Вспомни обо мне

16

– Толя, постарайся взять себя в руки и успокоиться…

Марк допрашивал его в кухне, они все еще находились в квартире Ларисы, и Концевича не покидало чувство нереальности происходящего. Неужели он никогда больше не увидит Ларису живой, и она не улыбнется ему, не обнимет, не поцелует, не скажет ему о любви? Понятно, что она лгала, но делала это так восхитительно, что хотелось верить, будто он любим, будто после смерти Веры появилась женщина, способная привязаться к нему.

– Марк, как я могу успокоиться, если в моей жизни происходят вещи, из ряда вон выходящие. Лариса. Да она лапочка… Она маленькая и глупая девочка, которая так скрашивала мою жизнь в последнее время. Конечно, я понимал, что она не любила меня, что встречалась со мной из-за денег, но я-то надеялся, что когда-нибудь она полюбит меня за доброе отношение к ней, за ту нежность, которую я испытывал. Она была красива, необыкновенно красива, и я знал, что когда нахожусь рядом с ней, все мужчины мне завидуют. Она принадлежала к той редкой породе женщин, которых всегда хочется раздеть и уложить, ты понимаешь меня? Она была очень сексуальна, она привораживала к себе, сама того, быть может, не желая. Да, у нее в крови было кокетство и желание нравиться. Она любила наряжаться, как и все женщины, любила сорить деньгами, но при этом была, как это ни странно, вполне организованным человеком и всегда точно знала, чего хочет. В отличие, скажем, от меня. К тому же она очень любила жизнь. Ее редко можно было увидеть расстроенной, плачущей. Даже если ее кто и обижал, она, мысленно расставаясь с этим человеком и никогда больше не впуская его в свою душу, быстро находила утешение в чем-то другом. Слезы ее были, можно сказать, детскими, она быстро успокаивалась, как ребенок, которому подарили новую игрушку. Ты пойми, что для меня, человека мрачного, скучного, пребывающего в основном в сумеречном состоянии, заиметь пусть даже и в качестве любовницы такую светлую и веселую девушку, какой была Ларочка, – подарок! Ты это хотел узнать – какой была Лара и что она значила для меня?

– Послушай, Толя, ее убили. Пойдем, ты посмотришь, все ли на месте, не было ли ограбления. Эту версию тоже нельзя исключать. Тем более что у нее наверняка были деньги, драгоценности…

– Деньги она хранила в банке. Не так давно ограбили квартиру ее подружки, Кати, и после этого Ларочка поместила свои деньги в банк, в сущности, это я ей посоветовал. Она не носила при себе больших денег, и при всей ее внешней расточительности и желании тратить, она, тем не менее, любила и прикопить. Вот такой характер. Что же касается драгоценностей, то я лично купил ей небольшой сейф. Пойдем, я покажу тебе. Его вмуровали в стену в спальне.

– Ты знаешь, как его открыть?

– Безусловно. Ларочка очень боялась забыть код, поэтому я его записал. Но и наизусть запомнил, у меня вообще хорошая память.

Марк подумал о Рите, как же она удивится, когда узнает об убийстве Ларисы. А если увидит Концевича, то непременно обратит внимание на то, как он изменился буквально за пару дней, что она не видела его. Он постарел, стал сутулиться, как человек, поселившийся в доме с низкими потолками и дверями и боящийся выпрямиться. Однако Концевич боялся удариться головой не о потолок, а о нависшую над ним беду.

Мрачный и в то же самое время ужасно обаятельный Концевич. Интересно, кто-нибудь из женщин находил его обаятельным? Вероятно, да, раз жили с ним, быть может, даже любили.

Сейф открыли, (на месте) оказались все известные Анатолию драгоценности. Там же лежали и деньги.

– Не успела положить… – предположил Анатолий. – Или, может, присмотрела что-нибудь в магазине… Какую-нибудь безделушку…

Он закрыл ладонями лицо. Марк отвернулся.

– Значит, не ограбили. А это уже сложнее, – сказал он, когда они продолжили разговор уже в кухне.

Концевич, глядя, как люди ходят по квартире обутые, в грязной обуви, вздохнул.

