Встреча с каменным веком

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Увертюра и интермеццо:

путешествие по морю и остановка на Таити

Мы плывем по морю.

Цель нашего путешествия — Новая Гвинея[1] — находится на другом конце земного шара.

Более 400 лет тому назад португальский мореплаватель дон Жоржи ди Менезиш открыл в Южных морях этот громадный гористый остров. Но и по сей день в глубине Новой Гвинеи, в отдаленных горных долинах, встречаются неизвестные племена, которые живут точно так же, как в то время, когда был открыт остров. Их еще не коснулась цивилизация.

А мы, плывя к ним, следили по судовому радио за полетом в космос первого космонавта. Но звезды, что сверкали над нами, были те же, по которым вели свои корабли португальские мореплаватели, и море вокруг было все то же, вечное и неизменное.

В далекие неведомые края лучше всего плыть по морю. В море у человека много свободного времени. Он может отвлечься от привычного и подготовиться к восприятию новых впечатлений.

Так как жизнь на борту маленького корабля, плывущего в открытом море, весьма однообразна, даже мелкие события воспринимаются здесь как значительные. Человек постигает удивительную жизнь океана и подчиняется ее особому ритму.

Днем мы без устали следили, как грациозно взлетают над волнами стаи летучей рыбы. Но по ночам, когда мы поднимались на палубу и они, слетаясь на свет фонаря, задевали нас своими скользкими крылатыми телами, — это было невыносимым.

Как-то утром мы нашли на палубе маленького кальмара. Только небольшие кальмары обладают способностью выпрыгивать из воды. Они это делают, с силой выбрасывая струю воды из мантийной полости.

Несколько раз мы видели португальские галеры, или физалии, которые передвигаются, подняв над поверхностью воды полукруглый бледно-розовый гребень. Гребень служит им парусом, благодаря которому они могут плыть даже против ветра.

Дельфины честно развлекали нас, играя возле форштевня. Однажды мы тщетно пытались поймать на крючок какую-то довольно крупную рыбу, косяк которой несколько минут плыл рядом с кораблем, сопровождая нас из чистого любопытства. Но, словно разгадав наши намерения, рыбы как по команде повернули и умчались прочь, будто торпеды, пущенные с корабля.

А вот посреди океана, за тысячи километров от земли, вдруг появился фрегат и начал кружить над носом корабля. Он долго провожал нас, и ночью мы слышали его крики, жалобные, как плач ребенка.

Мне навсегда запомнилось одно утро, когда я впервые увидел странный зеленый свет.

Я спал на палубе. Неожиданно штурман разбудил меня и показал на небо на западе. Только что зашел месяц, и на востоке появились первые лучи солнца. Они встретились с заходящими лучами месяца и окрасили все небо на западе в неповторимый, редчайший светло-зеленый цвет. Небо бросало на корабль призрачный отблеск. Цвет был такой необычный, такой нереальный, что мне стало жутко.

Я вспомнил рассказ Колумба о том, как однажды, когда его матросы впервые увидели огнедышащий вулканический остров, их охватила паника и они чуть не бросились за борт. Матросы решили, что наступил конец света и пред ними разверзлась дорога в ад.

Дни, сменяющие друг друга, больше не воспринимались как мерило времени; лишь регулярная смена вахты да записи в судовом журнале свидетельствовали о его движении. Время стало бесконечным подобно океану. Монотонно сменялись дневные и ночные вахты, сон, еда и чтение.

Когда наблюдаешь закат в тропиках, то сразу становится ясно, что земля — это шар, вращающийся в космосе. Не успеет солнечный диск коснуться горизонта, как тут же исчезает, забрав с собой весь свет. Темнота быстро меняет оттенки — от красновато-фиолетового и сине-черного до густой черноты. Вспыхивают звезды на одном краю горизонта, погружаются во мрак на другом. Мы бесконечно вращаемся в космосе.

Однажды лунной ночью я лежал, глубоко задумавшись, и глядел на звезды. Вдруг невиданное зрелище мигом вернуло меня к действительности. В земную атмосферу ворвался громадный метеор. По небу мчался раскаленный шар с большим огненным хвостом. Вот он ослепительно вспыхнул, рассыпался сверкающими искрами, и все исчезло. Казалось, метеор был совсем рядом. И только тишина говорила о расстоянии.

Ночная вахта длится долго. Все внимание сосредоточено на маленькой светящейся стрелке компаса. Но это не требует умственного напряжения, мозг работает автоматически. Это очень способствует плодотворному творческому состоянию. У меня много времени, целый океан времени для раздумий и больше ни для чего.

Я плыву на Новую Гвинею уже второй раз. Внешне причины моего путешествия понятны и логичны. На самом же деле они почти необъяснимы. Может, это поиски чего-то самобытного, первичного, самого простого и естественного в существовании человека? А может, наши действия предопределены заранее? В какой степени, уж если на то пошло, мы управляем своей судьбой?

О, эти размышления посреди океана! Теплыми темными ночами, когда ты в полном одиночестве находишься в штурманской рубке, как далеко отступают всякие посторонние, мешающие тебе проблемы! Ты прикован только к маленькой магнитной стрелке, которая ведет корабль через темноту. Это тот же самый магнетизм, что движет мирами и солнечными системами, та же самая сила, что управляет атомами и живыми клетками.

Небольшое интермеццо в пути — остановка на Таити.

Таити, рай Южных морей, обозначился на горизонте темной тенью. Было раннее утро. Тень постепенно росла и наконец приняла форму крутых зеленых гор, окаймленных белой пеной прибоя, кипевшего в коралловых рифах.

Когда спустя некоторое время наш корабль вошел в тихую голубую лагуну, вся набережная уже была заполнена празднично одетыми смуглыми людьми с большими венками, которые приготовились приветствовать нас с приездом.

С давних времен, с тех пор, когда первые мореходы переплыли Тихий океан, этот небольшой остров постоянно привлекал людей со всего мира. На Таити они черпали свое вдохновение. Здесь писал Гоген, сочинял стихи Пьер Лоти, писали свои романы о Южных морях Норманн Холл и Чарльз Нордхофф.

Таити обычно называют The Island of Love — Остров Любви. Тут, как нигде на земном шаре, процветает свободная любовь. О необычных любовных отношениях полинезийцев написано бесконечно много[2].

Разумного европейца, впервые попавшего на Таити, романтичность, беспечность и красота островитян сначала просто ошеломляют. Только через несколько дней ему передается особое царящее на Таити настроение.

Судьба была щедра к жителям Таити: она дала им великолепный тропический остров с изобилием рыбы и фруктов, с чудесным климатом. Жизнь здесь легка, приятна, проста и гармонична. И это, конечно, повлияло на душевный строй таитян. Их беспечность и детская непосредственность пленяют приезжих. Для них таитяне — живое воплощение неосознанной романтической мечты, дремлющей в каждом человеке, мечты о беззаботной жизни, полной любви.

Для всех, кто однажды побывал на Таити, это мелодичное название навсегда станет синонимом слова «романтика». Вполне понятно, почему французские власти[3] выдают визы туристам на строго ограниченное время. Это выполняется неукоснительно. Власти охотно пускают туристов, но только на короткий срок и бывают очень довольны, когда те уезжают. Прежде чем турист получит разрешение сойти на берег этого райского острова, он обязан предъявить оплаченный обратный билет. Без этих ограничений на Таити было бы полным-полно приезжих иностранцев.

Как волшебный магнит действует этот крохотный остров, затерянный в бескрайнем Тихом океане, на мужчин всех категорий — миллионерских сынков, плавающих на роскошных яхтах, людей богемы, искателей приключений, бродяг по Южным морям, а в последнее время и на пожилых американских предпринимателей, которые, стремясь последние дни прожить жизнью, богатой впечатлениями, удалились от дел, дабы отдохнуть от вечной погони за деньгами. Всех их привлекает и великолепие Таити, и непосредственная гостеприимность полинезийских девушек.

Четыре месяца в раю — вот все, на что могут рассчитывать эти искатели счастья. Но, действуя обходными путями, срок можно продлить. Я видел одного пожилого американского дельца, который прожил вместе со своей возлюбленной, полинезийской девушкой, на берегу заросшей пальмами лагуны больше двух лет. Он приехал на Таити как турист и в отеле встретил девушку Тайю, которая чистосердечно предложила ему свои услуги. Он так увлекся ею, что продал в Чикаго свое дело и поселился на Таити вместе со своей вахине[4].

— Но каждые четыре месяца мне приходится покидать ее на несколько дней. Я вынужден летать на Фиджи или Самоа, чтобы продлить туристскую визу pour l’amour (ради любви. — Л. Г.), — сказал он со сдержанным вздохом.

Есть и другая возможность подольше побыть на острове: можно жить на борту своей яхты. Надо только время от времени отлучаться на один из соседних островов, а потом можно снова возвращаться на Таити в качестве туриста. В порту Папеэте, самом большом городе на Таити с населением 20 тысяч человек, всегда стоит много таких судов.

Вахине — подруга туриста. Если он снимает бунгало, которые сдаются туристам, она ведет его хозяйство. Как правило, она бывает его любовницей, но это вовсе не обязательно. Вахине очень оскорбится, если турист бестактно предложит ей деньги. Однако подаренное ей яркое платье заставит ее броситься ему на шею от избытка благодарности.

Таитянка, словно большой ребенок, полна жажды жизни, она легко плачет, но еще легче смеется.

В душе таитянка — сама невинность. Она лишь следует традиции. По воскресеньям она надевает самое нарядное платье и, как всякий добрый католик, идет к мессе. И вовсе не для того, чтобы получить отпущение своих грехов, потому что полинезийцы не считают свободную любовь грехом. Для них любовь такая же естественная потребность, как сон и еда. Если у вахине рождается ребенок, она бурно радуется ему. Потом она легко сможет выйти замуж. Ребенок не помеха, даже наоборот, он служит доказательством того, что она способна рожать. Родители вахине с удовольствием примут всех ее детей. Они считают, что, чем их больше, тем лучше.

Католическая церковь на острове очень терпима и только пытается хоть немного охладить пылкость таитян. Полинезийцы не в состоянии понять, что любить без разрешения церкви грешно. И французские власти не вмешиваются в обычаи полинезийцев. Власти следят лишь за тем, чтобы на острове не увеличивалось число венерических заболеваний да всячески препятствуют европейцам селиться на Таити.

На Таити не существует никаких расовых предрассудков. Даже в самых высших сферах можно встретить французов, женатых на таитянках.

Таитяне живут одним днем, их очень мало интересуют и работа и деньги. Живущие на Таити французы и китайцы в течение многих лет награждали местное население своими чертами. Нет никакого сомнения, что самые красивые женщины в мире — это те, в которых течет кровь китайцев и полинезийцев. Чистые таитянки, собственно, некрасивы. Они, как правило, слишком крупны, и черты лица у них несколько грубоваты. Китайская кровь дала полинезийке изящную фигуру и тонкие черты лица.

Но Таити привлекает не только своими прекрасными женщинами.

Большинство островов Тихого океана подвластно стихиям. Другое дело Таити. Остров изрезан многочисленными голубыми лагунами, отгороженными от океана коралловыми рифами, о которые разбиваются тяжелые волны. Таити изобилует тропической растительностью, цветущими деревьями и кустами. Здесь растут гибискус, жасмин, гардения, бугенвиллея, кокосовые пальмы, бананы, апельсины, манго, дынные и хлебные деревья.

Протяженность побережья Таити 191 километр. Половина всего населения живет в Папеэте, другая половина — в маленьких уютных деревушках, разбросанных по низкому берегу у подножия гор. Повсюду звучат гитара и смех, повсюду видны улыбающиеся люди с белыми цветами в волосах.

Таити — остров вулканического происхождения. Внутренняя часть его почти не заселена. Она представляет собой недоступные отвесные скалы с острыми пиками и глубокими ущельями, заросшими густой тропической растительностью. В горах множество рек, водопадов и чистых спокойных озер. В двух днях ходьбы от Папеэте, высоко в горах, лежит прекраснейшее озеро Ваихириа.

Хотя Таити известен уже более 200 лет[5], на его самую высокую вершину — Орохену (2237 м) поднялись впервые только в 1953 году, то есть тогда же, что и на Эверест.

В 16 километрах от Таити расположен остров Моореа, очертания которого видны из Папеэте, а в 250 километрах — остров Бора-Бора, где еще сохранилась первобытная жизнь полинезийцев. Теперь уже на обоих этих островах выстроены отели для туристов.

Островов много, было бы время посетить их. Во французскую Полинезию входит более сотни островов, из которых примерно 60 имеют постоянное население. Всего во французской Полинезии живет 75 тысяч жителей, из них 65 тысяч полинезийцев, 3 тысячи европейцев (преимущественно французы) и около 7 тысяч китайцев. Половина всего населения Полинезии живет на Таити[6].

Самый южный остров французской Полинезии называется Рапа. Несколько лет тому назад название этого острова встречалось на страницах всей мировой прессы. Писали, что там правят одни женщины. Французскому флоту пришлось «освобождать» двух европейцев, которые приплыли туда на своих увеселительных яхтах. Островитянки держали их в плену и не разрешали им уехать. Рапа перенаселен женщинами. Объясняется это тем, что почти все мужчины острова большую часть года находятся в море — они прирожденные моряки.

В 1948 году этот далекий остров посетил писатель Ирвинг Джонсон. Он писал, что там на каждого мужчину приходится по шесть женщин. Другой писатель назвал Рапу «раем для холостяков». Женщины на этом острове соревновались друг с другом, стараясь сделать жизнь для мужчин как можно приятнее.

В прежние времена многие китобойные флотилии по пути в Антарктиду заходили на Рапу, чтобы запастись там провиантом. Их пребывание на острове оставило заметный след в облике местного населения.

Но большинство туристов дальше Папеэте, столицы французской Полинезии, так и не добирается. В Папеэте так оживленно, как ни в одном другом месте Тихого океана.

Каждое утро пешком, на велосипедах, в автобусах в город движется поток островитян, чтобы продать там свои товары и сделать необходимые покупки. Если они видят, что в порт прибыл новый корабль с туристами, многие из них остаются в городе на всю ночь и принимают участие в общем веселье.

Обычно все собираются в кафе «Квинне бар», представляющем собой примитивную бамбуковую хижину. Кафе было открыто в 1927 году, когда на Таити впервые начали прибывать туристы. С тех пор «Квинне бар» становится все более популярным среди туристов, топчущих земной шар по маршруту: кафе «Де ля Пэ» в Париже — «Ла Вега» в США — казино «Монте-Карло» на Ривьере. В этой таверне Южных морей нет роскоши, но там, как нигде, жизнь бьет ключом.

В 10 часов вечера большой зал для танцев бывает битком набит островитянами и туристами. Оркестр гитаристов исполняет мелодии Таити, и вахине обучают неопытных туристов возбуждающим таитянским танцам с ритмическим покачиванием бедер и приседаниями. Все это исполняется с такой непосредственной детской жизнерадостностью, что танцы кажутся невинными и забавными.

Если какой-нибудь турист испытывает неловкость или смущение, его вахине громко смеется — совсем как большой ребенок. Иногда таитянкам кажется, что вечер начинается слишком вяло; тогда они без смущения подходят к мужчинам и приглашают их танцевать.

Случается, что таитянка показывает мужчине язык. Но это не бесстыдство, это просто означает, что она заинтересована в более близком знакомстве с ним. Если мужчина никак не реагирует на ее призыв, она оскорбляется, правда всего на несколько минут.

Кафе закрывается в полночь, но это слишком рано, чтобы расходиться по домам. Большая часть посетителей, прихватив с собой оркестр и несколько ящиков с местным пивом хинано, едет в павильон «Лафайет», расположенный недалеко от города, и веселье длится всю теплую тропическую ночь.

Таити привязывает к себе крепкими узами. И лишь когда горы острова скрылись за горизонтом, грусть, вызванная расставанием, стала рассеиваться. Шум воды за бортом и глухой стук мотора напомнили мне, что я плыву навстречу новым приключениям.

Наш путь лежал дальше через безграничный океан. Мы останавливались на Новых Гебридах и на Новой Каледонии, населенных курчавыми рослыми меланезийцами.

