Вторая жизнь Арсения Коренева

Глава 3

И вот теперь, отъевшись на домашних пирожках, которые мне мама ещё и с собой в дорогу снарядила, я ехал в город областного подчинения. Сердобск, насколько я помнил, был основан в конце 17 века, проживало в нём сейчас что-то около 30 тысяч человек.

На этот момент в Сердобске имелись два градообразующих предприятия — машиностроительный и часовой заводы. На часовом выпускались знаменитые на всю страны настенные часы с кукушкой, ну и настольные часы «Маяк» ко всему прочему. Может, часы с кукушкой и привезу маме в подарок как-нибудь. Если, конечно, она от этого кукования с ума не сойдёт.

Местный автовокзал располагался рядом с железнодорожным на коротенькой улице Вокзальной, представлявшей собой, скорее, небольшую привокзальную площадь. Тут же высился главный корпус машиностроительного завода. Сбоку притулилась жёлтая квасная бочка, к которой тут же ломанулись мои молодые попутчики. Ну и я пристроился — любил я наш, советский, разливной квас, не сравнить с газированной хренью из моего будущего. Выстоял небольшую очередь, взял полулитровую кружку за 6 копеек, и не спеша, растягивая удовольствие, выпил ещё не успевший нагреться в бочке напиток.

Скрипевший всеми сочленениями «ПАЗик» представлял собой весьма жалкое зрелище, да ещё и народу в него набилось, включая хипповатых попутчиков из Пензы, полный салон. Поэтому, предпочтя пешую прогулку поездке в автобусе, до улицы Сорокина, где располагалась районная больница, добрался примерно за полчаса. Середина августа выдалась жаркой, так что решил подышать относительно свежим воздухом, чем трястись в битком набитом автобусе, прогуляться в тени местных лип и берёз, коими были засажены тротуары. И даже чемодан, набитый сменной одеждой, полотенцами и прочими мыльно-рыльными принадлежностями, не так уж и сильно оттягивал руку.

Миновал центральную площадь, по левую руку осталась гостиница «Сердобск», по правую — величественный и при этом действующий Михайло-Архангельский собор, чудом переживший годы борьбы с «опиумом для народа».

А вот и районная больница. Территория огорожена двухметровым забором из сваренных прутьев, отдельные въезд и вход. Никаких вахтёров или охранников на входе нет, зато встречаю санитарку с ведром, в которое сложены какие-то тряпки, и она объясняет мне, как найти кабинет главного врача Андрея Ивановича Настина. Мне повезло, главврач был у себя.

— Что ж, Арсений Ильич, добро пожаловать в наши пенаты! — протянул он мне руку, вставая из-за стола. — Направление, диплом с приложением с собой? Ну-ка, извольте…

Он внимательно просмотрел мои оценки, чуть приподнимая брови и кивая каким-то своим мыслям, затем вернул мне документы.

— Да вы почти круглый отличник! Честно говоря, когда делали запрос в институт, не думали, что пришлют одного из лучших выпускников этого года. А почему в ординатуре не оставили?

Я вкратце пересказываю суть дела, Андрей Иванович качает головой:

— Что ж, мог бы посочувствовать, однако, как говорится, всё, что ни делается — к лучшему. Какие ваши годы! Надеюсь, за время, что будете у нас проходить интернатуру, вы поднаберётесь опыта, и в будущем защитите не только кандидатскую, но и докторскую.

Помню, что Настин был участником Великой Отечественной, считался отличным хирургом и долгие годы возглавлял «районку», вплоть до своей смерти в 1989 году. Как-то мы даже пересекались на каком-то мероприятии, где и меня, и его награждали почётными грамотами. Он тогда уже был в звании Заслуженного врача РСФСР. И сколько помню, никто о нём плохого слова не сказал, отзывались только в положительном ключе.

Выглядел Настин сейчас лет на пятьдесят с лишком, курчавые волосы с проседью обрамляли высокий лоб. И взгляд строгий, но в то же время смотрит как-то по-отчески, что ли… Ну да, по возрасту я ему как раз в сыновья гожусь.

— Давайте я вас провожу в отдел кадров… Трудовая книжка есть? Отлично! Трудоустроим вас, расскажут, где жить будете. А потом я вам устрою экскурсию по корпусам и заодно познакомлю с вашим будущим руководителем, благо что часик-другой у меня свободны. Редко я этим занимаюсь сам, но уж слишком перспективного интерна нам прислали. Кто знает, быть может, я сейчас беседую с будущим светилом советской, а то и мировой медицины.

Он улыбнулся, и я отзеркалил улыбку. Как говорится, в каждой шутке есть доля шутки, но вдруг в этой жизни, обладая знаниями будущего, я и впрямь достигну небывалых высот? Да ещё и мои способности, дарованные небесной канцелярией… Мне, честно говоря, не терпелось узнать, как далеко отныне простираются мои возможности в плане диагностики и исцеления, пусть даже эксперимент с абсолютным здоровьем мамы и показал, что ДАР реально действует. И вот эта районная больница, рассчитанная на несколько сотен пациентов, может послужить своего рода испытательным полигоном.

— Вы чемодан можете у меня в кабинете оставить, а вот документы да, не забудьте. Ну и деньги прихватите, если опасаетесь, что пропадут.

Опять улыбнулся, понятно, что шутка. Но документы я, конечно же, взял, сейчас они понадобятся при моём трудоустройстве.

В отделе кадров я провёл не более 10 минут. Написал на имя главврача заявление о приёме на работу, Настин его тут же подписал, а трудовая книжка со свежей записью перекочевала в сейф «кадровички». Далее наш путь пролегал в профком, где меня поставили на учёт, а затем в бухгалтерию. Там от главбуха я узнал, что буду получать зарплату по ставке рядового врача — 110 рублей в месяц, включая два суточных дежурства в месяц.

После этого мы нагрянули в кабинет заместителя главврача по АХЧ[1]. Им оказался некий Сергей Сергеич — юркий мужичок с бегающими глазками, мы с ним столкнулись буквально в дверях.

— Андрей Иванович, вы ко мне? А то я как раз собирался в котельную идти, насчёт мазута выяснить, сколько заказывать. Летом-то ещё ничего, котельная, сами знаете, работает периодически, для помывочной да прачечной, а вот зимой — там да, круглосуточно, так что, как говорится, готовь сани летом…

— Это ты правильно, Сергей Сергеич, думаешь… Вот, интерна привёл обещанного, что там у него с жильём?

— Ах, интерна! Да-да, помню, вы говорили, что должен приехать… Одну секунду.

Он вернулся за стол, выдвинул ящик и протянул мне ключ.

— Это от вашей квартиры, где будете жить на время интернатуры. Дом №11 на улице Соловьиной, это практически окраина Сердобска, но городок у нас небольшой, да и маршрутный автобус оттуда ходит. Дом на две семьи, там сейчас одну квартиру занимают наш молодой хирург Прокофьев с женой и дочкой, а вторая месяц назад освободилась — терапевт вышла замуж и уехала в Пензу к мужу. Так что вам в этом плане повезло. Ваша квартира 1-я, у Прокофьевых, соответственно, 2-я. Я у терапевтички принимал квартиру, да и вчера там был. Вроде чистенько, вся необходимая мебель наличествует, посуда на месте, постельное бельё тоже имеется. Печка есть, на газу́ работает, горелка в рабочем состоянии, я проверял. Газ пока перекрыт, над плитой увидите вентиль, откроете — газ пойдёт на плиту и печку. Зимой печкой помещения отапливаются. Водопровод имеется, электричество, само собой. Всё это будете сами оплачивать на почте, вам будут приносить извещения. За свет по счётчику, будете вписывать показания. Что ещё… Да, туалет во дворе. На каждую квартиру свой. По весне и осенью приезжает ассенизатор, откачивает содержимое нужника. Эта услуга тоже оплачивается на почте.

— А если ещё кто-то приедет? — спросил я, пряча ключ в карман. — Куда будете селить?

— Найдём куда, у нас ещё фонды имеются, — отмахнулся Сергей Сергеич. — Если мужчина — то можно и к вам, потеснитесь. Жили же столько лет в общежитии, привыкли, наверное… Кстати, в общежитии часового завода тоже можем подселить, нам там готовы выделить несколько коек. Но пока вот своими силами обходимся. И это, прописаться вам надо будет в паспортном столе. Это не так далеко от больницы, на Гагарина-16. Я вам сейчас направление выпишу, что вы теперь наш новый сотрудник и мы вас селим на Соловьиную улицу.