– Бедная Ларочка, она так любила порядок. Всегда что-то чистила, мыла, но делала это быстро, как-то незаметно, чтобы не привлекать внимания. Знашь, что она мне как-то сказала? Что не любит, когда кто-нибудь смотрит, как она моет полы, для нее в этом есть что-то унизительное. Я предложил ей нанять прислугу, но она наотрез отказалась. Я думаю, это и из экономии, и, главное, из-за не любви посторонним. Вот соседка говорит, что видела, как к ней кто-то приходил, и женщины, и мужчины. Подружки – да, но что касается мужчин – этого не может быть. Ларочка была со мной и не изменяла мне. Может, это были знакомые ее подруг, я не знаю…

– Толя, она где-нибудь работала?

– Да, у нее было несколько часов в школе, где она преподавала биологию. Я предлагал ей бросить работу, говорил, зачем ей работать, когда я даю ей деньги? Но для нее это было важно. Марк, вот ты все молчишь… Там, в комнате, работает судмедэксперт, я же кое-что понимаю. Скажи, как она умерла? Ее что, ударили? Или… изнасиловали?

– Я поговорил с экспертом. Судя по внешним признакам, ее отравили. Не изнасиловали, успокойся.

– Просто она так лежала… в этом халатике… Знаешь, я успел приревновать ее даже к тем, кто сейчас осматривает ее…

– Толя, ее уже увезли… пока мы были с тобой в спальне. Я обязательно проинформирую тебя, когда будет готова экспертиза. А теперь давай вместе подумаем, кому понадобилось убивать Ларису. Эта квартира принадлежит ей?

– Да.

– Кому достанется она теперь, когда ее больше нет?

– Думаю, ее родителям.

– Сестры, брата нет?

– Нет. Говорю же, наследниками являются ее родители. Господи, что с ними будет, когда они узнают.

– Ты знаком с ними?

– Нет. Но знаю, что они живут здесь же.

– Хорошо. Теперь скажи мне, что любила пить на ночь Лариса: чай, кофе, молоко, воду… Может, она принимала снотворное?

– Нет, что ты! Она была здоровая девочка, и сон у нее был крепкий. Она вообще была любительница поспать. Укладывалась, лапочка, всякий раз, когда выдавался случай. Говорила, что сон – это наслаждение, причем большее, чем еда и секс. Она вот так, прямо в глаза мне и говорила. И после… ну ты понял… всегда засыпала, отвернувшись от меня и закутавшись в свою простыню или одеяло. Марк, я не половой гигант, думаю, что она спала со мной, не получая особого удовольствия. С Верой у нас все было иначе. С Верой была гармония. А с Ларой – скорее обыкновенный половой акт, так скажем, гигиенический.

– Какое интересное сравнение…

– Это не я, это Набоков. Каюсь, одно время зачитывался его «Лолитой» и всегда, надо сказать, был на стороне Гумберта, сочувствовал ему, хотел, чтобы все его любовные переживания и наслаждения оставались безнаказанными.

– Не ты один, – бросил через плечо Марк. – Так что она любила пить на ночь? Были же у нее какие-то привычки…

– Да. Она на ночь пила зеленый чай с лимоном и медом. Правда, мед она не особо жаловала, говорила, что он портит вкус чая, а вот лимон, напротив, делает его особенно душистым, нежным. Я видел там, на столе… чашка с лимоном на дне. Думаю, она пила чай. Но даже, если предположить, что гость или гостья задержались у нее допоздна, то вряд ли она стала пить чай в их присутствии. Она заваривала его, оставшись одна, непосредственно перед сном.

– Может, это был мужчина, и она собиралась переспать с ним. Тогда он и мог подсыпать яду.

– Марк, я понимаю, ты должен проверить все версии, и ты говоришь мне сейчас про этого виртуального мужчину просто так, не задумываясь особо. Но я тебе скажу – она не стала бы так рисковать и оставлять у себя на ночь другого мужчину. Она знала мой характер, к тому же у нас с ней была определенного рода договоренность. Дело в том, что она должна была являться ко мне сразу же после моего звонка. Или же я мог позвонить ей и приехать в любое время суток. Когда мы виделись с ней в последний раз, конечно, мы повздорили, но это же не первый раз. Словом, если бы я нагрянул к ней и застал в ее постели любовника, это был бы конец, и она это знала. Она дорожила нашими отношениями.

– Хорошо, успокойся, Толя… Из-за чего была ссора?

