Вторая жизнь Арсения Коренева

Глава 8

Это происшествие обошлось-таки без последствий, хотя в голову лезли разные мысли. Ночь прошла в тревожных думах, как-то нам обоим было не до постельных утех. Но минул день, другой, на третий Евдокия узнала, что бывший всё же умотал на юга, и дышать сразу стало как-то легче, что ли.

Себя я оценивал трезво. Когда надо — могу и в рыло съездить, но в целом я человек неконфликтный, привык решать возникшие разногласия мирным путём, и события, подобные тому, что произошло в прошлый четверг, могут на какое-то время выбить меня из колеи.

Впрочем, внешне я никак это не демонстрировал. Тем более в глазах Евдокии, похоже, я стал если не героем, то где-то рядом. Иной раз теперь она посматривала на меня чуть ли не с восхищением, что одновременно меня и смущало, и удовлетворяло моё ЧСВ[1]. Непроизвольно расправлялись плечи, задирался подбородок, и порой я вёл себя с Евдокией словно мачо из какого-нибудь дешёвого болливудского фильма, что меня самого неимоверно раздражало. Однако инстинкты альфа-самца то и дело выпирали из меня на всеобщее обозрение. Даже Ряжская как-то поинтересовалась, чего это я такой довольный в последнее время, на что я ответил, мол, счастлив оказывать людям помощь. Ничего другого в тот момент в голову не пришло.

А между тем из головы никак не выходила презрительно брошенная в сторону Евдокии её бывшим муженьком фраза:

«Ты ж никому не нужна, ты пустоцвет».

На Руси так исстари называли женщин, неспособных к зачатию. Вот и Евдокия из таких. Только когда-то была способна, а из-за одного подонка лишилась счастья иметь детей. Узнать бы, какой точно у неё диагноз, да спросить неудобно.

В какой-то момент меня осенило. А ведь по идее её амбулаторная карта должна быть в регистратуре нашей амбулатории, как и карты других жителей Куракино. Во всяком случае тех, что лечились.

Я не ошибся в своих предположениях. И в карте за подписью врача-гинеколога областной больницы имени Бурденко Якова Буровского (помню-помню эту фамилию, даже пересекались в Облздраве с ним пару раз) было написано, что имело место травматическое кровоизлияние в брюшную полость, с развитием впоследствии гнойного перитонита. Была проведена противовоспалительная терапия, однако купировать развитие спаечного процесса в малом тазу не удалось. Всё это привело к появлению спаек (синехей), сделавших непроходимыми маточные трубы.

Так-так-так… То есть яичники на месте, матка на месте, а у нас всего-навсего спайки, приведшие к бесплодию. В моём прошлом-будущем это было не самой большой проблемой, при таком диагнозе проводились лапароскопические операции. А можно было-будет и ЭКО[2] провести.

Увы, всё это в будущем. Но и сейчас операции проводятся, пусть и полостные. Буровский мог бы попытаться прооперировать молодую женщину, однако что-то ему помешало. А может, решил просто не рисковать, мол, мало ли что может случиться во время операции, ведь главный принцип врача: «Не навреди!». Насколько я знал Якова Борисовича, он любил по сто раз перестраховываться.

И пусть я не гинеколог, но благодаря своему огромному врачебному опыту и извечной любознательности, заставлявшей меня изучать человеческий организм во всех его аспектах, неплохо так представляю, как там всё у женщин устроено. И почему бы не попытаться применить свой ДАР? В конечном итоге, хуже не будет… Или будет?

Вопрос, конечно, сложный, но рискнуть стоит. Просто делать всё нужно аккуратно. В конце концов, энергию можно будет направить и на исправление допущенных ошибок, если таковые всё же случатся. Думаю, если бы я предложил Евдокии выбор — соглашаться или нет — она бы сто процентов согласилась. Ведь не раз уже замечал, с какой тоской она смотрит на чужих детей (особенно маленьких), чуть ли не до крови закусывая нижнюю губу, а в глазах набухали слёзы. Это был крест, который Евдокии придётся нести до конца своих дней, и она прекрасно понимала, что ничего изменить не сможет, что максимум, на что она может рассчитывать — это взять на воспитание приёмного ребёнка.

Я долго раздумывав над тем, стоит ли Евдокии признаться в наличии сверхъестественных способностей, или лучше оставить это в тайне, повторив версию, которую несколько месяцев назад озвучил маме про всякого рода восточные методики. Как-то придётся же объяснять свои манипуляции. День думал, два, а на третью ночь после бурного изъявления чувств (назовём это так), когда Евдокия уже спала, повернувшись лицом к стене, а ко мне спиной, всё и случилось. Я тоже повернулся на левый бок, приобняв свою возлюбленную правой рукой под грудью, и собрался следом за ней отправиться в объятия к Морфею, однако пришедшая в голову мысль заставила меня изменить планы.

Какое-то время я всё же сомневался, однако в итоге решился. Очень осторожно и медленно убрал руку, активировал браслет, затем так же медленно вернул ладонь под грудь Евдокии, но уже ниже, на живот. Всё это я уже проделывал наощупь, с закрытыми глазами, что мне совершенно не мешало. Ночь всё-таки, а уж тело любимой (во всяком случае на сегодняшний день) женщины для меня не представляло сколь-нибудь серьёзной загадки.

Для начала диагностика внутренних органов. Вдруг Буровский, несмотря на свою высокую квалификацию, что-то напутал, или что-то недоглядел… Пока я ещё ориентируюсь во времени, и минут через двадцать по итогам обследования моими всевидящими «паутинками» соглашаюсь с диагнозом Якова Борисовича. Понятно, специалист высшей категории, но проверить стоило.

