В ту ночь Мириэль дождалась пока по дорожке перед домом затих тяжелый стук сапог ночного сторожа, и выскользнула наружу. В каждой руке она несла по пухлому саквояжу, а третий держала под мышкой. Ей потребовалось несколько часов, чтобы разобрать свои вещи, решая, что взять с собой, а что можно оставить.
Свет струился из-под дверей некоторых ее соседей, но никто даже не шевельнулся, когда она прокралась мимо. Она вышла из дома через заднюю дверь, где крытая веранда вела к короткому лестничному пролету. После вечернего дождя земля была влажной и вязкой. Грязь засасывала ее лакированные туфли. Но крытая дорожка была слишком шумной и хорошо освещенной, чтобы ее можно было безопасно преодолеть. Она на цыпочках прокралась за домами к передней части колонии. Облака закрыли звезды и приглушили лунный свет.
Мистер Хэтч рассказал ей о дыре в восточном углу сетчатого забора, окружавшего объект. Отверстие, достаточно большое, чтобы в него можно было пролезть. Ее сердце бешено колотилось в груди, подпитываемое в равной степени страхом и возбуждением. Через три дня она снова будет дома! Конечно, оставался вопрос, как туда добраться. И тогда они с Чарли могли бы решить, что делать дальше. С тех пор, как она обратилась к врачу в Лос-Анджелесе ее болезнь совсем не прогрессировала. Возможно, – если она правильно расслышала это выражение – стойкая ремиссия. Она также слышала, как пациенты рассказывали о врачах за пределами колонии, готовых лечить прокаженных без карантина. В любом случае, пребывание в Карвилле не слишком полезно. Ее дочери нуждались в ней. Чарли нуждался в ней. И она нуждалась в них.
Дюжина старых дубов росла на широкой лужайке между крайними домами и забором. Мох, облепивший ветки, в темноте казался цвета старых костей. С каждым шагом ее багаж становился тяжелее, а грязь, забившаяся в туфли, хлюпала между пальцев ног. Добравшись до забора, она ощупала звенья в поисках отверстия. Холодный металл царапнул подушечки пальцев. Каждый звук заставлял ее вздрагивать и замирать. Она осторожно прошлась по всей длине забора от восточного угла до живой изгороди, которая ограничивала пациентскую части резервации. Ничего. Ни единого разрыва или дыры. Щурясь, в почти кромешной темноте, она вернулась по своим следам, ведя пальцами по металлическим звеньям так низко к земле, как только могла наклониться.
К тому времени, как она добралась до восточного угла, облачный покров рассеялся, и лунный свет осветил территорию. Но даже при этом Мириэль не смогла найти дыру, описанную мистером Хэтчем. Неужели он солгал ей? Или отверстие заделали?
Грудь Мириэль сжалась, а глаза защипало. До первого дня рождения Хелен оставался всего месяц. Она поставила свои сумки и рассеянно подергала браслет. Конечно же, Бог не оставил ее в живых только для того, чтобы разлучить с дочерьми. Она взяла саквояж, в котором лежала фотография в серебряной рамке, ухватилась за забор и принялась карабкаться. Металл загремел под ее весом, вонзился в ладони, зацепился за ее юбку и порвал чулки, но Мириэль продолжала карабкаться. Медленно. Раскачиваясь. Ее пальцы ныли, когда она приблизилась к верхней точке. Держась одной рукой, она подняла саквояж вверх и перебросила его через колючую проволоку, венчавшую верхушку. Он с глухим стуком приземлился в сорняки на другой стороне. Что теперь? Как ей подтянуться и перемахнуть на ту сторону?
С дамбы налетел ветерок, сотрясая забор. Она вцепилась в металлические звенья и закрыла глаза, дожидаясь пока этот порыв уляжется. Затем отпустила одну руку и высвободила ее из рукава пальто. Она могла бы использовать пальто, чтобы защититься от колючек. Еще один порыв и ветер, подхватив свисающую ткань, откинул ее назад. Мириэль ухватилась за забор как раз в тот момент, когда пальцы другой руки начали ослабевать. Пальто соскользнуло, повисло на запястье, развеваясь, как накидка. Прежде чем она успела схватить его, ветер вырвал его на свободу. Оно, плюхнулось на землю, как подстреленная птица.
Мириэль мгновение раздумывала спуститься за ним, но ее руки уже дрожали от усталости. Если она не перелезет сейчас, то больше не сможет забраться так высоко. Она вдохнула холодный ночной воздух до глубины легких и потянулась за верхней нитью ограждения. Та провисла от силы ее хватки. Мириэль оторвала одну ногу от забора и поставила ее на несколько звеньев выше другой, затем перенесла вес и прыгнула вверх, надеясь, что инерция перенесет ее через забор. Но она не рассчитывала, что ее юбка зацепится за колючки, сковав ноги так, что она не сможет их перебросить. На мгновение она повисла на вершине, шипы вонзились в кожу и разодрали ее. А потом она упала. Первыми приняли удар руки, которыми она нелепо размахивала в воздухе. Кости левого предплечья хрустнули. Зад и голова приземлились следом. Она услышала собственный вопль, и ее зрение затуманилось.
