Вслед за солнцем

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Париж осенью.

Долгожданный миг, апофеоз турне.

Прекрасный и грустный город — таким увидела его Керри Дойл, переложив на него свои тревоги и чаянья.

О расставании не было сказано ни слова, но оно подспудно придавало оттенок горечи всем впечатлениям.

Керри и Ронан не заговаривали ни о расставании, ни о возможности встретиться когда-либо вновь. Но были близки, как никогда прежде. Были неразлучны и единодушны.

Во всем, что бы ни говорил Ронан, Керри пыталась угадать его потаенную мысль, то, о чем он в очередной раз умолчал, чтобы не ранить ее прежде срока. Но ей это не удавалось, хотя она была чутка и внимательна. И очень тиха. Это оборачивалось безмерной нежностью и изливалось на Ронана, который с готовностью принимал ее ласки и отдавал их назад сторицей.

В нем самом она этой грусти не обнаруживала. Ронан был энергичен и фонтанировал идеями как никогда. И казалось, он не замечал перемен, произошедших в ней. Или по известным причинам делал вид, будто не замечает.

И с каждым днем Керри все больше убеждалась, что жизнь свела ее с человеком удивительным, отчего грядущее расставание нависало невосполнимой потерей. Сердце сжималось в ней от боли, когда она думала об этом. Но ни словом, ни намеком она не открыла ему своей тоски.

Керри больше не сомневалась. Это была любовь глубокая и трагическая.

Они бродили по Парижу, по исхоженным туристами местам и по малоприметным закоулкам. Отель их располагался в центре, и каждый вечер они гуляли по одной из улиц, идущих от него, и брели, покуда хватало сил.

А утром они целенаправленно отправлялись в то или иное знаменитое местечко, где любили бывать небожители прошлого: всемирно известные поэты и писатели, одиозные художники, прославленные актеры...

Но все прелести легендарного города не производили на Керри того впечатления, которое дарили близость любимого и необыкновенно возросшее чувство к нему, обостренное близящейся разлукой. Это чувство было и наслаждением и пыткой одновременно, а невозможность высказать его доводила Керри до изнеможения, которое она могла скрыть только в сильных объятиях Ронана.

Ронан же методично водил Керри по галереям, подпитывая тем самым ее возвратившуюся страсть к живописи.

Девушку влекли полотна импрессионистов и постимпрессионистов. Моне, Дега, Ренуар, Сезанн, Ван Гог, Гоген, Писсарро — имена, известные всем. Для нее же они означали встречу с незабываемым восторгом юности, когда она могла только мечтать увидеть собственными глазами сокровища Лувра или Музея Орсэ, что не мешало ей жадно впитывать все, что интересовало ее на тот момент в живописи: свобода, ясность, выразительность, смелость.

И она была счастлива обнаружить, что душа ее так же непосредственно откликается на вызов новаторов прошлого и впечатления юности столь же свежи.

Однажды Керри выходила из любимых залов в невероятном воодушевлении, тогда как Ронан недоуменно пожимал плечами и нарочито невежественно вещал:

— Мазня какая-то. Одно такое произведение еще вынести можно, но когда ими заполоняют залы и залы... Хотя кто я такой, чтобы судить?

— А я в восторге, — просто отозвалась Керри.

— Так и было задумано, — хитро ответил Ронан. — А теперь, пожалуй, зайдем в ближайшее кафе и выпьем по чашечке чаю... Я доволен уже тем, что довольна ты, дорогая.

— У меня просто нет слов, Ронан. И от чая я не откажусь, — проговорила она, подстраивая свой шаг под его быструю поступь.

— Хочешь зайти в сувенирную лавку? — предложил ей Ронан в завершение очередного насыщенного дня.

— Да, пожалуй... Хочу купить несколько открыток с фотографиями мест, где мы побывали, и картин, что видели. Книгу о Париже или о живописи... А может, даже приобрету футболку с какой-нибудь дурацкой надписью.

— Хорошо. Ты отправляйся. Встретимся у реки.