Прислушиваюсь к собственным ощущениям… Сил на диагностику затрачено не так много, и я чувствую в себе уверенность, что контакт на передышку можно не разрывать. Ну, с Богом!.. И с архангелом Рафаилом.

Моя ладонь находится по другую сторону тела Евдокии, но я сквозь кожу, небольшой слой жира, мышцы и прочие органы внутренним зрением вижу, как мои «паутинки» опутывают маточные трубы и начинают методично растворять спайки. Я уже давно перестал удивляться тому, что во время исцеления, особенно в тяжёлых случаях, время превращается в неконтролируемую, тягучую субстанцию. На этот раз всё пошло по привычной схеме, а я невозмутимо проделывал свою работу, молясь про себя, чтобы Евдокия не вздумала перевернуться на другой бок. В таком случае всё придётся начинать заново, а я уже чувствовал, что моя внутренняя батарейка подсела где-то процентов на 20. Это всяким брахманам хорошо, которые энергию черпают из космоса, а меня почему-то такой функцией не снабдили. Наверное, решили, что и так сойдёт для простого смертного, нечего уподобляться небожителям.

Был в этой ситуации и небольшой плюс — я не чувствовал отдачу болезни. Ну, болезни-то как таковой и не было, к тому же, в отличие от мирно посапывающей пациентки, я не имел этих органов, над которыми в данный момент проводил манипуляции. Даже мелькнула шальная мысль, не переквалифицироваться ли со временем на гинеколога? Во всяком случае, не буду испытывать побочных эффектов.

Так, не отвлекаемся, Арсений Ильич, а то понесло тебя куда-то не в ту степь… С другой стороны, процесс чистки проходит уже как бы сам собой. Ещё в Пензе, работая с мамой и тёткой (да и собачку не забыть) я понял, что процесс исцеления происходит автоматически, нужно только задать нужный вектор, правильно поставить задачу. То есть браслет был своего рода микрокомпьютером, реагирующим на мысленные команды своего владельца. Главное — не разрывать контакт с исцеляемым.

Хотя… Всё-таки парочку спаек нужно оставить, а то ещё залетит от меня Евдокия, а в мои планы становиться папашей пока не входило. Вот когда будет у нас последняя ночь, то можно довести дело до конца. А там уж намекнуть ей, чтобы легла ещё раз на обследование.

В общем, подкорректировал я слегка программу. Вот наконец тренькнул в голове чуть слышный звоночек, возвещающий о том, что работа сделана. Я тяжело сглотнул, во рту всё пересохло, подташнивало, подушка под левой стороной головы промокла от пота, но расслабляться рано. Всё-таки необходимо убедиться, что работа сделана качественно. Снова сканирование… Ну да, исходя из моих познаний в гинекологии, вроде бы теперь всё в порядке, всё чисто за исключением нескольких специально оставленных мелких спаек.

Неожиданно Евдокия глубоко вздохнула и повернулась на другой бок, лицом ко мне. Я едва успел убрать руку. Открыл глаза… Она спала, прядь волос, «сбежавшая» из заплетённой на ночь косы, прилипла к губам. Я осторожно убрал её в сторону.

М-да, всё-таки энергии я потратил не так уж и мало. Ломило мышцы и суставы, колотилось сердце, подташнивало… Ещё и по малой нужде приспичило — две кружки чая даром не прошли. Приподнялся и тут же рухнул обратно — настолько хреново мне было.

— Не спишь? — услышал я голос Евдокии.

Глаза её по-прежнему оставались закрытыми, и она почему-то улыбалась.

— Не сплю, — признался я.

— А мне приснилось, будто у тебя в ладошках маленькое солнышко, и ты положил мне его живот. Мне стало так тепло и хорошо… А потом оно вошло внутрь меня, и я проснулась.

Она открыла глаза, наши взгляды встретились. Тьма была не абсолютной, сквозь оконное стекло пробивался мутный свет луны, спрятавшейся за укрывшей небо туманной дымкой. Да и стоявший в паре домов от нашего уличный фонарь давал какой-никакой свет. Глаза Евдокии чуть заметно поблескивали, на губах всё так же блуждала улыбка.

— Интересно, что бы мог значить этот сон? — выдавил я из себя, стараясь изобразить равнодушие. — У вас в селе нет бабок, которые сны разгадывают?

— Была одна, так лет семь как померла. У тётки спрошу, она в этом деле тоже немного понимает.

Евдокия закрыла глаза и вскоре снова тихо сопела. А я всё же собрался с силами, сел, посидел какое-то время, давая возможность вестибулярному аппарату прийти в норму, сунул ноги в тапки, встал, тихо дошёл до двери, так же тихо её открыл… Что-то тут же прошмыгнуло в щель и порскнуло на кровать, свернувшись клубком в ногах Евдокии. Вот же рыжий паразит! Как будто караулил, а мы ведь специально дверь от него на ночь закрыли. Ну ладно, пусть дрыхнет.