Он зачиркал ручкой по бумаге, одновременно бормоча:

— Если военнообязанный, то нужно и на военный учёт встать. Военкомат у нас на Горького 251 Г. Отсюда с полчаса топать, сначала по Красной, потом на Горького выйдете. Вы, главное, молодой человек, ключ не потеряйте. Дубликат у меня имеется, а то вдруг и правда к вам кого-то подселят, ну или опять же, не дай Бог, потеряете, но всё же вы поаккуратнее. Брелок, что ли, на колечке подвесьте, сейчас это модно. Я свой вообще в кошельке ношу. Печку, кстати, не трогайте, когда похолоднее станет, я приду и покажу, как ею пользоваться… Вот, держите направление.

Когда со всеми формальностями было наконец покончено, мы с Настиным отправились осматривать территорию медучреждения. Больница состояла из нескольких лечебных корпусов. Административный, где находился кабинет главного врача, был трёхэтажным. Тут же находились кабинеты заместителя главврача по лечебной работе, начальников различных служб, бухгалтерия, кадры, аптека. Плюс небольшой зал, где в 9 утра проходят планёрки и прочие конференции, за исключением выходных и праздничных дней, когда начальство отдыхает, а дежурный персонал, соответственно, дежурит. Хотя, как я подозревал, Настин и в выходные не прочь проведать своё хозяйство.

Сначала мы миновали котельную, заглянули подстанцию «скорой помощи» и в пищеблок, где нас накормили обедом. В принципе, неплохой обед. Настин, впрочем, ел немного, а меня попросил накормить от души. Мол, растущий организм, ему питаться надо. Для начала мне в тарелку наваристых щей сунули крепкий мосол с большим куском мяса, да и сметаны не пожалели. На второе были макароны по-флотски, навалили мне в ту же самую суповую глубокую тарелку из нержавейки с горкой. Правда, кисель был тёплым, а я больше охлаждённый люблю, но проглотил.

Патологоанатомическое отделение — он же морг с гистологией — занимает отдельное небольшое здание, но мы туда не заходим. Что мы. Покойников не видели? Лично я в своей жизни на них нагляделся, и в этой реинкарнации, чувствую, этого не избежать, даже если ты терапевт, а не патологоанатом или хирург. У каждого врача к концу жизни набирается своё кладбище.

Вместо этого отправились сразу в главный корпус. На первом этаже четырёхэтажного здания находились приёмное отделение, лаборатория и рентген-кабинет. На втором этаже — терапевтическое отделение, разделённое на мужскую и женскую половины.

Всем отделением заведует Аркадий Вадимович Штейнберг, под началом которого мне и придётся трудиться. Штейнберг, когда меня ему представляли, посмотрел на меня грустными глазами сквозь линзы очков в роговой оправе, потёр кончик нависающего над верхней губой носа, поправил висевший на шее фонендоскоп и, неожиданно безмятежно улыбнувшись, заявил, протянув крепкую ладонь для рукопожатия:

— Что ж, надеюсь, сработаемся! Жду вас завтра на летучке в четверть девятого.

Тут же нарисовалась девица примерно моих лет, или чуть постарше.

— Вы наш новый интерн? — накинулась она на меня с ходу. — В терапевтическое направляют? Комсомолец? А я секретарь комитета ВЛКСМ больницы Быстрова. Анастасия Быстрова, — добавил она. — Вам необходимо встать на учёт. Давайте я сразу запишу ваши данные…

Она достала из кармана халатика блокнот и, не обращая внимания на стоявших в ожидании главврача и завотделением, выспросила мои ФИО и дату рождения, и сколько я уже числюсь членом ВЛКСМ.

— Надеюсь, взносы будете платить исправно? — спросила она, убирая блокнот. — А то есть тут у нас некоторые…

Она покосилась почему-то в сторону Настина и Штейнберга, как будто именно эти двое, явно уже вышедшие из комсомольского возраста, не платили взносы. Андрей Иванович нежно взял её под локоток:

— Настя, я вам уже говорил: дайте мне список всех, кто не платит взносы, мы с ними проведём беседу. Не поймут — будем разговаривать по-другому, вплоть до перевода на более низкую должность. А вы уже сможете поставить вопрос перед райкомом комсомола о выходе этих товарищей из ВЛКСМ.

— Хорошо, Андрей Иванович, — тряхнула Настя головой с такой силой, что с неё едва не слетела медицинская шапочка, которая была прикреплена к рыжим кудрям заколкой. — Мне и самой уже надоело с ними, как с детьми малыми, возиться.

— Вот и ладненько, — улыбнулся Настин, погладив терапевта по предплечью.

Хм, такое чувство, что старичок к этой девице неровно дышит. Хотя какой он старичок, ему же лет пятьдесят с небольшим. По меркам моего 21 века так вообще мужчина в самом соку. Да и девица, кстати, ничего так, подумал я, исподволь охватывая взглядом чуть пышноватую фигуру главной комсомолки медучреждения. И фигура, и лицо вполне… Не сказать, что вот уж красавица, но всё при ней.

Третий этаж — хирургия, здесь же парочка палат для излечивающихся от переломов под наблюдением врача-травматолога. Четвёртый этаж — операционный блок и отделение интенсивной терапии (она же реанимация) из трёх палат, каждая на две койки. Сейчас две палаты пустуют, а в одной двое мужчин. Один, что постарше, в сознании, второй, помоложе — на ИВЛ, да ещё и конечности зафиксированы ремнями. Датчики показывали пульс и давление. Искусственную вентиляцию лёгких обеспечивал аппарат «РО-3», оборудованный автоматическим приводом подачи дыхательной смеси. При этом, насколько я помню, аппарат мог также закачивать в лёгкие наркоз из закиси азота с кислородом.

— Как Паршин? — негромко спросил Настин у сопровождавшего нас заведующего отделением интенсивной терапии Анатолия Борисовича Зобова, кивая на мужчину под ИВЛ.

— Состояние стабильно тяжёлое, — со вздохом так же тихо ответил врач. — Родным я уже сказал, чтобы готовились к худшему.

— А что с ним? — чуть ли не шёпотом поинтересовался я.

Завотделением покосился на меня, потом на Андрея Ивановича. Тот сам ответил:

— Гнойный менингит. Жаловался человек на головные боли, на болезненные ощущения при ярком свете, мышечные боли… Думал, грипп какой-нибудь, как от гриппа и лечился. Потом температура скакнула под сорок, озноб, потеря сознания… Обычно гнойный менингит развивается у детей до 5 лет, и зачастую на фоне ослабленного состояния иммунной системы. А тут вроде здоровый мужик… Неделю почти на ИВЛ держим. Из-за судорог вынуждены были ремнями зафиксировать больного. Провели люмбальную пункцию и бактериоскопическое исследование ликвора, подтвердившие первоначальный диагноз. Поправь меня, Анатолий Борисович, если я где-то ошибся.

— Нет-нет, Андрей Иванович, всё верно.

— Так и не приходил в сознание? — продолжил я допрос.

— Нет, не приходил.

Чувствовалось, что Анатолий Борисович не очень-то доволен тем, кто какой-то интерн вмешивается в разговор двух опытных врачей. Но я не собирался изображать испуганную овечку, имея за плечами большой врачебный опыт.

— А вообще, конечно, жаль парня, — вздохнул Настин.

— Жаль, — поддержал Анатолий Борисович. — Жена молодая, двое детишек… Сам вообще сирота, детдомовский. На машиностроительном работает… Работал. Как жена одна детей на ноги ставить будет… Родни у неё в Сердобске, я так понял, тоже нет, деревенская.

Жить бы и жить, детей воспитывать… Эх!

— А лечите чем? — спросил я.

Теперь и Настин поглядел на меня с любопытством, но без раздражения, которое сквозило во взгляде завотделением.

— Ну же, Анатолий Борисович, рассказывайте, — кивнул ему главврач. — Стажёр у нас перспективный, может, изобретёт новый способ лечения менингита.

Опять подкалывает или он это серьёзно? Ну да ладно, не будем обращать внимания на такие мелочи.

— Вводим ампициллин в сочетании с цефтриаксоном, — сказал заведующий отделением. — Также применяем глюкокортикостероидные препараты, в частности преднизолон. С целью уменьшения гидроцефалии и отека мозга назначили дегидратационную терапию с фуросемидом. Пациент подвержен судорогам, поэтому вводим ему ещё и хлорпромазин.

— А если попробовать эндолимфатический способ введения антибиотиков? — предложил я.

— Что ещё за способ? — недоверчиво уставился на меня Зобов.

Настин тоже выглядел слегка удивлённым. Чёрт возьми, я и забыл, что в СССР Минздрав разрешит использовать этот метод только в 1985 году. Вот же ляпнул, не подумав. Надо как-то выкручиваться.

