Вторая рота

Глава 1

Дембеля уходили на гражданку. Весеннее солнце весело поблёскивало в галунах, которыми они увешали свои пэша, сверкало начищенной латунью лычек и гуталином надраенных до лакированной глади сапог.

Фомин, Прохоров, Евсеев, Кондратенко, Звягин теперь снова стали гражданскими: только что в строевой им были поставлены штампы и выданы предписания об увольнении в запас.

А мимо по плацу проходила родная вторая рота. Ещё вчера они, как и положено, шли в конце этого строя, подбадривая «молодёжь», а теперь их места заняты «черпаками» — круговорот жизни, здесь уже ничего не сделаешь.

Строй роты ведёт рядовой Медведев. Ему, скорее всего, быть сержантом.

— Рота! Смирно! — командует он, когда строй проходит мимо дембелей.

— До свидания, товарищи солдаты! — басит Прохоров.

— До свидания, товарищи дембеля! — отвечает рота.

— Сейчас заплачу, мужики, эх, блин, два года в сапогах! — канючит Фомин.

— Да ладно тебе, Фома, — говорит рассудительный Кондратенко, — сейчас за ворота выйдем, и всё! Забудем всё это на хрен!

— Хрен забудете! — послышался из-за спины голос старшины роты — старшего прапорщика Шматко.

Он подошёл к дембелям и, хитро прищурившись, с видом матёрого служаки, вполголоса пояснил:

— Поверьте, мужики, армия вам ещё полгода сниться будет. И это как минимум! Так что рановато расслабляетесь…

Из штаба вышел ротный — капитан Зубов. Он раздал дембелям предписания, которые забирал из строевой. Настало время прощания.

Все по очереди обнялись, Зубов и Шматко по очереди попытались сказать напутственную речь, но скатывались в банальности: мол, не забывайте, мужики, пишите, если что, и так далее…

После того как они высказались, Фомин, слегка замявшись, протянул Зубову полиэтиленовый пакет. В нём явно была бутылка, о содержании которой догадаться очень несложно.

— Товарищ капитан, товарищ старший прапорщик, — сказал Фомин, — мы вот вам тут презент собрали, так сказать… Вы сегодня вечером по пять капель за нас, так сказать, за дембель, и всё такое.

Зубов заглянул в пакет и довольно хмыкнул:

— Хороший коньяк. Спасибо, ребята. Обещаю, может, не сегодня, но по пять капель за вас — обязательно! Ну, а теперь, счастливо вам!

Капитан и прапорщик проводили дембелей взглядом, а из штаба вышел полковник Бородин и остановился у них за спиной.

— Ну что, попрощались? — спросил полковник.

Зубов и Шматко развернулись, вскинув руки к фуражкам.

— Товарищ полковник, капитан Зубов и старший прапорщик… — начал ротный, но Бородин жестом остановил его.

— Да ладно, ладно, не надо этого… Я в окно всё видел. — Он посмотрел вслед дембелям, которые уже выходили из ворот КПП. — Хорошие солдаты…

— Так точно, хорошие, — вздохнул Шматко.

— А что в пакете? — спросил Бородин.

— Так это подарок от дембелей, — смутился Зубов. — Так сказать, по пять капель, товарищ полковник…

— Не понял, — нахмурился Бородин.

— Ну, чтобы мы с вами, за них, так сказать, — пояснил Шматко, — по пять капель, коньячок вот…

Прапорщик взял пакет из рук замешкавшегося Зубова и протянул его полковнику.

— По пять капель я, конечно, не против, — кивнул командир части, — тем более за таких солдат. Но это дело отложим на пока, вот привезёте пополнение, тогда и отметим…

— А когда ехать, товарищ полковник? — спросил Зубов.

— Сегодня после ужина и выезжайте, — сказал полковник, посмотрев на часы. — Автобус отремонтирован, так что всё в порядке. А купцы вы у нас знатные — товара гнилого не привезёте…

— Ну, это как повезёт, — пожал плечами Зубов, — как выпадет…

— Постарайтесь, — строго сказал Бородин. — На пункт вы должны прибыть рано утром, чтобы осмотреться, отобрать лучших. Ну а вернётесь, тогда не только по пять, но и по шесть капель можно будет…

А тем временем на кухне, среди кастрюль и котлов, повар Сухачёв сдавал дела новому повару рядовому Вакутагину.

— Короче, тут делов немного, — сказал Сухачёв, доставая с полки толстую поваренную книгу, — работа не пыльная, но жирная… раскладку смотришь по меню. — Сухачёв достал из книги листочек и показал его Вакутагину. — Тут, значит. Смотришь, какой день недели, а тут — что готовить. Элементарно. Сегодня у нас что? Среда… Смотрим. Так, ужин…

Жареная рыба с пюре! Всё…

— Ясно, — кивнул сообразительный Вакутагин.

— А вот это, — Сухачёв пощёлкал ногтем по обложке книги, — это твоя Библия, или Коран… Что там у вас?

— У нашего Бога книжки нет!

— Понятно, — кивнул Сухачёв, — теперь будет! Тут, короче, все рецепты. Сколько чего брать, сколько минут варить, и всё такое прочее…

— А чего тут везде по две цифры написано? — спросил Вакутагин, тыча пальцем в открытую страницу.

— А ты сечёшь, как я посмотрю, Вакутагин, — одобрительно заметил Сухачёв, — шаришь, боец. Короче, то, что печатными буквами, — это сколько ты на складе берёшь… А то, что карандашом вписано рядышком, — это сколько в котёл кладёшь.

— А то, что остаётся…

— Молодец! Рубишь фишку! — Круглое лицо Сухачёва засветилось сытой улыбкой. — Только много не бери, понял? Кулинария — это чувство меры! Все цифры в этой книге проверены поколениями.

Сваришь больше — солдат разбалуешь, а меньше — залетишь. Главное — баланс соблюдать…

— А что останется — на склад сдавать обратно? — спросил Вакутагин.

— Ты чего, охренел? — Сухачёва передёрнуло. — Не врубаешься, что ли, о чём я тебе здесь толкую?! Смотри, — повар водрузил на стол ведро картошки, — это — ведро картошки. По курсу равняется трём банкам тушёнки. Хочешь — картошку ешь, хочешь — у завсклада меняй на тушёнку. Кстати, у Данилыча на складе не только тушёнка имеется…

— Я столько тушёнки не съем, — сказал Вакутагин.