И наконец на горизонте под темными облаками появились зеленые горы Новой Гвинеи. Точно такими же их увидел Менезиш, когда впервые нанес северо-западные берега этого острова на карту. Это было более 400 лет тому назад. Но до сих пор на карте Новой Гвинеи в самом сердце острова еще есть белые пятна.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Встреча с Новой Гвинеей. База в горах,

где было убито более тысячи японцев

Неделю я провел в столице Новой Гвинеи Порт-Морсби, занимаясь всякими неотложными делами. Столица произвела на меня сильное впечатление, хотя я и несколько разочаровался в ней. Порт-Морсби превратился в современный город с большими магазинами, упорядоченным уличным движением и бешеным темпом жизни. Прежний медленный ритм, который был так типичен для жителей тропиков, скоро забудется окончательно. Слава богу, что здесь в уличной толчее еще можно встретить туземок в их лубяных юбочках. Невозмутимо серьезные, они прогуливаются с обнаженной грудью среди изнывающих от тропической жары белых женщин.

Мои неотложные дела заключались в переговорах с властями и покупке снаряжения и различных товаров для обмена с туземцами — топоров, ножей, зеркал, стеклянных бус и соли.

Но вот наконец рано утром я вылетел в Маунт-Хаген, расположенный в глубине острова; отныне он должен был стать моей главной базой.

Мы летели в транспортном самолете ДС-3, вдоль бортов которого были сделаны откидные сиденья. Большую часть пассажиров составляли туземцы, служащие в местной полиции. Многие из них должны были принять участие в предстоящих экспедициях.

Хотя все они летели уже не в первый раз, никто не спускал восторженных глаз с зеленых долин и крутых, заросших лесом гор, которые медленно скользили под крылом самолета. Кое-где виднелись круглые, сплетенные из травы хижины туземцев, извилистые тропинки и озера. Иногда в расселине мелькал водопад.

Глядя с самолета на этот горный ландшафт, я вспоминал свою первую экспедицию на Новую Гвинею и встречи с туземцами. С тех пор прошло восемь лет.

Я всегда стремился вернуться сюда, мечтал опять попутешествовать по этой девственной стране в сопровождении носильщиков, слушая их подбадривающие крики, далеко разносящиеся в разреженном горном воздухе. Мне хотелось снова встретиться с еще не тронутыми цивилизацией детьми природы, которые жили в своем маленьком, отгороженном горами мире точно так же, как и тысячу лет назад.

Мне опять предстояло пережить все это. Новая Гвинея — удивительная страна. Здесь совсем, как в дни Ливингстона и Стэнли, можно открыть неизвестную доселе землю и встретить первобытных людей, которые никогда в жизни не видели белого человека. Здесь еще звучат барабаны и нагие люди, украшенные перьями, издают воинственные крики. Их оружие составляют дубинки, копья и стрелы. Они поклоняются богам, а когда наступает темнота, опасаются злых духов. Здесь еще живо далекое прошлое человечества с кровавыми жертвоприношениями.

Новая Гвинея воистину сказочный остров! Это один из самых больших островов земного шара. По величине он в три раза превосходит Англию. Западная его часть входит в состав Индонезии, восточная — подопечная территория Австралии. Граница между западной и восточной частями проходит условно по 141° восточной долготы.

Определить точно численность населения горных районов как западной, так и восточной Новой Гвинеи пока невозможно, потому что горная местность в глубине острова еще не исследована. Считается, что в западной части Новой Гвинеи проживает примерно 700 тысяч папуасов и меланезийцев, а в восточной — 1 миллион 300 тысяч[7].

Новая Гвинея исследована меньше всех остальных мест на земном шаре. Об этом лучше всего свидетельствует, например, тот факт, что лишь в 1932 году, во время первой экспедиции, посетившей высокогорные районы острова, впервые были установлены связи приблизительно с 3/4 миллиона туземцев. До тех пор о них совершенно ничего не знали. Они живут отдельными родовыми общинами в горных долинах в самой глубине острова. Даже и теперь связи установлены еще не со всеми племенами.

Мне предстояло посетить австралийскую часть Новой Гвинеи. Там находится до сих пор не исследованная территория, занимающая несколько тысяч квадратных километров. Она нанесена на карту с самолетов только в общих чертах. Большие участки в глубине острова находятся лишь под частичным контролем властей.

Мы пролетали над горными селениями, которые еще никто никогда не посещал. Австралийские власти прилагают все усилия, чтобы заполнить последние белые пятна на карте Новой Гвинеи. В эти районы посылаются так называемые исследовательские патрули.

Хотя европейцы знают о существовании Новой Гвинеи уже более четырех столетий, до 1940 года 0,7 ее территории оставались самым малоизученным местом на всей земле. Исследованию Новой Гвинеи мешали прежде всего неблагоприятные географические условия. Берега острова покрыты малярийными болотами, а в глубинных районах возвышаются неприступные, заросшие густым лесом горы.

Климат заболоченных мест — это адская смесь высокой влажности, духоты и жары. Здесь полно москитов, переносчиков малярии. В горах климат тоже очень влажный. Кое-где дождь бывает здесь самое меньшее 300 дней в году. Он начинается ежедневно в три часа пополудни. Это самое дождливое место на всей земле.

Днем температура воздуха довольно приятная, но по ночам в горах на высоте двух-трех тысяч метров бывает очень холодно. Из-за постоянных дождей в горах низвергается множество водопадов, делающих их еще более недоступными.

Продвижению белых в глубь страны в течение долгих лет препятствовали и враждебно настроенные против них туземцы[8]. И все-таки до сих пор распространение цивилизации в Новой Гвинее по сравнению с Африкой и Азией проходило относительно бескровно[9].

Такова Новая Гвинея, которую мне предстояло увидеть. Вместе с австралийским патрульным отрядом я должен был побывать у племен, которые до сих пор еще не находились под регулярным контролем. Цель моей поездки — сбор коллекций для Датского национального музея в Копенгагене и для Музея древнейшей истории в Орхусе. Кроме того, мне предстояло заснять на пленку обрядовые церемонии туземцев. Очень важно собрать эти материалы до прихода в страну миссионеров, так как с их появлением начинают быстро исчезать предметы, связанные со старинными обрядами и культами туземцев.

Через час мы прилетели в горный поселок Вау, расположенный вблизи золотых приисков Булоло, и приземлились на самом странном аэродроме в мире. Он располагался на довольно крутом горном склоне, и, коснувшись земли, наш самолет побежал вверх, в гору.

Этот аэродром устроен на историческом месте. Здесь во время второй мировой войны произошло одно из самых драматических сражений в районе Тихого океана. Еще и по сей день на горных склонах вокруг аэродрома встречаются остатки японских бомбардировщиков.

Битва за Вау не была прославлена ни в романах, ни в фильмах, хотя в ней с избытком хватает и героики, и драматизма. Вообще после войны было непростительно мало написано об австралийских солдатах, сражавшихся в районе Тихого океана и особенно в гористых, вечно заливаемых дождем дебрях Новой Гвинеи. Порой эти сражения носили характер беспорядочной партизанской войны. Предоставленные самим себе, австралийские отряды, а иногда и просто отдельные солдаты действовали на свой страх и риск. Героическая оборона аэродрома Вау — важный эпизод в истории войны на Тихом океане, и он заслуживает того, чтобы о нем все узнали. К концу 1942 года японскому верховному командованию стало ясно, что военные действия в юго-западной части Тихого океана развертываются для их страны не совсем удачно. Японцы, вытесненные с Гуадалканала, надеялись занять Новую Каледонию, чтобы двинуться дальше и перерезать связь между американцами и австралийцами. Для этого им надо было очистить Новую Гвинею и Торресов пролив от австралийских войск и построить авиационные базы. Однако прежде всего им надлежало захватить важнейший аэродром Вау, расположенный в самом центре острова.

В марте 1942 года австралийские войска, вытесненные из городов Лаэ и Саламауа, отступили к Вау, чтобы охранять аэродром и следить за действиями японцев, которые могли прийти сюда с побережья.

Из Лаэ японцы двинулись вверх по долине Маркхэм и возле Мубо в длинном, 25-километровом ущелье заняли очень выгодные позиции. 11 января 1943 года австралийские летчики обнаружили, что японцы собрали в Лаэ большие силы. Было ясно, что теперь-то они и попытаются напасть на Вау.

Вау и Булоло соединяются с побережьем двумя горными тропами. Австралийцы укрепили здесь свои позиции и приготовились к встрече с японцами. Но они не знали, что японцы обнаружили еще и третью дорогу, которая проходила как раз посередине между двумя известными тропами. Эта дорога выходила значительно выше аэродрома и приисков Булоло. Ее прорубили немцы более тридцати лет тому назад, когда Новая Гвинея была еще немецкой колонией. Дорога давно заросла, и все о ней забыли. Японцам сообщили о тропе их немецкие союзники. Чтобы обмануть австралийцев, японцы послали небольшие группы людей по двум известным тропам, а одновременно к Вау по забытой дороге отправился отряд в две или три тысячи человек. Таким образом, все преимущества были на стороне японцев.

27 января японцы застали врасплох австралийский пост, расположенный на высокой вершине недалеко от аэродрома Вау. Австралийцы никак не могли понять, каким образом враг сумел незамеченным подняться так высоко. У японцев было большое численное превосходство.

Позже австралийцы узнали от пленных японцев, что те намеревались захватить аэродром Вау в тот же день. Несмотря на большие потери, отряд австралийцев продержался на гребне до 28 января. Чтобы не попасть в окружение, им пришлось постепенно отступить к аэродрому. Отсюда по радио они попросили командование в Порт-Морсби немедленно помочь им.

К вечеру японцы со всех сторон подступили к аэродрому. Под прикрытием ночи они подобрались совсем близко и приготовились к решающему бою.

Утром 29 января выпал густой туман. Самолеты не могли взлететь. Положение окруженных австралийцев было безвыходным.

Началась японская атака. Неожиданно в 9 часов утра тучи разорвались и проглянуло солнце. Вскоре показались австралийские истребители, посланные на разведку. После них прилетели зеленые американские «дугласы» с австралийскими войсками. Всего самолеты сделали 57 посадок, новые войска были немедленно введены в действие на уже дрогнувшей линии обороны.

Весь день шел ожесточенный бой. Обе стороны понесли большие потери. Японцы продолжали теснить австралийцев. В течение ночи им удалось занять выгодные позиции, с которых они могли обстреливать весь аэродром.

Наутро завязалась ожесточенная схватка на кофейной плантации, расположенной в конце стартовой дорожки. Положение австралийцев было критическим. Густой туман мешал обстреливать неприятеля. И снова в 9 часов утра показалось солнце, и через четверть часа американские «дугласы» приземлились с австралийской артиллерией, вооруженной легкими 25-миллиметровыми пушками.

Артиллеристы начали устанавливать орудия тут же, на летном поле, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули.

Первые пушки заговорили сразу после полудня, когда совсем прояснилось. Японцы отступили большими группами в горы к востоку и югу от аэродрома.

Артиллеристам редко попадается более удобная цель. Пушки превратили в месиво целое подразделение японцев и вызвали среди них дикую панику. А ведь японцы уже не сомневались в победе. Но этого мало. К вечеру прилетели еще шесть австралийских бомбардировщиков и помогли артиллерии уничтожить все японские укрепления.

В юго-восточной части аэродрома находился участок, на котором когда-то происходили сражения между враждующими племенами. До войны это место называлось бойней. Теперь оно снова соответствовало своему названию. Не успела спуститься ночь, как бойня была покрыта 300–400 трупами японцев. Это было страшное зрелище.

3 февраля австралийцы перешли в наступление и враг начал уступать свои позиции. Японцы толпами бежали по тропам, которые вели в горы.

Но три подразделения японцев из 200, 400 и 500 человек остались в долине и вели отчаянную круговую оборону, пока наконец последние из них не были уничтожены 20 февраля. Итак, катастрофическое положение австралийцев в Вау изменилось в последнюю минуту. Благодаря появлению американских транспортных самолетов австралийцам удалось даже одержать крупную победу. Переброска пушек на самолетах и введение их в бой тут же, на летном поле, — одно из самых значительных событий в войне на Тихом океане.

Если бы японцы захватили Вау, вся Новая Гвинея была бы в их руках. Они могли бы использовать этот остров как опорный плацдарм для нападения на Австралию. В этом сражении японцы все время опаздывали. Они могли бы захватить аэродром 28 января и не дать «дугласам» приземлиться. Поскольку это не удалось, они могли бы напасть с воздуха 30 или 31 января.

Но японцы бомбардировали Вау только 6 февраля, когда их пехота была обращена в бегство, а американские и австралийские истребители уже поджидали японские самолеты. Два часа длилась напряженная воздушная битва над долиной Булоло и аэродромом Вау. Австралийцы сбили 41 японский самолет, не потеряв при этом ни одного!

У японцев был с собой всего двухнедельный рацион. Когда они, потерпев поражение, больные, голодные пробирались через дебри по головокружительным горным тропам к побережью, их безжалостно преследовали опытные австралийские солдаты, прекрасно ориентировавшиеся в дебрях. Более тысячи японцев нашли смерть в этой долине. Никому неизвестно, сколько их погибло в горах, а сколько было поймано туземцами[10].

Теперь Вау — маленький приветливый городок, где любят проводить отпуск служащие с побережья: здесь не так жарко. В городе есть отель с теннисным кортом, площадками для игры в крокет и гольф и бассейном для плавания. Но на склонах гор все еще видны следы страшной битвы — остатки сбитых японских самолетов.

А иногда случается встретить туземца, у которого на лубяном шнурке на шее висит в виде украшения пуговица с военного мундира японского солдата…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Снабжение с воздуха.

Перепись туземцев с самолета

Вылетев из Вау, мы через час прибыли в Маунт-Хаген. Еще совсем недавно здесь было всего лишь несколько бамбуковых хижин. А ныне это главный центр западной, высокогорной части Новой Гвинеи, вполне цивилизованный город, в котором живет много гражданских служащих.

После жары и духоты в Порт-Морсби мне было необыкновенно приятно дышать прохладным горным воздухом.

Я оставил свое снаряжение в одной из гостиниц, содержавшейся очень симпатичным датчанином Полем Андерсеном. Когда-то Поль работал в Копенгагене кондуктором трамвая. После войны он нанялся поваром на торговый пароход, поехал в Австралию и остался там. Несколько лет он работал китобоем и наконец отправился на Новую Гвинею искать золото.

Сразу же по прибытии в Маунт-Хаген я испытал на себе, что значит новогвинейский горный климат: засверкала молния, загремел гром, и начался ливень.

— Завтра утром вы сможете отправиться с нами в рекогносцировочный полет, — сказал мне Майк Фолэй, офицер патрульной службы этого округа, когда я зашел к нему в контору. О моем приезде его предупредили заранее.

— Сначала мы тщательно изучаем местность с самолета и только после этого отправляем туда патруль, — объяснил он мне, — Кроме того, мы должны сбросить провиант отряду, который сейчас оборудует новую патрульную базу у озера Копиагу. Это последняя база на западе, дальше идет неисследованная территория.

Когда я на другое утро пришел на аэродром, там все были заняты тем, что снимали дверь с транспортного самолета ДС-3. В самолет было погружено 90 мешков с рисом, мукой, сухим молоком, чаем, сахаром, солью, консервами, а также топорами и другими товарами для обмена с туземцами — словом все, что требовалось для патрульной базы, находящейся в дебрях.

Кроме пилота, штурмана и меня летели Майк Фолэй и два его помощника, они-то и должны были сбрасывать провиант. Нас всех привязали веревками, однако мы могли свободно двигаться по кабине и даже подходить к двери. Привязаться же нам пришлось из-за того, что во время полета потоком воздуха нас могло бы выбросить из кабины.

Самолет поднялся. В открытое дверное отверстие ворвался воздух, и по кабине закружился вихрь.

Пилот сделал круг над Маунт-Хагеном и взял курс на запад. Ярко сверкало солнце, утро было ослепительное.

Мы сидели на полу возле дверного отверстия и смотрели вниз. Под нами проплывали зеленые склоны, высокие зубчатые скалы с низвергающимися водопадами, мелькали хижины и огороды.