— Да мне давали перевод статьи из журнала «Ланцет» почитать, там этот способ подробно описан. Суть в том, что антибиотик капельно вводят не в вену, а в лимфатический сосуд при помощи катетера мелкого диаметра. Антибиотик в таком случае минует гематолимфатический барьер и проникает непосредственно в зону поражения. Подкожно на стопе между 1 и 2 пальцами делается укол метиленовой сини. Окрашиваются лимфососуды. Выбирается тот, что покрупнее, препарируется, вставляется катетер, соединенный с капельницей — и вперёд! Пишут, что результаты лечения таким способом на порядок эффективнее обычного.

Зобов с Настиным переглянулись.

— Хм, а не сохранилось у вас случайно этого перевода? — спросил заведующий реанимационным отделением.

— Увы, мне давали его на время, я только это и выписал. Это ещё в институте я читал, где-то там и посеял выписку. Но по памяти могу записать.

— Ну хотя бы так… Я не слышал, чтобы в советской медицине использовали такой метод. А вы, Андрей Иванович?

— Тоже не слышал, хотя на всесоюзных конференциях бываю достаточно регулярно. Но вам удалось, молодой человек, меня заинтриговать. Да и Анатолий Борисович, думаю, тоже заинтересовался подобным способом лечения.

— Безусловно! — качнул головой Зобов.

— Попробуем поискать дополнительную информацию. Пока же придётся пользоваться старыми, может быть, не столь эффективными, как вы описали, но уже проверенными методами.

Ладно, подумал я, если не мытьём, то катаньем. Попробую на Паршине дар Рафаила. Надеюсь, что сработает. Тут, конечно, ситуация серьёзная, придётся пустить в ход третью функцию, а это пара несколько дней восстановления. Но неужели жизнь этого работяги того не стоит⁈

Нужно только проделать всё это без свидетелей. Как пробраться в реанимацию? Так-то по ходу интернатуры могу сюда и в ночное дежурство попасть, но когда это случится… А у «приговорённого» счёт идёт на дни, если не на часы, и ситуация с каждой минутой усугубляется.

Попросить Настина, чтобы меня допустили к умирающему? И как я это объясню? Не рассказывать же о том, чем меня снабдила «небесная канцелярия»! Да и кто поверит, даже если пациенту станет легче, или тем более я спасу его от гибели? Я и сам не до конца верю во всю эту мистику, хотя, казалось бы, после того как я помог матери и тётке, все сомнения должны отойти на второй план. Что уж говорить о научном сообществе… Так что нужно искать такой способ, чтобы всё обошлось без свидетелей.

Уходя, подмигнул дежурившей по отделению веснушчатой сестричке. Та одарила меня немного смущённой улыбкой.

Второй корпус — акушерство и гинекология. Створки одного из окон на втором этаже открыты, из него высунулась девушка с косынкой на голове, а внизу, судя по всему, стоял молодой папаша. О чём-то беседуют, но мы не подходили, прошли мимо.

— Вообще-то не положено окна вот так открывать, максимум форточку, ну да ладно, пусть пообщаются, — улыбнулся Настин.

Инфекционное отделение с боксами располагалось особняком, впрочем, это обычная практика. Туда тоже заходить не стали, не хватало ещё какую-нибудь заразу подцепить.

— А поликлиника где? — спросил я, когда мы шли снова к лечебному корпусу.

— Она чуть в стороне от главного входа, трёхэтажное здание белого кирпича, наверняка видели, когда заходили. Но туда вас вряд ли направят, хотя… Если кто-то из терапевтов, например, приболеет, и заменить будет некем, то можем и вас направить проводить приём граждан. Как вам такая перспектива?

— Да нормально, — пожал я плечами. — Думаю, справлюсь. Главное — поставить правильный диагноз и назначить лечение, либо выписать направление к узконаправленному специалисту.

— Верно мыслите, — одобрительно кивнул Настин. — Только вот ключевое слово в вашей фразе — правильно. Ошибётесь с диагнозом — и для вашего пациента всё может закончиться плачевно. Вплоть до летального исхода.

Наконец мы снова в его кабинете.

— Сегодня можете отдыхать, а завтра в половине девятого общебольничная конференция, — напомнил Настин перед тем, как я с чемоданом в руке покинул его кабинет.

Первым делом пошёл прописываться, проведя в паспортном столе всего минут пятнадцать, благо очереди вообще не было. Сразу же оттуда направился в военкомат. От больницы, может, и тридцать минут идти, а от паспортного стола почти час. Но всё же добрался, был поставлен на учёт, после чего наконец отправился к своему новому жилью на улицу Соловьиную.

И всё пешком, используя подсказку местных жителей, по пути попив водички из водоразборной колонки. Лет через тридцать они начнут исчезать повально, а пока любой мог напиться на халяву водички. К тому же не в каждом доме имелся водопровод, так что наличие таких вот колонок оказывалось как нельзя кстати.

На часах было уже почти половина третьего, когда я наконец нашёл нужный адрес. Это был вытянутый в ширину дом с двумя входами, отделёнными друг от друга заборчиком. Штукатурка местами отвалилась, демонстрируя дранку и потемневшие от времени доски под ней. Понятно, домику, может, лет сто, а то и больше. Интересно, кто тут жил до того, как его передали в собственность районной больницы?

Моя квартира, как я понимаю, справа, то есть ближняя по ходу нумерации домов. Участки разделены палисадом, за забором виднеется плодовый сад, в углу участка — будка сортира. Сбоку от калитки почтовый ящик с намалёванным на нём белой краской номером моей квартире. Внутри что-то белело сквозь проделанные снизу круглые отверстия. Открыть ящик труда не составило, если у соседей имелся маленький навесной замочек, то мой «замочек» представлял собой продетую через «ушки» алюминиевую проволочку, закрученную в короткую косичку.

Нижняя планка откинулась, и мне в руку выпала «Комсомольская правда».

— Это прежняя жиличка выписывала.

Я обернулся на голос. На крыльце 2-й квартиры стояла молодая женщина. Волосы спрятаны под косынку, в руках половая тряпка.

— Она только выписала на вторые полгода, как уехала в Пензу, — продолжала она. — Газеты так и приходят, мы каждый день считай вынимаем. А это вот сегодняшняя, я ещё не успела вынуть. Ну так теперь это будет ваша забота, до Нового года «Комсомолку» читать будете. Вы, наверное, тот самый интерн из Саратова?

— Здравствуйте! — ответил я ей улыбкой на улыбку. — Он и есть. Но вообще-то я пензенский, а в Саратове учился. Вас как звать?

— Наталья.

— А меня Арсений. Будем знакомы!

В этот момент из-за угла дома появилась кошка… Или кот, с ходу, понимаете ли, определить как-то трудно. В общем, серое существо с рыжими подпалинами. Бросило в мою сторону презрительный взгляд и, запрыгнув на перила крыльца, где нагло разлеглось. Наталья погладила его по спинке, и оно, прищурив глаза, довольно заурчало.

— Это наш Маркиз. Приблудился в прошлом году, сам пришёл, мы его и не стали прогонять… А мужа моего Петром звать. Он в больнице хирургом работает. А вы по какой специальности?

— В терапевтическое направили.

— А-а, ясно… А я на часовой устроилась. Сначала ученицей в сборочный цех, а с прошлой осени часовщик-сборщик 4-го разряда. А сейчас в отпуске, вот, уборкой занимаюсь. Закончу уборку — и в детсад за дочкой. Ленке моей три годика. Тут неплохой детский сад, и главное, недалеко. У вас-то своих ещё нет, небось?

— Рано пока, — немного смущённо улыбнутся я. — Надо сначала своё место в жизни найти, на ноги твёрдо встать, а потом уж семью заводить.

Собственно говоря, в прошлой жизни я действовал почти что по озвученному сейчас плану. Вот только с выбором спутницы жизни как-то не задалось.

— Оно и верно, — вздохнула Наталья. — А мы свадьбу сыграли, когда Петя ещё на последнем курсе учился, он тоже в Саратовский заканчивал, пять лет назад выпустился. А я тогда в пединституте училась. Родители мои не одобряли такой ранний брак, но меня было не переубедить. Пошли, подали заявление, через месяц расписались. На свадьбе друзья были и Петины родители. А от меня даже сестра не пришла, младшая, у нас три года разницы. Ну Танька-то просто побоялась, так бы пришла, конечно. Она мне так и сказала… Знаете что, приходите к нам сегодня вечером в гости, а? Часиков в семь вечера. Телевизор посмотрим, чайку попьём с вареньем… Сама варила, смородиновое.

— В гости? В общем-то, делать всё равно нечего, если ваш муж не будет против, то, пожалуй, и зайду.

— Не будет, — улыбнулась Наталья.