Сухачёв посмотрел на него как на дебила, а потом сорвал с себя поварской колпак и махнул рукой.

— Слушай, а это точно, что тебя сюда назначили? — спросил он.

— Точно.

— М-да… — только и сказал Сухачёв, но потом успокоился. В конце концов, это уже не его забота, через три часа его здесь уже не будет.

Дембель неизбежен…

Перед отъездом за молодым пополнением капитан Зубов построил свою поредевшую роту и назначил старшим в своё и прапорщика отсутствие рядового Гунько — одного из перспективных кандидатов на сержантские «сопли».

Потом Зубов и Шматко загрузились в автобус, который подогнал к казарме Медведев. Именно его капитан выбрал в качестве водилы: боец был исполнительным, умным, сообразительным и совершенно не тормозил, что большая редкость в последнее время.

Зубов и Шматко развалились на сиденьях и, приказав Медведеву везти их как самый ценный груз, стали хвастаться друг перед другом запасами, которыми снабдили их в дорогу заботливые боевые подруги.

— У меня котлеты! — заявил Зубов.

— Оливье! — парировал прапорщик.

— Серьёзная заявка, — ухмыльнулся капитан и снова полез в свою сумку. — Яйца! Вкрутую!

— А такой козырь? — Шматок достал банку консервов. — Шпроты…

— Предлагаю ничью, — примирительно сказал Зубов, и в этот момент автобус резко затормозил, с силой бросив пассажиров на спинки сидений.

— Твою так, Медведев, — зарычал прапор, — полегче, не дрова везёшь!

— Чё стали? — недовольно спросил Зубов.

— Развилка тут, товарищ капитан, — ответил Медведев. — Куда теперь ехать?

— В карту посмотри, лапоть, — продолжал рычать Шматко.

— Так я, это, забыл, — вздохнул Медведев.

— А башку ты не забыл? Разворачивайся, пока не далеко отъехали!

— Отставить разворачиваться! — скомандовал Зубов. — Я знаю эту дорогу как свои пять пальцев… Здесь налево сворачивай…

Двигатель автобуса снова затарахтел.

— Николай Николаевич, так ведь ночь ехать, — сказал прапор.

— Ничего, — ответил Зубов. — Я, как Штирлиц, могу пять минут спать — потом час бодрствовать… Дочка выдрессировала. Скоро сам узнаешь…

Автобус бодро пылил навстречу заходящему солнцу среди бескрайних полей.

Рядовой Соколов, понурив голову, сидел в курилке и жевал травинку. Было заметно, что настроение у бойца — хуже некуда. Это заметил Кабанов, который присел рядом с товарищем и, весело прищурившись, спросил:

— Чё, Сокол, траву куришь? — Он протянул товарищу пачку сигарет. — На, нормальные попробуй…

Но Соколов не курил и начинать курить не собирался.

— Чего смурной такой? — спросил Кабан. — Гунько настроение подпортил? Мне тоже… Командир хренов… Год вместе шуршали, а тут на тебе — раскомандовался он…

— Да при чём здесь Гунько? — наконец заговорил Соколов.

— А чего тогда? — удивился Кабанов. — По старикам грустишь?

— Да Варька, — тихо ответил Соколов, — две недели уже не пишет…

— Фигня какая, — усмехнулся Кабанов и потрепал товарища по плечу. — Большинство баб только две недели и пишет. Ничего.

Переживёшь…

Сокол так посмотрел на него, что Кабан сразу осёкся.

— А, извини, брателло, — извиняющимся тоном заговорил Кабанов, — про вашу любовь в части легенды ходят… Я, Сокол, так думаю: если не пишет, значит, не может, ну палец там поранила или руку сломала…

— Спасибо, утешил, — ответил Соколов, морщась от табачного дыма.

В этот момент в курилке появился Вакутагин, на узкоглазом круглом лице которого цвела хитрая улыбка.

— Ну чё, Сокол, танцевать будем? Или как? — спросил он, потрясая перед носом товарища почтовым конвертом.

— Давай сюда, — сказал Сокол и протянул руку. Ему сейчас было не до приколов, и Вакутагин понял это.

Рядовой Соколов погрузился в чтение письма, а Кабанов и Вакутагин отправились по своим делам: первого ждала тумбочка дневального, а второго — кухня.

Осатанев от дорожного безделья, старший прапорщик Шматко и капитан Зубов решили перекинуться в «дурака». Зубову явно не катила масть, и он уже несколько раз схлопотал от прапорщика карточные погоны поверх своих родных — капитанских.

— Да вы не расстраивайтесь, товарищ капитан, — издевался Шматко, в очередной раз водружая на ротного картонные погоны. — В войсках с погонами лучше, чем без погон.

Он загоготал, довольный своей шуткой, а Зубов краем глаза заметил в зеркальце, что Медведев тоже ухмыляется.

— А ты чего скалишься? — спросил его ротный.

— Да так, товарищ капитан, навеяло, — ответил Медведев. — Вспомнил, как год назад «духом» в часть ехал, только в обратную сторону и на заднем сиденье. По этой самой дороге…

— Вот за ней и следи! — Зубов рубанул воздух рукой, совсем как Бородин. — Навеяло ему… Смотри, как бы не продуло с воспоминаний…

Капитан сдал карты по новой и выложил на сиденье колоду с козырем. Вдруг двигатель затарахтел как-то неестественно, а потом и вовсе заглох. Автобус резко остановился. Колода не смогла удержаться, пол автобуса усыпали карты.

— Да что же это такое?! — возмутился Шматко. — Какого хрена, Медведев?

— Щас и посмотрим, товарищ старшина, — ответил боец, проворачивая ключ в замке зажигания. Но двигатель и не думал заводиться. Под эмоциональные комментарии пассажиров Медведев вылез из автобуса.

Солнце уже почти вплотную подобралось к горизонту, неподалёку по ходу движения маячили дома небольшой деревушки.

Указатель гласил: «Бухарёво — 300 метров».

Сокол ожесточённо начищал сапоги, пытаясь довести шершавую поверхность кирзы до зеркального блеска, когда в умывальнике появился Кабанов, только сменившийся с наряда.

— Сокол, пошли, щас фильм по первому будет с Брюсом Уиллисом, приколись…

— Ага. Дочищу, — односложно ответил Соколов, не глядя на товарища.