До лагеря, где надо было сбросить провиант, нам предстояло лететь не меньше часа. Майк Фолэй рассказал мне, что офицер этой базы Мак Брайд уже пять месяцев работает вместе с туземными полицейскими и носильщиками; они сейчас расчищают место в лесу, готовя посадочную площадку для самолета. Маку предстоит пробыть тут еще несколько месяцев. Связь с окружающим миром поддерживается здесь только по радио. Неделю тому назад Мак Брайд попросил доставить ему новый запас провизии. С ним договорились, что на том месте, куда нужно сбросить груз, будут зажжены два дымовых костра.

В долине, зажатой между двумя горными кряжами, нам прежде всего бросилось в глаза маленькое озеро. Это и было Копиагу. На длинной лесной просеке, прорубленной к озеру, в неподвижный воздух взметнулись два дымовых столба.

Пилот сделал круг над самой просекой, и мы увидели, как туземцы в страхе бросились к кустарнику. Они впервые видели самолет на таком близком расстоянии.

Пока пилот разворачивался над озером, готовясь ко второму заходу, мы подтащили к дверному отверстию десять мешков. Самолет сбавил скорость, и, когда он пролетал над кострами, мы сбросили за борт первую партию мешков. Они упали прямо на разрыхленное поле.

Эти мешки имели особую упаковку. Собственно, в каждом из них внутри находился еще один мешок, в котором лежало все содержимое. Когда мешок падал, внутренний мешок разрывался, но большой наружный не позволял содержимому высыпаться.

Двенадцать раз мы пролетали над просекой, пока не были сброшены все девяносто мешков.

Во время последнего захода я чуть-чуть удлинил веревку, которой был привязан, и высунулся с киноаппаратом в дверное отверстие, чтобы снять, как мешки летят на землю. Но едва я это сделал, как узел на веревке ослаб, веревка удлинилась, и я чуть не потерял опору под ногами. На секунду меня парализовал страх. Потом у меня долго не проходила дурнота. Я никак не мог заставить себя не думать о том, что меня выбросило бы из самолета, если б узел совсем развязался.

Самолет сделал последний круг над кострами, и мы помахали на прощание Маку Брайду, одиноко стоявшему на краю просеки.

— Держу пари, что ему очень хотелось бы улететь вместе с нами в Маунт-Хаген к холодному пиву, — сказал кто-то рядом со мной.

Теперь наш самолет летел над территорией, где еще никто никогда не летал. Нам надлежало произвести тщательную разведку местности, прежде чем туда отправится очередной патруль.

Майк Фолэй делал пометки на черновой карте, мы помогали ему считать хижины и огороды; это позволяло примерно установить численность населения.

Самолет, петляя, летел между острыми пиками. Здесь в долинах живут люди, еще ничего не знающие об окружающем мире, из которого до них, может быть, случайно, из племени в племя дошло лишь несколько стальных топоров. Они, наверное, с удивлением глядят сейчас на наш самолет, принимая его за большую сказочную птицу. В прошлый раз, когда я был на Новой Гвинее, я видел, как туземцы клали перед носом машины батат, чтобы самолет — большая птица — съел его.

Облака вокруг нас сгустились. Над незнакомой местностью в таких условиях лететь было опасно, и мы вернулись в Маунт-Хаген.

Неделю спустя из Лайагамы, самой последней патрульной базы, лежащей на запад от Маунт-Хагена, вышел первый патрульный отряд. Я прилетел сюда со своим снаряжением на самолете.

Офицер патруля Дэннис Файтфул уже нанял более пятидесяти носильщиков. Кроме них нас должны были сопровождать несколько переводчиков, повар и шестеро туземных полицейских. Наш поход преследовал несколько целей: нужно было произвести перепись населения в районах, которые ранее уже посещались, проследить за прекращением вражды между отдельными племенами и установить связи с новыми племенами.

Мы отправились в путь в первой половине дня, с трудом распределив между носильщиками всю нашу поклажу.

Лайагама лежит в длинной глубокой долине, зажатой между двумя крутыми горными кряжами. Наш караван, словно гигантская змея, растянулся по тропе, ведущей вдоль реки Лагайп в глубь долины.

Носильщики, как всегда в первый день, были очень возбуждены. Время от времени они издавали раскатистые крики, которые эхом откликались в горах. Возбуждение носильщиков передалось и нам.

Мне было приятно снова находиться в пути. Я вспомнил слова старого путешественника Хольгера Розенберга, которые он мне сказал, когда я посетил его в ранней юности перед своим первым большим путешествием:

Уже в два часа дня мы пришли в первый поселок, где надо было провести перепись населения. Всех жителей предупредили об этом заранее, и перед большой бамбуковой хижиной, которую обычно занимает патруль, когда бывает в поселке, собралось много народу.

Женщины встретили нас с плетеными мешками, полными батата и других овощей. Мы с удивлением обнаружили среди овощей морковь. Оказалось, что туземцы по собственной инициативе «импортировали» ее из патрульной базы, то есть когда-то они попросту стащили ее, но так как это оказалось ценной инициативой, они не понесли наказания[11].

Морковь доставила нам удовольствие. Мы расплачивались солью — по две пригоршни за каждую плетенку с овощами. Вот когда наши носильщики могли наесться до отвала!

Весь остаток дня Дэннис заполнял свои книги подушной переписи, отмечая в них все рождения, смерти и браки, которые произошли здесь со времени последней переписи. Тем временем туземец-самаритянин[12] занимался ранами, ссадинами и другими недугами местных жителей. Мы заметили, что у многих мужчин были раны, нанесенные копьями и стрелами.

— Они постоянно воюют со своими соседями с того берега реки, — объяснил мне Дэннис.

Я в это время делал фотографии, снимал фильм и с помощью переводчика покупал этнографические экспонаты для датских музеев.

И хотя первый день прошел без всяких происшествий, я чувствовал смертельную усталость, когда после обильного ужина лег на свою походную постель. Я лежал, прислушиваясь к треску костра и шуму реки, и размышлял о том, что значит быть счастливым.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Жертвоприношения в дебрях.

Колдун[13]продал божество,

чтобы купить себе новую жену

В дебрях забрезжил новый день.

Неяркий свет проник через низкую дверь хижины. Первыми звуками, дошедшими до моего сознания, были тихие голоса из палатки, где расположилась кухня, далекий шум реки и воркованье лесных голубей, к которому кое-где примешивались крики других птиц.

Несколько минут я лежал неподвижно и слушал. Казалось, птицы еще не решили, пора ли им просыпаться. Было прохладно и очень влажно. Я чувствовал, как к моим усталым и стертым ногам медленно возвращается жизнь.

Вся долина была скрыта утренним туманом. Сквозь это светло-серое шелковистое покрывало проглядывали макушки деревьев, растущих на склонах. Ландшафт походил на нежную китайскую живопись.

Но вот пришел повар, на которого вся эта красота не производила ни малейшего впечатления, и равнодушно сказал:

— Маста, кай-кай финне! (Господин, еда готова!)

А через час мы уже шли дальше на запад, в деревню Мурирагу, лежавшую на территории,^- которая до сих пор не попала под постоянный контроль патрульной службы.

По блестевшей от дождя тропе мы без конца то поднимались в гору, то спускались вниз. Мои ноги, отвыкшие от долгой ходьбы, еще болели после вчерашнего перехода, и я с облегчением вздохнул, когда вечером мы остановились наконец возле патрульной хижины в Мурираге.

Жители деревни были настроены очень миролюбиво. Они сидели небольшими группами возле своих хижин и внимательно наблюдали за нами, обсуждая все наши действия. Женщины, немного испуганные, держались поодаль. Единственным признаком, говорящим о связи Мурираги с окружающим миром, было несколько стальных топоров, которые мужчины получили за постройку и содержание в порядке хижины для патруля.

Поздно вечером вокруг нашего жилища собрались мужчины, и тут я в первый раз услышал слово «Упин».

Через нашего переводчика Пойу я попросил одного из стариков, по имени Айанга, рассказать мне немного об обычаях и обрядах племени энга. Из его рассказа я понял, что Упин — это их божество, которого они боятся и которому приносят жертвы.

Дэннис сказал, что никто из европейцев никогда не видел изображения этого мистического божества, рассказы о котором он тоже слышал.

Продолжая терпеливо расспрашивать старика, я постепенно узнал, что Упином в племени энга называют мужскую фигуру длиною в один метр, сплетенную из особого луба. Каждый род племени энга имеет своего Упина, и только колдунам известно, где он хранится.

Колдуны внешне ничем не отличаются от остальных туземцев, и человеку постороннему очень трудно узнать их среди прочих. В племени они являются своего рода церемониймейстерами. Только им известно, как совершаются все обряды в честь Упина.

Дух Упина строго следит за жизнью племени энга. Эпидемии, неурожаи, землетрясения, грозы и прочие несчастья — все это считается выражением гнева Упина. Чтобы ублажить божество, ему приносят жертвы и совершают в его честь различные обряды, окруженные глубокой тайной. За их исполнение колдуны требуют особого вознаграждения. Для совершения обрядов Упина переносят из тайника, где он обычно хранится, в обрядовую хижину. Эта маленькая, сплетенная из травы хижина с остроконечной крышей строится, как правило, в молодом лесу или густом кустарнике. Женщины и дети туда не допускаются.

Кроме колдунов в церемонии принимают участие самые старые мужчины племени. Перед обрядовой хижиной закалывают свинью — единственное домашнее животное туземцев — и ее кровью обливают несколько камней. Мясо жарят и делят между мужчинами. Упин тоже получает свою долю; ему мажут рот свиным жиром, чтобы казалось, будто он ест вместе со всеми. Часто в совершении этих обрядов принимают участие сразу несколько колдунов. Они рассказывают божеству о несчастьях, обрушившихся на их племя, а остальные мужчины тем временем стоят вокруг хижины и громко топают ногами.

После жертвоприношения один из колдунов остается ночевать в хижине вместе с Упином. Он укладывает его на так называемый женский камень — круглый, плоский, с отверстием посередине. Смысл всей церемонии заключается в том, чтобы доставить божеству как можно больше обычных человеческих радостей.

После совершения обрядов Упина снова прячут в потайном месте.

Старик говорил со мной робко и не очень охотно. Чтобы ему было легче побороть смущение, я дал ему несколько пачек табаку. Но он так и не сказал мне, где энга прячут своего Упина и как его можно увидеть. Когда же я стал расспрашивать его слишком настойчиво, Айанга заторопился и покинул хижину.

Вообще-то старик был настроен очень дружелюбно. Когда мы пришли в Мурирагу, он первым вышел к нам навстречу. В прошлый раз патруль назначил Айангу лулулайем[14]; это означало, что правительство считает возможным вручить ему бразды правления. По этому случаю Айанга получил маленькую медную бляху, которую он теперь носил на лбу.

У жителей побережья фигуры или куклы богов — явление самое обычное. Но до сих пор никто не знал, что такие же фигуры существуют и у туземцев, живущих высоко в горах. Если я раздобуду Упина, о котором рассказывал Айанга, это будет сенсацией в этнографии.

Но как это сделать?

Необходимо согласие колдуна. Иначе это может вызвать недовольство среди туземцев.

Я решил остаться в Мурираге, пока Дэннис со своим патрулем будет производить перепись населения среди соседних племен. Со мной остался наш самый толковый переводчик Пойа. Я пообещал ему хорошее вознаграждение, если он поможет мне увидеть Упина. Нельзя сказать, чтобы он очень обрадовался моему предложению.

Прежде всего мне хотелось за эти дни получше познакомиться с туземцами и, если удастся, даже завоевать среди них некоторую популярность. Поэтому я щедро платил за все овощи, что женщины приносили к нам в хижину, а также за оружие, инструменты и украшения, которые я приобретал для музеев. Когда я снимал на пленку, как туземцы работают в своих огородах или у хижин, меня всегда окружала толпа любопытных.

Однажды во время съемки фильма возле мужского дома[15] — в племени энга мужчины и женщины живут отдельно — произошел странный случай. Я хотел зайти внутрь помещения, чтобы в темноте перезарядить камеру. Я всегда так делал в других местах. Но здесь только я приблизился к порогу дома, как вперед выступил его владелец, по имени Кепила, и преградил мне путь.

Поведение Кепилы, который всегда был очень приветлив, удивило меня. Через переводчика я спросил его, почему мне нельзя войти внутрь.

Но Кепила только молча покачал головой и показал на соседнюю хижину.

Сначала я был смущен таким недружелюбным приемом. Но вдруг кто-то рядом произнес: «Таймунга». Я знал, что это означает «духи», и насторожился, потом вытащил из кармана несколько пачек табаку, всунул их в руки Кепиле, протиснулся мимо него и решительно вошел в мужской дом, сделав знак переводчику Пойе следовать за мной.

Кепила тоже вошел вместе с нами, но все мальчики и мужчины, которые сопровождали меня, остались снаружи.

Прежде всего я перезарядил камеру. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я огляделся. Сперва я не заметил ничего необычного. Я щелкнул зажигалкой, прикурил сигарету и протянул по сигарете Пойе и Кепиле. Откинув голову и выпустив вверх струю дыма, я вдруг заметил под самой крышей маленькую черную мужскую фигуру. Это был Упин.

Я поднял выше горевшую зажигалку, чтобы получше его разглядеть. Он был черный и блестящий от влажной копоти; казалось, будто он обмазан дегтем.

Кепила сидел неподвижно и не спускал с меня глаз.

Я спросил, нельзя ли мне купить Упина, и предложил за него топор, который при обмене всегда считался самым ценным товаром…

Кепила покачал головой. Пойа перевел мне его ответ:

— Belong here! (Его место здесь!)

Тогда я попросил Пойу увести подальше от мужского дома всех посторонних, и, когда на улице не осталось ни души, мне удалось уговорить Кепилу вынести Упина на свет, чтобы я мог его сфотографировать. Кепила выполнил мою просьбу, но явно нервничал. Когда все было кончено, он поспешил унести Упина обратно. Я понимал, что дальше следует действовать чрезвычайно осторожно.

На другой день Дэннис вернулся в Мурирагу. Я рассказал ему о случившемся и попросил у него совета, каким образом заполучить Упина.

— По-моему, единственный способ — это подкупить колдуна, — сказал Дэннис. — Очевидно, Кепила и есть колдун. Но если туземцы пронюхают, что им предстоит расстаться с Упином, это вызовет сильное недовольство властями и затормозит нашу работу не на один год.

Дэннис согласился задержаться в Мурираге еще на несколько дней. Утром мы обнаружили, что Кепила исчез. Когда Пойа отправился к нему на переговоры, дверь в его хижину была загорожена. Я не мог решиться войти в хижину, чтобы проверить, остался ли там Упин. Это было бы равносильно краже со взломом.

Кепила не появлялся два дня, и я наконец послал Пойу на его поиски. Пойа вернулся к вечеру. Он был очень взволнован и попросил меня следовать за ним в дом Упина, то есть в обрядовую хижину.

Нас сопровождал лулуай Айанга, а на некотором расстоянии за ним следовал один из наших полицейских.

Айанга шел впереди. Полчаса мы пробирались по почти заросшей тропе, которая, петляя, поднималась на гребень горы. Наконец мы вошли в густой дождевой лес. Толстый слой мха покрывал стволы и ветви деревьев. Здесь было тихо, сумрачно и таинственно. Ничего не скажешь, колдун нашел удачное место для общения с духами.

Неожиданно перед нами открылась крохотная полянка. Здесь стояла высокая полукруглая ограда, сплетенная из бамбука и соломы. За нею виднелась маленькая хижина с остроконечной крышей. В ней, очевидно, и совершались все обряды в честь божества. В хижине на небольшом возвышении я увидел двух Упинов.

Рядом с хижиной стоял незнакомый мне человек, а перед оградой расположились несколько туземцев. Лица их были разрисованы краской и сажей, волосы украшены перьями. На некоторых были надеты фантастические маски. Время от времени туземцы убегали в кустарник и издавали там дикие устрашающие крики. Наверное, таким образом они отпугивали злых духов от места совершения обрядов. Это было совершенно необычайное зрелище.