Вышел на крыльцо, успев переобуться в обрезанные по щиколотку сапоги и с накинутой на плечи телогрейке Евдокии. Тесноватой, но просто сверху накинуть годилась, чтобы не так сильно продрогнуть. В своей будке завозился Тимка. Может, ему тоже что-то снится? Какая-нибудь симпатичная сучка, хе-хе…

Я зябко поёжился, покачнулся, ухватившись за дверной косяк. Блин, со стороны кто увидит, подумают — нажрался доктор. Кое-как добрёл до будки туалета, сделал свои дела, так же, пошатываясь и матерясь про себя, вернулся обратно. Вспомнил, что пересохло во рту, свернул на кухню. Сунул было кружку под струю водопроводной воды, с вожделением подумав, что можно было попить колодезной воды во дворе, и тут увидел трёхлитровую банку с чайным грибом. Его своей племяннице с неделю назад спонсировала тётя Лида, вернее, половину склизкой субстанции, и Евдокия тут же залила его в банке крепким, подслащённым чаем. Вчера я заметил, что в банке уже начало пузыриться, ещё подумал, что, наверное, готов к употреблению. И вот сейчас мне так захотелось выпить этой забродившей жижи, что я не удержался, и отхлебнул прямо из банки, невзирая на лезущий в рот край гриба.

Наверное, примерно такой же кайф испытывает алкоголик, нашедший чем опохмелиться утром. Я сделал ещё один, затяжной глоток, влив у себя чуть ли не треть банки, и смачно рыгнул. Уф-ф, прямо-таки божественный нектар… Низкий поклон человеку, который первым придумал настаивать чайный гриб!

У меня после этого даже самочувствие заметно улучшилось, хотя, не исключаю, это всего лишь было самовнушение. А ещё очень сильно захотелось спать, глаза тут же начали слипаться. Я ещё успел по пути в спальню посмотреть на стенные часы… Четверть третьего, самый сон. Ну-ка, рыжий, подвинься! Котяра обиженно мяукнул, но тихо, словно боясь разбудить хозяйку. А я — не прошло и минуты — уже провалился в глубокий, спокойный сон.

Утром я чувствовал себя всё ещё немного разбитым, но не настолько, чтобы пропускать рабочий день. Тем более под моим наблюдением находился 15-летний парнишка с острым гастритом. Решил подержать его с неделю на строгой диете, если улучшения не наступит — придётся отправлять в районную больницу. Вот ведь, такой молодой — и уже гастрит.

Евдокия, как обычно, на свою птицеферму ушла рано, когда я ещё нежился в постели. Чмокнула в щёку и исчезла. Боже, как не хотелось вставать… Но надо. Единственное — позволил себе откосить от зарядки, всё-таки повод веский на то имелся. Зато, несмотря на слабость, проснулся зверский аппетит (впрочем, это я уже предвидел), так что завтрак получился достаточно плотным.

В амбулаторию я отправился пешком — на велосипеде в таком состоянии ехать поостерёгся. В течение дня я находил в себе силы держаться бодрячком, улыбаться коллегам и пациентам, вести приём в своём кабинете, только в редкие минуты передышки, когда я оставался наедине сам с собой, мог позволить себе устало откинуться на спинку не самого удобного стула и закрыть глаза. Сонливость начала меня преследовать начала после обеда, несколько раз до оконца рабочего дня мне удалось урывками подремать и, если спать хотелось уже меньше, то начала болеть голова. То в темя, то в виски словно невидимый палач ввинчивал такие же невидимые раскалённые гвозди.

Когда вернулся домой, Евдокия как раз вытаскивала из стиральной машинки только что постиранное бельё с намерением развесить его на веранде.

— Ты чего такой? — спросила она. — Не заболел?

— Да что-то голова к вечеру разболелась. Наверное, магнитная буря, — отбрехался я.

— Какая буря? — часто заморгала Евдокия.

— Магнитная… Ну это когда на солнце вспышка, а на Земле, соответственно, идёт возмущение магнитного поля. Ну это я шучу, учёные доказали, что вспышки на солнце и магнитные бури влияния на самочувствие человека не оказывают.

На самом деле им ещё предстоит доказать, но я обошёлся без уточнений. Советская наука не принимала всерьёз эти полушарлатанские заявления о связи здоровья человека со вспышками на солнце или сменой погоды, и правильно делала. Тут большую роль играет самовнушение, навязанное общественным мнением. Когда человек со всех сторон слышит о метеозависимости, он поневоле начинает в это верить.

Тут мой взгляд снова упал на банку с чайным грибом. И снова неимоверно захотелось сделать несколько этой кисло-сладкой шипучки.

— Можно плесну в кружку? — кивнул я на банку.

— Да конечно, охота спрашивать. Ты уж пил, я смотрю?

— Ага. Ночью по нужде выходил, и пить захотелось. Не удержался.

— Ну и пей, смотреть, что ли, на него… Я сама гриб могу попить, но немного, в охотку.

Я налил из банки в эмалированную кружку, почти до краёв, и с удовольствием выцедил, смакуя удовольствие. Прямо-таки похорошело! В банке оставалось ещё на пару кружек, не считая необходимого количества жидкости в качестве питательной среды для гриба, но я решил не наглеть, хотя мог бы, кажется, эти пару кружек — в общей сложности пол-литра — влить в себя без проблем.

После ужина я по традиции сидел перед телевизором, а Евдокия снова что-то строчила на машинке. Я в экран поглядывал одним глазком, так как под приглушённым светом торшера одновременно перелистывал Гоголя. А если точнее, то «Вечера на хуторе близ Диканьки». Любил я Гоголя с детства во всех его проявлениях, от «Вечеров…» до «Мёртвых душ», поскольку писал он интересно, захватывающе, и куда легче, нежели тяжеловесные Достоевский, Тургенев или Толстой со своими нравственными терзаниями типа «Тварь я дрожащая или право имею».

В детстве мне особенно всё же больше нравилась гоголевская мистика. Думал, неужто на самом деле когда-то были колдуны с ведьмами и другая нечисть? С возрастом, конечно, атеизма прибавилось, но тут случилась та неприятная история во время предновогодней прогулки, и вскоре мне свои взгляды пришлось пересмотреть.