— Ты уже полчаса их дрочишь, кончай хернёй страдать. Пошли, уже начинается…

— Сказал же, — взвился Соколов, — дочищу — приду. Чё, непонятно?

— Слушай, братан, ты меня пугаешь, — примирительно заговорил Кабанов. — То страдаешь, что письма нет. Теперь письмо получил — ещё хуже. Что Варька твоя пишет?

— Ничего… Это от тётки моей письмо…

— А с Варькой что?

— Уехала в город, — голос Сокола звучал убито, — поступать…

— Ну так и напиши ей в город! — Кабанову, как всегда, все решения казались очень простыми.

— В настоящее время в России насчитывается более тысячи городов, — ответил на это Сокол. — И в какой город она отправилась, мне неизвестно. Сечёшь?

— Ага, — кивнул Кабан и попросил: — Дай щётку… Я тоже почищу малька.

Сокол рассеянно отдал Кабану щётку, а тот сразу схватил его за плечи и стал с силой толкать его из умывальника:

— Всё. Пошли. Давай, дорогой, вперёд… Посмотрим фильмец, развеемся… Сам товарищ рядовой Гунько добро дал…

Соколову ничего не осталось, как уступить грубой, но доброй силе приятеля.

Поломка оказалась серьёзной. Медведев молча возился под капотом, а прапорщик и Зубов прогуливались вокруг автобуса, вдыхая тёплый вечерний воздух и почитывая дорожный указатель про Бухарёво и триста метров.

— Ну как там? — спросил Шматко, подходя к водителю.

— С карбюратором что-то, — ответил Медведев. — Смотреть надо…

Наверное, жиклёры засорились.

— Долго ещё?

— Ну часа два, — ответил боец, вытирая руки ветошью, — или три…

Да вы не переживайте — нагоним…

— Это тебе, Медведев, переживать надо! — заорал прапорщик. — «Три»! Отставить три! Два часа тебе сроку, и чтобы всё было готово!

Шматко подошёл к Зубову.

— Ну что делать будем? — спросил капитан.

— Может, поужинаем? — предложил прапорщик. — А заодно и по пять капель для аппетита, да и за дембелей наших было бы неплохо.

Мы же им обещали…

— Ну это можно, — согласился Зубов. — А у тебя есть?

— Нет… Я думал, вы взяли…

— Ну ты красавец, старшина! Не сам ли бутылку коньяка Бородину вручил?

— Товарищ капитан, — прапор завёлся с полоборота, — да если бы я её не всучил, он бы…

— Ладно, знаю-знаю, — махнул рукой Зубов. — Давай без разборок.

Что делать-то будем?

— Тут деревня рядом, триста метров. — Шматко показал рукой в сторону близлежащих домов. — Там наверняка магазин есть. Могу сгонять.

— Давай, — согласился Зубов. — Деньги есть?

Повторять прапорщику дважды было не надо — уже на ходу он ответил: «Разберёмся!»

— Ты только одну бери! — вслед ему прокричал Зубов.

— Да всё понятно! — на ходу ответил прапорщик. — Чисто символически…

Зубов важно осмотрелся вокруг, прошёлся пару раз вокруг автобуса, прочитал указатель «Бухарёво — 300 метров», а потом залез в салон и стал сервировать «поляну».

Начальник продсклада прапорщик Данилыч зашёл в столовую после ужина.

— Солдат! — обратился он к копающемуся возле огромной электрокастрюли Вакутагину. — Сухачёва позови!

— Сухачёва нету, — ответил новоиспечённый повар. — На дембель ушёл…

— Серьёзно? А кого поставили?

— Меня, — гордо ответил парень с Чукотки.

— И как тебя звать? — спросил Данилыч, разглядывая нового повара.

— Рядовой Вакутагин!

— Понятно, — кивнул Данилыч и как бы невзначай перешёл к делу: — Слушай, Вакутагин, мне Сухачёв ведро картошки должен. Он не оставлял?

Повар достал ведро — то самое, которое сегодня утром служило учебным пособием по кулинарному искусству, — и поставил его на стол.

— Вот это?

— Ага, точно! — обрадовался прапор и уже было собрался забрать ведро, но Вакутагин отодвинул его в сторону.

— А вы Данилыч? — спросил Вакутагин.

— Ну, для кого Данилыч, а для кого и товарищ прапорщик Данилюк, — напрягся любитель картофеля. — Давай ведро!

— А три банки тушёнки? — Вакутагину даже не надо было хитро прищуриваться — природа сама сделала это за него.

— Ты чё, солдат, офонарел?! — возмутился прапор. — Это что ещё за наглое вымогательство?

Вакутагин, казалось, пропустил эти слова мимо ушей. Убрав картошку со стола, он сказал:

— Эта картошка завтра у меня на пюре пойдёт! Солдатам на добавку!

— А попы у твоих солдат не треснут? — вспузырился Данилыч. — Это тебе Сухачёв про тушёнку сказал?

— Он ещё сказал, что у вас на складе много всего есть…

— Ну, бляха, — возмущению Данилыча не было предела, — вот подстава!

Чертыхаясь про себя, прапорщик ушёл с кухни, так и не получив вожделенной картошки. Новый повар оказался тёртым калачом.

Посиделки в салоне автобуса были в самом разгаре. Зубов успел с сервировкой «поляны» как раз к возвращению прапорщика, и, хотя водка, которую принёс Шматко, сначала показалась Зубову подозрительной, прапорщик убедил его в том, что это вполне приятный напиток фабричного производства. Он даже потёр донышко бутылки о ладонь, чтобы доказать недоверчивому ротному, что на коже остаются чёрные следы, а это, как гласит древняя народная мудрость, значит одно — бутылка стояла на резиновой ленте транспортёра. А транспортёры бывают только на винзаводах…

Водочка под названием «Стрелок» оказалась так себе, но обильная закусь с лихвой скрашивала её не очень приятный вкус и химический запах. Тостов в запасе было много, и в конце концов Зубову даже показалось, что праздник удался на славу.

С этой мыслью он отвалился на спинку кресла и закрыл глаза.

Ватное оцепенение мгновенно охватило его бренное восьмизвёздочное тело. Прапорщик держался чуть дольше и, оставшись без поддержки командира, даже попытался спеть «Комбата», но эмоциональные выкрики про огонь, батарею и батальон лишили его последних сил.

