Лонга и его товарищей не нашли; поехали дальше и заночевали в открытом месте в снегу. На рассвете, подкрепившись сырой мерзлой рыбой[10]), они двинулись дальше на север вдоль западного берега, тщательно исследуя всю местность по дороге и по сторонам, не теряя из вида следов спасшихся из когтей смерти Ниндемана и Нороза и… ничего больше; чтобы поскорее достичь ненаселенного поселка «Матвей», первого, куда пришли Ниндеман и Нороз после того, как расстались с де-Лонгом и отстоящего на 25 верст, Мельвиль, не останавливаясь, ехал всю ночь и, доехав к утру, вновь влез в юрту на четвереньках, совершенно обессиленный и отощавший.

Наутро якуты (проводники) принесли ему найденный в юрте кожаный пояс с большой медной бляхой, сделанный на пароходе «Жаннета». Находка эта обрадовала Мельвиля, и он решил ехать дальше, несмотря на энергичные протесты и мольбы якутов, доказывавших, что дальнейшее путешествие в виду малого запаса провизии и страшных морозов угрожает им всем смертью. Якуты категорически отказывались; тогда Мельвиль выхватил из рук ямщика его длинную палку с остроконечником, служащую для управления собаками, и ударил его, после чего оба якута обратились в бегство; боясь, что они совсем покинут его на произвол судьбы, он схватил свою винтовку и выстрелил им вслед, чтобы напугать их, — цель была достигнута: когда пуля просвистела над их головами, они в ужасе упали на колени, стали креститься и низко кланяться, касаясь носом снега.

Мельвиль велел им приблизиться, вновь заряжая винтовку и держа палку в руке. Они опять стали доказывать ему смертельную опасность и бесцельность дальнейшего пути, ставя ему на вид, что весною, когда сойдет снег, легче будет найти тела погибших товарищей. Узнав от них, что до ближайшего населенного пункта остается еще 250 верст, Мельвиль приказал им вновь ехать немедленно в Северный Булунь. Объятые ужасом, они повиновались. Но дальнейших следов Ниндемана и Нороза уже нигде не было видно, — очевидно, Мельвиль потерял их, двигаясь не по надлежащему направлению. Переночевали в населенном пункте «Каскарта» и двинулись дальше с черепашьей медленностью, в сильнейшую снежную метель, так как собаки были совершенно истощены; заночевали в снегу, у костра, и опять, еще до рассвета, двинулись дальше, в страшную бурю; дувшую прямо в лицо. Физиономии ямщиков опухли и покрылись пузырями, собаки подвигались почти шагом, так что приходилось делать частые остановки, чтобы дать передохнуть.

Далеко за полночь увидели, наконец, веселый сноп искр, вылетавших из какой-то юрты, занесенной снегом по крышу. Мельвиль на четвереньках пополз к юрте, к величайшему удивлению выбежавших навстречу якутов. Якуты помогли ему подняться на ноги и ввели его в юрту. После ужина из мерзлой строганины, вареной рыбы и чая какой-то молодой якут протянул Мельвилю бумагу, найденную в одной из покинутых юрт в устьях Лены, верстах в 50 на восток от Северного Булуня; с жадностью развернув ее, Мельвиль прочел:

Затем шло краткое описание плавания и гибели «Жаннеты», дальнейшего похода по ледяным полям, бури, разъединившей их, и высадки первой лодки на сибирский берег, и заканчивалась бумага следующим:

Едва Мельвиль прочел это радостное известие, к нему подошла старая якутка и вытащила из-за пазухи другую бумагу, составленную де-Лонгом в юрте немного южнее, и гласящую следующее:

Затем — именные подписи всех четырнадцати с де-Лонгом во главе…

Дня через три Мельвилю привезли найденную верстах в 90 южнее в одной пустой юрте еще одну, третью по счету, записку, подписанную де-Лонгом и его товарищами по несчастью, а также винтовку. В записке сообщалось, что они двигаются дальше, все здоровы, за исключением Эриксена, которому пришлось отрезать отмороженные пальцы ног, имеют провизии на два дня, но спокойны за будущее, так как надеются, что удастся подстрелить дичь.

Обрадованный этими известиями, Мельвиль решил отправиться немедленно на поиски де-Лонга и его товарищей и найти их во что бы то ни стало живыми или мертвыми. Он выехал на другой день на север на нартах, запряженных свежими и сильными собаками, и через два дня достиг берега океана. Там он нашел описанный в записке де-Лонга высокий шест и под ним сложенные в кучу, занесенные снегом, все вещи, к величайшему удивлению и восторгу якутов, особенно восхищавшихся двумя винтовками…

Затем Мельвиль направился в Булунь, чтобы там запастись провизией и организовать дальнейшие поиски де-Лонга. Свирепствовала пурга, угрожавшая мучительной смертью людям и собакам; душная, леденящая и колючая, она окутывала их. Собаки (их было 29) поминутно останавливались; они не в силах были двигаться против ураганного снежного ветра, и никакие, побои не помогали. Вперед подвигались медленно, ночуя в заброшенных юртах, заполненных снегом, но шли все время по следам де-Лонга и его товарищей, по всем зигзагам их пути, согласно описанию Ниндемана и Нороза. Следы сохранились: на льду разных рукавов дельты Лены, так как ветер смел со льда весь снег; но через несколько дней такого мучительного пути следы эти исчезли, из чего Мельвилю стало ясно, что он где-то взял неправильное направление. Но он был не из тех людей, которые легко, теряют мужество. Нет! Полузамерзший, истощенный от голода, питаясь на ночлегах исключительно брошенными остатками гнилой рыбы и оленьих костей, из которых они варили себе жалкий вонючий «суп», Мельвиль среди непрекращавшейся пурги, леденившей кровь, еще 5 дней боролся со стихией, боролся с холодом и голодом, стараясь вновь напасть на следы несчастных де-Лонга и и его товарищей…