Что ж, если существует небесная канцелярия, где моей душеньке довелось побывать, то, выходит, существует и загробная жизнь? Не знаю уж в каком виде, имеются ли там рай и ад в обычном христианском преставлении, или в ещё каком-нибудь виде… В общем, не стоит ли периодически заглядывать в церковь или хотя бы время от времени молиться Богу?

Тут ещё теологический вопрос, существует ли Бог в том понимании, как его себе представляют в христианстве? А также в исламе и иудаизме, для которых наряду с христианами Бог един. Что-то я сомневаюсь в том, будто это благообразный старец, восседающий где-то в облаках. Я помнил, что мне говорила рогатая секретарша в небесной канцелярии… Что они, небожители, видятся нам в относительно привычном для нас виде, а на самом деле выглядят несколько иначе, и что их настоящую сущность людям (особенно с тонкой душевной организацией) лучше не лицезреть.

Что, все как один страхолюдины? Как бы там ни было, я так и не решил для себя, стоит ли посещать храм и бить поклоны, либо всё это одна сплошная видимость, на которую высшим силам глубоко наплевать. В конце концов, я и так совершаю добрые дела, исцеляя страждущих, не имея при этом для себя практически никакого профита. Даже в виде благодарности за редким исключением в виде мамы с тёткой, так как исцеляемые даже не догадываются, что поправляются благодаря моему вмешательству. Хотя вон шмат сала принесли, но там другое… Ну да ладно, я же не ради благодарности всё это проделываю, а из любви к ближнему, да и ответственность имеет место быть, перед своим покровителем Рафаилом в том числе. Браслет может и не отнимут, но потом, после физической смерти моего тела, с меня могут спросить, мол, почему это я отлынивал от выполнения возложенных на меня архангелом обязанностей? Что я им отвечу? То-то и оно!

Так что не фиг рефлексировать, Коренев, словно какой-нибудь несчастный интеллигент, нужно просто делать свою работу, соизмеряя при этом собственные силы. Проще говоря, помогая другим, нужно суметь не угробить себя, и будет тебе, дорогой мой, щастье.

Ещё одна ночь — и наутро я уже был как огурчик. Ну или почти, так как лёгкая слабость всё-таки ощущалась. Пятиминутка у Ряжской, обход пациентов, приём в поликлинике (как громко называлось это крыло первого этажа), а после обеда поездка на велосипеде на вызов, где всё обошлось стандартным ОРЗ. На обратном пути попал под дождь, заехал домой — я уже как-то подсознательно считал дом Евдокии нашим общим, где переоделся в сухое, оставил велосипед в сенях, и пешком вернулся в амбулаторию, чтобы досидеть положенные часы в своём кабинете на первом этаже.

Тут-то и заглянула в мои пенаты медсестра с регистрации.

— Здравствуйте, Арсений Ильич! Вот карта пациента. Он за дверью ждёт.

— Да? Ну пусть заходит.

Она вышла, а секунду спустя в дверь протиснулся здоровяк в телогрейке, сапогах и с кепкой в сжатом кулаке.

— Здравствуйте, доктор!

— Здравствуйте! Проходите, присаживайтесь.

Сапоги, судя по тому, что грязных следов за ним не оставалось, посетитель тщательно вытер при входе в амбулаторию. У нас там под навесом у крыльца лежала металлическая решётка с ребристыми краями, а сразу за дверью ещё и резиновый коврик с уложенной на него влажной тряпкой.

Мужик сел на краешек жалобно скрипнувшего стула.

— Что вас беспокоит?

Он смотрел в окно и мялся, комкая в своих лапищах несчастную кепку. Я обратил внимание на траурную каёмку под ногтями. Механизатор? Чего ж такой стеснительный?

Я глянул в карточку. Лукьянов Александр Егорович, 41 год. Слесарь РТС колхоза имени Ленина. В лечебное учреждение обращался до этого единственный раз четыре года назад, и то к травматологу. Как раз Ряжская вывих плеча исправляла, её подпись стоит. Всё-таки железная женщина!

— Я это…

Он запнулся, и вытер кепкой вспотевшее лицо.

— Так что вас привело ко мне, Александр Егорович? Ну, смелее.

— Тут такое дело… В общем, немощь меня одолела.

— Немощь?

Я недоверчиво оглядел внушительную фигуру сидевшего напротив посетителя.

— Мужская немощь, — уточнил Лукьянов, скривившись, словно от зубной боли.

— Т-а-а-к, понятно, — протянул я. — Импотенция, значит, настигла… Давно?

— Да началось с полгода как, — вздохнул Лукьянов. — Раньше-то вскакивал на всех сисястых и жопастых баб, моя Зойка не исключение. Она у меня видная баба, всё при ней… А потом чувствую — труднее с этим делом стало. И вот на прошлой неделе, когда дети вечером улеглись, полез вечером на свою, и… И ничего. На следующий вечер пробуем — чуть-чуть привстал, сунуть не успел — опять всё скукожилось. Моя говорит, сглазил меня кто-то, или порчу навёл. Мол, надо в Секретарку ехать, там бабка живёт, порчу снимает.

— Да что вы, какая ещё бабка! Чай не в средневековье живём… Лучше скажите, боли при мочеиспускании испытываете?

— Есть такое, — снова вздохнул слесарь. — Не сказать, чтобы уж сильно, но… И это… В туалет ночью по три раза вскакиваю, раньше от силы один раз отлить бегал.

Тут, понизив голос чуть ли не до шёпота, он выдал:

— Я когда в армии служил, мы там всем отделением одну местную девку… Того, в общем. И потом всем же отделением в санчасти от гонореи лечились. Нам этот кололи, как его… Во, вспомнил, пициллин!