Пойа объяснил мне, что часть туземцев со своим Упином прибыла сюда из соседней деревни. Кепила и Айанга специально посылали за ними. Я не совсем понял, зачем они это сделали. Очевидно, это была их реакция на мой искренний интерес к ним и желание узнать как можно больше о жизни и обычаях их племени. Я и прежде уже встречался с подобными явлениями: сначала туземцы держатся очень настороженно, но, если тебе удалось завоевать их доверие, они сделают все, чтобы удовлетворить твое любопытство.

Мы пробыли возле обрядовой хижины всего несколько минут. Когда начало темнеть, колдуны завернули Упинов и маски в пальмовые листья и куда-то унесли их.

Начал моросить дождь, и мы двинулись домой. Когда мы вышли из леса, было уже почти темно. Старый Айанга снова шел впереди и показывал нам дорогу. Он проводил нас до самой хижины.

Я все еще не терял надежды раздобыть Упина для своей коллекции и решил сделать последнюю попытку.

— Что больше всего ценится в племени энга? — спросил я Дэнниса.

— Женщины и свиньи, — ответил он лаконично. — Чем больше у мужчины того и другого, тем выше его авторитет. Женщины и свиньи — вечная причина распрей.

Помолчав, он добавил задумчиво:

— Вот идея! Купи Кепиле новую жену и посмотри, не поможет ли это?

Мы позвали Пойу и изложили ему наш план. Пойа ухмыльнулся и сказал, что у Кепилы уже есть две жены, но что сейчас он собирает выкуп за третью, молодую девушку, по имени Пипидак. Пойа напомнил мне, что именно ее я снимал однажды на кинопленку, когда она работала на огороде. Кепила должен отдать за нее еще двух свиней. Брак у энга вступает в силу только после того, как выкуп за невесту внесен полностью, свиньи заколоты и разделены между родственниками.

Я дал Пойе четыре топора, несколько пачек табаку, ножи и попросил его к утру раздобыть двух свиней. Этих свиней он должен был сразу же отвести к Кепиле и передать ему, что он может расплатиться ими за свою невесту, если отпустит Упина со мной, чтобы охранять меня.

На другой день Пойа отвел свиней Кепиле. Тот оставил их у себя и сказал, что Упина он принесет, но попозже.

Остаток дня я провел в мучительном ожидании. Кепила не появлялся, и я уже начал думать, что он обманул меня.

Но когда совсем стемнело, я увидел, что с горы прямо к нашей хижине движется факел. Показалась темная фигура. Это был Кепила. Он крепко прижимал к себе Упина, завернутого в пальмовые листья. Кепила молча положил Упина на землю и удалился.

— Спрячь его понадежнее, — посоветовал мне Дэннис, — а завтра чуть свет мы уйдем отсюда.

Теперь Упин находится в Национальном музее в Дании. Такого экспоната нет больше ни в одном музее мира.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Старинное погребение в горе

и таинственные камни духов.

Схватки между двумя общинами

Перед уходом из Мурираги я спрятал завернутого в мешок Упина в прочный стальной ящик.

Дэннис сообщил мне о нашем дальнейшем маршруте. Он взял аэрофотоснимки и показал место, обведенное кружочком.

— Мы должны выяснить, сколько туземцев живет в этой долине, — сказал он. — Хижины мы видели с воздуха, но количество жителей нам неизвестно. Наши патрули проходили там, но переписи населения никогда не производилось. Отсюда до того места примерно день ходьбы.

Чтобы попасть в долину Мисио, как ее называют туземцы, мы должны были обогнуть горный хребет. Но мы решили сократить путь и идти не в обход, а напрямик, через гору, по тропе туземцев.

Правда, очень скоро мы уже пожалели об этом. Дождь лил как из ведра. Обычно ночью или рано утром он прекращался. Но в этот день, казалось, ему не будет конца. Идти становилось все труднее. Мы с трудом карабкались по крутому скользкому склону. С нами шли 20 носильщиков, они без конца отставали, и нам все время приходилось их дожидаться. Восхождение становилось опасным, и нам очень хотелось вернуться назад.

Наши надежды одолеть гору за четыре-пять часов не оправдались. Было уже далеко за полдень, когда мы, усталые, промокшие и измученные, перевалили вершину и начали спускаться. Полицейские шли впереди и ножами прорубали тропу. Двигались мы страшно медленно.

Дождь ненадолго прекратился, и перед нами открылась долина Мисио с хижинами и огородами, разбитыми на невысоких холмах у подножия горы.

Вскоре дождь полил с удвоенной силой, засверкали молнии. Началась гроза, потом пошел град.

Дэннис, Пойа, я и несколько носильщиков с нашими личными вещами укрылись под нависшей скалой. Сержант полиции Вага получил приказ спуститься с остальным отрядом к ближним хижинам и разбить возле них лагерь.

Пока мы сидели съежившись в густых зарослях под скалой, Пойа начал копать землю. Через несколько минут у него в руках оказался человеческий череп.

— Наверное, мы сидим на месте погребения, — сказал мне Дэннис.

Мы начали осторожно раскапывать землю. Вскоре мы извлекли около десятка черепов. Многие из них были очень хрупкие. Очевидно, мы действительно сидели на месте старинного погребения. Никаких других костей, кроме черепов, в нем не оказалось. Зато мы нашли здесь несколько странных камней. Судя по всему, их положили сюда вместе с черепами. Некоторые камни были круглые, как шары, и величиной примерно с череп. Другие имели форму чаши и напоминали ступки. Были здесь и так называемые женские камни, которыми энга пользовались при обрядах, совершаемых в честь божества Упина.

При виде нашей находки Дэннис оживился.

— Тебе повезло, — сказал он. — Эти камни называются «кеппле», туземцы пользуются ими для своих обрядов. Они называют их еще и «куруку». «Куру» означает «дух», «ку» — «камень», то есть «камень духа». По-моему, туземцы принимают эти камни за останки своих очень далеких предков. Они считаются святыней и хранятся в обрядовых хижинах[16].

— Вместе со священными камнями хоронят только головы вождей. Такие камни были найдены в различных местах внутренней части Новой Гвинеи. А кое-где находили и каменные фигуры, напоминающие птицу. Никто, в том числе и сами туземцы, не имеют ни малейшего понятия, кто сделал эти фигуры или откуда они взялись. Тайна еще не разгадана этнографами, изучающими Новую Гвинею. Очевидно, каменные фигуры были вытесаны доисторическим народом, который жил на Новой Гвинее до того, как здесь поселились папуасы и меланезийцы. Этот неизвестный народ имел, должно быть, более высокую культуру и уже в те времена умел выращивать злаки и толочь зерна в ступах. Некоторые ученые считают, что его исчезновение связано с переселением полинезийских народов. Священные камни и каменные фигуры находят в самых недоступных и труднопроходимых местах гор.

— Мне известно, — закончил свой рассказ Дэннис, — что эти камни есть лишь в музеях Порт-Морсби, Сиднея и Канберры.

Перед моим отъездом из Дании доктор биологических наук Антон Брююн, член комитета нашей экспедиции, просил меня постараться привезти ему несколько черепов туземцев, чтобы он мог произвести необходимые замеры, недостающие ему для завершения работы, посвященной развитию человека. Поэтому я захватил с собой не только камни духов, но и черепа.

Перед тем как покинуть это место, Дэннис сложил в могилу остатки черепов, наклонил над нею крест накрест две ветки и связал их.

— Это означает табу, — сказал он. — Правда, здесь не хоронили уже очень давно, но все-таки мы осквернили эту могилу. Пока тут есть знак табу, никто и близко сюда не подойдет. Да и вообще туземцы стремятся подальше держаться от мест погребений, так что вряд ли они обнаружат, что здесь кто-то был.

Под проливным дождем мы двинулись к лагерю, который сержант Вага уже разбил внизу, в долине.

Мы были измучены переходом, но у меня никак не проходило возбуждение, вызванное удачными находками на месте старого погребения. Потом выяснилось, что в этот первый поход мне удалось раздобыть экспонаты, оказавшиеся самыми ценными в собрании Национального музея.

Как правило, такие находки дело случая.

В этой долине у патруля не было своей хижины, поэтому сержант Вага поставил палатки. Мокрую одежду мы высушили у костра, разведенного под большим брезентом, растянутым на шестах.

На зов переводчика из ближайших хижин пришли туземцы с бататом и другими овощами, за которые мы, как обычно, расплатились солью. Туземцы явно нервничали. Сержант Вага рассказал Дэннису, что он слышал, будто в последние дни здесь, в долине, происходили схватки между двумя общинами. Одна община обвиняла другую в краже свиней, которые случайно зашли на чужую территорию.

В одной из хижин лежал воин, раненный стрелой в ногу. Мы отправили к нему нашего самаритянина, чтобы он осмотрел и забинтовал рану. Вернувшись, он сказал, что всего в деревне было ранено три человека, но серьезных повреждений нет ни у кого.

В этом селении Дэннис был прежде всего один раз. Здесь еще не было лулуайа, так как Дэннис не мог с первого раза определить, кто в селении пользуется наибольшим авторитетом. Очень важно, чтобы правительство вручало бразды правления надежному человеку, не то лулуай принесет правительству не пользу, а вред.

— Беспокойный народ живет в этой долине, — заметил Дэннис. — Нельзя сказать, чтобы они враждебно относились к правительственному патрулю, но они слишком независимы и беспрестанно воюют друг с другом. В прошлый раз пришлось в назидание даже арестовать несколько человек. Поэтому мне очень важно найти подстрекателей.

Утром, когда мы завтракали, снизу, из глубины долины, до нас донеслись громкие крики. Там собралась толпа мужчин, все были вооружены луками, стрелами и копьями.

Мы отправили сержанта Вагу, Пойу и двух туземцев-полицейских выяснить, что случилось. Их появление немного охладило пыл воинов.

Вага и Пойа должны были узнать, кто у туземцев вожак, и привести его к нам в лагерь. Но через полчаса они вернулись к нам одни.

— Там все вожаки, — сказал Пойа, покачав головой. — Они говорят, что у них украли еще одного поросенка, и хотят отомстить ворам.

— Придется нам задержаться здесь на несколько дней и попытаться примирить враждующих, — сказал Дэннис. — Когда они все так возбуждены, их невозможно даже собрать для переписи.

Ближе к полудню туземцы снова собрались и начали кричать, но на этот раз гораздо дальше от нас. К ним спешили все новые и новые группы.

Дэннис решил отправиться туда сам вместе со своими полицейскими. Я пошел вместе с ними. Трое полицейских остались охранять лагерь.

Когда мы подошли ближе к туземцам, они потихоньку отступили и разошлись.

Теперь громкие крики послышались за гребнем большого холма. Там, очевидно, собрались их противники. Мы решили подняться на холм, чтобы оказаться между враждующими сторонами и помешать им встретиться. Но туземцы неправильно истолковали наш маневр. Дело в том, что утром Вага и Пойа успокоили их, сказав, что киап (так туземцы зовут офицера патруля) вернет им их свиней и накажет воров, если, конечно, выяснится, что свиньи действительно были украдены. Теперь туземцы решили, что именно с этой целью мы и хотим напасть на их врагов. Поэтому они снова собрались толпой и двинулись вперед, еще более возбужденные, чем раньше.

— Сейчас нельзя даже выстрелить в воздух, чтобы напугать их. Хотя вообще это безотказное средство. Если они думают, что мы хотим помочь им, это разгорячит их еще больше, — сказал Дэннис.

Когда мы достигли гребня холма, мы увидели наконец других воинов, чьи крики все время оглашали долину. Они собрались на невысоком бугре метрах в трехстах от нас. По нашим подсчетам, их было около восьмидесяти человек. Они бегали взад и вперед, топали ногами, размахивали оружием и кричали. Вдруг они заметили своих врагов, которые, выстроившись плотной стеной, вышли на ровную площадку у подножия холма. Их было человек пятьдесят. Они тоже топали ногами и громко кричали. Время от времени один из воинов выбегал вперед и призывал своих двигаться дальше.

Обе группы медленно приближались друг к другу. Между ними осталось всего несколько сот метров. Вся долина оглашалась их криками. Воины, идущие в задних рядах, выпустили несколько стрел. Но расстояние было еще слишком велико.

— Кажется, дело принимает серьезный оборот, — заметил Дэннис. — Нам надо успеть оказаться между ними.

Он приказал сержанту Ваге и трем полицейским следовать за ним на поле боя.

— Стреляйте только в воздух, — внушал он им.

В ту же минуту долину огласил громкий крик. С обеих сторон засвистели стрелы. Стреляя на ходу, обе группы двинулись навстречу друг другу.

Я вставил в фотоаппарат телеобъектив и побежал к ним, щелкая на ходу.

К тому времени как мы, продравшись сквозь густой кустарник, спустились с холма, схватка была уже в полном разгаре. Воины встретились. Они все были вооружены щитами, копьями и дубинками. Здешние туземцы не мечут копий, а колют ими своего противника, танцуя вокруг него и стараясь отразить его удары своим большим щитом.

Когда мы оказались на поле боя, несколько воинов уже были сражены. Друзья окружили раненых плотной стеной, пока другие оттаскивали их в безопасное место.

Не задумываясь, я бросился за сержантом Вагой и оказался возле самых воинов. Вдруг я ощутил боль в правой руке. Случайная стрела нанесла мне рану глубиной в два пальца. Я завязал руку носовым платком и отошел подальше.

Сержант Вага и трое полицейских, ринувшись в гущу сражения, выстрелили несколько раз в воздух.

Звуки выстрелов совершенно ошеломили туземцев. Они тут же обратились в бегство, но полицейские успели схватить несколько человек.

Не прошло и минуты, как поле боя опустело. Кругом валялись копья и стрелы. Стонал раненый. В боку у него зияли две раны от копья. Мы забрали его в наш лагерь вместе с пленными.

— А иногда весь их воинственный пыл проходит, пока они стоят и грозят друг другу, — сказал Дэннис. — Это у них своего рода спорт. Обычно они прекращают битву, как только падают первые раненые.

Оказалось, что воин, которого мы подобрали, ранен так серьезно, что его нужно было как можно скорее показать врачу-европейцу на патрульной базе. Мы забинтовали его, положили на носилки и отправили в Лайагаму с четырьмя носильщиками и одним полицейским.

Моя рана оказалась несерьезной, но все-таки окончательно она зажила только через месяц.

Община, рядом с которой был расположен наш лагерь, называлась Ибанс, а соседняя с ней — Эйаер. После многочисленных допросов мы выяснили, что туземцы из общины Эйаер действительно украли нескольких свиней, принадлежавших общине Ибанс.

Свиней вернули их владельцам, и воры, трое молодых людей, явились с повинной, правда, когда мы пригрозили послать за ними полицейского. Их приговорили к трем месяцам заключения, и они тут же изъявили согласие отправиться в тюрьму в Лайагаме.

Я подозреваю, что эти туземцы отнеслись ко всему как к небольшому развлечению. Хотя на патрульной базе арестованных и заставляют выполнять различные работы, чаще всего по расчистке аэродрома, но в остальном они пользуются полной свободой и обеспечены хорошим трехразовым питанием. У туземцев не считается позорным попасть в тюрьму к белым.

Тюрьма — они называют ее калабус — представляет собой несколько бамбуковых хижин. Убежать из нее туземцам ничего не стоит, но они это делают крайне редко. Они знают, что их все равно найдут и приведут обратно.

Я видел однажды, как полицейский вел сбежавшего туземца обратно в тюрьму. Тот покорно шел за ним и нес его ружье.

Дэннис рассказывал мне, что иногда преступники сами приходят с повинной и просят, чтобы их посадили в тюрьму. Таким образом они могут избежать мести. Часто властям удается предотвратить месть, заставив виновных заплатить родственникам пострадавшего выкуп. В таких случаях обе стороны бывают довольны, и дело забывается.

Точно так же улаживаются и семейные распри. Если муж уличил жену в измене, ее приговаривают к трем месяцам тюрьмы, а соблазнителя заставляют отдать обманутому мужу одного или двух поросят. Тогда он получает прощение, и соперники снова становятся добрыми друзьями.

В подобных случаях чувства мужа не страдают, ущемляется лишь его право собственности. Ведь он честно заплатил выкуп за своих жен.