В особенности Мельвилю хотелось найти то место у берега одного из рукавов Лены, где они похоронили умершего от истощения матроса, датчанина Эриксена, по обычаю моряков (т.-е. бросив завернутое в саван тело его в реку). По описанию Ниндемана, это было возле одной покинутой юрты, над дверьми которой де-Лонг, чтобы легче было потом найти это место, прикрепил доску с надписью о событии, а внутри юрты оставил винтовку, так как даже и такая тяжесть уже была не под силу ослабевшим путникам, силы которых быстро таяли.

Но все усилия Мельвиля были тщетны; в довершение всех бед, благодаря ужасной пище, состоявшей из вонючих отбросов, которыми в обыкновенное время побрезговали бы даже и собаки, Мельвиль схватил сильнейшую дизентерию. Поэтому он решил бросить дальнейшие поиски и вернуться в Булунь, а оттуда отправиться вместе с помощником исправника Ипатьевым в Верхоянск, а затем дальше в Якутск, чтобы там организовать весною экспедицию для розыска де-Лонга и его товарищей. Решение это было совершенно правильным, так как если де-Лонгу и его спутникам до сих пор не посчастливилось встретиться с кем-либо из туземцев, то они, конечно, уже погибли, и нечего торопиться с розыском их трупов ценою своей собственной жизни. Если же им это удалось, то они уже спасены и сами доберутся до Верхоянска.

После мучительного десятидневного пути в сильнейшую пургу и жестокий мороз Мельвиль, наконец, 27 ноября вернулся в Булунь, почти мертвый от истощения и перенесенных мучений. А через два дня прибыл Ипатьев с большим запасом хлеба, мяса и прочей провизии; но Мельвиль и тут не хотел терять даром времени. Он отдыхал всего три дня и, далеко еще не оправившись, поспешил в Верхоянск, отстоящий на 900 верст. Беспощадный к самому себе, повинуясь только чувству самоотверженного долга, он поспешил воспользоваться содействием Ипатьева, помчался с ним на свежих переменных оленях в Верхоянск в 50-градусный мороз. Ехали день и ночь, нигде не ночуя, делая лишь короткие остановки для чаепития или обеда, и через 5 суток, вечером 6 декабря, прибыли, наконец, в Верхоянск, отмахав 900 верст.

В Верхоянске Мельвиль пробыл немного менее двух недель, и затем, еще не отдохнув как следует от всех ужасов и страданий, перенесенных после крушения «Жаннеты», поспешил в Якутск с целью организовать экспедицию для продолжения поисков без вести пропавших де-Лонга и его товарищей или, вернее, их тел, так как в окончательной их гибели он уже не сомневался.

Из Якутска Мельвиль вернулся со свежими силами в конце февраля следующего 1882 года в сопровождении Ниндемана и еще нескольких товарищей и продолжал свои поиски, исследуя обширный район дельты Лены к северу от Булуни от того места, откуда де-Лонг послал Ниндемана и Нороза за помощью. Стояли лютые морозы и свирепствовали снежные метели (пурга); все изнемогали от холода и усталости. И лишь спустя почти месяц, на высоком берегу одного из рукавов дельты Лены, в 150 верстах к северу от Булуни, Мельвиль увидел торчащий из сугроба высокий шест. Разрыв снег, увидели висящую на этом шесте американскую винтовку; затем, продолжая раскопку, нашли трупы де-Лонга, д-ра Эмблера и повара-китайца Э-Сема, а потом на небольшом расстоянии друг; от друга трупы и остальных девяти товарищей. Возле трупа де-Лонга лежала его маленькая записная книжка, прозванная Мельвилем «ледяным дневником».

Я видел и читал этот документ невероятных и героических человеческих страданий, в котором день за днем, час за часом повествуется, как эти герои мужественно умирали один за другим от холода и голода в страшных мучениях в ледяных пустынях заполярной Сибири.

Когда Мельвиль рассказывал мне все подробности своих поисков и что исхудавшие от голода трупы представляли собой лишь кости да кожу, при чем у некоторых обгорели частично ноги, так как все они жались к костру, чтобы обогреться, — то даже у этого железного человека голос дрожал, и досадные слезы затуманивали суровые глаза. Недостаток места не позволяет мне привести подробные цитаты из этого дневника, который я тогда всю ночь напролет читал в подлиннике; приведу лишь последнюю скорбную запись, сделанную рукой уже умирающего де-Лонга:

В тот же день, очевидно, умер и сам де-Лонг, последним, как и подобает капитану парохода…

Итак, де-Лонг и его товарищи, счастливо избегнув всех опасностей полуторагодичного пленения во льдах Ледовитого океана, пешком, на санях и в лодках добрались, наконец, до заветного сибирского берега… для того только, чтобы промучившись 141 день, умереть от голода и холода…