— Бициллин, — на автомате поправил я его.

— Точно, он! Так вот, после дембеля вроде всё нормально было, я и не говорил в селе никому про это. И жене не говорил. Иногда, правда, если просквозит, отлить пойдёшь — а там зудит внутри, хоть спичку засовывай.

— Ясно, — я постучал тупым кончиком ручки по столешнице. — Судя по всему, гонорея всё же запустила в вашем организме воспалительный процесс, что привело к простатиту.

— Это чё ещё за простатит?

— Если в двух словах — воспаление предстательной железы, возникающее на фоне инфекции или застойных явлений простаты. Причём болезнь может прогрессировать, вплоть до рака предстательной железы. Поэтому я вам выпишу направление в Сердобск, на приём к урологу в поликлинику.

— Да вы что⁈ Это ж всё село узнает, если я в районную больницу поеду. Я к вам по секрету пришёл, чтобы вы меня вылечили, чтобы только между нами.

Я вздохнул про себя. М-да, чудны дела твои, Господи…

— Александр Егорович, я — не уролог! Я — терапевт! И могу помочь только выпиской направления в поликлинику при районной больнице. Там вам проведут необходимое обследование, выяснят причину, по которой у вас… В общем, определят причину вашей импотенции. И я вам обещаю, что даже в амбулатории никто не узнаёт, куда я вас направил. Только я, вы и уролог в Сердобске. Ну и ваша жена. Вы же не будете от неё скрывать, этот факт?

Лукьянов задумался, я буквально видел напряжённую работу мысли на его грубо высеченном лице. Наконец вздохнул (это уже становилось традицией), махнул ручищей:

— Ладно, пишите направление. Съезжу, время есть, уборочная всё равно закончилась. Можа, никто и не прознает на селе. Хотя, если в больнице кто из знакомых увидит…

— Скажете, что к другому врачу приехали. Например, к хирургу, чтобы плечо посмотрел, у вас же был когда-то вывих… Якобы руку поднять не можете, и назад завести тоже проблематично. Мол, тендинит надостной мышцы плечевого сустава, прописал врач специальную гимнастику.

— А, ну это да, это нормально, — сразу заулыбался посетитель. — Только бы запомнить название. Тенингит?

Я махнул рукой:

— Тогда лучше говорите, что у вас бурсит, уж это запомнить проще… В общем, вам там обследование назначат, одним днём точно не успеете. Потом, как всё пройдёте, и уролог назначит лечение, зайдите ко мне, расскажете, что там да как. Заодно бумаги с собой захватите, что вам там выдадут. Просто самому любопытно.

— Договорились!

Он даже руку мне протянул на прощанье, пришлось пожать эту крепкую, сухую ладонь.

Счастливый Лукьянов ушёл, сунув в карман сложенное вчетверо направление. Я ему объяснил график работы врача в поликлинике, а там уж пусть сам решает, когда ему удобнее ехать. А мне можно было отправляться домой. Тем более в животе уже начинало бурчать в предчувствии сытного ужина. А не сытный Евдокия готовить не умела, она была прирождённой хозяйкой.

Вот только планам моим сбыться оказалось не суждено. Во всяком случае, в ближайшее время. Едва я вышел из кабинета и повернул ключ в замочной скважине с намерением сдать его на ресепшн, как увидел бегущую на выход Ряжскую с укладкой в руках… Вернее, это в моём будущем переносной ящичек с набором врача «скорой помощи» станет называться укладкой, пока же это просто… медицинский чемоданчик. Или саквояж.

И куда это мы мчимся, Валентина Ивановна? Я ускорил шаг и, выскочив на крыльцо, увидел, как Ряжская вскарабкивается на переднее пассажирское сиденье «буханки», за рулём которого сидел невозмутимый Семёныч, а в салон запрыгивает какой-то мальчонка.

— Валентина Ивановна, что случилось? — крикнул я в спину Ряжской, уже собиравшейся захлопнуть дверцу.

— Ребёнка электрическим током ударило, вон братишка прибежал, сообщил, — кивнула она себе за спину, после чего хлопнула дверцей.

— Я с вами, — заявил я, решительно забираясь в салон.

Семёныч дал по газам. И ещё как дал! Даже когда съехали на грунтовку, наш водитель сбавил ход лишь самую малость. Я пытался ухватиться хоть за что-нибудь, поскольку нас с парнишкой подбрасывало в салоне, словно два мячика. И когда наконец эта бешеная скачка закончилась, мне некоторое время казалось, что мои внутренности ещё продолжают попрыгивать.

Дом, где произошла трагедия, располагался на отшибе, и выглядел не слишком презентабельно. Забор состоял из жердин, уложенных вкривь и вкось, всё заросло бурьяном, в котором партизанили куры, сама хата представляла собой какую-то покосившуюся мазанку.

Мы наперегонки с Валентиной Ивановной следом за нашим провожатым кинулись к дому. Пострадавший — мальчонка лет шести — находился на маленькой кухне, лежал на дощатом полу, и помимо причитающей над ним матерью здесь стояла в дверном проёме девочка ещё младше, от силы годика четыре. Стояла, прижимая к себе куклу с оторванной ножкой и одним глазом, с испугом и интересом одновременно наблюдая за происходящим.

— Вы мать?

Женщина перестала выть, подняла голову, посмотрела на Ряжскую.

— А… Ага, — всхлипнула она. — Доктор, он умер?

Валентина Ивановна вместо ответа присела рядом на колени, приложила два пальца к сонной артерии. Внешне на лице никаких эмоций, если не считать сжавшихся в ниточку и без того тонких губ.