Через несколько дней страсти, бушевавшие в долине Мисио, утихли. Большая часть туземцев добровольно явилась на перепись. Один старик, пользовавшийся всеобщим уважением, был назначен лулуайем. Ему было строго наказано сейчас же посылать за патрулем в Лайагаму, если снова начнутся распри.

В этой долине мы пережили не только трагические, но и веселые минуты. Как-то, когда я снимал играющих детей, один малыш вдруг с криком побежал прочь. Оказалось, что он испугался, увидев свое отражение в зеркальных стеклах моих солнцезащитных очков.

Однажды к нам пришла женщина со своим только что умершим грудным ребенком. Свято веря в способность белых творить чудеса, она попросила нас оживить его. Мы стали выяснять причину смерти ребенка. Оказалось, что муж запретил жене кормить дитя грудью, потому что ему приснилось, будто ребенок вырастет и превратится в рогатое чудовище. Очевидно, на этого туземца слишком сильное впечатление произвели рассказы о коровах, которые паслись на плантациях в долине Ваги, лежащей восточнее Мисио.

Так ребенок стал косвенной жертвой встречи туземцев с миром белых.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Река исчезает в горе.

Фотовспышка спасает нас от гибели

Как-то через несколько дней после возвращения из долины Мисио в Лайагаму мы стояли с Дэннисом на деревянном мосту, перекинутом через реку Лагайп.

— А тебе известно, что Лагайп километрах в десяти отсюда исчезает в горе? — спросил он. — Это исключительное явление природы. Обычно реки огибают горы!

Я уже слышал об этом, но не знал, что место ее исчезновения так близко отсюда. Дэннис сам никогда не бывал там, он слышал о нем от Джима Кокрэма, тридцатипятилетнего проповедника, приехавшего сюда из Новой Зеландии.

Мне очень хотелось сфотографировать редкое явление природы, и на другой день я вместе с двумя носильщиками отправился в Кепилан. Кепилан расположен восточнее Лайагамы, в горах, на высоте 8000 футов[17]. Джим Кокрэм рассказал мне, что он только издали видел, как река уходит в гору, но выразил готовность отправиться со мной в это место. Оно находится среди обрывистых известняковых гор, изрезанных глубокими ущельями, и почти недоступно. Там никто не живет.

Мы отправились в путь рано утром. Нас сопровождали переводчик Тсгара, местный лулуай. Несколько старших учеников из миссионерской школы тоже пошли вместе с нами. Чтобы попасть в ущелье, разрезавшее крутые известняковые скалы, нам сперва предстояло подняться на высоту в тысячу футов. Тропы не было, мы прорубали ее в зарослях лиан, папоротника и густого кустарника. Чем выше мы поднимались, тем чаще и чаще попадались нам острые, заросшие мхом камни, по которым идти было очень трудно.

После нескольких часов мучительного подъема мы оказались на вершине, где могло уместиться не более трех-четырех человек. Перед нами простиралась глубокая расселина с почти отвесными склонами. Мы видели, как внизу река Лагайп, подойдя к самой горе, внезапно исчезала. Но отверстие, в котором она скрывалась, с нашей скалы рассмотреть было нельзя. Мы не видели и того места, где река вновь появлялась на поверхности.

Я сказал, что фотографировать реку отсюда бесполезно.

— Неужели ты действительно хочешь спуститься? — спросил Джим.

— Если можно. Раз уж мы все равно здесь, отчего не попробовать? Спроси у лулуайа, сумеем ли мы снова подняться наверх.

Тсгара считал, что спуститься вполне можно, хотя он сам никогда внизу не бывал. Джим немного беспокоился за своих учеников; он хотел отправить их домой, но они запротестовали, и наконец им разрешили идти с нами.

Начался наш головокружительный спуск. Никогда в жизни я не переживал ничего подобного. Мы не спускались, а, спотыкаясь и скользя, летели вниз. Мы цеплялись за скользкие лианы и за гладкие, заросшие мхом камни. Кое-где дождь размыл глубокие впадины и обнажил корни, большинство которых уже сгнило, и они ломались под нашими ногами.

Мы не проделали и половины пути, когда я уже раскаялся в том, что уговорил Джима на этот спуск. Особенно после того, как один из мальчиков, сорвавшись со скалы, сильно поранил ногу. Но возвращаться было поздно. Теперь, если кто-нибудь из нас сломал бы руку или ногу, мы были бы не в состоянии поднять его наверх. Словно мухи, ползли мы по отвесному склону над бурлящей внизу рекой. Я и подумать не смел, чем закончится этот спуск. Джим без конца предупреждал своих учеников об опасности. И каждый раз, когда с хрустом ломались ветки, я боялся, что кто-то из них сорвался в пропасть.

Наконец мы благополучно достигли дна расселины. Все были в царапинах. Не знаю почему, но раны от известняковых камней заживают так же долго, как и от кораллов.

Здесь, внизу, беспорядочно громоздились обломки скал, среди которых с грохотом неслась река. Скалистые склоны расселины поднимались почти отвесно.

Мы забрались на самый большой уступ и увидели, что река разветвляется на несколько рукавов. Со страшным ревом вся масса воды исчезала в пещере у подножия горы. Я сразу понял, почему туземцы боятся этого места и считают его прибежищем злых духов.

Мы стояли, любуясь этим зрелищем.

Глубина реки была невелика. Несколько пещер, размытых в горе, оставались совершенно сухими.

Мы соорудили из веток большой факел и пробрались в самую большую пещеру Так же как и все остальные, она спускалась под гору. На дне ее валялись обломки скал, и передвигаться было очень трудно. Не успели мы немного пройти, как дневной свет исчез. Свет факела плясал на стенах и потолке, с которого все время падали капли.

Мы прошли около двадцати метров, дальше пещера сильно сужалась. Вдруг подул ветер и погасил факел. Не было никакого сомнения, что наша пещера соединялась с другой, лежавшей гораздо ниже; по той пещере, очевидно, и текла река. Мы слышали шум воды. Жуткое эхо звучало в пустой пещере.

Постепенно наши глаза привыкли к темноте, и мы различили позади какое-то мерцание, но оно было таким слабым, что мы все равно не могли ориентироваться среди камней.

К счастью, я вспомнил, что в моем рюкзаке, который нес один из учеников Джима, есть блицлампа. Я вытащил ее, и на секунду вспышка озарила пещеру.

Впереди перед нами была глубокая трещина. Внизу бешено бурлила река. Еще шаг, и мы вместе с потоком навсегда исчезли бы в ней.

Я несколько раз подряд зажигал блицлампу, пока мы не добрались до выхода из пещеры.

При виде дневного света мальчики явно вздохнули с облегчением. Темнота пещеры смертельно напугала их. Теперь они развлекались, громко крича в пещеру и слушая эхо.

— Бу-бу-бу-ду-ду-ду-у-у-у-у…

Но как же нам выбраться отсюда? Вернуться тем же путем нечего было и думать. Тсгара отправился на разведку, чтобы обследовать разные рукава реки. Через полчаса он вернулся и сказал, что нашел боковую расселину, где можно вскарабкаться наверх и выйти на противоположный склон. Мне очень хотелось сфотографировать то место, где река вытекает из горы.

После тяжелого трехчасового подъема, который отнял у нас последние силы, мы наконец оказались с другой стороны горы. Мы увидели небольшой рукав реки, который с ревом вырывался из земли. Очевидно, где-то недалеко вытекали еще несколько рукавов, но мы слишком устали, чтобы искать их.

Здесь, у подножия горы, располагалось высокогорное болото, заросшее густым тростником. Тсгара показал нам на поднимающиеся за ним голые серые холмы и сказал, что там есть место, где «земля кипит». Я уже слышал, что где-то тут находятся горячие грязевые источники.

Чтобы добраться до них, надо было пройти через болото. Вода доходила нам до колен, дно колыхалось под ногами. Хорошо, что у мальчиков были с собой длинные шесты, мы то и дело протягивали их тому, кто застревал в трясине.

Мы поднялись на невысокий холм, образованный затвердевшей серой грязью. А на вершине его был небольшой кратер, метра четыре в диаметре, наполненный жидкой горячей грязью. Через каждые полчаса из грязи вырастал большой пузырь. Он с шумом лопался, и сразу же сильно пахло газом.

Я привязал к шесту несколько спичек, зажег их и осторожно протянул к пузырю. В первый раз спички погасли. Но во второй в воздух взметнулся длинный язык пламени.

Мальчики даже подскочили от страха.

Один из них нечаянно толкнул меня, я потерял равновесие и ступил ногой прямо в горячую грязь. К счастью, Джим успел схватить меня за руку.

Было уже поздно. Нам следовало торопиться, чтобы к вечеру добраться до миссионерской станции. Мы не хотели снова лазить по известняковым скалам и пошли в обход.

Наш путь лежал мимо небольшого высокогорного озера.

— Оно называется Ипаэпете, — сказал Джим и попросил Тсгару рассказать мне про него легенду.

— Жил был юноша. Он жил только со своей сестрой Ипаэпетой; родители их давно умерли, — начал Тсгара совсем в духе Андерсена. — Однажды юноша пошел на охоту. В лесу он увидел опоссума и убил его. Он завернул опоссума в пальмовые листья и спрятал в дупло дерева, а сам пошел дальше. Только юноша ушел, как мертвый опоссум превратился в человека, как две капли воды похожего на этого юношу. Опоссум-человек побежал к хижине, где жил юноша, и увидел там его сестру. Чтобы отомстить юноше, он плохо обошелся с его сестрой. После этого он снова превратился в опоссума, вернулся к дереву и залез в дупло.

Поступок юноши-опоссума очень оскорбил девушку. Вся в слезах, она убежала из хижины. Слезы застлали ей глаза, и она даже не видела, куда идет. Так она дошла до болота. В болоте девушка завязла и не могла двинуться с места. Ее слезы падали, как большие капли дождя. Их было так много, что вода в болоте поднялась и затопила девушку. Она утонула в самой середине этого озера. И теперь в честь девушки оно называется Ипаэпете[18].

Путь домой был нелегкий. Начался дождь. Мы измучились и проголодались. Мальчики время от времени издавали громкие крики, чтобы хоть как-то подбодрить друг друга.

Несколько раз нам приходилось переходить через болото. Мои сапоги давно промокли, и я сильно стер ноги. Под конец я был вынужден снять сапоги и идти босиком. Мы все еще находились на высоте 9000 футов, и, когда выпал туман, стало очень холодно.

Ноги у меня были как лед. На зубах хрустел песок. Идя босиком, я вдруг вспомнил раннее детство. Я был подпаском на усадьбе своего деда в Ютландии. Выгоняя коров холодными дождливыми утрами, я грел босые озябшие ноги, засовывая их в свежие навозные кучи. С каким наслаждением я засунул бы сейчас свои ледяные ноющие ноги в теплую целительную массу!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Похороны прокаженного.

Страх перед злыми духами.

Удивительные методы лечения больных

Однажды утром я был разбужен громкими воплями и кризами. Это кричали и причитали женщины, спускавшиеся из хижин, стоявших на склоне холма. Утро было тихое, и их жалобные вопли разносились далеко по всей долине.

Ко мне зашел миссионер Харри Рэа и рассказал, что этой ночью в поселке умер один туземец.

— Теперь женщины выражают свою скорбь, это будет продолжаться несколько часов подряд.

Повар сказал нам, что умер Каюианда.

— Каюианда уже много лет страдал проказой, — сказал мне Харри Рэа. — Когда мы прибыли сюда, у него уже не было ни рук, ни ног. Их съела болезнь. Невозможно было смотреть, как этот несчастный ползал вокруг своей хижины, преследуемый роем мух. Но сделать для него мы уже ничего не могли. Было слишком поздно. Оставалось только отдать его на попечение родственников. Хорошо, что он умер.

Немного позже я вместе с переводчиком Пойей отправился к хижине умершего. Мы застали там около полусотни родственников Каюианды. Труп уже подвесили. Он был привязан к жерди, которая лежала на двух рогатках. Это делается для того, чтобы помешать Духу умершего покинуть тело и искать себе новое прибежище.

Туземцы считают, что проказу вызывает злой дух, который поселяется в теле больного и медленно съедает его. Теперь они опасались, что дух покинет труп и поселится в одном из родственников умершего.

Почти все мужчины были вымазаны желтой глиной. Время от времени они с громкими криками начинали бегать вокруг трупа. Возле хижины сидели десять женщин и громко плакали. Их лица были покрыты свиным салом и сажей, головы прикрывал особый траурный убор, состоявший из черной плетеной сетки, которая свисала на лоб и плечи. Кроме сеток на женщинах было бесконечное множество бус, сделанных из сухих белых зерен. Ближайшие родственники покойного в знак траура должны носить эти бусы больше года.

Пойа объяснил мне, что сейчас туземцы готовятся к похоронам. Они послали за особым колдуном, который совершит разные обряды, чтобы помешать злому духу покинуть труп. Этот колдун живет в горах, в селении Юунк.

Все собравшиеся были очень взволнованы и опечалены. Родственники явно боялись, что злой дух переселится в них и передаст им эту страшную болезнь. Мне показалось, что и мое присутствие немного смущало и тревожило туземцев.

Начался дождь, и я ушел домой, попросив Пойу позвать меня, когда начнутся похороны.

Под вечер он явился и сказал, что колдун прибыл. К сожалению, дождь не прекращался, и фотографировать было невозможно, но все-таки вместе с Харри Рэа я отправился к хижине покойного. Там были те же туземцы, которых я видел утром. Но теперь женщины уже перестали плакать и издавать жалобные вопли.

Колдуна наше присутствие нисколько не смутило. Это был туземец средних лет с очень спокойным лицом. Он уже начал совершение обрядов. Колдун стоял рядом с трупом и бормотал какие-то заклинания. В руке он держал большую связку палочек и лучин.

Пойа все время объяснял нам происходившее. Он сказал, что колдуна зовут Акари и что тот уже послал десять человек вниз, в долину, чтобы соорудить плотину над водопадом. С помощью этой плотины водопад пустят по другому руслу, а в его обнажившемся дне выроют могилу.

Пойа не понимал языка, на котором Акари произносил заклинания, и считал, что это особый язык шаманов.

Но вот колдун снова заговорил понятно. Он потребовал, чтобы во время переноски умершего все сохраняли полную тишину, а не то злой дух непременно покинет труп и найдет прибежище в одном из родственников покойного.

Мы видели, что Акари — опытный колдун, который прекрасно умеет создать настоящую драматическую обстановку, необходимую для его обрядов. Воцарилась полная тишина. Слышался только монотонный шум дождя. Зрители отошли поодаль, они все казались взволнованными и испуганными.

Родственники принесли колдуну двух поросят. Колдун взял дубинку и ударом по черепу убил одного поросенка. Потом он знаками подозвал к себе четырех человек и знаками же объяснил им, что они должны делать. Он дал каждому по острой палочке, над которыми были прочитаны заклинания, и они воткнули их в землю со всех сторон от покойника. Очевидно, эти магические палочки должны были помешать злому духу покинуть труп.

Потом листьями и ветками они подмели землю под жердью, к которой был привязан покойник. После этого Акари сделал знак четырем другим мужчинам снять жердь с рогаток и нести к могиле. Впереди них бежала первая четверка, у каждого в руках было по связке острых палочек. Через пятьдесят метров они втыкали в землю по нескольку палочек, чтобы отметить путь, по которому следует нести умершего.

Убитый поросенок остался на месте, а живого потащили вслед за покойником. Родственники и все присутствующие следовали на некотором расстоянии. Они неторопливо трусили за процессией, время от времени громко топая ногами.

— Убитый поросенок — это плата колдуну, — сказал нам тихонько Пойа.

Все эти процедуры заняли немногим больше часа. Когда процессия достигла водопада, там уже была готова плотина, вода текла по новому руслу, и в дне водопада зияла могила.

Колдун приказал положить труп рядом с могилой. Он снова начал быстро произносить заклинания на непонятном языке, видимо обращаясь к духу умершего. Потом он сделал знак, и труп в сидячем положении опустили в могилу; лицо покойника было немного поднято вверх. После этого колдун снова потребовал полной тишины.