— А ты что же? Не пойдешь со мной? — разочарованно спросила Керри.

— Нет... Подышу свежим воздухом перед сном. А ты можешь не торопиться.

— Ладно... — проговорила ошеломленная таким поворотом дела Керри и скрылась за дверью сувенирной лавки, один раз оглянувшись с недоумением на Ронана, с которым они, казалось, еще ни разу толком не расставались.

Ронан смотрел на воду Сены с набережной так, словно надеялся углядеть там ответ на мучивший его вопрос.

Лицо Ронана было хмуро и сосредоточенно, как если бы ветром сорвало его всегдашнюю маску добродушия и беззаботности. Он жадно вдыхал воздух, который, увы, как в любом крупном городе, был не столь уж свеж. А резкие порывы ветра с реки, скрепленные осенней прохладцей, казалось, продували голову насквозь. Так он надеялся прояснить свои мысли. Прежде чем доверить их другому, следовало перепроверить самому, и сделать это со всей ответственностью.

Вздрагивая на сквозняке, он тем не менее не замечал холода. Его сосредоточенность граничила с отрешенностью. Но каким-то необъяснимым образом Ронан, всецело поглощенный своими мыслями, мельком подмечал проходивших мимо туристов и молниеносно делал свои профессиональные выводы, пока у него еще была такая возможность, одновременно удивляясь тому, как странно устроен человеческий мозг, который щедро восполняет недостатки органов чувств, самостоятельно довершая картину.

Но если бы только мозг был устроен странно. В сердце у Ронана тоже не было определенности, хотя и душа и тело сходились в одном, да только разум коварно снабжал их сомнениями.

Ронан еще ниже склонился над рекой и, решив отбросить всякие раздумья, принялся исследовать рябь воды, вбирая в себя ее ритмичный ток до головокружения.

Когда вблизи послышался рокот катера, Ронан вздрогнул и покачнулся. Смятение окончательно овладело им. Вся прежняя его обстоятельность рассеялась с осенним ветром. Предстояло выбрать между беспечным «давай как-нибудь встретимся» и решающим «давай не расставаться». Сказать «прощай» было немыслимо и потому представлялось вернее всего, как лекарство, которое чем горче, тем целительней. И эта философия казалась ему такой же нелепостью, как и обреченное служение сомнительным представлениям о долге его подопечной Керри Дойл, с которым он так отчаянно боролся все последнее время, сам не зная зачем...

Лицо Керри просияло улыбкой. Девушка спешила ему навстречу, тогда как Ронан застыл в растерянном ожидании. Но его смятения она не видела. Разлука показалась ей слишком долгой, чтобы отвлекаться на подозрения. Ей важно было воссоединиться с ним и перечеркнуть эти пятнадцать минут врозь.

Она не могла знать, что этот срок стал для Ронана определяющим.

Керри порхнула к нему и легко вложила в его руку маленькую плоскую коробочку.

— Что это? — хмуро спросил ее Ронан.

— Таблетки от головной боли. Могут понадобиться. Ты весь сегодняшний день чем-то озабочен. Я не знала, как еще помочь, вот и решила купить их, — простодушно объяснила Керри, не сводя с него внимательных глаз.

Ронан покивал, стараясь уразуметь смысл сказанного, и сунул упаковку в карман пиджака.

Шагая вдоль набережной, Керри украдкой всматривалась в непривычно жесткий профиль Ронана. Между ними пролетел золотистый лист и упал Ронану на плечо. Керри заботливо смахнула его. Ронан и глазом не повел. Это-то и заставило девушку насторожиться. Она провела ладонью у его виска. И опять никакой реакции.

— Ты не видел? — спросила она.

— Что? — посмотрел на нее Ронан.

— То, что я только что сделала.

— А что ты натворила?

— Ронан, у тебя нет периферического зрения? — отбросив шутливость, нахмурилась она, заставив спутника остановиться.

— Что за дикое предположение? — усмехнулся он.

— Да или нет? — требовательно проговорила Керри.

— Прекрати, — тихо попросил ее Ронан.