— Сколько времени прошло с момента поражения током?

— Так я не знаю, — снова всхлипнула мамочка. — Я к куме только пришла, поболтать, чайку попить, многосерийный фильм как раз скоро должен был начаться, этот… «Вечный зов». А тут Лёшка залетает, орёт, что Митьку током убило. Я его сразу в амбулаторию отправила, а сама сюда. Минут десять, может, уже прошло. Или меньше…

— Так, ладно, не мешайтесь, выйдите из кухни и закройте дверь, — тоном, не терпящим возражения, приказала Ряжская. — И детей уберите. Сейчас мы с коллегой будем проводить реанимационные мероприятия.

— Может на диван Митеньку перенести? — спросила женщина.

— Не нужно, необходима твёрдая поверхность, пол как раз подходит.

— Пульс в ноль? — спросил я, когда дверь за причитающей матерью и её любопытными детьми закрылась.

— Угу, — буркнула Ряжская, доставая из своего чемоданчика фонендоскоп.

Она расстегнула на Митьке рубашонку, сунула оливы[3] в уши, приложила к впалой груди акустическую головку, замерла, глядя в мутное от грязи оконное стекло. А я почему-то подумал, что можно было ещё по старинке приложить к чуть приоткрытым губам паренька маленькое зеркальце, проверить дыхание… Блин, всякая глупость в голову лезет!

Между тем Ряжская со вздохом извлекла оливы из ушей и убрала фонендоскоп обратно в чемоданчик.

— Попробуем сердечно-лёгочную реанимацию…

— Можно я?

— Давайте, Арсений Ильич, — неожиданно легко согласилась Валентина Ивановна.

Начал я по стандартной схеме, не раз апробированной. Да-да, за свой многолетний врачебный стаж приходилось и так спасать людей. Хотя однажды не спас, но там был уж очень тяжёлый случай. Надеюсь, сейчас мне повезёт больше.

С минуту я пытался запустить сердце маленького пациента, но, увы, мои старания результата не принесли.

— Сейчас адреналин попробуем, — сказала Ряжская.

Она достала из чемоданчика ампулу и металлическую коробочку, в которой хранились простерилизованные шприц с иглы.

— Сами колоть будете или я?

Валентина Ивановна посмотрела на меня.

— Сама.

В сердце она попала, мастерски проведя иглу между рёбер, но и в этот раз запустить его не удалась. Выругавшись сквозь зубы, она бросила всё обратно в свою укладку.

Встала, поморщившись от боли в коленях. В её глазах читался приговор лежащему перед нами на полу мальчишке.

Ну что, был у меня выбор в этой ситуации? Как писали в заголовках советских газет о каком-нибудь герое — на его месте так поступил бы каждый.

— Валентина Ивановна, давайте я ещё попробую по немного другой методике, — сказал я Ряжской.

— Что ещё за методика?

— Тоже непрямой массаж, нам в институте показывали.

Она пожала плечами:

— Ну попробуй, Арсений, только я не вижу смысла…

Я словно бы естественным движением активировал браслет — это выглядело, будто я потёр запястье — после чего положил ладонь на левую половину груди Митьки. Закрыл глаза, концентрируясь и при этом методично и довольно увесисто начав лупить по тыльной стороне правой ладони кулаком левой руки. Такую показуху я проделывал для Ряжской, мол, видите, не надавливанием, а ударами пытаюсь запустить моторчик.

Всё это требовало дополнительной концентрации, но, к моему удивлению, заставить сердце работать получилось почти моментально. Я только успел почувствовать лёгкий укол в собственной грудине, как по моим барабанным перепонкам будто ударило молотом, затем с небольшой паузой ещё раз, после чего мальчишка сделал судорожный вдох, и ещё спустя несколько секунд сердце его забилось ровно и ритмично.

Я открыл глаза, сам выдохнул. Митька дышал уже нормально, а не как выброшенная на берег рыба, а глаза его были открыты. И смотрел он на меня с таким выражением, словно бы увидел зелёного человечка из соседней галактики.

— Арсений Ильич, как же это? — услышал я растерянный голос Ряжской. — Что это сейчас…

— Прокатило, Валентина Ивановна, — криво улыбнулся я.

— А зачем били через ладонь? — она снова перешла на «вы».

— Чтобы ребёнку рёбра не переломать, это щадящий способ. Кстати, радоваться рано, всё-таки с момента остановки сердца прошло достаточно времени. Кто знает, какие участки мозга оказались поврежденными из-за гипоксии.

В общем, началась движуха. В институте нас учили, да и мой врачебный опыт подсказывал, что деятельность сердечно-легочной системы необходимо стабилизировать, восстановить кровообращение. А для этого понадобятся инъекции или капельницы со специальными препаратами и растворами. Следующим этапом которой будет интенсивная терапия, которая поможет сохранить и поддержать функционирование головного мозга и других важных жизненных систем.

Так что под счастливые вопли членов семейства мы транспортировали парнишку в амбулаторию, поместив в палату интенсивной терапии под капельницу. Завтра с утра, по словам Ряжской, пострадавшего придётся везти в районную больницу, делать электроэнцефалографию мозга, благо что необходимое оборудование вкупе с опытным невропатологом там имелось.

Домой я пришёл поздно и весьма измотанным. Евдокия тактично не расспрашивала, но видно было, ей интересно, почему я так задержался, так что я сам ей всё рассказал. Про применение ДАРа, конечно же, утаил информацию, просто якобы сработала непрямой массаж сердца.