Шматко заснул по науке, опустив голову на грудь. Как гласила народная мудрость номер два, в такой позе вероятность захлебнуться в собственных рвотных массах почти равна нулю.

Страдания Соколова по поводу пропавшей подруги не заглушил даже Брюс Уиллис, и после отбоя боец лежал на кровати, смотрел в потолок и гонял невесёлые думки. Там и застал его Кабанов, заступивший дневальным.

— Ну чё, страдалец, не спишь? — спросил он, присаживаясь на край соседней койки. — Сам себя накручиваешь? Какой, мол, я несчастный, Варя меня бросила… Уехала, не написала. Типа, поступать… А может быть, она не одна уехала? Может, её кто увёз?

— Кабан, — Соколов резко приподнялся на локте, — я вообще-то за мир во всём мире, но за такие слова могу и в морду… Легко…

— Давай! — закивал дневальный. — Давай в морду, брателло! Хоть какое-то движение будет, чем лежать вот так и сопли жевать!

— А что ты предлагаешь? Написать рапорт? Мол, отпустите в отпуск, девушка пропала…

— Во-первых, позвони, пробей ситуацию, — мудро заметил Кабан, — а там видно будет.

— Откуда?

— От верблюда, — ухмыльнулся Кабан. — Ходоков в штабе сейчас ошивается. Прислони его к стенке, и все дела. Звони сколько влезет.

Эта идея Соколову понравилась, он даже немного успокоился и вскоре заснул — усталость взяла своё.

Медведев гнал, пока перед ним не показалась очередная развилка. В салоне нависла тяжёлая тишина, сдобренная лёгкими ароматами застолья, которые выделяли из себя «срубившиеся» пассажиры.

Чтобы хоть как-то растолкать их, Медведев резко нажал на педаль тормоза. Он услышал, как в салоне покатилась по полу пустая бутылка и прапорщик буркнул во сне нечто неразборчивое.

— Товарищ капитан! — заорал водила. — Куда дальше ехать?

Товарищ капитан!

Ответом ему был раскатистый храп Шматко и Зубова, у которых даже сложился своеобразный дуэт: прапор выводил басы, а капитан больше тянул на тенора.

Медведев понял, что надо смириться с неизбежным: разбудить напившееся суррогата руководство нет никакой реальной возможности.

На всякий случай он предпринял повторную попытку, но, когда убедился в том, что это бесполезно, устроился на своём сиденье и через десять минут влился в состав заслуженного Краснознамённого хора имени водки «Стрелок», деревни Бухарёво и, разумеется, трёх сотен метров.

Утро капитана Зубова было тяжёлым — во рту стояла неприятная сухость, в висках пульсировали болезненные молотки, голова гудела, мышцы ныли так, словно весь вчерашний вечер капитан спарринговал с терминатором…

Первые минуты после пробуждения ротный не мог взять в толк, зачем, почему и где он находится, потом память стала возвращаться расплывчатыми образами и прерывистыми чёрно-белыми картинками.

Зубов осмотрелся вокруг и в лучах утреннего солнца увидел прямо перед собой спящего Шматко, а чуть дальше, на водительском месте, — Медведева, у которого даже хватало наглости сладко причмокивать во сне.

— Я не понял? — спросил пустоту Зубов, голос звучал сипло и тихо. Капитан прокашлялся и во всё горло заорал: — Я не понял! Почему стоим? Медведев, подъём!

Медведев продрал глаза и сонно посмотрел на капитана.

— Так я дороги не знаю, товарищ капитан, — начал оправдываться боец. — Вот и встал на развилке. Пытался вас разбудить — бесполезно.

— Как ты, твою мать, будил, если я не проснулся? — заорал Зубов и тут же схватился за голову. — Ёперный театр! Шматко! Подъём!

Прапорщик был непробиваем.

— Бесполезно, товарищ капитан, — робко сказал Медведев.

— Ты ещё не знаешь капитана Зубова, воин, — прошипел ротный и, зажав виски пальцами, заорал прямо на ухо прапорщику: — Шматко, где бушлаты?!

Похоже, что эта фраза была из разряда волшебных. Изумлённый Медведев увидел, как старшина резко подорвался на месте и, протирая глаза, заголосил в своей обычной манере:

— А? Что? А ну положи на место!

Шматко «расклеил» глаза и уставился на всклоченного Зубова, который всё ещё держал ладони у висков.

— Ты что за отраву вчера притащил? — заорал ротный на прапора. — Она что, на клофелине, что ли?

— Да нормальная водка… — начал прапорщик и тут же сам схватился за голову: — У, ёшь ты…

— Ещё и Медведев дороги не знает, — завёлся Зубов. — Уже стоим хрен знает сколько…

— Ехать надо, — прошептал прапорщик, посмотрев на часы.

— Какой ты умный, Шматко, как я посмотрю! — Зубов повернулся к Медведеву: — А ты чего расселся, давай заводи. Правый поворот, и прямо до конца!

Автобус бодро попылил по грунтовке навстречу новому дню.

Зубов и Шматко держались за головы почти до самых ворот сборного пункта. Здесь руки пришлось опустить, держать их возле висков не по уставу, а значит, не положено.

Во дворе сборного пункта было тихо, малолюдно, и это не предвещало ничего хорошего. «Покупатели» прибыли слишком поздно.

— Приехали, мать твою! — прошипел Зубов. — Спасибо тебе, Медведев!

— Товарищ капитан, а я-то при чём? — обиделся боец.

— А кто здесь «при чём»? — снова стал заводиться Зубов, и только очередной приступ головной боли успокоил его. — Шматко, у тебя от головы что-нибудь есть?

— Откуда, товарищ капитан? — прохрипел прапор.

— Действительно, откуда? У тебя и головы-то нету…

Пока путешественники препирались в салоне автобуса, на крыльце сборного пункта показался начальник — капитан Хворостюк. Его гладкое лицо лучилось непробиваемым спокойствием и чувством собственной важности. Капитан медленно, с удовольствием гурмана, поедал банан, поглощая нежно-жёлтую мякоть заморской травы небольшими, почти детскими кусочками.

Зубов и Шматко вылезли из автобуса и, покачиваясь из стороны в сторону с одинаковой амплитудой, словно под ними была не земная твердь, а палуба торпедного катера, легли на боевой курс и пошли прямо на хозяина сборного пункта. Красные искорки похмельного безумия мелькали в их глазах, настороженно глядящих на мир из колючих зарослей однодневной щетины.