– Понимаешь, когда пришли Маевы, чтобы рассказать мне о том, что Таня Маева видела на рынке Веру, я был несколько не в себе. Мы тогда целый вечер рассуждали на тему, могла ли Вера остаться жива и все такое. И вдруг заявляется Лара, такая шумная, нарядная, садится мне на колени (и это при Маевых!), целует меня. Говорит, что купила шубку, берет. Словом, внимание переключается на нее. И получается какая-то трагикомедия, что ли. Словно все они издеваются надо мной. Конечно, все это было не так, и Маевы сочувствовали мне. Но слишком уж много впечатлений за один вечер. Мне захотелось остаться одному. Прийти в себя. Но Лара-то уже пришла… Словом, я ее выставил. Она плакала, кричала, что я урод, жестокий человек, что… Но самое главное, я никак не могу вспомнить, говорили ли мы при ней про Веру или нет. Вот так все смешалось в голове.

– После этой ссоры ты с ней разговаривал?

– Нет… Кажется, нет… понимаешь, сразу столько навалилось… Марк, ты прости, что я использую тебя… Но эта история с туфлями, помнишь?

– Конечно, помню. Что, неужели их тебе еще раз поставили под дверь?

– Нет. Этой ночью, когда я вернулся из ресторана…

– Сегодня, что ли?

– Ну да! Так вот. Я вошел в квартиру и увидел, что все вокруг голубое…

Марк посмотрел на него с жалостью.

– Да нет, ты не понял, это не были галлюцинации… Я не сразу прошел в гостиную, мне надо быть принять горячую ванну, чтобы согреться, а когда вернулся, то понял, что это свет от телевизора. Я вошел в комнату и увидел, что телевизор включен, а на экране – Вера.

– Это точно? – на этот раз Марк задал вопрос без насмешки.

– Да. Кто-то поставил кассету, понимаешь? На эту кассету я снимал Веру, когда она была на Волге.

– Толя, кто-то хочет напомнить тебе о ней, это явно, – чрезвычайно серьезно заметил Марк. – Теперь я действительно верю тебе, что это не галлюцинации – и туфли, и все остальное.

– Но и это еще не все! – с жаром, радуясь, что и на этот раз его склонны выслушать, воскликнул Анатолий. – Потом, когда я был уже в постели, кто-то влетел в спальню…

– Как это влетел?

– Я хотел сказать, кто-то стремительно вошел, склонился надо мной и брызнул какой-то гадостью, после чего я вырубился. Я даже подумал, что умираю. И проснулся, словно после наркоза, с тяжелой, больной башкой. Ты понимаешь, что на меня началась охота?

– Толя, какая охота? Если бы на тебя началась охота, это означало бы, что тебя хотят убить. Но ты жив.

– Послушай, а не могло наше ночное путешествие на кладбище быть связано с тем, что убили Лару?

Он сначала сказал, а потом уже подумал. И решил, что сморозил глупость. Марк пожал плечами.

– Я не думал об этом… На самом деле, причем здесь Лара? – извиняющимся тоном пробормотал Концевич. – Но все, что происходит в последнее время ужасного, непонятного, связано со мной – это и объединяет все события последних дней. Появление Веры, отсутствие Веры в гробу, труп какого-то мужчины, мои ночные похождения и, наконец, смерть Лары.

– Скажи, Толя, у Нольде, врача-гинеколога, которого ты видел в больнице в тот день, когда умерла Вера, был сын? Тебе что-нибудь об этом известно?

– Да откуда я знаю, есть ли у него вообще дети? А в чем дело?

– В том, что эта женщина, которую ты упорно называешь Верой, встречается с сыном Нольде, и «Мерседес», на котором они ездят, принадлежит ему. Такие дела. Ты хотел бы встретиться с этой женщиной?

– Да, конечно. Марк, мне бы чего-нибудь выпить. Я уже вообще ничего не соображаю. Даже сейчас, когда я разговариваю с тобой, мне кажется, что это сон нескончаемый, похожий на киношный триллер, сон…

– Сон… Как ты сказал: Лара любила поспать и спала всегда, когда выдавался удобный случай? И она, по твоим словам, много спала… Так, может, она все-таки пила снотворное?

– Не знаю.

– Ладно, Толя, ты успокойся. Поезжай домой и постарайся уснуть.

Концевич посмотрел на него, как на предателя.