Наконец я добрался до двери своей новой квартиры. Выкрашенная голубой краской, местами облупившейся, над косяком засохший букетик какой-то травы, вроде как полыни. Читал или слышал от кого-то, что полынь отгоняет нечистую силу. Но что-то слабо верится, что предыдущая жиличка верила во всю эту мистику, скорее всего, от тех, кто ещё до неё тут жил, осталось.

Дверь была заперта на висячий замок, солидный такой, как говорится, амбарный. Ключ не без труда провернулся, когда я вставил его в замок, и вот я переступаю порог жилища, в котором мне предстоит жить как минимум до следующего лета. Ну а какие были варианты? Гостить в Пензе у матери я смогу только в выходные, тут та же история, что и с Саратовом. В общем, придётся приспосабливаться. Впрочем, в той жизни я бобылём прожил немало, так что нас этим не испугаешь. Хотя в частном доме прежде жить на правах хозяина, путь и временного, мне не доводилось. Но не думаю, что отсутствие тёплого туалета и ванной меня сильно расстроит.

Сени… Кажется, так называется прихожая в деревенских домах. Сразу за порогом половичок. На улице было сухо, так что ноги я вытирать не стал. Просто извлёк из чемодана тапочки, и сразу переобулся. А полуботинки оставил возле порога. Скрипучие доски под ногами, правда, нет таких щелей, куда бы палец можно было просунуть, и то ладно. Лавка, застеленная плетёным ковриком, алюминиевое корыто на стене, рядом на гвоздике — стиральная доска… Понятно, что стиральную машинку я тут вряд ли найду. Придётся ручками стирать, хоть и отвык малость. В общаге после переноса сознания постирать не успел, дома в Пензе стоит «Вятка» — там тоже не было необходимости в ручной стирке. Так что придётся осваивать эту науку заново.

На стене обнаружил сразу два выключателя. Чёрный, пластмассовый «носик» одного из них щелчком перевёл в верхнее положение — лампочка под потоком на витом шнуре провода засветилась жёлтым светом. 60-ваттная, слабенько светит. А второй выключатель зачем? Щёлкнул — больше нигде ничего не загорелось. Тут мой взгляд упал на квадратный люк в полу. Я потянул за кольцо, крышка, будто нехотя, приподнялась, и за ней обнаружился спуск в погреб, из недр которого дохнуло прохладой. Но не сыростью, что уже хорошо, ещё нам плесени всякой не хватало. Внутренности погреба освещались такой слабенькой лампочкой. Значит, именно её и включает второй выключатель. Интересно, кстати, почему выключатель, а не включатель?

Пол посыпан песком, и это правильно, так как земляной пол притягивал бы сырость. В погребе вдоль стен трёхъярусные стеллажи, на которых выстроились в ряд пустые разнокалиберные банки. На каждой слой пыли чуть ли не в палец толщиной, вряд ли прежняя жиличка сюда часто спускалась. В углу нашлось полмешка проросшей и частично позеленевшей картошки, судя по всему, прошлогодней. Интересно, мыши тут есть? Или Маркиз давно всех переловил? Хотя как бы он нашёл дорогу в этот погреб — даже кошки при всей слухах насчёт их связи с потусторонним вряд ли умеют проникать сквозь стены.

Мешок я вытащил наверх и поставил у порога с намерением выкинуть вместе с содержимым при удобном случае. Ещё травануться не хватало.

В общем-то, надо закупить картошкой уже этого урожая, да и прочими овощами, тут и буду, в темноте и прохладе хранить. А заодно солёности, маринады и варенья: по ходу холостяцкой жизни освоил и эту премудрость. А что, банки есть, а ингредиенты прикупить не проблема на местном рынке. Тем более как раз август, всё поспело. Уж если и суждено мне тут прожить целый год, то надо прожить его достойно, не отказывая себе в маленьких удовольствиях.

Закрыв крышку погреба, отправился исследовать внутренности квартиры. Сразу попал в гостиную, с той самой обещанной печкой. Побелка потемнела, особенно над окошком шестка, но для меня такие мелочи были несущественны. Лишь бы газовая горелка исправно выполняла свои функции. Пока проверять не буду, дождусь похолодания и визита Сергей Сергеича.

Вторая комната, где-то вполовину меньше гостиной, оказалась спальней. Кровать одна, но большая, выглядит брутально и крепко. Спинки из покрашенных в голубой цвет металлических прутьев, угловые стойки венчали металлические шары размерами с теннисный мячик, в каждом из которых я отразился в искажённом виде, будто в зеркале «Комнаты смеха». Кажется, этот аттракцион уже появился в нашем пензенском парке имени Белинского. За те дни, что гостил дома, довелось как-то пройти через парк, но конкретно мимо этого аттракциона путь мой не пролегал.

Я попрыгал на двух матрасах, которые лежали, накрытые словно бы сшитым из лоскутов одеялом. Мягко, и при этом подо мной ничего не проваливается и не скрипит. Нагнулся, посмотрел… Точно, это не панцирная сетка, а доски. Ну а что, на досках спать полезно для позвоночника. Можно будет даже один матрас убрать.

Подушек две, одна большая, вторая чуть поменьше. Наволочки вроде чистые. Думаю, во время сна буду обходиться второй, которая поменьше, не настолько я стар, чтобы спать в полусидячем положении.

Выглянул в окошко, открыв заодно форточку — пусть проветривается. Ветки яблонь где-то гуще, где-то пореже были усыпаны плодами, немало их лежало на земле. В основном с моей стороны, у соседей было более-менее прибрано. Ещё на моей стороне росло грушевое дерево, хотя, конечно, груши не южные, такие только на компот или варенье больше идут. Смородиновые кусты я тоже узрел, но уже обобранные, что с моей, что соседской стороны. Понятно, из чего Наталья своё варенье варила, улыбнулся я про себя. Ну и правильно, чего добру пропадать.

Ещё была кухонка. У окна стоял небольшой, с покрытой местами изрезанной клеёнкой столик. Холодильника ожидаемо не нашлось, опять же, что-то можно будет хранить в погребе, там навскидку градусов 10–12 тепла. Тут же находилась абонентская радиоточка в виде висевшего на стене приёмника с пластиковой передней панелью белого цвета в горизонтальные линии. Вилка уже была вставлена в специальную радиорозетку. Повернул ручку громкости, из динамика полилась классическая музыка. Кажется, второй концерт Рахманинова. Который для фортепиано с оркестром. Ну ладно, пусть играет, не самая плохая музыка, хоть я больше предпочитал по старинке «битлов», «перплов» и прочих «зеппелинов».

Над газовой плитой находился тот самый перекрытый вентиль. Повернув его, включил одну из конфорок, послышалось лёгкое шипение выходящего газа, а ноздри ощутили запах тухловатых яиц[2]. Початый коробок спичек обнаружился тут же, я чиркнул одной из них, и над конфоркой загорелись синевато-оранжевые язычки пламени. Дальше налил в стакан воды из крана, сделал осторожный глоток. Жидкость имела чуть заметный железистый привкус, но это, я решил, ерунда. Уж лучше безвкусной воды из городского водопровода.

Покрытый зелёной эмалью и подкопчённый снизу чайник ополоснул, наполнил, поставил на огонь. В кухонном шкафчике нашлась початая пачка чая «Бодрость». Я знал, что под красивой упаковкой прячется набор опилок, потому решил заварить в заварочном чайничке с маленьким сколом на ободке свой, из квадратной жёлто-зелёной пачки с надписью красными буквами «Чай цейлонский сорт первый». Из дома я захватил несколько таких пачек, логично предполагая, что в райцентре такой роскоши можно и не найти.

Тараканов вроде не видно, это хорошо. Открыл духовку, заглянул внутрь… Печь в духовке я так и не научился. Какой-то первобытный страх перед ней испытываю. Не то что мама — та мастерица пироги всякие выпекать. И не только пироги.

Сахар в сахарнице имелся на самом дне, и то прилипший, каменной твёрдости. Ничего, залью кипятком, растает — и вылью в стакан. В магазин пойду — прикуплю. Кастрюли, сковородка, ложки, вилки, тарелки — всё это имелось, так что не пропадём.

Попил чайку с домашними пирожками от мамы под вещание Всесоюзного радио, после чего провёл полную инвентаризацию, чтобы составить список необходимого. Прежде всего нужно прикупить провизии, включая крупы, макароны и консервы. Хлеб, понятно. Ну и чай, может, хороший попадётся. Свой пока есть, но на будущее не хочется пить эту бурду под названием «Бодрость». По идее магазин должен быть в шаговой доступности, не на рынок же пилить под вечер.

Полпачки стирального порошка «Лотос» я нашёл в кухне, спички были, консервный нож, ножницы, две запасные лампочки, пробки в электрощиток, хозяйственное мыло — всё это осталось от предыдущей хозяйки.