— Ах, кого это занесло к нам в столь ранний час! — театрально продекламировал Хворостюк, помогая себе бананом и ритмично притоптывая начищенным до зеркального неприличия неуставным ботинком. — Ба! Знакомые всё лица! Зубов, ты, что ли?

Зубов, отпружинив ногами от покачнувшейся палубы, хмуро кивнул «бананоеду» — в прошлом году он поцапался с Хворостюком из-за Медведева, которого тот хотел забрать к себе. И похоже, что Хворостюк об этом не забыл.

Капитан с бананом подошёл к Медведеву, стоящему у автобуса:

— А ты Волков? Не-е-е… Бобров?

— Медведев.

— Точно! Медведев… Ну как служится, Медведев? Не жалеешь?

— Слушай, капитан, — наконец заговорил Зубов, — у нас тут поломочка в пути случилась. Тут, это, где-то наше пополнение должно было быть.

— Да тут они, родимые! — Хворостюк вёл себя подозрительно весело. — Куда же они денутся из курятника?

Эта весёлость и хихиканья Хворостюка совсем не понравились «покупателям» из второй роты. За этими деланными жестами дружеского расположения явно крылась какая-то коварная подстава.

Так называемое молодое пополнение ожидало своей участи в одной из многочисленных комнат сборного пункта. Зрелище было хуже некуда, у Зубова от расстройства даже вытянулось лицо, причём во всех направлениях: будущие бойцы второй роты были как на подбор — один хуже другого — худые, узколобые, кадыкастые, кривоватые, очкастые, или, ещё того хуже, с хулиганско-наркоманским прошлым и настоящим. В общем, «банана-папа» Хворостюк, наверное, проделал немалую работу, чтобы отобрать в команду Зубова весь «стройбатовско- нестроевой» мусор.

С таким залежалым «товаром» вернуться в часть Зубов не мог.

Сложилась ситуация типа «кердык» — хоть на ствол ложись всем своим капитанским ливером. Если бы не доча, жена и вторая рота, так бы и сделал. Но, как известно, орех удачи твёрд и мы не привыкли отступать… Нам расколоть его поможет?.

— Слышь, капитан, поговорить надо. — Зубов развернулся к Хворостюку, который уже принялся за очередной банан. — Пойми, у нас лучшая в округе часть, у меня образцовая рота… Куда я с этим суповым набором? У тебя получше ничего нету?

— Всё, что получше, — это к шести утра надо, — лениво ответил Хворостюк. — А вы припёрлись — солнце в зените. Ты что, Зубов, первый день в армии? Самое лучшее вэдэвэшники, морпехи да погранцы с вэвэшниками разметают… Так что, извини, сам виноват…

В этот момент дверь одного из кабинетов распахнулась и по коридору прошла группа розовощёких, подтянутых и накачанных новобранцев — один краше другого, хоть сейчас на съемки программы «Служу России!» в качестве статистов.

— А это что за бойцы? — спросил Зубов, проводя молодняк алчным, почти вожделеющим взглядом.

— Это бойцы того кого надо, бойцы, — ответил Хворостюк и, понизив голос, уважительно добавил: — Спецкоманда! Уходит завтра.

Зубов, как его ни ломало, по-братски приобнял Хворостюка за плечо:

— Слушай, капитан, а может, как-нибудь договоримся? Хотя бы с десяток человек нормальных…

— И как это мы, интересно, можем договориться? — приосанился Хворостюк, напустив на себя килограммов пять, а то и шесть полковничьей или, как минимум, подполковничьей важности. Зубову даже показалось, что эмалевый глаз двуглавого орла на высоченной «эсэсовской» тулье фуражки Хворостюка бликанул кроваво-рубиновой искрой.

— Ну, хочешь, мы тебе бананов купим. Ящик, — предположил Шматко. — Отставить ящик! Два! Представляешь, сколько витаминов?

— Смешные вы люди! — Хворостюк выбросил банановую кожуру в урну и стал вытирать свои холёные руки клетчатым носовым платком с вышитыми в уголке инициалами «Х. Х.». — Я когда-то за одного Медведева бутылку виски предлагал… А вы мне — бананы… Ещё бы шоколадку или калош предложили, приколисты…

— Так, может, вискаря? — с надеждой спросил Зубов.

— Нет, от виски у меня изжога, — сказал Х. (Харитон?) Хворостюк и плавной походкой двинулся к своему кабинету — за очередным бананом. — А вот «Картель» я люблю…

— Как он сказал? «Картель»? — нахмурился Зубов. — Это что ещё за херомантия?

— Кажется, коньяк, — вздохнул прапорщик.

— И сколько он стоит?

— Ну не знаю… Это же коньяк. Рублей триста… А если хороший, то пятьсот, максимум…

(Ага! Нам расколоть его поможет — ноль-пять конины, вашу так!)

Рядовой Медведев был лучше своих командиров информирован в вопросах стоимости элитного пойла: оказалось, что «Картель», так трепетно любимый Х. (Христофором?) Хворостюком, стоит сто баксов за бутылку. Зубов и Шматко рты открыли от изумления.

— Сколько? — переспросили они в один голос.

— Сто баксов, — повторил невозмутимый боец. — Ну можно и за триста найти, «Картель», он разный бывает…

— Ни х… себе! — выругался прапор. — Это из чего ж они его делают?!

Зубов предложил подбить финансы. У капитана было с собой семь сотен, у прапорщика — что-то около пяти.

— Вы мне ещё, товарищ капитан, тридцатку за «Стрелка» должны, — напомнил Шматко.

Одно только упоминание об этом гнусном напитке вывело капитана из себя.

— Чего? За этот хлороформ? — зашипел он. — Да пошёл ты…

— Но пили-то вместе, — пробурчал Шматко, — и не морщились…

У Медведева нашёлся замятый полтинник. В общем, ситуация складывалась безвыходная — на бутылку коньяка для жадного «бананоеда» денег явно недоставало.

Чтобы обсудить сложившуюся ситуацию и перекусить, Шматко, Зубов и Медведев зашли в небольшой бар, находящийся неподалёку от сборного пункта.

— Так что делать будем, товарищ капитан? — спросил Шматко, жадно прихлёбывая тёплую минералку из мятой пластиковой бутылки.