С мальчонкой всё обошлось, у меня прямо камень с сердца свалился. Он уже в тот же вечер рвался домой, но мы его подержали под капельницей до утра. Вернее, Ряжская подержала, которая сама осталась дежурить. Ну а куда ей было спешить? Женщина она одинокая, муж умер, а сын давно в Саратов перебрался. Навещает, правда, иногда, но для Валентины Ивановны работа, как я понял, всегда была на первом месте. Так что амбулатория порой заменяла ей пустой дом, где и поговорить-то было не с кем.

Потом свозили для порядка в Сердобск, я сам с ним мотанулся, там обследование не выявило нарушений в работе головного мозга.

А тем временем слесарь Лукьянов съездил в Сердобск, где прошёл все необходимые обследования, и из последней поездки вернулся с окончательным вердиктом уролога, поставившего тот же диагноз, который предварительно поставил и я — бактериальный простатит. Ну и дальше на пару листов чисто медицинские термины, неподвластные рядовому слесарю РТС. Зато подвластные мне, так что я дважды перечитал написанное. В принципе, на фоне ещё не ставшего хроническим простатита назначение старого, доброго бициллина выглядит логичным.

Нет, во мне что-то дёрнулось, сил я в себе чувствовал достаточно, чтобы попытаться исцелить Лукьянова прямо сейчас. Аж прямо-таки буквально руки зачесались, тем более что в задницу лезть не надо, можно просто положить ладонь на поясницу или спереди, чуть выше паховой зоны.

Но, по здравому размышлению, какая в этом надобность? Ему же не смертельный приговор озвучил уролог, возможно, лечение даст хороший результат, и он забудет про свой простатит, как про страшный сон. Снова станет в постели жеребцом, и мочиться будет без проблем.

А у меня своя проблема подгорает… Вернее, и не проблема, но задание ответственное — в это воскресенье мне уже выступать с очередной лекцией. И не заметил, как месяц пролетел. С Ряжской по этому поводу у меня был ещё один разговор. В амбулатории имелся график ведения агитационно-профилактической деятельности, однако на самом деле всё это было лишь для галочки, так что Валентина Ивановна рассчитывала благодаря моей же инициативе бросить меня, что называется, на амбразуру.

Сначала была мысль рассказать сельчанам о вреде курения, но по здравому размышлению понял, что курить всё равно никто не бросит. Да и прошлая лекция вряд ли заставила кого-то бросить пить, за исключением Филимонова. Хоть какими плакатами их пугай — а у нас был один с изображением поражённых онкологией лёгких. Подумал, подумал, и решил, что прочитаю лекцию о профилактике сердечно-сосудистых заболеваний. Отбоярюсь, так сказать. Тема мне как кардиологу близка, а по ходу лекции упомяну и вреде табакокурения. С Ряжской, как и договаривались, текст согласовал, снова пообещав, что никаких гипнотических сеансов проводить не собираюсь.

На этот раз в кинозале Дома культуры показывали новую мелодраму Эмиля Лотяну «Табор уходит в небо». Ну, это для коренного населения нынешней реальности он новый, я же в своё время видел этот фильм с молоденькой Тома раз три или четыре.

По традиции бесплатные билеты от Кузькина нам с Евдокией достались в третьем ряду.

— Сегодня не собираетесь какой-нибудь гипнотический номер устраивать? — осторожно поинтересовался директор Дома культуры.

— Вроде бы не планировал. А что?

— Да-а-а, — замялся Кузькин. — В прошлый раз слухи о вашем фокусе дошли до управления культуры Пензенского облисполкома… Я догадываюсь, кто им анонимку отправил… В общем, звонили, интересовались, что это ещё за представление в стиле Вольфа Мессинга у нас тут было. Пришлось объясняться.

— Ну и как они?

— Да тут что, собственно… Если бы за деньги эти фокусы показывали — тут уже мог бы ОБХСС подключиться, а так… Попросили взять этот вопрос на контроль.

— Уж денег-то я в любом случае не взял бы, даже если бы и пришлось снова продемонстрировать чудеса внушения, — успокоил я его. — Но думаю, сегодня будет обычная лекция.

Вроде и правда успокоился, а то чуть ли не ежесекундно вытирал пот с шеи и лба здоровенным носовым платком, хотя в ДК в целом и в зрительном зале в частности не сказать, чтобы было особо тепло.

На этот раз в качестве наглядного пособия я притащил из амбулатории плакат, изображавший человеческое сердце в разрезе. Его и установили на треноге в центре сцены, куда я вышел с микрофоном в руках. В прошлый раз без микрофона приходилось надсаживать связки, учитывая, что то и дело старался перекричать зал, так что сегодня я подстраховался.

Моё появление было встречено аплодисментами. В зале преимущественно женщины, мужчин от силы десятка три. Среди них я разглядел и слесаря Лукьянова, тот сидел рядом с какой-то женщиной, наверное, супругой. Снова в первом ряду сидел со своей женой Байбаков, ободряюще мне улыбнувшийся и показавший большой палец.

— Добрый вечер! — приветствовал я публику.

— Здрасьти! Здорово! Добрый вечер! — донеслось несколько голосов.

Микрофон вдруг зафонил так, что я невольно поморщился. Из зала закричали:

— Давай без микрофона.

— Если ещё будет фонить, то продолжу без него, — покладисто согласился я. — Прежде всего хочу поздравить весь коллектив колхоза имени Ленина с окончанием уборочной страды. Насколько я знаю, в эту уборочную кампанию собран рекордный урожай. От всего сердца поздравляю!