Выгрузив из чемодана все вещи и аккуратно сложив всё, куда положено, повесил навесной замок, проверил туалет, вроде чистенько, из дыры в полу не несёт. Затем постучался к соседке. Наталья, похоже, уже закончила убираться, судя по её внешнему виду.

— Магазин? В квартале отсюда есть булочная, если вот так прямо идти. А если на ближайшем перекрёстке свернуть налево и пройти ещё два квартала, то придёте прямиком к бакалейному. Мы там в основном закупаемся. Не забудьте про вечер, мы с Петей будем вас ждать.

Ну я и пошёл с небольшим рюкзачком за спиной, который до этого мирно лежал на дне чемодана. А что, удобная вещь, хоть и, конечно, не такая модная, как в моём будущем. С непривычки можно лямками плечи натереть, если тяжёлый и подолгу его носишь. Заодно мешок старой картошки захватил, оказалось, помойка не так уж и далеко.

В булочной продавались не только хлебобулочные изделия, но и кондитерка. Взял полбуханки ржаного, плетёнку с маком и полкило подушечек, известных в народе как «Дунькина радость». К чаю на ближайшие дни теперь есть чего зажевать, да ещё пяток пирожков с повидлом остались. В любом случае магазин в шаговой доступности.

Ах да, я же в гости иду! Вернулся, благо отойти успел всего на десяток метров от магазина, взял коробку конфет «Птичье молоко» нашей, Пензенской кондитерской фабрики. Дай Бог до дома не растают, на улице жарковато, хоть полдень давно и миновал.

Дальше бакалейный, нашёл его без труда. Затарился рыбными консервами, крупами, макаронами, подсолнечным маслом, «Докторской», яйцами, сахаром, солью, спичками… Не удержался, взял пару пирамидок молока и бутылку кефира. Одну пирамидку выдул по дороге, вторую вылил в кастрюльку и вскипятил, чтобы не прокисло, так как срок хранения был всего сутки, а кефир в погреб пока прячу, у него 3 дня срок хранения. Да и яйца туда же, где попрохладнее. Надеюсь, мышей там нет. На всякий случай в какую-нибудь тару надо будет яйца упаковать. Рюкзак изрядно потяжелел.

Домой покупки кое-как дотащил, сразу молочку, колбасу и яйца в подвал спрятал. Яйца и колбасу сложил в кастрюльку с крышкой, которую прижал сверху найденным в подвале кирпичом. Даже крыса не сдвинет теперь. Во всяком случае, хотелось бы в это верить.

Так, надо бы с себя смыть пот. Ванной с душем в квартире не имелось, бани во дворе тоже. На будущее можно будет мыться в конце дня в душевой в больнице, а пока пришлось кипятить воду в большой кастрюле на плите. Можно было бы, конечно, и холодной ополоснуться, уж как-нибудь выдержал бы, но как врач-кардиолог знал, что такие эксперименты могут дурно сказаться на здоровье. В этой жизни мне ещё предстояло освоить контрастный душ, которым в прежнем воплощении я увлекался до конца своих дней.

Помылся в сенях, стоя в тазу и поливая себя из ковшика. В принципе, в нашем отделении были мужская и женская душевые с вывешенным на двери каждой графиком работы — с 9 до 13 часов. Ключ от душевых хранился у старшей медсестры, и по ходу дела я выяснил, что вечерком, перед уходом, тоже мог бы воспользоваться душевой. Именно так и поступали некоторые из моих новых коллег. В принципе, почему бы и нет? А с другой стороны, мало ли какую заразу можно в таких душевых подцепить… В общем, пока не решился, посмотрим, может, и соберусь как-нибудь с духом.

Вытерся насухо прихваченным из дома полотенцем, после чего переоделся в спортивный костюм, а использованную воду вылил в кусты смородины. На часах было почти шесть, так что я решил, что пора браться за ужин. Не знаю, чем будут угощать соседи — может, только почаёвничать предложат — а жрать хотелось неимоверно. Посему сварил рожки, промыл, снова кинул в кастрюлю, бросил туда же полбанки тушёнки и стал перемешивать. Вскоре я уже сидел за столом, уплетая макароны по-флотски, одновременно слушая доносившиеся из висевшего на стене приёмника голос ведущей какой-то сельской передачи, где рассказывалось о ходе уборочной страды, и читая одновременно «Железные короли» Дрюона, прихваченную из дома. Здесь я книг не обнаружил, в основном старые газеты, с которыми, судя по всему, я буду бегать в сортир, так как туалетной бумаги с собой не привёз, а в том, что найду её в хозяйственном магазине, сильно сомневался.

Ровно в семь вечера я постучался в соседскую дверь. Открыла Наталья. Выглядела она так, будто собралась в театр или как минимум в кино. Платье в цветочек, туфельки на низком каблучке, глаза и губы подкрашены, волосы уложены, в ушах покачиваются серьги в виде вишенок, в цвет и бусы на шее…

— Здравствуйте, Арсений! — улыбнулась она. — Заходите… Петя, иди познакомься с нашим новым соседом.

— Это вам.

Я вручил ей коробку конфет.

— Ой, да не надо было, — засмущалась она. — Ну ладно, чайку вместе попьём.

В этот момент в прихожую из комнаты вышел крепкий молодой мужчина, постарше меня лет на пять. Правда, выглядел он довольно измотанным, будто вагон цемента в одиночку разгрузил.

— Пётр, — протянул он руку.

— Арсений.

Рукопожатие у него было крепким. Оно и понятно, хирург как-никак, а тех хватка должна быть железной. Не дай бог рука во время многочасовой операции дрогнет.

Кот тоже вышел, потёрся о мои ноги и с чувством выполненного долга вернулся на диван.

— Признал за своего, — хмыкнул глава семьи, и устало потёр глаза.

— Тяжёлый день выдался? — участливо поинтересовался я.

— Да уж, — качнул тот головой. — Три плановые операции и одна экстренная — пятилетнего мальчишку соседская собака покусала, там на бедре кусок мяса буквально на лоскуте кожи держался. Заштопали, дай Бог, приживётся, но шрам здоровенный теперь на всю жизнь.

— Петь, ну хватит о работе… Пойдёмте за стол, чайник сейчас закипит. Муж с работы час назад пришёл, уже и поужинал, а чай не пили, ждали гостей, — щебетала Наталья, нежно подталкивая одновременно меня и мужа в комнату.

Обустроено у них было, конечно, получше, нежели в моей берлоге. И уютно — чувствовалась женская рука. Планировка была точно такая же, как у меня. В гостиной помимо работающего телевизора, стола и прочей мебели имелся диван-раскладушка, на котором по-хозяйски развалился Маркиз. Детской кроватки я не увидел, выходит, Лена спит в своей спаленке.

В этот момент дверь во вторую комнату открылась и на пороге с плюшевым мишкой в руках появилась девчушка лет четырёх с двумя свисавшими на плечи косичками.

— Ленуся, пойдёшь с нами чай пить? — сразу кинулась к ней Наталья.

— А это кто? — спросила девочка, показывая на меня указательным пальчиком.

— Это дядя Арсений, он работает с нашим папой.

— Дядя Асений, — не выговаривая «р», повторило голубоглазое чудо.

На столе к чаю помимо моих конфет, к которым девочка сразу же потянулась, были обещанная розетка со смородиновым вареньем, варёная колбаса, выложенная ломтиками на тарелочку, по виду похожая на «Докторскую», печенья, вафли и карамельки.

— Лена, тебе много сладкого нельзя, у тебя диатез, — строго предупредила дочь Наталья. — Две конфетки — и всё.

— Холосо, — промямлила девочка, засовывая в рот первое суфле, а второе аккуратно сжимая кончиками пальцев. — Мозно мы с Мисей в моей комнате поиглаем?

— Ступайте, — потрепала её по голове Наталья. — А в 9 часов спать, ты помнишь?

— Помню, — отмахнулась девочка. — «Спокойной ночи, малыши» посмотлю — и спать пойду.

Сейчас по Первой программе ЦТ шёл «Дневник социалистического соревнования». Победители соцсоревнования бодро рапортовали о взятых высотах и обещали выполнить пятилетку в три года.

— Вторая программа тоже принимает? — спросил я, кивая в сторону телевизора.

— Ага, из Саратова сигнал ловим, — пояснил Пётр, зачерпывая десертной ложечкой варенье и опуская его в кружку с чаем. — Антенна на крыше позволяет нормальный сигнал ловить, и Первую программу, и Вторую. В Саратове телевышка мощнее пензенской, тем более из Пензы Вторую программу вообще не передают.

Точно, областной радиотелевизионный передающий центр начнёт передавать передачи Второй программы только в 77-м, этот момент почему-то хорошо засел у меня в памяти. Так что еще год ждать.