— «Что, что»! Значит, этих доходяг повезём, — раздражённо ответил Зубов. — Что же ещё?.

— А Бородину что скажем? Он нас за такие дела по головке, то есть по голове, головам… не погладит.

— А то и скажем! — Зубов со свистом рубанул воздух ладонью. — Автобус у нас сломался, ясно? Пусть и дрючит тех, кто к поездке его готовил… Медведев, жиклёры грязные были?

— Так точно, товарищ капитан.

— Вот! — Зубов поднял вверх указательный палец и поморщился от приступа головной боли. — Блин, ещё башка трещит от твоего ацетона, Шматко!

— Так, может, это, — прапорщик кивнул головой в сторону барной стойки, — по бутерброду возьмём?

— Можно, — кивнул Зубов.

Рекогносцировка оперативной обстановки была поручена рядовому Медведеву.

Боец подошёл к барной стойке и, оглядев выставленный товар, сразу заметил в батарее разномастных напитков бутылку «Картеля», на дне которой болталось граммов сто коньяка.

— А сколько у вас там «Картеля» осталось? — спросил он бармена.

— Граммов сто, не больше… — усмехнулся бармен.

— А пятьдесят сколько стоит?

— Слушай, солдат, хряпни лучше водочки, — доверительно наклонился вперёд бармен, — за счёт заведения…

— Водку я пить буду, если, не дай Бог, барменом стану, — ответил Медведев. — Так сколько стоит пятьдесят граммов?

— Триста семьдесят пять рублей, — отрезал бармен.

— А вот этот коньяк? — Боец ткнул пальцем в пузатую бутылку. — «Солнечная лагуна» почём?

— Это бренди. Сорок рублей сто граммов. Только это пойло даже бармены не пьют…

— Ничего, Хворостюк пьёт, — ухмыльнулся Медведев и подмигнул бармену. — Значит, так, три бутерброда с колбасой, сто граммов «Картеля»… с бутылкой… И пузырь «Лагуны»…

Бармен выставил заказанное на стойку и спросил:

— А кто такой Хворостюк?

Медведев молча поднёс палец к губам, всем своим видом показывая, что об этом бармену лучше даже не думать.

Зубов и Шматко совсем пригорюнились: их поездка полностью провалилась. О её последствиях теперь можно было только догадываться. Похмелье растормошило в закоулках сознания самые мрачные и безысходные картины будущего.

«Майора завернут, сто процентов, — грустил Зубов, — и буду я вечным капитаном. А доча вырастет и спросит: „Папочка, а почему у дядей звёздочки большие и их мало, а у тебя маленькие и много? Ты их главнее?“ Эх, непруха! Это всё он, „Стрелок“, так его! Батяня комбат…»

«На хрена я её взял, — сокрушался Шматко. — Поверил, блин, лишь бы шар загудронить… А этот гад бухарёвский мне говорит: „Отличная водка, товарищ капитан, сам пью!“ Без капитана этого хрен бы повёлся, а у этого барыги рожа как печень алкоголика — один в один… И Николаич мается, лица на нём нет. Эх, Олежка, не хватало тебе только с ротным отношения испортить…»

Подошедший Медведев прервал их тяжкие думы. Боец молча выставил на стол тарелку с бутербродами и бутылки. Капитан и прапор, выпучив глаза от удивления, напряжённо следили за его уверенными движениями.

— Это что? — выдавил из себя Зубов, сглатывая колючую слюну.

— Это вам с товарищем старшиной подлечиться, — указал Медведев на бутылку «Картеля», а потом переключился на пузатый пузырь «Лагуны», — а это — для дела… Ну, короче, с вас девятьсот девяносто пять рублей. Короче, штука без пятёрки…

Зубов и Шматко, как по команде, снова распахнули свои рты.

Иначе удивляться их не учили. Обычно военнослужащие открывают рот, когда стоят рядом со стреляющим артиллерийским орудием или находятся в зоне обстрела, — таким образом снижается давление на перепонки в момент выстрела или взрыва. А когда по тебе долбят из всех стволов, как тут не удивиться?

— Отставить, Медведев! — гаркнул прапорщик, первым выйдя из- под «обстрела». — Ты что, башкой ударился? Или ещё куда?

— Охренел совсем? — грозно добавил Зубов.

— Обижаете, товарищ капитан, — ответил Медведев и, усевшись на своё место, взял с тарелки увесистый бутерброд. — Не волнуйтесь, кушайте лучше. Всё будет в ажуре, гарантия!

«Картель» действительно оказался недурён, хотя ни Шматко, ни Зубов так и не поняли, почему он стоит таких бешеных денег.

— Ну и чем «Стрелок» мой хуже? — спросил Шматко, замахнув рюмку коньяку в два коротких наскока. — Один хрен, пойло… Ну горчит там чего-то и грудь греет… У, блин, спирту выпить, грелку на грудь положить — такая же фигня… Чудят французы, однако… Лучше нашей водки нет ни хрена!

В опустевшую бутылку из-под «Картеля» перекочевала «Лагуна».

Бутылка была тщательно запечатана, контроль качества упаковки проводил Зубов, на правах самого въедливого и придирчивого эксперта. Осмотрел бутылку со всех сторон, он довольно кивнул.

— Не докопаешься вроде, — сказал он. — Может, Хворостюку и прокатит…

— Хворостюку прокатит, товарищ капитан, — уверенно заявил Медведев, — кому угодно прокатит!

Так и получилось.

Х. (Хуан?) Хворостюк остался доволен «дорогим» подношением: перед запоздавшими «покупателями» сразу же открылись все заветные комнаты с «секретными спецкомандами». На радостях Х. (Хулио?)

Хворостюк даже посягнул на святое, сдав покупателям из второй роты бойца, распределённого в президентский полк.

— И чего они нашли в этом Нестерове? — удивлялся Шматко, листая дело бойца. — Вполне обычный гражданин. Ну в норме у него всё: грудь там, ноги, зубы, и всё такое… Но… Для президента могли бы и получше подобрать.

— Дай сюда. — Зубов отобрал у Шматко личное дело бойца и стал пролистывать его. На одной из страничек он остановился и удивлённо открыл рот. — Говоришь, вполне обычный гражданин? А это ты видел?

Читай!

Зубов ткнул пальцем в какую-то строчку.

— «…Результаты тестирования на УИ (IQ) — 125,3…» — прочитал прапорщик и недоумённо посмотрел на капитана. — И чё это за фигня?