Шквал аплодисментов не затихал, наверное, с минуту. И с наибольшим энтузиазмом, как мне показалось, аплодировал Байбаков. Когда наконец всё стихло, я продолжил:

— А теперь позвольте наконец начать нашу лекцию. Сегодня она будет посвящена профилактике сердечно-сосудистых заболеваний.

— А гипноз будет? — раздался крик с галёрки.

— Нет, сегодня гипноза не будет, — ответил я. — Давайте не будем отвлекаться, затягивать начало киносеанса. Итак, заболевания сердца и сосудов стали проблемой номер один во всем мире. Даже страшно представить, сколько ежегодно во всём мире из-за патологий сердечно-сосудистой системы умирает людей. Как противостоять сердечно-сосудистым заболеваниям? Самая лучшая мера — грамотная профилактика болезней сердца и сосудов! Про-фи-лак-ти-ка!

Я сделал театральную паузу, давая время публике осмыслить услышанное и проникнуться важностью момента.

— Начнем с того, что на состояние сосудов и сердца серьёзное влияние оказывает ваш ежедневный рацион. Вот вы, Фёдор Кузьмич, — улыбнулся я Байбакову. — Что вы обычно едите в течение дня? Яичницу утром жена жарит?

Тут же все повернули головы в его сторону, включая сидевшую рядом жену. Байбаков смущённо заёрзал, переспросил:

— Яичницу? Так почти каждый день. Яйца-то у нас свои, два десятка кур держим. Вот с утра жена соберёт свежие яйца-то, да пяток на сковородку. Да и с собой варёных даст, с хлебом и салом. И банку молока — корова у нас тоже своя. Мало ли, в дороге перекусить, если на обед домой не попадаю. Хотя летом могут и на полевом стане накормить. У нас там щи такие наваристые варят…

— Это да, — послышались комментарии из зала.

В общем, растекаться мыслью по древу я не стал, рассказал о вреде жирной и жареной пищи, куриных яиц, соли и сахара, чрезмерное употребление которых ведёт к ухудшению состояния сосудов и развитию инфарктов, инсультов, гипертонической болезни и других опасных недугов. Потом рассказал о здоровой пище, причём перечисление наименований особого энтузиазма в зале не вызвало. Оно и понятно, я сам бы предпочёл с утра ту самую пресловутую яичницу какой-нибудь овощной котлете на пару́.

Не знаю, с чего это природа устроила такую штуку (а может и сам человек), но почему-то многие вкусняшки приносят только вред. Жареные яйца, картошка, котлеты и так далее — сплошные канцерогены, макароны и выпечка — прямой путь к ожирению и диабету… Гречка — полезная крупа, но я с детства её ненавидел. С годами поумнел, научился готовить так, что можно было есть, не морщась, но факт остаётся фактом.

— И всё же со времен формирования инстинктов многое изменилось, — пытался я достучаться до сельчан. — Та еда, что кажется нам вкуснее — более питательная, дает больше энергии. Раньше люди жили по 30 лет, и эволюции было все равно, что за холестериновые бляшки и лишний вес образуются годам к 60. Эволюцию интересовало, хватит ли первобытному человеку энергии прямо во сейчас убежать от разъярённого мамонта. Сегодня нам не нужно делать из себя склад жира на случай, если придётся голодать, так как с голодом в СССР покончено безвозвратно. Поэтому, если хотите жить долго и счастливо — уберите из своего рациона всю вредную пищу. Ну или хотя бы употребляйте её редко и в малых количествах. И о курении…

Моя лекция особого энтузиазма у присутствующих не вызвала. Да и я сам понимал, что выступил для галочки. Опять же, фокусов с гипнозом не показывал, а народ-то наживку в прошлый раз заглотил. Ну что ж делать, не всё коту масленица.

Когда я закончил, на сцену неожиданно — не успел я с неё спуститься — поднялся Байбаков. Микрофон брать у меня не стал, впрочем, голосины председателя и так хватало, чтобы его услышал весь зал.

— Товарищи! Как вы знаете, в следующее воскресенье вся страна отмечает Всесоюзный день работников сельского хозяйства[5]. По такому случаю в Доме культуры состоится концерт художественной самодеятельности. Может быть, и я что-нибудь сыграю да спою, — скромно заметил Фёдор Кузьмич. — А самое главное, что гостями концерта станет знаменитый на всю область — да что там область — на весь Советский Союз хор профсоюзов из Пензы. Я с их руководителем Гришиным договорился, тот пообещал, что приедут и отработают целое отделение. И сам он тоже будет. Вот такой вот нам, сельчанам, подарок! Информация завтра же появится на стенде у входа в Дом культуры.

— Обязательно, — поддакнул стоявший рядом Кузькин.

И первый зааплодировал. Его поддержал весь зал, и под овации зрителей мы с довольным Байбаковым спустились со сцены.

Надо же, ведь как раз несколько месяцев назад, бродя по Пензе, я думал о том, как бы мне к Гришину подобраться, исцелить его от накопившихся болячек, в первую очередь от ишемической болезни сердца, которая сведёт его преждевременно в могилу. А оно вон как, рыбка сама в руки плывёт. Однако всё равно ещё неясно, как мне заставить Октября Васильевича согласиться на оздоровительный сеанс, под каким вообще соусом это подать. Впрочем, как говорится, будет день — будет и хлеб. Что-нибудь придумаем.

[1] Чувство собственной важности

[2] ЭКО — экстракорпоральное оплодотворение. Вспомогательная репродуктивная технология, чаще всего используемая в случае бесплодия.

[3] Прокладки из резинового материала, находятся на дужках

[4] МТС — машинно-тракторная станция

[5] Всесоюзный день работников сельского хозяйства в СССР с 1966 года отмечался во второе воскресенье октября