— Жалко, мультфильмы редко показывают, — сказала Наталья. — Хорошо хоть «Спокойной ночи, малыши» почти каждый вечер идут. А по воскресеньям «В гостях у сказки», Ленуська ждёт её каждый раз как манну небесную. Хотя сказки там, честно говоря, на более старший возраст рассчитаны. Вот «Спокойки» — это как раз для неё.

— Кстати, предлагаю перейти на «ты», — повернулся ко мне Пётр. — Всё ж таки почти ровесники, да и работать нам теперь вместе. То есть в одном медучреждении, думаю, по-любому будем периодически видеться.

— Я не против, — улыбнулся я.

— Тогда и я на «ты», — улыбнулась Наталья и неожиданно спросила. — Арсений, а девушка у тебя есть?

— Наташ, — укоризненно посмотрел на неё Пётр.

— Да ладно, чего я такого спросила? — удивлённо подняла брови молодая женщина.

— На данный момент моё сердце свободно, — честно признался я.

— О-о-о, в больнице тебя быстро захомутают, — рассмеялась Наталья. — Там такие санитарочки есть… активные. Да, Петя?

Она многозначительно поглядела на мужа. Тот слегка даже слегка побледнел:

— Наташ, ну хватит уже! Ничего между нами не было, я ни разу не поддался на всякие провокационные намёки. Я ж тебе говорил.

О как! Она ещё и в курсе всех дел своего супруга, хотя вроде бы на другом предприятии работает. Или он сам ей всё рассказывает?

— Арсений, ты ешь варенье, не стесняйся, — снова сменила тему Наталья. — Прямо на хлеб намазывай.

— Лучше в чай, как Пётр, а то, боюсь, слишком приторно будет, слипнется одно место, — плосковато пошутил я.

— Может, чего покрепче? По рюмашке за знакомство? — предложил Пётр и смущённо добавил. — Так-то я не пью…

— Если только по рюмашке, чисто символически, — согласился я.

— И я с вами, пока Ленка не видит, — поддакнула Наталья. — По чуть-чуть можно. Тем более наливочка своя. Супруг у деда своего научился, тот в Пачелмском районе жил, а Петя к нему каждое лето приезжал.

— К деду и бабушке, — уточнил Пётр. — А самогонку и наливки да, дед варил, он меня и научил втихаря от родителей. Мол, сын — то бишь мой отец — не стал учиться, а жаль будет, если мастерство пропадёт.

Вишнёвая наливка и впрямь оказалась приличной, но рюмкой и ограничились.

— А вы в каком районе Пензы живёте? — спросила Наталья,

— На Карла Маркса, напротив «Родины».

— Это ведь центр, только там дома старые, верно?

— Старые, — согласился я, отхлёбывая чай. — Наш дом ещё дореволюционной постройки, но кирпичный, на семнадцать квартир.

Этот дом в той моей жизни снесли в 86-м, а годом ранее мы переедем на Новую Западную, где я впоследствии прожил до конца своих дней. Первой жене помог с покупкой квартиры, а вторая, к её чести, просто ушла к маме.

— Петя в Терновке вырос, а я родителями и сестрой сначала тоже в центре жила. Почти в центре, на Богданова, в частном доме. А когда мне было семь лет — переехали в Арбеково, в новостройку. Хорошая квартира. Две комнаты, но обе большие. В одной родители жили, в другой мы с сестрой. Скучаю по ним, если честно. А я, как жена декабриста, за мужем в Сердобск. Пришлось новую профессию осваивать… Ну я уже рассказывала тебе про часовой завод.

— Кстати, не знаете случайно, кто в моей квартире до этой, как её… Тани жил?

— Вроде бабка какая-то одинокая, мы её не застали, — сказал Пётр. — Она года три или четыре как померла, квартира городской администрации отошла, а потом уже в фонды Облаздравотдела передали. Ну а те уже в ведение Сердобской райбольницы. Наша квартира к тому времени тоже в ведении Сергея Сергеевича находилась, нас, как только мы приехали, он сюда и отправил. А до этого, с его слов, тут жила семья, но они на Север подались. Наверное, за длинным рублём.

— Пётр, а как тебе вообще тут? Нормальная больница?

— Нормальная, — улыбнулся он краешком губ. — Есть, конечно, свои минусы, ну ты их сам по ходу дела увидишь, но в целом придраться особо не к чему. Персонал достаточно квалифицированный, тот же Настин — хирург об Бога, не чурается сам к операционному столу вставать, хотя в своей должности мог бы этого не делать. Выбивает оснащение для больницы, современное оборудование.

Я посидел ещё минут тридцать, после чего начал прощаться.

— Ты это… Завтра же тоже идёшь в больницу? — спросил Пётр, когда мы уже вышли на крыльцо. — Давай вместе и пойдём, выйдем без четверти восемь

— Замётано, — кивнул я.

Ночь прошла спокойно, тараканы и мыши по мне не бегали, разве что какой-то наглый комар мешал уснуть, но я всё-таки его прихлопнул. После чего вырубился моментально. День получился бурным, много было новых впечатлений, новых знакомств, да и соточка наливки дала себя знать. Так что, если бы не прихваченный из дома будильник, который разбудил меня в шесть утра, я бы, может, продрых ещё часика два, а то и три. Ну а что, это к старости сон у меня ушёл, а в молодые годы я спал будь здоров! Да и переместившись сознанием в своё же тело, вернул себе этот самый крепкий, здоровый сон.

День начался с зарядки. Я, как только попал в самого себя, решил, что это дело забрасывать нельзя, и в Пензе эти почти два месяца занимался каждое утро, за исключением тех дней, что восстанавливался после исцеления матери, и здесь решил продолжать. А начал с пробежки, натянув на ноги китайскими кеды «Два мяча», купленные месяц назад в «Спорттоварах».

Судя по удивлённым взглядам редких в этот ранний час прохожих, утренние пробежки в Сердобске — во всяком случае на этой его окраине — были событием неординарным. Ничего, пусть привыкают, я и по холодам намерен бегать, в общем, круглый год. Не оставили меня без внимания и местные собаки, на которых зрелище бегущего человека действовало, как на быка красная тряпка. Одна псина так и не отставала, да ещё и норовила цапнуть за лодыжку. Пришлось подхватить с обочины сук и замахнуться с суровым криком. Дворняга поняла намёк и, для приличия ещё погавкав немного в спину, потеряла ко мне интерес.

Сделав большой круг в радиусе трёх кварталов, я вернулся домой, восстановил дыхание и во дворе принялся выполнять комплекс упражнений. К своему удивлению, увидел, как на своей стороне двора примерно тем же самым занимается Пётр. Прокофьев, увидев меня, улыбнулся, помахал рукой:

— Привет, сосед! Гляжу, тоже за здоровый образ жизни?

— Да вот, стараюсь поддерживать себя в форме, — ответил я. — Только что с пробежки. Еле отбился от местных собак.

— Это да, собаки тут рьяные, оглянуться не успеешь — откусят по самое не хочу, — рассмеялся Пётр. — Не забудь, без пятнадцати восемь выходим.

Он ещё немного позанимался и двинул домой, а я минут двадцать после этого выполнял комплекс силовых упражнений и упражнений на растяжку. Вместо турника использовал крепкую ветку яблони. Подтянулся пятнадцать раз, хотя, подозреваю, мог и больше. Просто не стал себя насиловать. Да ещё шершавая кора внесла дискомфорт, ладони чуть ли не в кровь истёр. Хорошо бы металлическую трубу для турника присобачить куда-нибудь.

Затем разделся до семейных трусов и устроил там же, во дворе, обливание водопроводной водой. Ух, хорошо! После этого гигиенические процедуры, включая удаление щетины на лице при помощи электробритвы, на завтрак — яичница из четырёх яиц с колбасой, за которыми пришлось спускаться в погреб. Выпил бутылку кефира, прохладного, всё из того же погреба. Пусть и не мучило меня похмелье, но кисломолочные вещи я уважал.

Пока завтракал, по радио шла «Пионерская зорька», в данный момент предлагавшая утреннюю зарядку бодрым голосом ведущего с присоединившимся к нему аккомпанементу фортепиано.

«Выпрямитесь, голову повыше, плечи слегка назад, вдохните… На месте шагом марш! Раз, два, три, четыре… Раз, два, три, четыре…»

А я уже, хмыкнул я про себя.

Вышли с Петром, как и договаривались, ровно без чевтерти восемь. Отправился в больницу я с практически пустым портфелем, который притаранил из Пензы в том же чемодане. В портфеле лежали фонендоскоп, документы, завёрнутая в целлофан сменная обувь, кружка да пара бутербродов. Я знал, что врачи могли питаться наравне с больными, только в отдельном помещении, но бутерброды к чаю никогда не помешают. А уж своя кружка — дело святое.