И тут начался совершенно неожиданный спектакль. Акари взял две острые палочки и проткнул ими ноздри живого поросенка, которого крепко держали двое туземцев. Потом он взял дубину и одним ударом раскроил поросенку череп. Поросенка он поднес к голове умершего, чтобы кровь из ноздрей животного капала на глаза покойника.

Туземцы считают, что злой дух может выйти из тела только через глаза. А теперь он будет думать, что глаза покойника выколоты.

Потом колдун взял две стрелы, осторожно приложил их острием к глазам трупа и держал их так все время, пока засыпали могилу. Наконец дух был заперт. Если ему все-таки захочется покинуть труп через глаза, он наткнется на две стрелы.

Но вот могилу засыпали, положили сверху несколько камней, и Акари сделал знак разрушить плотину.

Когда вся похоронная процессия увидела, что могила скрылась под водопадом, гнетущая тишина прорвалась, и настроение сразу поднялось. Злой дух, который столько лет мучил Каюианду, был надежно похоронен вместе с ним.

После этого все быстро разошлись по домам.

Мне часто задают вопрос, не лучше ли было бы для всех первобытных народов, чтобы их оставили в покое, разрешили бы им жить по-старому, вместо того чтобы принуждать их догонять наш век техники.

Разве эти дети природы в своем первобытном состоянии не чувствуют себя счастливее, чем большинство людей, живущих в условиях современной цивилизации? И нельзя ли там, где возможно, постараться оставить все как было?

Но эту проблему можно обсуждать только теоретически. То, что мы называем цивилизацией, не останавливается и не поддается никаким воздействиям. Безусловно, в некоторых случаях было бы гораздо лучше не трогать первобытные народы и постараться сохранить их. Но для туземцев Новой Гвинеи уже нет пути назад. Одно только политико-географическое положение острова мешает тому, чтобы там были установлены преграды победному шествию цивилизации.

Кроме того, я далеко не уверен, что первобытное племя энга в долине Лайагама живет счастливее, чем «цивилизованные» люди. Просто проблемы, которые мучают туземцев, носят иной характер. Все их существование связано с разными страхами — страхом перед неведомым, перед злыми духами, которые приносят болезни, несчастья и смерть. Туземцам постоянно приходится задабривать злых духов, преследующих человека от рождения до самой смерти.

Если, например, в первый год рождения ребенка свинья принесла неполноценного поросенка, это считается дурным предзнаменованием для всего будущего ребенка. Тогда отец призывает колдуна, который закалывает поросенка и по-особому приготавливает его. Над внутренностями, которые должны съесть мать и ребенок, произносятся особые заклинания. Потом под новые заклинания у ребенка на голове крепко завязывается прядь волос. Если его впоследствии стригут, эту прядь не трогают.

Поскольку туземцам причины тех или иных заболеваний неизвестны, они считают, что болезни вызываются духами умерших родственников.

Но, несмотря на это, отец отвечает за здоровье своего ребенка перед родственниками жены, и прежде всего перед тестем и тещей. Поэтому, если ребенок заболел, отец должен сразу же позвать колдуна и, чтобы задобрить духов, принести в жертву одного или нескольких поросят. Часть мяса необходимо отдать родственникам жены.

Если, несмотря на жертвоприношения, ребенок умирает, колдун не считается виновным. Все понимают, что причина смерти в том, что духи не пожелали сменить гнев на милость. Но после конца траура отец ребенка должен внести за него выкуп родственникам своей жены. Если он не отдаст им положенного количества свиней, между семьями может возникнуть вражда.

Когда кто-то внезапно заболевает, например, сильной лихорадкой, надо поскорее найти духа, вызвавшего эту болезнь, пока он не успел съесть всю жертву целиком. В таких случаях самый старый мужчина племени делает из больших листьев трубку и дует в нее, произнося в то же время имена известных ему духов.

По звуку, который издает воздух в трубке, старик определяет, какой именно дух виновен в болезни, и тогда семья больного должна как можно скорее пожертвовать духу поросенка. Поросенка подвешивают над земляной печью, чтобы кровь стекала на камни. А тот же старик тычет острой палкой в печь, чтобы выгнать оттуда духа, потому что он, без сомнения, уже забрался туда попить поросячьей крови.

Если после этой процедуры больному не станет легче, значит, здесь виноваты сразу несколько духов. В том случае когда больной или его родственники люди состоятельные, они могут принести жертвы сразу всем духам племени. Тогда строится особая маленькая хижина с земляной печью, закалываются два поросенка и делятся между всеми духами.

В это же время двое мужчин, переодевшись женщинами, исполняют такие соблазнительные песни и танцы, что уж тут духи, безусловно, начинают думать совсем о другом и отпускают свою жертву!

У энга считается, что воспаление раны вызывается гнилой кровью, которую нужно поскорее выпустить из тела больного. Если у человека воспалилась рана в верхней части туловища, то колдун острым бамбуковым ножом вырезает дырку в груди или в боку больного и наливает в нее воды. Потом больного поворачивают так, чтобы вода, а вместе с ней и гнилая кровь вытекли из раны. Бывает, правда, что после такой процедуры больной выживает.

В том же случае, когда воспаленное место находится в нижней части туловища, в анальное отверстие больного вставляется бамбуковая трубочка и через нее наливается вода. Потом больного ставят на ноги и ждут, чтобы из него вытекла вода вместе с воспалением.

Больной, как правило, умирает.

Если мальчик рождается с багровой кожей, то считается, что он напился материнской крови. Тогда ему на пальце руки отрубают один сустав, чтобы из него вытекла вся женская кровь и он стал бы настоящим мужчиной.

Ребенок, который плохо сосет грудь матери, считается одержимым злым духом. У него на пальце тоже отрубают сустав, чтобы дух вышел из него вместе с кровью.

Заговоры и колдовство применяются не только при лечении больных, но и для того, чтобы расправиться с врагами. Это делается очень просто: туземец, крадучись, следует за своим врагом, держа над его тенью камень, завернутый в лист определенного дерева. При этом он произносит магические слова, которые должны подействовать на врага так, что тот вскоре начинает чахнуть и умирает.

Если туземец обнаружил или заподозрил, что кто-то над ним колдует, он должен или убить колдовавшего или заплатить ему большой выкуп, только в таком случае колдовство не подействует.

Когда причина смерти не может быть установлена сразу, туземцы считают, что в ней повинны духи из царства мертвых или колдовство. Они всегда тщательно осматривают умершего. Если у трупа на правом боку есть темное пятно, считается, что смерть вызвана духом умершего родственника с отцовской стороны. В таком случае родственникам со стороны матери должен быть выплачен выкуп.

Темные пятна на левом боку трупа означают, что смерть принес дух с материнской стороны, но в этом случае никакой выкуп не выплачивается.

Если нельзя обнаружить видимые причины смерти, то туземцы считают, что человек пал жертвой колдовства. Тогда, чаще всего с помощью колдуна, они пытаются выяснить, у кого именно могли быть мотивы для убийства. С подозреваемого требуют выкуп, обычно это бывает поросенок. Если обвиняемый отказывается заплатить выкуп, то рискует быть убитым.

Когда туземец чувствует, что ему угрожают злые духи или колдовство, он в страхе прибегает к такому выходу: выкапывает из могилы череп своего близкого родственника, очищает его, заворачивает в пальмовый лист и хранит в своей хижине или где-нибудь поблизости. Череп или дух умершего родственника обязательно предупредят его о надвигающейся опасности.

Страшные сны туземец считает признаком того, что на него или на его близких гневаются духи. И он всегда может найти причину их гнева.

Если страшные сны снятся долго, туземец зовет колдуна, и они вместе приносят в жертву духам одного поросенка. Колдун произносит заклинания, и младшему ребенку туземца повязывается на голову шнурок, который должен напоминать духу о принесенной ему жертве. Колдун в виде платы получает ногу поросенка.

Туземец, которому снятся дурные сны, может обратиться и к медиуму. Медиумами обычно бывают старухи. Впадая в состояние транса, они общаются с духами и стараются их задобрить. Медиум узнает у духа, сколько свиней нужно принести ему в жертву. Туземцы беспрекословно исполняют приказания медиума. А тот в виде вознаграждения получает часть мяса.

Туземцы различают два вида духов. Одни духи — из царства мертвых, они-то и бывают виновниками всяческих несчастий; другие — демоны, они ведут свое происхождение не от мертвых. Демоны живут в водопадах, в темных пещерах, они убивают и съедают всех, кто осмелится вступить в их владения, Но разумных людей, которые держатся от них на почтительном расстоянии, они не трогают.

Европейцам, привыкшим мыслить реально, страх перед злыми духами и преследованием колдунов может показаться невероятным и фантастическим, но тем не менее с этим фактом приходится сталкиваться очень часто. В донесениях патрулей о несчастных случаях постоянно встречается выражение «alleged sorcery» («из-за колдовства»).

Правдиво описывая жизнь на земле в атомный век, нельзя забывать и этих беспомощных, робких и диких первобытных людей.

В племени энга считают, что первые люди появились на земле из космоса. Часть из них осталась на земле и сгруппировалась в племена, а часть еще живет в космосе. Теперь те «космические» люди влияют на погоду, от них, например, зависит, будет дождь или вёдро. Снова Один и Тор[19].

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Церемония посвящения мальчиков в мужчины.

Страх перед половым актом.

Язык тайных обрядов

В племени энга уже постепенно начали исчезать многие старые обычаи и обряды, во всяком случае в тех общинах, что живут поблизости от патрульной базы.

Через несколько лет большинство так называемых языческих обрядов, ритуалов врачевания и заклинаний исчезнут совсем. Будущим поколениям племени энга придется изучать антропологию и этнографию, если они захотят узнать, как жили их предки. Известный австралийский антрополог М. Дж. Меджитт, работающий в Сиднейском университете, побывал на территории племени энга с самыми первыми патрульными отрядами, чтобы изучить жизнь этого племени до того, как о нем пронюхают миссионеры. Он описал много обычаев и обрядов энга и справедливо считается лучшим знатоком их культуры.

Теперь в Лайагаме, на другом берегу реки, в нескольких километрах от патрульной базы выстроена миссионерская станция.

Миссионер Харри Рэа — очень симпатичный и, к счастью, разумный человек, который чрезвычайно осторожно ступает по садам господа бога. Авторитет миссионера среди туземцев и его влияние на них могут быть безграничными. И принесет ли его работа пользу или вред, зависит не от той религии, которую он проповедует, а исключительно от его личности. Харри Рэа никогда не запрещает туземцам исполнять традиционные обряды.

Он даже поощряет туземцев сохранять многие старые воспитательные обычаи и ритуалы, которые они сами склонны были бы отменить, чтобы быть похожими на белых.

Харри с большим интересом изучает духовный мир туземцев, их представления о жизни, поверья и особенно их предания. С помощью своих переводчиков он собрал несколько легенд племени энга; они лучше, чем что-либо другое, позволяют проникнуть в круг представлений туземцев.

Я прожил в Лайагаме несколько недель. За это время я посетил всех туземцев, живущих неподалеку от миссионерской станции. Часто вечерами под монотонный стук дождя по железной кровле я вместе с Харри Рэа слушал рассказы туземцев о жизни их племени.

И во всех рассказах сквозил страх перед половой жизнью. Эта сторона их существования была окутана тайной, это было табу в противоположность свободному и естественному отношению к сексу полинезийцев. Этот страх особенно заметен в церемонии посвящения в мужчины — Сангаи. Мне очень хотелось увидеть хоть одну такую церемонию, но они происходят через год, и пока ее не предвиделось. Тампус, повар Харри Рэа, туземец из племени энга, рассказал мне об этом обряде; он сам принимал в нем участие.

У каждой общины есть свои обрядовые хижины. Они, как правило, расположены высоко в горах, где никто никогда не бывает. Когда очередные десять мальчиков достигают переходного возраста, то есть когда у них начинает расти борода, юноши постарше, уже прошедшие обряд посвящения, отводят их в обрядовую хижину. Они уходят туда ночью, чтобы их не видели женщины. Перед уходом они мажут лицо сажей, украшаются перьями и орнаментом и берут с собой свои лучшие копья, луки и стрелы.

В хижине они проводят четыре дня, исполняя там различные обряды.

В племени энга считается, что сожительство с женщиной очень опасно для молодого человека. Поэтому возле обрядовой хижины выращиваются особые травы, сок которых якобы защищает юношей от опасного влияния женщин.

В первый день юноши избавляются от всего, к чему дома прикасались женщины или на что они хотя бы смотрели. Юноши раздеваются и прячут свою одежду и украшения. Потом начинается особый ритуал очищения. Из маленького горного ручья по бамбуковым трубкам течет вода. Один за другим мальчики ложатся под бамбуковую трубку так, чтобы вода капала им на глаза. Вода должна очистить их от всего, что они видели или думали в связи с женщинами.

Старшие юноши в это время произносят над ними заклинания, которые должны защитить мальчиков от женщин.

Потом все прикрывают половые органы свежими листьями, которые подсовывают под пояса, и натираются соком выращенных возле хижины магических трав; он должен охранять их и придать им силы. У этих трав очень резкий запах.

После этого участники церемонии возвращаются в хижину и разводят там костер, чтобы согреться.

Здесь же неподалеку разбиты огороды, где растет батат. Мальчики едят его по вечерам.

Магические травы возле хижины посадили старшие юноши, уже не в первый раз принимающие участие в церемонии Сангаи. Руководитель церемонии — обычно самый старший юноша — осматривает эти травы. Если они завяли, значит тот, кто посадил их, развратничал все время, прошедшее с последней церемонии, и теперь он должен заплатить остальным выкуп. Обычно это бывает поросенок, которого все сообща съедают, так что «грешник» отнюдь не теряет расположения окружающих.

Вторые и третьи сутки юноши проводят в обрядовой хижине. Каждый день они натираются соком магических трав. Юноши поют друг другу песни, рассказывают сны или же старшие рассказывают младшим легенды, часто весьма поучительного содержания.

Пока длится церемония, они должны избегать сексуальных тем и остерегаться, чтобы случайно не увидеть половые органы друг друга, а также экскременты людей или животных.

Если юноша случайно нарушит запрет, он должен снова идти к ручью очищаться; только после этого ему будет позволено присоединиться к остальным. Перед сном каждый поодиночке уходит в кусты, чтобы справить нужду. Юношам строго внушается, что и в будущем они должны справлять нужду только в одиночку. Вообще за время пребывания в хижине им внушаются определенные нормы поведения.

Юноши учатся также особому обрядовому языку, которым они и пользуются во время всей церемонии. В обрядовом языке одни слова заменяются другими. Тампус объяснил нам, что, например, батат на языке племени энга будет «аин», а на обрядовом языке — «тайда».

На время церемонии имена юношей тоже меняются. Так, например, Тампуса звали Юанда.

Юноши принимают участие в этих церемониях до самой женитьбы и постепенно все лучше овладевают тайным обрядовым языком.

На четвертый день все участники церемонии уходят на охоту, а потом устраивают большой пир. Вечером они гуськом спускаются в селение и приходят на площадку, где обычно бывают обрядовые танцы. Перед уходом из хижины они тщательно украшаются и прикрепляют к правому плечу пальмовый лист.

На площадке их встречают девушки, которые уже видели, как юноши спускались с горы. Юноши друг за другом по кругу проходят по площадке, девушки следуют за ними.

Если девушке нравится какой-то юноша, она снимает лист с его правого плеча и прикрепляет его себе на левое плечо. И если юноша не протестует, чего почти никогда не случается, они считаются помолвленными.

При выборе супруги туземцы не пользуются никакими определенными правилами. Иногда жену сыну выбирают родители, но чаще юноши и девушки договариваются сами.

До прихода белых здесь редко случалось, чтобы мужчина женился раньше 30 лет. Туземцы были уверены, что тот, кто рано женится, потеряет всю силу, как только поспит с женой, что он рано превратится в «кожу да кости» и станет плохим воином. Теперь туземцы, живущие поближе к патрульной базе, женятся иногда и в 18 лет. Но неопределенный страх перед половой жизнью все еще существует. Разумный человек не должен слишком часто спать с женой. А перед этим он должен поплевать на руки и потереть слюной живот, чтобы не слишком много его «жизненной силы» покинуло тело.