УЗИ знаю, а УИ — первый раз слышу… Чё это, Николаич?

— А то! — Зубов забрал у Шматко папку и аккуратно положил её в пачку уже отобранных дел. — Ты какой год в армии? Пора бы знать, что сейчас призывников по новой методике тестируют, понял? Реформа, слышал, может быть…

— Ну, чё-то там слышал такое. И чё?

— Ну чё ты чёкаешь, японец, что ли? — раздражённо сказал Зубов. — Прямо по мозгу эти твои «чё» долбят… Возьми на тон пониже… О чём я?

А… так вот, новая система тестирования. УИ — это уровень интеллекта, понимаешь? Сообразиловка.

— А… И чё? Сколько там у него? Сотня с четвертью? Много, что ли?

Вместо ответа капитан выудил из стопки первую попавшуюся папку и открыл её на той же странице.

— Так. Рядовой Попа… блин, Папо… Па-па-зо-гло! — Лицо Зубова сморщилось как от доброй дозы чистого лимонного сока. — Сколько у нас тут… Так… УИ — двадцать три и два. Понял теперь?

— Да ни хрена я не понял, — раздражённо махнул рукой прапорщик. — На хрена нам сейчас все эти УИ-муи? Солдату думать некогда, за него всё командование уже решило. У нас чего, мотострелковая рота или Академия наук?

— Ага, — ухмыльнулся капитан. — Ты вот, как приедем, так прямо Соколову и скажи, мол, на хрена мне все твои алгоритмы-хероритмы, упал на очки, отсюда и до отбоя. А то ишь, умник нашёлся… Альберт Эпштейн, хм… Ну как?

— По больному бьёшь, ротный, — проворчал прапор. — Без жалости, ваще!

На этом борьба интеллектов закончилась с явным перевесом звёзд и просветов. Зубов взял реванш за вчерашние карточные погоны.

Через три часа довольные собой Шматко и Зубов уже усаживали в автобус команду отборных новобранцев — лучшего товара нельзя было бы и пожелать.

— Давай, гони на всех парах! — приказал преобразившийся ротный Медведеву, когда посадка в автобус была закончена.

— Погони не будет! — уверенно ответил находчивый боец, но газу всё-таки поддал.

Когда автобус проезжал мимо злополучного села Бухарёво, которое чуть не превратилось в личное Ватерлоо капитана Зубова, ротный велел притормозить прямо возле указателя. Подмигнув Медведеву, он подошёл к храпящему прапору и толкнул его в плечо:

— Николаич, твоя остановка, приехали…

— Ага, ага, — подорвался сонный прапорщик, молниеносно собрал свои вещи и выскочил на дорогу.

Автобус тут же попылил дальше. Только тут Шматко сообразил, что стоит посреди пустой дороги, рядом с указателем.

— Бухарёво — триста метров… Ух, ёб ты! — Прапорщика чуть не стошнило. Он повернулся туда, где скрылся автобус, и, потрясая увесистым кулаком, разразился бурей проклятий.

Как он и предполагал, это возымело своё действие — автобус вернулся и подобрал пассажира.

Прапорщик даже не стал ругаться — так, сказал пару ласковых Медведеву, беззлобно пожурил довольного собой Зубова. Чего греха таить — если не считать безвозвратной утраты командировочных, поездка получилась очень даже неплохой.

А с задних сидений, глазами, полными неуверенности в будущем, за жизнью странных существ в защитной форме следили новобранцы.

После отъезда щедрых покупателей Х. (Хаим?) Хворостюк закрылся в своём кабинете и, обложившись бананами, налил в простой гранёный стакан ароматный напиток, изготовленный путём купажа шестидесяти сортов выдержанного коньячного спирта.

Замахнув добрый глоток «дорогого» напитка, Х. (Хачатур?)

Хворостюк, как истинный дегустатор, зажмурился от удовольствия.

Маслянистая жидкость медленно стекала в желудок, где уже разгорался очаг уютного коньячного тепла.

— Умеют делать, падлы! — восхищённо произнёс капитан, читая текст на этикетке. — Эх, вечность бы так сидел… Ладно, не будем эгоистами, Хома Федотович, надо за Зубова выпить. Чтобы ему майора… не раньше чем мне…

Приятный вечер в обществе фирменного напитка и ящика бананов… О чём ещё может мечтать начальник сборного пункта молодого пополнения в самый разгар призыва?

Данилюк, держа в руках увесистый бумажный пакет, вошёл на кухню и, увидев Вакутагина, копающегося в котле, подошёл к нему и откашлялся.

— Здравия желаю, товарищ прапорщик! — бодро поприветствовал его повар.

— Значит, так, — сразу перешёл к делу Данилыч и стал выкладывать на стол консервы, — я тут тебе принёс немного… Вот смотри, три банки. Две тушёнки и одна сгущёнка!

— А сгущёнка дороже тушёнки?

— Ты мне цены не взвинчивай! — возмутился Данилыч. — А то я по европейским, понимаешь, могу тебе насчитать! У нас с тобой бартер, а тут свои законы!

— Сухачёву давали три тушёнки…

— Сухачёву я давал больше, — кивнул прапор, — потому что человек был хороший, свой! А ты? Я про тебя вообще ничего не знаю, Вакутагин.

Повар убрал консервы со стола и достал картошку. Перед тем как отдать ведро Данилычу, он выложил из него несколько крупных картофелин.

Прапор, мрачно сопя, наблюдал за неторопливыми действиями нового повара.

— Трудно нам будет, Вакутагин, — сказал он, перед тем как уйти восвояси. — Я понимаю, конечно, у вас там, в Средней Азии, принято торговаться! Так сказать, в крови это дело…

— Я — с Чукотки! — гордо заявил повар.

На это Данилыч только махнул рукой: от географии в этом деле толку было мало, можно сказать, вообще не было… Да и вообще, есть авторитетное мнение, что в век сверхзвуковых аэропланов и поездов с вагонами типа «СВ» география утратила своё значение. Хрен ли с неё толку, если чукча торгуется не хуже узбека?

Замаскировав ведро полиэтиленовым пакетом, понуро опустив плечи, Данилыч пошёл к себе. На выходе из столовой его окликнул Вакутагин:

— Товарищ прапорщик, вернитесь!

— Чего ещё тебе, чукотский повар? — с гамлетовским надрывом вопросил Данилыч.