Несмотря на хорошую погоду, больных на лавочках не наблюдалось. Оно и понятно, впереди обход, а после него ходячим с разрешения лечащих врачей можно будет прогуляться на свежий воздух. В главный лечебный корпус зашли вместе.

— Первым делом к сестре-хозяйке загляни, пусть халат тебе выдаст, — посоветовал он.

На втором этаже попрощались — Прокофьев двинулся этажом выше, в хирургию.

Проводив соседа взглядом, я мысленно перекрестился, и потянул на себя дверь с прямоугольником мутного, волнистого стекла. Сразу дохнуло смесью лекарств и мочи. Всё ж таки не все пациенты в состоянии сами дойти до туалета, а сестрички не всегда спешат сразу выносить утки.

Дежурная медсестра обнаружилась на посту. Толстушка лет тридцати сразу удивлённо вскинула брови:

— Молодой человек, вы почему без халата⁈ Тем более посетителей с 11 часов запускают…

Я ответил располагающей, как мне казалось, улыбкой:

— Здравствуйте, милая девушка! Я ваш новый интерн, Арсений Ильич Коренев. Меня вчера представляли, но вас, видимо, не было. А халат я должен получить у сестры-хозяйки. Не напомните, где её кабинет?

— Ах, интерн, — тоже заулыбалась сестра. — Очень приятно, а я Лида. Лида Иванова, палатная сестра. С вечера заступила, поэтому вас вчера днём и не застала.

— Ну вот и познакомились… Так где сидит сестра-хозяйка?

Оказалось, в женском отделении, которое было отделено от мужского такой же дверью с мутными, волнистыми стёклами, только здесь раскрывались обе незакреплённые створки. Видимо, чтобы удобнее было возить каталки с больными.

Первой, кого я встретил в отделении, была шаркавшая навстречу вдоль стеночки, за которую она придерживалась рукой, древняя бабка со спущенным до самой голени, коричневого цвета в рубчик чулком. Второй сползти не успел, хотя, судя по складкам, уже предпринимал попытки. Старушка подняла на меня свои мутные, слезящиеся глаза.

— Шынок, шкажи этому еврею, штобы меня выпишал, — прошепелявила она беззубым ртом. — У меня куры голодные, шошедку попрошила пришмотреть, да жнаю я её, шаболду, она за швоими детьми ушледить не может. Шдохнут куры-то!

— Еврею? — переспросил я.

— Ну этому, Штенбергу, — чуть коверкая фамилию заведующего отделением, уточнила она.

— Как же он вас выпишет раньше времени? Да и вам лечиться надо, не просто же так в больнице оказались. Выпишут вас, а на следующий день «скорую» вам вызовут. Или вообще помрёте.

— Уж лучше я дома помру, чем тут, — зло бросила бабка. — Там меня режать не будут, фельдшер выпишет справку, да и отнешут на погошт. А тута помру — так в морг шпуштят, не хочу с покойниками лежать… Ладно, обход будет — шама ему скажу.

Она махнула рукой и двинулась дальше, как я понял, в направлении туалета. А я несколько минут спустя стал обладателем белого халата и такого же цвета шапочки. Халат уж точно был не новым, но без дыр, и вообще всё мне выданное оказалось чистым, словно только что из прачечной. На шею сразу повесил фонендоскоп, с которым не расставался с 3 курса института. В той моей жизни у меня был фонендоскоп Раппопорта «CS Medica CS-421». Стоил, конечно, недешёво, но ожидания оправдал. Ну а пока приходится работать с такой вот, советской моделью, вызывающей ностальгические воспоминания.

— Ну вот, совсем другое дело, — заценила мой внешний вид Лида. — Врачи уже собираются в ординаторской, Аркадий Вадимович у вас там летучку проводить будет.

В ординаторской народ сидел, пил чай в ожидании летучки. Кого-то видел уже вчера, но имён не знал, поэтому представились друг другу. Валерий Васильевич Филатов, Евгений Иванович Богослов, Герман Андреевич Гуляев, Лариса Викторовна Офицерова, комсорг Настя Быстрова и старшая медсестра Ядвига Вацловна Ковалевская. Все он ждали появления Штейнберга, скрашивая ожидание чаёвничаем.

— Кружку принёс? — спросил Филатов. — Правильно, врач без кружки — как замок без дужки. Давай, чайку налью.

Обстановка в ординаторской была не то что спартанская, но особо ничего лишнего я тут не заметил. Прямоугольный стол, накрытый куском оргстекла, под которым виднелись календарь на этот год, памятка врача и ещё какие-то бумажки, четыре стула, диванчик, шкаф платяной и несколько книжных полок. На одной из них я заметил «Лекарственные средства» Машковского в двух томах. А ведь полезная штука, в институте этот справочник был чуть ли не моей настольной книгой. Признаться, я почти и не помнил, чем, например, в эти годы лечили гипертонию, один Адельфан в голове засел почему-то. Да и то не факт, что верно помню. Хорошо, что в своё тело уже после экзаменов попал, а то госэкзамены чёрта с два сдал бы. Так-то я из Саратова конспекты лекций и семинаров захватил, а также материалы своей научной работы, дома их штудировал, поэтому кое-что удалось в памяти восстановить. А из этого справочника можно хоть почерпнуть немало полезного. Но вообще можно тапком прикинуться и выспрашивать у старших товарищей, что они и чем лечат.

— Можно Машковского глянуть? — спросил я, кивнув в сторону книжной полки.

— Да хоть домой забирай, мы этот справочник уже наизусть знаем.

— А что, и возьму. С возвратом, само собой.

Пока листал — в ординаторскую заглянул Штейнберг.

— Чаи гоняете? Давайте закругляйтесь — и ко мне в кабинет. Через двадцать минут у главврача планёрка.

Пятиминутка в пять минут не уложилась, тянулась минут десять. Но первым делом Аркадий Вадимович начал с меня.

— Ну что, Арсений Ильич, если раньше вы в основном изучали теорию, то теперь вам предстоит закрепить приобретённые знания на практике.

С его слов, мне предстояло вести две палаты — одну в мужской половине, одну в женской.

Как позже выяснилось, каждая палата здесь стандартная, на шесть коек. Но в данный момент в женской палате заняты четыре койки, а в мужской все шесть. То есть 10 больных. Лечение, естественно, под контролем Штейнберга.

Ну и дежурить придётся, без этого никуда, хоть и не так часто, как мои более опытные коллеги. Причём терапией я не буду ограничиваться, и в других отделениях меня могут припахать, даже на несложных операциях в хирургии. Собственно, в той жизни я через всё это проходил, пусть и в звании ординатора, так что морально был готов ко всему.

— После планёрки у Настина будем проводить обход, держитесь рядом, глядите, запоминайте, — сказал Штейнберг. — Ах да, чуть не забыл, вчера же ещё приготовил.

С этими словами он выдвинул ящик стола и извлёк оттуда тонометр с резиновой грушей.

— Терапевт без тонометра — как охотник без ружья. Не потеряйте.

Да уж, раритет… Но я-то помнил, как им пользоваться, а потому принял прибор с благодарной улыбкой.

Затем мы всем отделением двинулись в конференц-зал, куда набились все врачи больницы. Пётр тоже тут был.

— Как, осваиваешься? — подмигнул он мне. — А у меня сегодня две плановые операции. Но вроде бы сложностей возникнуть не должно.

Мы всем отделением заняли второй ряд. Андрей Иванович выслушал отчёты заведующих отделениями, дежурные врачи отчитались о состоянии оставленных под наблюдение пациентов, о состоянии вновь поступивших больных, в том чисел тех, которые в тяжёлом состоянии и требуют особого внимания. Главврач задал несколько уточняющих вопросов, обсудил с завотделениями некоторые текущие моменты, поставил в известность, что на следующей неделе ожидается прибытие нового рентген-аппарата взамен старого, морально устаревшего.

Заведующий отделением патологии попросил слова и выступил на предмет расхождения диагноза при лечении больного и при вскрытии. Конкретно фигурировала фамилия нашего врача Офицеровой. Та в долгу не осталась, заявив, что мальротацию кишечника не так-то легко определить в силу крайней редкости заболевания, и вполне логично, что она предположила у девушки расстройство пищевого поведения. Пришлось вмешаться Настину, сообщившему присутствующим, что он уже в курсе этой ситуации, документ ещё вчера отправлен в облздравотдел, там и будут выносить вердикт.

Далее зам по АХЧ выступил с просьбой более бережно относиться к имуществу, а то вчера в инфекционном умудрились сломать дверцу шкафа с лекарствами, и ему лично пришлось чинить, а кто это сделал — не признаются. Затем Андрей Иванович напомнил комсомольцам и партийным, чтобы не забывали платить взносы, иначе к ним будут приняты меры, и под самый конец планёрки представил коллективу меня.