Как только юноша сообщает своей семье, что он хочет жениться, сразу же начинается обсуждение выкупа, который он должен внести за невесту. Это дело важное, и касается оно всех членов семьи. Выкуп зависит от внешности девушки, от ее работоспособности, от требований ее родителей, а также и от благосостояния семьи жениха. Бедный человек может купить себе жену за одну или двух свиней, а богатому иногда приходится расплачиваться десятью да еще бусами, ракушками и каменными топорами.

Часть выкупа жених должен заплатить сам, остальное ему помогают выплатить ближайшие родственники и друзья. Его отец и братья приходят к родителям невесты и говорят им, какой выкуп они могут за нее дать. Если все согласны, родители невесты вместе с ней отправляются в хижину родителей жениха.

Здесь все осматривают выкуп и снова обсуждают его размеры. Каждая семья заботится только о своей выгоде, и они долго торгуются. Но это входит в ритуал сватовства. Чтобы не потерять всеобщего уважения, семьи не должны слишком легко и быстро договариваться о выкупе. Ведь в это время семья жениха демонстрирует свое благосостояние и свою способность заплатить за невесту выкуп.

После того как все вопросы улажены, наступает тот редкий случай, когда слово дается женщине. Невеста выбирает из выкупа те вещи, которые она хочет подарить своим родственницам и подругам. Семья невесты в ответ делает небольшой подарок семье жениха. Обычно это бывает одна или две свиньи, которых друзья и родные жениха тут же закалывают и съедают. Но это ни в коем случае не должны быть те свиньи, которые семья невесты получила в выкупе. Подарить тех же свиней все равно что с позором признаться в своей бедности.

Во время обмена дарами жених и невеста должны быть украшены определенным образом, и эти украшения они продолжают носить в течение нескольких недель.

Но брак не сразу вступает в силу. Он считается окончательно скрепленным только после того, как семья невесты заколет одну из свиней, полученных в выкупе. До этого она в любую минуту может порвать договор и вернуть все подарки. Правда, в этом случае обе стороны лишаются всеобщего уважения.

Заключение брака совершается по этапам. После обмена дарами невеста переезжает к ближайшим родственникам жениха, чтобы постепенно привыкнуть к своей новой семье.

Жених еще несколько недель живет вместе со всеми юношами. У своего дяди или у какого-нибудь другого женатого родственника он покупает магические листья и талисманы. В будущем они должны охранять его от опасности, которой он подвергнется, когда начнет жить с женой.

Только через месяц после обмена дарами, когда обе стороны уже уверены друг в друге, отец невесты говорит жениху, чтобы он взял свою жену и ушел с нею в кусты. На другой день жених и невеста снимают украшения, и невеста переходит жить в ту хижину, которую ее муж и его родные выстроили для них. Молодые разбивают возле хижины свой первый огород и начинают обычную жизнь.

Если муж станет состоятельным человеком, разведет много свиней и разобьет много огородов, он сможет купить себе еще одну жену. Как правило, первая жена бывает этому рада, потому что ей одной трудно и работать на огороде, и ухаживать за свиньями. Муж живет отдельно и по очереди посещает своих жен. Однако в племени энга редко у кого есть больше одной жены. Из 20 женатых туземцев, что жили поблизости от патрульной базы, только у троих было по две жены и у одного старика три.

Если муж умирает, его брат имеет полное право унаследовать его жену, не платя ее родственникам никакого выкупа, поскольку его семья один раз уже уплатила за нее. Но если у вдовы есть дети, он должен уплатить за них одну или двух свиней. Как правило, вторая жена бывает вдовой, которую муж получает в наследство от своих близких родственников.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Легенды о ревнивой жене,

о женщине-змее, соблазняющей мужчин,

и о матери, которая не захотела убить своего сына

Обычно обе жены мирно живут друг с другом. Но и здесь, как в любом обществе, из-за ревности иногда разыгрываются драмы. Об этом говорят предания, которые мне рассказывал Кипари — второй повар миссионерской станции. Вот, например, весьма назидательная история о ревнивой и коварной жене. Давным-давно жил человек с двумя женами. Каждая из них имела по сыну. Сыновья были однолетки. Жены жили в одной хижине и плохо ладили друг с другом. Каждая старалась добиться любви и расположения мужа.

Однажды этот человек сказал своим женам, что он уходит в лес охотиться на сумчатых крыс. Старшая жена и ее сын отправились вместе с ним. А младшая жена со своим сыном должна была прийти к ним в лес позже, после того как соберет много овощей и наготовит достаточно факелов, чтобы муж мог подольше охотиться в лесу.

Муж заставил младшую жену выполнить двойную работу за то, что она не любила старшую. И она покорно повиновалась ему. Он предупредил ее, что тропа в одном месте разветвляется и что он отметит листьями овощей, по какой тропе ей следует идти.

И муж ушел на охоту вместе со старшей женой и ее сыном, которого она несла в плетенке. А младшей жене осталось много-много работы. Она должна была выйти следом за ними на другой день рано утром.

Когда муж со старшей женой пришел к тому месту, где тропа разветвляется, он, как и обещал, отметил листьями нужную тропу, и они пошли дальше. Но тут старшая жена сделала вид, что ей надо справить нужду, побежала обратно и переложила листья на другую тропу.

Потом она догнала мужа, и они пошли к месту охоты.

Утром отправилась в путь и младшая жена. Она несла большую плетенку, в которой были еда и ее сын. Вскоре она подошла к развилке, увидела тропу, на которой лежали листья овощей, и пошла по ней. А это была неверная тропа. Младшая жена шла и шла до самого заката и все ждала, что вот-вот покажется стоянка ее мужа. Никогда раньше она там не бывала. Она переночевала под деревом, утром поела немного овощей, что несла с собой, и пошла дальше. Она шла очень долго и вдруг заметила, что тропинка сузилась. Наконец младшая жена вышла к большому водопаду.

Она вскарабкалась на высокую скалу рядом с водопадом и очень испугалась, увидев, что тропа исчезла в расселине. Заглянув в нее, женщина увидела там громадную пещеру. У входа возвышался большой плоский камень, а на нем лежали испеченные в земляной печи поросенок, сумчатые крысы и казуары. Женщина спустилась к пещере и заглянула внутрь. В глубине был еще один плоский камень, и на нем лежали мужчины, женщины и дети, тоже испеченные в земляной печи.

Эта пещера была домом духа Пуру-Тури. Водопад тоже принадлежал ему. Когда младшая жена поняла, что она по ошибке попала в пещеру духа, она очень испугалась, подумав, что больше никогда не увидит своего мужа.

Она была голодна, и ей хотелось отведать мяса, но она решила, что безопаснее есть овощи, которые она несла в плетенке. Она села и стала думать, что же ей делать дальше.

Но вдруг заплакал ее сын, и его плач услыхал дух, который после удачной охоты шел домой по гребню горы. В правой руке он тащил печеного человека, в левой печеного казуара. Дух подумал: «В моей пещере кто-то есть; странно, по-моему, там не оставалось никого живого».

Он спрятал печеного человека под камень и крикнул:

— Кто в моей пещере?

Младшая жена выбежала, чтобы посмотреть, кто это кричит. Увидев на скале духа, она очень испугалась. Покрытый длинной свалявшейся шерстью, с единственным глазом посреди лба, он был большой, как дерево.

Дух подошел к женщине, и она рассказала ему, как старшая жена подстроила так, что она пошла по другой тропе и очутилась у него в пещере. Женщина попросила духа разрешить ей поскорее уйти отсюда. Дух вошел в пещеру и осмотрел своих печеных животных и птиц. Но младшая жена сказала, что она ела только свои овощи и не трогала его еду.

Услыхав эти слова, дух понял, что она хорошая женщина, и решил не убивать ее. Он даже предложил ей поесть вместе с ним казуара.

После еды дух велел ей положить ребенка на камень, чтобы он мог наполнить ее плетенку пищей на обратный путь. А женщину он тем временем отправил к водопаду, чтобы она набрала воды в полые тыквы — тоже на обратный путь. Дух дал женщине два факела: один должен был светить ей, пока она будет спускаться к водопаду, другой — когда она будет возвращаться в пещеру.

Женщина спустилась к водопаду, наполнила водой тыквы и вдруг услышала, что где-то близко плачет ребенок. Она тут же подумала: «Это плачет душа моего сына! Наверное, дух обманул меня и съел моего ребенка». Она бросила факел и побежала в пещеру. Ее сына на камне не было. Женщина заплакала. На ее плач из пещеры вышел дух с большой тяжелой плетенкой. Он сказал женщине, что внизу в плетенке лежит мясо, а сверху ее спящий сын. Он велел ей идти домой и не смотреть, что лежит у нее в плетенке, пока она не дойдет до развилки и не вступит на тропу, по которой ходят люди. Вот тогда она убедится, что с ее сыном не случилось ничего дурного.

Изнывая от недобрых предчувствий, женщина повиновалась. Когда она подошла к развилке и заглянула в свою плетенку, она нашла там не мясо, а красивого молодого человека. Его кожа блестела от свиного жира, на нем были ценные украшения из жемчужных раковин, плетеный передник тонкой работы, а в руке он держал великолепный лук из пальмовой ветви.

— Ты не узнаешь меня, мать? — спросил молодой человек. — Я твой сын. Пока ты ходила за водой, дух держал меня под водопадом, и вот я превратился в мужчину.

Вне себя от радости мать обняла его и заплакала, но скоро ее слезы высохли, и она начала восхищаться красотой сына.

Мать и сын вместе пошли домой, куда уже вернулся муж со старшей женой. Старшая жена начала упрекать младшую за то, что она не явилась на место встречи, из-за нее, мол, им пришлось сократить время охоты и вернуться домой. Вдруг она увидела молодого человека.

— Ах вот почему ты не пришла! — воскликнула она. — Ты встретила в лесу этого юношу и спала с ним!

Муж тоже стал бранить младшую жену и потребовал от нее объяснения. Тогда та поведала им о своих приключениях, но только она сказала, что тропу перепутала случайно.

Муж и старшая жена не верили своим ушам, но юноша подтвердил всю историю. Когда старшая жена внимательно посмотрела на него, она убедилась, что он действительно сын младшей жены. И она начала просить младшую жену рассказать ей, как пройти к пещере духа.

На другое утро старшая жена встала на рассвете, набрала полную плетенку еды и ушла вместе со своим сыном, твердо решив, что и он тоже должен сделаться таким же красивым, как его сводный брат.

Когда она пришла к пещере, духа там не было. Она вошла внутрь и увидела приготовленную пищу. Старшая жена не могла обуздать свою жадность и набросилась на еду, а что не доела, разбросала по пещере.

Пока она ела, вернулся дух и спросил ее, что она здесь делает. Старшая жена сказала, что она сестра той женщины, которая недавно была у него, и потребовала, чтобы дух и ее сына тоже превратил в прекрасного юношу.

Дух очень рассердился, услышав такие слова. Эта женщина съела его еду да еще так дерзко говорит с ним! Дух решил проучить старшую жену и попросил ее принести воды из водопада, пока он наполнит мясом ее плетенку.

Когда женщина брала воду, она услышала рядом плач ребенка. «Это душа моего сына! Дух обманул меня и съел его!» — подумала она и побежала обратно в пещеру. Там она увидела, что на камне, куда она положила ребенка по указанию духа, его больше нет. Тогда она накинулась на духа, начав обвинять его в том, что он убил и съел ее ребенка.

Но дух успокоил женщину, сказав, что ее сын лежит в плетенке вместе с мясом, которое он положил ей в дорогу. Пусть она откроет плетенку, когда придет к развилке. Она найдет в ней своего сына.

Женщина ушла, даже не поблагодарив духа. Как только она подошла к развилке, она открыла свою плетенку, но увидела в ней только камни да безобразного юношу, покрытого щетиной, будто свинья. На нем был грязный старый передник, а в руке он держал маленький кривой лук.

Женщина пришла в ярость. Прибежав домой, она тут же набросилась на младшую жену и даже ударила ее поленом.

И напрасно младшая жена говорила, что она ни в чем не виновата, что у нее и в мыслях не было ничего дурного, когда она рассказывала им о свалившемся на нее счастье.

А тут начали драться и оба сына. Безобразный сын сказал, что младшая жена виновата в том, что дух превратил его в такого урода. Он схватил прекрасный лук сына младшей жены и потребовал его себе в виде возмещения. Красивый юноша тоже ухватился за лук, и оба стали тянуть его каждый к себе.

Так, не отпуская лука, они пробежали огород и углубились в лес. Наконец их, измученных, сморил сон. Но и во сне они продолжали крепко держаться за лук.

Урод проснулся первым и увидел, что его брат держит лук совсем слабо. Он незаметно вынул лук из его руки и как ветер помчался с ним прочь.

Когда сын младшей жены проснулся и увидел, что случилось, он начал по следам преследовать брата. Он шел несколько часов, пока не наступил вечер. Тогда юноша вернулся домой. Дома он заколол и зажарил поросенка, а его мать собрала в дорогу овощи и факелы.

На другой день он, уже с матерью, снова пошел по следам сына старшей жены. А за ними следовали отец и много других родственников, которым интересно было узнать, чем же все это закончится.

Много дней шли они по долине Лай, и в каждом селении, куда они приходили, им говорили, что сын старшей жены покинул его всего несколько часов назад.

И вдруг след оборвался. Сын младшей жены был в отчаянии от того, что ему придется вернуться домой с пустыми руками. Но тут к нему подошла прекрасная молодая девушка и спросила:

— Уж не ищешь ли ты безобразного юношу с большим красивым луком? Если так, то еще совсем недавно он пытался соблазнить здесь всех девушек. А теперь он ушел в соседнюю деревню, чтобы принять там участие в большом празднике.

Младший сын обрадовался этой новости и поблагодарил девушку.

А потом все быстро пошли в ту деревню, где должен был состояться праздник. И здесь сын младшей жены увидел своего брата, который стал еще безобразнее, чем раньше. На нем были пышные украшения, он сидел, держа лук под мышкой, и ухаживал за девушками.

Красавцу не терпелось поскорее заполучить обратно свой лук. Он осторожно обошел вокруг площадки, на которой танцевали, подполз сзади к брату и схватил конец лука, который торчал у того из-под руки. Но в ту же секунду урод ухватился за другой конец лука. И вот братья снова, тяжело дыша, начали бороться.

Некоторое время их отец смотрел на эту борьбу, а потом взял топор и разрубил лук пополам.

— Нам это уже надоело, — сказал он, — берите каждый по своей половине и перестаньте драться.

После этого братья и вся их родня вернулись домой.

Кипари слышал эту историю от одной старой вдовы из их рода. Она же рассказала ему еще одну весьма поучительную историю про мужчину, которого соблазнила женщина-змея.

Жила-была женщина, были у нее муж и сын. Она очень страдала, что муж охладел к ней, не приходил больше в ее хижину и не уходил с ней в кусты. По ночам ее мучили дурные сны.

Однажды ей приснилось, что какая-то краснокожая женщина с похожими на змеи ногами прокралась в хижину ее мужа. А на рассвете она ушла в лес, забрав с собой ее мужа и сына.

Утром женщина захотела рассказать свой сон мужу, но она нигде не могла найти ни его, ни сына. Она повсюду искала их, но так и не нашла. Тогда она взяла с собой еды и пошла в лес, туда, где, как ей приснилось, исчезла женщина-змея.

Она громко звала и мужа, и сына, но ей никто не отвечал. Поздно вечером она услышала чьи-то голоса на вершине высокого дерева. Она побежала к нему, но увидела там только двух красивых голубей. Женщина заплакала, и голуби спросили ее, почему она плачет.

Женщина рассказала им про свой сон и про то, что она ищет мужа и сына.

Но голуби посоветовали женщине вернуться домой: мужчины, очевидно, отправились на большой праздник, и если она осмелится явиться туда, то умрет.

Женщина ответила голубям, что она все равно не успокоится, пока не узнает, что случилось с ее мужем и сыном, и отправилась дальше. Она шла и шла, пока не пришла к высокой акации. Под акацией был устроен загон, в котором паслись свиньи. Их стерег маленький старичок. Старичок тоже спросил женщину, что ей нужно. Услыхав ее ответ, он сообщил, что несколько дней тому назад здесь действительно проходили два человека, которых звали так, как говорит женщина.