— Вы, это, Данилыч, — улыбнулся Вакутагин. — Забирайте картошку… Я так, подумал и решил…

— Теперь вижу, — широко улыбнулся Данилыч, — вижу, хороший ты человек, Вакутагин. Сработаемся, товарищ солдат. Я думаю, это начало большой дружбы…

— Сработаемся, товарищ прапорщик.

Так, один из капиталистических поэтов колониального периода как-то сказал, типа: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда»…

Крепкое дружеское рукопожатие русских солдат — белоруса Данилыча и чукчи Вакутагина — полностью развенчало этот злобный пасквиль. Такая вот у нас армия.

Звонок на родину не принёс Соколову облегчения — детективная история с пропавшей Варей стала ещё запутаннее. Родственники нагнали туману, не забыли навести и тень на плетень. Кроме домыслов своих родных и друзей, никакой вменяемой информации Сокол не получил. Похоже, что всеобщая убеждённость в том, что жители деревень знают друг о друге всё, — это большое заблуждение. Боец понуро вышел из штаба, где его уже ждали Кабанов и Гунько.

— Ну что, позвонил? — спросил Кабан.

— Лучше бы не звонил, — мрачно ответил Сокол. — Никто ничего не знает… Сказали только, что вместе с Варей ещё и Генка Хромой куда-то пропал…

— Ну ежели хромой, — попытался схохмить Кабанов, — то далеко не уйдёт…

— Что, Сокол, баба тебя бросила? — вступил в разговор Гунько в своей обычной беспардонной манере. — Ничего, она, кстати, дольше всех продержалась… Эх, знал бы прикуп, с первого же дня тотализатор замутил. Бабла бы подняли немерено… А ты, Кузя, у меня бы фаворитом был, ну, в смысле, тёмной лошадкой…

— Слушай, Кабан, — набычился Соколов, — подержи-ка его, я ему врежу, пока сержанта не дали…

До мордобоя дело не дошло: из-за угла появился знакомый автобус — Шматко, Зубов и Медведев вернулись из поездки за молодым пополнением.

— А вот и мясо прибыло, — цинично заметил Гунько и направился к автобусу, откуда уже вышел бледный Зубов. — Товарищ капитан, за время вашего отсутствия…

— Всё нормально? — устало спросил ротный.

— Так точно!

— Хорошо, — кивнул капитан и махнул рукой за спину, — тогда разбейте с Медведевым молодых на два отделения и ведите в казарму.

Пускай моются, бреются, и всё такое. Покажите всё им, пусть осваиваются.

— Есть, товарищ капитан!

Новобранцы уже выгрузились. Перекинувшись парой фраз, Медведев и Гунько построили молодых и повели к казарме.

Посмотрел на молодое пополнение вышел и полковник Бородин.

Зубов и Шматко подошли к командиру части, доложили обстановку.

— Что-то они не очень, по-моему… — критично заметил полковник, глядя вслед уходящим в казарму новобранцам.

— Это лучшее, что было, товарищ полковник, — твёрдо ответил на это Зубов. — Высший сорт!

— Что, правда, что ли? — вздохнул Бородин. — Да… Хилеет поколение. Мельчают люди… Ладно, пошли, что ли, по пять капель…

Так сказать, за высший сорт…

Шматко и Зубов обменялись короткими взглядами: после ночных и дневных приключений меньше всего они сейчас были расположены к застолью.

— Товарищ полковник, может, в другой раз? — предложил Зубов.

— Тем более дел много… — веско добавил Шматко. — Пополнение всё-таки…

— Молодцы! Вот это по-нашему! Коньяк от нас никуда не убежит, это правда. Хорошо, занимайтесь, потом отметим это дело.

Шматко и Зубов облегчённо вздохнули. Всё-таки странное существо — человек, а человек в военной форме — так вообще причуда природы…

Вечером новоиспечённые «черпаки» Соколов, Кабанов, Медведев и Гунько сидели в бытовке и пили чай со сгущёнкой, которую Вакутагин выменял у Данилыча на ведро картошки.

— Сказка… — плотоядно причмокивал Кабан.

— Ай да тундра, ай да сукин сын, — вторил ему Гунько.

— Я же говорил, — вступил Медведев. — Свой человек на кухне — это всё. Пошли дивиденды…

И только Соколов мрачно молчал.

— Кузя, ты чего такой мутный? — спросил Медведев. — Мужики, вы чего с Соколом сделали?

Но ответить ему не успели — в бытовку зашёл Вакутагин.

— Жрёте, значится… без меня. — Повар с важным видом остановился в дверях. — Забыли, кто вас кормит?

С этими словами он забрал у Соколова банку сгущёнки и жадно присосался к дырочке, пробитой в её жестяном боку.

— Ты что, на своей кухне ещё не отъелся? — спросил Кабан, ревниво наблюдая за банкой.

— Э, Вакутагин, ты мне оставь, — заканючил Сокол.

— Тебе уже хватит, — отрезал чукотский повар. — Дуй на КПП, тебя там девушка спрашивает…

Сокола как ветром сдуло. Вакутагин занял его место и налил себе чаю.

Пропавшая Варя нашлась. Всё объяснилось очень просто: для того чтобы быть поближе к своему возлюбленному, девушка решила переехать в город, рядом с которым была расположена воинская часть.

— Ну перестань дуться, я же всё объяснила, — сказала она Соколу, который довольно правдоподобно изображал на своём лице обиду. — А ещё мне от этого техникума общежитие дали. Так что сорок минут — и я у тебя или ты у меня! Знаешь, какие экзамены сложные были! Я думала, математику вообще завалю…

— Ну и кем ты теперь будешь? — стал оттаивать Сокол.

— Дизайнер одежды, — похвасталась Варя, — второй категории, между прочим…

— Ну и на фига нам в деревне дизайнер одежды?

— Да мне хоть бульдозерист-плотник, — улыбнулась Варя, — главное — к тебе поближе…

Это был серьёзный аргумент. Сокол окончательно оттаял и, широко улыбнувшись, обнял девушку, и влюблённые поцеловались.

Слава Богу, эта история закончилась хорошо.

Что касается Генки Хромого, если кому интересно, то этот коварный соблазнитель вовсе не имел отношения к пропаже Вари: он просто лежал в больнице по причине падения с лошади. Такие дела, товарищи читатели…