Мириэль была не уверена, потеряла ли она сознание или просто закрыла глаза от боли и продолжала вопить. Открыв глаза, она обнаружила, что над ней кружат два белых канюка. Нет, это не стервятники. Сестры и их головные уборы.
– Тише, дорогуша, – проговорила одна из них. – Ты разбудишь всю колонию.
В лицо Мириэль ударил свет, и мужской голос спросил:
– Что здесь происходит?
– Боюсь, еще один беглец, – ответила другая сестра.
– Нет, нет. – Мириэль попыталась покачать головой, но от этого движения ее затошнило. – Я просто… споткнулась.
– Помогите нам доставить ее в лазарет, – попросила сестра.
Ослепительный свет погас, две руки схватили ее под мышки и подняли. Боль пронзила ее предплечье. Она снова взвизгнула.
– Можете идти? – спросил мужчина. Мириэль узнала в нем ночного сторожа.
Ее ноги твердо стояли на земле, но мир вокруг покачивался. Каждая частичка тела болела – спина, голова, но особенно рука. Она сделала неуверенный шаг.
– Думаю, да. – Сделала еще шаг, покачнулась и упала обратно в объятия мужчины.
Обхватив здоровой рукой шею сторожа, она сумела доковылять до лазарета. В нескольких домах горел свет. Любопытные жители прижимались к оконным стеклам, как к экранам. Ее платье, поняла она, оно порвано колючей проволокой, окровавлено, заляпано грязью. Но не то чтобы они не были свидетелями зрелищ похуже. Взгляните в зеркало, если хотите шоу, крикнула бы Мириэль, если бы ей не было больно говорить.
Сестры побежали вперед и приготовили для нее постель. Они срезали то, что осталось от ее платья и чулок, промыли спиртом многочисленные порезы и помогли ей надеть больничный халат. Вскоре прибыл Док Джек с затуманенными глазами и волосами, стоящими дыбом, а с ним сестра Верена, ее длинное синее платье было таким же прямым и жестким, как ее взгляд.
Док Джек проверил глаза Мириэль с помощью маленького фонарика, затем прощупал ее позвоночник и затылок.
– Несколько ушибов в поясничной области и у основания черепа, но ничего более серьезного, – продиктовал он одной из сестер, которая нашла ее и теперь сидела, и строчила в карте. Затем, обращаясь к Мириэль, он сказал:
– Вам повезло. Небольшое сотрясение мозга. Сломанная рука. Вы могли сломать себе шею.
Его глаза смотрели по-доброму, тон был мягким, но Мириэль молча отвернулась. Она не чувствовала себя везучей. Ее рука горела словно в огне. Ее платье и чулки были испорчены. Завтра за завтраком ее имя будут шептать над каждым подносом. И, что важнее всего, она все еще заперта в этой адской дыре. Хелен исполнится один год, а ее не будет рядом.
Док Джек сделал Мириэль укол, чтобы облегчить боль, пока они с Сестрой Вереной вправляли ей руку. Лекарство затуманило ее разум и притупило боль, но она все равно вздрогнула и вскрикнула, когда кость вправили.
– Вам не следовало пытаться сбежать, – сказала сестра Верена, как только процедура была завершена, и она принялась оборачивать ее руку марлей, а затем полосками пропитанного гипсом муслина. – Какой дьявол вселился в вас, что вы решили, что сможете перелезть через забор из колючей проволоки?
Мириэль не разобрала, действительно ли женщина верила, что в нее вселился дьявол, или это был просто ее дурацкий способ назвать Мириэль глупой. В любом случае, она ненавидела ее. Сестра Верена понятия не имела, что значит быть матерью, что боль от разлуки с детьми хуже тысячи сломанных рук.
– Я просто вышла на ночную прогулку, и поскользнулась, – промямлила Мириэль. Это была нелепая ложь, но она не собиралась доставлять удовольствие сестре Верене, рассказывая правду.
– Так эта голубая ткань, зацепившаяся за колючую проволоку, не от того нескромного костюма, который вы называете платьем?
Мириэль посмотрела ей прямо в глаза.
– Нет.
– И две сумки, которые сторож Дойл нашел у забора, не ваши?
– Нет.
– Ну, как скажете. Должно быть, это чье-то еще. Я скажу мистеру Дойлу, чтобы он отвез их прямо в мусоросжигательный завод. – Она приложила последние полоски муслина к гипсу Мириэль и встала.
– Подождите.
Не беда, если сгорят туфли и платья. Но фотография была незаменима.
– Они мои. На другой стороне забора у дороги есть еще одна сумка.
Сестра Верена вздернула подбородок и ухмыльнулась.
– Я так и думала.