— Прошу не обижать и всячески содействовать нашему молодому коллеге, — подытожил он. — На этом всё, расходимся по рабочим местам.

И мы отправились обратно, на обход. Двенадцать палат в мужском отделении, столько же в женском. Сколько их в моей жизни было, этих утренних обходов… Пока же пришлось примерить личину простого наблюдателя, который увиденное и услышанное должен мотать на ус, набираться, так сказать, опыта, и не лезть вперёд батьки в пекло. Хотя несколько раз очень уж хотелось дать совет тому или иному лечащему врачу, но я себя сдерживал. Сам утром Машковского читал, а тут, мол, умничает. Тем более жизни пациентов особо-то ничего и не угрожало.

Шепелявая бабулька, как и обещала, высказала завотделением, что ей срочно нужно выписываться, а то куры передохнут. Аркадий Вадимович ответил примерно то же, что и я, мол, лежать, старая, будешь столько — сколько понадобится. А то машина «скорой» в твою Тмутаракань не наездится. Кстати, она оказалась как раз из той палаты, которую мне предстояло вести. М-да, чувствую, намучаюсь я с ней.

Не успели закончить обход, как Штейбергу сообщили, что в приёмник поступил мужчина с язвой 12-перстной кишки. Больного на каталку и по CITO[3] направили на гастроскопию, чтобы определить, куда дальше — в хирургию или к нам, в терапию. Оказалось, к нам, так что нашего полку прибыло.

До обеда ещё поступила местная жительница с бронхиальной астмой, причём в палату, которую я вёл, а после обеда из какой-то глухой деревни деда привезли со стенокардией. И каждый раз Штейнберг бросал меня в бой, не говоря уже о других, казалось бы, проходных, но на самом деле не менее ответственных поручениях. Ну а что, логично, так сказать, оказывает доверие, хотя и знаю, что без контроля не обходится, так как этих же больных до меня вёл более опытный кардиолог Евгений Сергеевич Богослов, и на первых порах, понятно, он будет за мной присматривать.

После обхода я отправился более подробно беседовать со своими подопечными, которых мне выпало вести. Инфаркт, атеросклероз, гипертония, ишемическая болезнь сердца, хроническая и острая коронарная недостаточность… Диагнозы были на любой вкус. Да и шепелявая бабуля, которую звали Ангелина Петровна Сухорядова, всю плешь мне проела, пока с ней общался и осматривал.

По ходу дела я выспросил у Богослова всё, что можно. Конечно, методы лечения тут были далеко не новаторские. Оно местным эскулапам, как мне показалось, и не нужно было. Например, Евгений Сергеевич читал в журнале «Кардиология», что два года назад академик Чазов с коллегами, предварительно изучив состояние фибринолитической системы крови при остром нарушении коронарного кровообращения, впервые ввёл фибринолитик больному ОИМ[4] в «инфарктзависимую» коронарную артерию, но считал, что до внедрения этого метода пройдёт ещё не один год.

— Такие операции даже в областной больнице не проводятся, — сказал он мне. — И начнут проводить, думаю, лет через пять, а то и десять, не раньше. Так чего нам-то дёргаться?

Аортокоронарное шунтирование здесь тоже не практиковалось, больных с показаниями на такую плановую операцию отправляли в областной центр. Ну да, тут помимо умения кардиохирурга и слаженности его команды ещё и оборудование специальное требуется. К примеру, аппарат искусственного кровообращения, о котором в любой районной больнице СССР могут только мечтать. Собственно, даже десятилетия спустя то же самое шунтирование будут проводить почти исключительно в клиниках, аналогичных областным больницам, а вообще желательно в кардиологических центрах. В Пензе такой появится в 2008 году, туда даже Путин наведается. Не в качестве пациента, а как высокий гость, посмотреть, что такое понастроили на федеральные миллионы. Хотя, в этой истории сроки могут и измениться как в меньшую, так и в большую сторону. А может и вообще ничего не построят.

Мой рабочий день официально заканчивался в 16.00, однако ушёл я из больницы позже. Пришлось повозиться, делая записи в историях болезни, проконтролировать назначения, а выписывавшемуся завтра пациенту подготовить выписной эпикриз. Перед уходом заглянул к Аркадию Вадимовичу в кабинет, так сказать, отчитаться о проделанной работе.

— Что ж, Арсений Ильич, ваш первый рабочий день в качестве интерна закончен и, хочу отметить, вы провели его ударно, — констатировал Штейнберг. — Иногда у меня даже создавалось ощущение, будто вы проработали терапевтом не один год. Доложу Настину… Но вы раньше времени не задирайте нос, потому что рано или поздно жизнь вас щёлкнет по этому самому носу, и может щёлкнуть весьма сильно.

Это уж точно, в прежней реальности и впрямь щёлкала, вплоть до кровавой юшки, и не только в фигуральном смысле. Одна бабуля померла в моём отделения, так её подвыпивший сынок лет сорока пяти на следующий день мне нос расквасил. Удар я пропустил от неожиданности, потом врезал в ответ по челюсти, и ему хватило — сел на пол. Но халат был безнадёжно испорчен.

Этот же халат я повесил в шкаф в ординаторской, шапочку предварительно запихав в карман. Сменную обувь тоже там оставил, не с собой же таскать. Попрощался с коллегами и не спеша, с чувством выполненного долга, отправился домой, не забыв прихватить двухтомник «Лекарственные средства» 1970 года выпуска. По пути домой запоздало подумал, что, быть может, стоило проставиться перед коллегами? Но как бы на это посмотрел Штейнберг? Вряд ли одобрил бы. Да и вообще такие дела делаются с первой зарплаты, а она в начале следующего месяца.

Тут меня как обухом по голове ударило… Чёрт! Я же совершенно забыл про Паршина! А ведь собирался заглянуть в реанимацию… Правда, непонятно, под каким предлогом. Ну да ладно, завтра что-нибудь придумаем, утро, как говорится, вечера мудренее.

Наталья, увидев, как я возвращаюсь, распахнула окно и высунулась наружу.

— Арсений, ну как? Не укатали сивку крутые горки?

— Не, не укатали, — помахал я в ответ.

Весь вечер и половину ночи штудировал справочник Машковского, восстанавливая в памяти подзабытые знания из середины 70-х. Утром едва продрал глаза по будильнику. Пробежка началась под накрапывавшей с неба моросью, которая вскоре прекратилась. Зарядка во дворе, водные и гигиенические процедуры, завтрак… В больницу снова шли с Петром вместе. В отделении я был без четверти восемь, решил, что успею до летучки.

Натянул халат, шапочку, вторую обувь, повесил на шею фонендоскоп, поднялся на четвёртый этаж. Немолодая сестричка за столом была занята какой-то писаниной в здоровенном журнале. Подняла на меня вопросительный взгляд.

— Я Коренев Арсений Ильич, слышали, наверное, я в вашей больнице интернатуру прохожу. Позавчера Настин меня сюда на экскурсию водил. Штейнберг попросил заглянуть в ваше отделение, понаблюдать за пациентами, а потом предоставить ему свои наблюдения в письменном виде.

Для убедительности я вытащил из кармана блокнот и ручку.

— Да? — подняла брови дежурная. — А с нашим завотделением согласовали?

— Это уж я не знаю, — пожал я плечами. — Меня озадачил мой непосредственный руководитель, а уж с кем он там согласовывал…

— Ну ладно, идите, — после некоторой паузы кивнула она. — Анатолий Борисович всё равно сейчас на планёрке у главврача. Да у нас вообще две палаты пустые, а в третьей сейчас один лежит, второго в терапию к вам вчера перевели, на поправку пошёл. А чего там наблюдать, лежит он и лежит интубированный, а я каждые полчаса хожу да проверяю, всё ли нормально. Так-то у меня лампочка здесь загорается, если аппарат вдруг сломается или ещё что… Вам сколько времени понадобится?

— Да минут десять, может пятнадцать, — сказал я, направляясь к двери третьей палаты.

[1] АХЧ — административно-хозяйственная часть.

[2] Бытовой газ не имеет ни запаха, ни цвета, поэтому для безопасности людей специально проводят его одоризацию. Газу придают специфический запах, похожий на запах тухлых яиц, для чего в большинстве случаев в качестве одоранта используют бесцветную жидкость этилмеркаптан, метилмеркаптан или пропилмеркаптан. Резкий запах подсказывает жильцам, что произошла утечка.

[3] «Cito» с латинского переводится «срочно». Поэтому в медицинской терминологии эта пометка значит, что необходимый анализ нужно изготовить в максимально сжатые сроки.

[4] Острый инфаркт миокарда