— Может, куриная слепота... Дубай в тот вечер, да и раньше... Неоднократно. Эти доверительные пристальные взгляды, от которых мурашки по коже каждый раз... Ты плохо видишь в сумерках?

— И при свете дня тоже. Суженное поле зрения, — признался Ронан.

— Почему ты раньше не сказал?

— А что бы это изменило? Ты бы просто не стала мне доверять — как гиду, разумеется.

— Это для тебя так важно?

— Все становится важным, когда с каждым днем тебе остается все меньше и меньше от этого мира.

— Что ты хочешь этим сказать? — испугалась Керри.

— То, что болезнь прогрессирует! — резко бросил он.

— Понимаю, — пробормотала она сквозь вздох.

— Оставь, Керри. Просто не думай об этом! — раздраженно проговорил Ронан. — Давай присядем... Только не начинай плакать! — нервозно предупредил он.

Они сели на скамью.

Керри не издала ни звука, хотя слезы настойчиво подкатывали к горлу.

— Я и не собирался говорить тебе. Это не твоя проблема. Мне важно было провести с тобой это время так, как если бы все было в порядке. Понимаешь? И ведь так и произошло. Моя проблема не омрачила тебе этого путешествия, и мне выдался последний шанс побывать в любимых мною местах. Так что все прошло, как и было задумано. Расстраиваться не из-за чего.

— Как ты смеешь так говорить, Ронан? Если меня и может что расстроить, так это не испорченная поездка, а твоя беда. Вот от чего действительно тяжко... И к Фрэнку и Эбби ты ездил прощаться? Они ведь все знают... — раздумчиво проговорила она. — Тебе следовало сказать мне.

— Чтобы ты чувствовала себя обязанной? Нет, уволь. У тебя есть свое семейство, которое принимает все твои жертвы.

— Ты ничего не знаешь, обо мне, О'Киф, и при этом судишь. Считаешь, я поступаю бездумно и по наущению или из-за каких-то внушенных стереотипов? Нет, если я на что-то решаюсь, то с сознанием полной и безраздельной своей ответственности. Я, если хочешь знать, самый сильный человек в своей семье. И не нужно относиться ко мне как к жертве чьих бы то ни было манипуляций! Я заслуживаю того, чтобы люди, с которыми я откровенна, были бы столь же откровенны в ответ... Я думала, мы видим мир одинаковыми глазами. И теперь мне горько слышать, что ты предпринял свое прощальное путешествие, а я узнаю об этом только сейчас.

— Что это меняет, Керри?

— А то, что не следовало столько усилий отдавать моим интересам.

— Откровенно говоря, я руководствовался своими личными предпочтениями и очень рад, что все так счастливо сошлось. Мне повезло встретить спутницу со схожими интересами, — нехотя признался он.

— Ах вот как?! — воскликнула Керри. — А ведь у меня сложилось полное впечатление, что ты ублажаешь меня... Выходит, мне всего-то была уготована роль поводыря на тот случай, если ты не сможешь больше полагаться на свое зрение, — осенило ее. — Тогда как глупышка думала, будто ты делаешь величайшее одолжение.

— Все не так цинично, Керри, — пробормотал Ронан. — Просто я не хотел тебе ничего говорить. Да и как бы ты восприняла такие откровения со стороны малознакомого человека?

— Но ты мог довериться мне, когда мы стали близки.

— Тем более не мог. Ты бы решила, что я рассчитываю на тебя. А мне не нужна жалость.

— А что же тебе нужно, Ронан? Тебе необходимо было мое безоговорочное доверие — ты заполучил его. Ты хотел предпринять эту поездку — тебе это удалось. Я полагаю, Ронан О'Киф всегда получает то, чего хочет. И при этом он не очень разборчив в средствах. Так какой реакции ты теперь ждешь от меня?

— Я благодарен тебе за все, Керри. И я не собираюсь злоупотреблять твоим дружеским отношением, — дипломатично ответил он.

— Что это значит? Ты думаешь, что я стану навязываться тебе под предлогом заботы?