Женщина очень обрадовалась этой новости и начала расспрашивать старичка подробнее, но тот не хотел больше ничего говорить ей. Он только сказал, что для нее же лучше знать поменьше. Ему было жаль женщину, и он хотел, чтобы она ушла домой.

Но женщина твердо решила узнать все, что ей нужно. Она была со стариком очень ласкова, предложила ему поесть.

Старик не мог устоять перед женщиной. Он рассказал ей, что ее мужа и сына увела змея, и обещал показать, где находится дом змеи. Женщина поблагодарила старика и обещала сделать ему богатые подарки, когда вернет мужа и сына.

Старик показал женщине большую хижину и сказал, что ее муж и сын вместе с другими мужчинами находятся в ней и что сейчас они все украшаются к празднику. Он сказал, что там у всех мужчин, а также и у ее мужа и сына, есть женщины, и предложил ей сжечь дом. Но женщина не согласилась, она пожалела своего сына.

Потом она увидела рядом другую хижину и осторожно подошла к ней. У входа сидела красивая разукрашенная молодая девушка. Она спросила, что нужно женщине.

Та поведала ей всю свою историю и умоляла девушку помочь ей. Растроганная слезами женщины, девушка велела ей прийти сюда вечером и обещала отвести ее к мужскому дому, когда она понесет туда еду.

В это время из хижины вышла высокая безобразная краснокожая женщина с ногами, похожими на змеи, и спросила, что нужно пришедшей. Когда несчастная снова рассказала свою историю, краснокожая велела ей убираться домой.

Но женщина сказала, что она проделала этот длинный путь только ради того, чтобы узнать, что случилось с сыном, и не уйдет, не повидав его. Девушка еще раз предложила женщине свою помощь, но предупредила, чтобы она не уговаривала своего сына вернуться, не то это вызовет гнев остальных мужчин. Женщина сказала, что она так и сделает, но про себя твердо решила, что непременно уведет сына домой.

Когда девушка понесла мужчинам еду, женщина спряталась рядом за изгородью.

Мужчины, все очень ярко украшенные, вышли из дома за едой. Впереди шел сын женщины, который превратился в красивого высокого молодого человека.

Мать сразу же схватила его за руку и начала умолять вернуться домой. Она сорвала с него все украшения, спрашивала, почему он ушел, ничего не сказав ей, и говорила, что уж теперь ему не удастся уйти от нее.

Остальные мужчины бросились к ним, чтобы вырвать сына у матери, но она крепко держала его обеими руками. Мужчины говорили, что их слишком мало предстоящих танцев, и спрашивали, какой выкуп пожелает женщина, чтобы оставить сына с ними. Но мать отказалась от выкупа — ей нужен был только сын. А вот обманувшего ее мужа она охотно им оставит. Мужчины разложили перед ней богатые дары, надеясь все-таки уговорить ее оставить им молодого человека. А краснокожая женщина, которая и в самом деле была змея Моропая, всячески помогала им.

Но мать была непоколебима. И в конце концов ей разрешили уйти вместе с сыном.

Мать и сын ушли домой, а отец, которому было очень стыдно, что он оказался жертвой женщины-змеи, поплелся обратно.

Судя по всему, в основу этого предания легла реальная история, в которой главную роль играла ревность. Но ее драматизм еще более усилили, а всем персонажам дали вымышленные имена. Обычно обо всяких семейных неурядицах в племени энга рассказывают так, что только посвященным ясно, о ком идет речь. Это очень тактично. А иногда о семейных дрязгах говорят в шутливой форме, чтобы смехом наказать тех, кто осмелился нарушить законы племени.

Переводчик Кипари рассказал еще несколько преданий, и все они были похожи друг на друга счастливым концом: герой и героиня женятся, и у них родится много-премного детей.

Вот один из рассказов Кипари.

Мужчина, у которого было две жены, пошел как-то раз в лес за топливом. Когда он рубил дрова, лесной голубь проворковал ему с дерева:

— Почему ты здесь работаешь, в то время как остальные мужчины ушли в Вапенаманду? Там состоится большой праздник, и всех будут угощать свининой.

— Куда, ты говоришь, они пошли? — удивился мужчина.

— В Вапенаманду. Разве ты не видел, как они шли? — спросил голубь.

Мужчина принес топливо домой и приказал своим женам приготовить в путь еды и сложить ее в новую плетенку, а сам принялся делать факелы для дороги. Обе жены его были беременны и вот-вот должны были родить, поэтому муж попросил их помогать друг другу в его отсутствие.

— Та_? что родит девочку, пусть получше заботится о ребенке, — сказал он. — Та же, что родит мальчика, пусть отнесет его в кусты и убьет. А если вы ослушаетесь меня, то не получите свинины, которую я обязательно принесу домой.

И он ушел.

Женщин очень возмутил приказ мужа, и они решили, что, если у одной из них родится мальчик, они его спрячут.

Вскоре они родили. Одна девочку, а другая мальчика.

— Что ты будешь с ним делать? — спросила мать девочки другую женщину.

— Я его спрячу, как мы с тобой и решили, — ответила мать мальчика.

Но та, что родила девочку, напомнила ей о свинине, которую муж не даст им, если они не убьют мальчика.

Мать мальчика сразу поняла ее и сделала вид, что она тоже согласна убить своего сына. И она начала плести цыновки из листьев пандануса.

Когда цыновки были готовы, она сказала матери девочки, что идет в лес, чтобы там убить и похоронить своего сына. Она долго ходила по лесу и наконец нашла дерево тао с большим дуплом у подножия. Женщина устлала внутренность дупла цыновками, положила на них сына и сверху тоже укрыла его цыновками. Потом она пошла домой, делая вид, что горько плачет.

Через некоторое время она попросила мать девочки набрать к приходу мужа плодов пандануса, а когда та ушла, быстро приготовила батат, сделала из дерева тарелку и понесла на ней еду сыну. Она накормила мальчика, убрала его ложе, дала ему в каждую руку по сладкой картофелине и пошла домой. Подходя к дому, она снова сделала вид, что плачет по сыну. Дома она застала мужа. Он принес много свинины.

— Кто родил дочь, а кто — сына? — спросил он.

Мать девочки все ему рассказала.

— Хорошо, — сказал муж, — ты будешь есть вместе со мной свинину, а другая жена пусть ходит голодная.

Когда муж ушел в лес за топливом, мать мальчика воспользовалась этим, чтобы навестить сына. Она нашла его здоровым. Он рос удивительно быстро. Мать опять оставила ему батата и ушла.

Целый месяц она никак не могла найти время повидать сына, а когда ей наконец удалось это сделать, она увидела, что он уже стал ростом с десятилетнего мальчика. Сын рассказал матери, что чувствует себя прекрасно, и попросил ее принести ему каменный топор и рассады овощей. Мать так и сделала.

Мальчик разбил огород, посадил рассаду, а с помощью топора построил две хижины.

Когда его мать снова пришла в лес, она очень удивилась, увидев, что меньше чем за месяц в его огороде уже успели созреть овощи.

Прошло несколько лет. Мальчик за это время превратился в красивого юношу. Однажды он охотился в лесу на сумчатых крыс и встретил там девушку. Она была такого же возраста, что и он. Юноша не знал, что это его сводная сестра, и спросил ее, что она делает в лесу.

— Иду к ручью за водой для отца, — ответила девушка.

— Оставь эту воду, она плохо пахнет. Идем ко мне в хижину, у меня там есть чистая вода.

Когда девушка вошла в хижину, юноша обнял ее и сказал, что теперь он ее никуда не отпустит. Девушка ответила, что она с радостью останется у него навсегда. Они поженились, и у них было много-много детей.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Легенда о юноше,

который превратился в гарпию

Там же, на миссионерской станции, молодой туземец, по имени Таре, рассказал мне легенду, которую слышал в детстве от отца. Эта легенда, пожалуй, самый типичный образец фольклора племени энга. В ней рассказывается о том, как на свете появилась гарпия.

У гарпии голова, как у совы, она даже похожа на человеческую. Глаза у нее расположены не по обе стороны головы, как у всех птиц, а как у человека. Клюв напоминает нос, только он покрыт рогом. Этот человек-птица носит на голове венок из перьев, торчащих в разные стороны. Его жалобный крик похож на плач ребенка. В представлении племени энга гарпия в действительности и есть юноша, принявший образ птицы.

А случилось это так.

Давным-давно у реки Лай жили два брата. Их отец и мать умерли, так что им самим приходилось добывать себе пищу. Старший ухаживал за свиньями, а младший, Кайо, целыми днями бродил по лесу, охотясь на птиц, ловя ящериц и собирая дикие фрукты.

Однажды он зашел дальше обычного и увидел несколько казуариновых деревьев, обнесенных изгородью. Эти деревья были обвиты ползучим растением тумби-оро, на котором было много зрелых плодов. Юноша перелез через изгородь, влез на ближайшее дерево и начал лакомиться плодами. Он ел только зерна, потому что они были вкуснее, а зрелую мякоть бросал на землю.

Как раз в это время проходил старик, которому принадлежали эти огороженные деревья, и увидел разбросанные на земле плоды. Старика охватил гнев, и он сердито закричал на Кайо:

— Что ты там делаешь? Воруешь мои плоды?

Кайо начал оправдываться, говоря, будто не знал, что плоды кому-то принадлежат.

— А изгороди ты не заметил? — в ярости крикнул старик. Он стащил Кайо с дерева и изо всех сил ударил его дубинкой по голове. Он решил, что убил юношу, положил его в свой плетеный мешок и понес домой.

Дома навстречу старику выбежали его пятеро детей. Они увидели, что в мешке что-то лежит, и радостно обнимали отца, думая, что тот, как обычно, принес им свинину. Отец сказал детям, что это не свинина, но тоже очень вкусное мясо.

Старик повесил мешок на стенку внутри дома и наказал детям следить за ним, а сам пошел собирать топливо для земляной печи, в которой он обычно готовил мясо. Дети сидели в доме и весело болтали о вкусной еде. А чтобы скоротать время, они развлекались тем, что показывали фокусы со шнурком, надевая его на растопыренные пальцы.

Между тем Кайо пришел в себя и услышал разговоры детей. Он очень испугался, что его зажарят, и начал лихорадочно придумывать, как бы ему избежать этого. Проделав в мешке дырочку, он увидел, что дети пытаются сделать какой-то очень сложный фокус, который никак у них не получается. Кайо крикнул детям, что он знает и этот фокус и еще многие другие и, если они выпустят его на минутку из мешка, он все им покажет.

Дети очень испугались, когда «мясо» заговорило с ними, и поначалу отказались от предложения Кайо. Они сказали, что он, конечно, обманет их и убежит, как только они выпустят его. Поэтому они попросили Кайо спокойно ждать, пока его не изжарят.

Но Кайо с еще большей энергией начал упрашивать детей. Он говорил им, что вовсе не собирается бежать, хотя бы потому, что отсюда он все равно не найдет дорогу домой, что он уже примирился с мыслью быть съеденным. Просто ему скучно ждать и, чтобы время прошло быстрее, он хочет показать им разные фокусы.

Наконец ему удалось уговорить детей, и они выпустили его из мешка. Оказавшись на свободе, Кайо сказал детям, что они должны набрать камней для земляной печи и раскалить их к приходу отца. Дети так и сделали.

Потом Кайо сказал, что сейчас покажет им очень интересный фокус со шнурком, но что для этого ему необходим топор. Ведь у их отца наверняка есть топор?

Дети ответили, что отец взял его с собой, но что в доме есть еще большой обрядовый топор. Кайо попросил детей принести его.

Когда топор оказался у него в руках, Кайо сказал, что фокус будет интереснее, если он явится для детей полной неожиданностью. Поэтому он велел им лечь, положить головы на порог и закрыть глаза. Подглядывать не разрешалось. Кайо скажет им, когда можно будет посмотреть.

Дети послушно повиновались ему, и Кайо начал по очереди отрубать им головы каменным топором. Но пятый мальчик испугался стука топора и открыл глаза. Увидев страшную картину, он выскочил из дома и скрылся в зарослях.

Кайо быстро схватил лопату, вырыл глубокую земляную печь, бросил туда раскаленные камни и трупы детей и сверху засыпал печь землей.

Потом он бросился бежать и бежал до тех пор, пока не оказался возле громадного дерева таро. Кайо забрался на самую вершину.

Здесь, на дереве, он чувствовал себя в полной безопасности. Отсюда он видел, как старик вернулся с дровами домой.

Старик вошел в дом и позвал детей. Не получив ответа, он начал с тревогой осматриваться и увидел, что его мешок пуст. Потом он обнаружил, что печь уже горячая, и очень обрадовался. Он подумал, что дети, угадав его желание, приготовили все к его приходу, а сами убежали играть к реке. И старик пошел за ними.

Но мальчик, который спасся от Кайо, выбрался из зарослей и сбивчиво рассказал перепуганному отцу всю историю. Старик спросил, что сделал Кайо с трупами детей, но этого мальчик не знал.

Когда старик увидел, что из печи идет дым, он понял, что случилось дальше. Он быстро разгреб печь и с громкими воплями начал вытаскивать оттуда руки, ноги, головы и все, что осталось от его детей.

Потом старик велел сыну созвать все племя, а сам начал искать следы Кайо. С большим трудом ему удалось отыскать их; они вели в густые заросли.

Сначала Кайо спокойно сидел на ветвях и следил за стариком, но, когда тот подошел к его дереву, Кайо испугался. Старик обнаружил, что след здесь обрывается, поискал кругом и наконец понял, что Кайо залез на дерево. Он поднял голову и увидел юношу. Старик злорадно крикнул, что теперь-то уж он не убежит. Раз он не птица и не умеет летать, его наверняка поймают.

Пришли созванные родичи, и старик рассказал им о своей беде. Но было уже слишком темно, и все легли спать вокруг дерева, чтобы Кайо не смог улизнуть. На рассвете старик собирался влезть на вершину и убить Кайо.

Утром старик и его родичи обнаружили, что на дерево влезть трудно. Они решили сделать так называемую живую лестницу и начали карабкаться на плечи друг другу. Медленно, но неуклонно росла эта лестница по стволу дерева.

Кайо не на шутку испугался. «Я погиб, — думал он, — я не могу остановить их и не могу убежать отсюда».

Он сидел и плакал. Вдруг из дупла показался маленький муравей и подполз к нему.

— Что случилось? — спросил муравей. — Чего ты плачешь?

Кайо рассказал муравью всю историю.

Муравей сказал, что этому горю можно помочь, но сначала Кайо должен сделать ему подарок.

В отчаянии Кайо воскликнул:

— Что же я могу подарить тебе? У меня с собой нет ничего, кроме пакетика с солью.

— А что такое соль? — спросил муравей.

Кайо объяснил муравью, что соль очень ценится людьми, и положил ему в рот чуточку соли.

Муравью она очень понравилась.

— Дай мне еще соли, и я помогу тебе, — сказал он.

Кайо просил его придумать что-нибудь побыстрее, так как человеческая лестница уже почти достигла вершины. Но когда старик протянул руку, чтобы ухватиться за ветку и подтянуться повыше, муравей подполз и укусил его в глаза. Старик покачнулся, вся лестница потеряла равновесие и рухнула вниз.

И старик и все его родичи погибли во время этого страшного падения, и у всех были переломаны кости.

Вне себя от радости Кайо поблагодарил муравья, поцеловал его и отдал ему всю свою соль.

— Ты навсегда мой друг, — сказал он муравью.

Потом Кайо подумал: «Ведь опасность еще не миновала. Если я спущусь с дерева, остальные мужчины из племени старика все равно могут найти и убить меня». Поэтому Кайо решил навсегда остаться на дереве и питаться лишь тем, что ему сможет приносить муравей.

Так он и сделал. А со временем Кайо превратился в гарпию.

Каждый, кто видел вблизи эту большую птицу, мог заметить, что превращение еще не совсем завершилось. Когда гарпия издает свой жалобный крик, это плачет Кайо. Он плачет потому, что ему так и не удалось вернуться домой, к брату.