— Я вовсе не это имел в виду, — кротко возразил он.

— А что же ты имел в виду? — гневно потребовала отчета Керри.

— Я хотел принять собственное решение и уже потом поставить тебя в известность.

— Поставить перед фактом! — резко переиначила девушка.

— Да! — таким же тоном подтвердил Ронан. — И хуже всего именно то, и я знаю это наперед, что ты не примешь моего решения, а захочешь поступить по-своему, отважная и самоотверженная Керри Дойл. Но я не желаю этой подмены.

— О какой подмене ты говоришь?

— Ты бы чувствовала себя обязанной. Мне ли не знать, как работают мозги у таких барышень, как ты! Ты посчитаешь своим долгом стать моей сиделкой и возьмешься за это с тем же усердием, с каким рулила все эти годы семейным делом. Бесстрастно, но в высшей степени ответственно. Но самое ужасное, что я почти готов это принять, поскольку перспективы мои далеки от радужных, а ты — тот человек, с которым мне хотелось бы быть.

— Какое трогательное признание, — едко заметила Керри. — Иными словами, я заслуживаю доверия. Как это лестно, — обиженно съязвила она.

— Спасибо, что не даешь почувствовать своей жалости. Но и ерничать не обязательно! — вспылил Ронан. — Я рад, что мы все прояснили. За меня не тревожься. Я справлюсь. Главное, что я сумел принять верное решение...

— Да, ведь все только от тебя зависит...

— В данном случае, Керри, все действительно зависит только от меня, — подытожил Ронан.

— Эгоист! — обвинительно бросила Керри.

— Да, — за неимением возражений согласился он.

— Гордец! — добавила она.

— Да, — вновь кивнул Ронан.

— То есть ты знал наперед, что я захочу быть с тобой, и поэтому добровольно от этого отказываешься? Отказываешься от меня?

— Я отказываюсь от твоего миссионерства.

— Очень грубо, Ронан.

— Прости. Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной только потому, что мы хорошо проводили время.

— Я могу понять тебя, когда ты говоришь, что не хочешь моей жалости. Но, скажи, как можно отделить жалость от любви?

— Ты готова придумать любовь, чтобы оправдать ею новую жертву?

— Если бы эту любовь требовалось придумывать, то я скорее бы обиделась на тебя, чем попыталась понять. Однако мне больно от того, как ты несправедлив ко мне, Ронан. Но если ты не испытываешь потребности, помимо наступающей слепоты, быть со мной, я настаивать не буду, — проговорила Керри и поднялась со скамьи.

Ронан сделал движение вслед за ней.

— Нет, — возразила она тотчас. — Я пойду одна. Ты справишься, я уверена в тебе. Ты уже достаточно изобретателен в своем недуге, — непримиримо проговорила она и сделала несколько шагов прочь, затем остановилась и, повернувшись к Ронану, сказала: — У меня есть к тебе вопрос: если бы все было наоборот и слепота грозила мне, а не тебе, и, предположим на миг, ты меня любишь, разве не остался бы ты со мной, даже не помышляя ни о какой жалости вовсе? Или ты не допускаешь, что моя к тебе любовь достаточно крепка для этого? Я же думаю, дело не в этом. Жалость — только словесная уловка. Ты просто боишься, что, не в силах отказаться от моего участия вообще, однажды возненавидишь меня за мою любовь, не имея в своем сердце и крупицы взаимного чувства. Так не правильнее ли сказать прямо, что я тебе не нужна, потому что ты меня не любишь вне зависимости от того, слепнешь ты или нет? Однако ты продолжаешь хитрить. И самое неприятное, Ронан, — это то, что еще недавно были «мы» и верили: этот мир действительно принадлежит нам, а теперь остались только горечь разочарования и страшное недоумение... Ты был прав, утверждая, что решение зависит от тебя. Это так, Ронан. Теперь ты никогда не узнаешь, какой выбор бы сделала я... Очень жаль. Мне будет очень больно вспоминать нашу встречу. Лучше бы ее не было, — заключила Керри и продолжила свой путь.