Вторая рота

Глава 6

Этот день начался обычно, как пишут в толстых и скучных романах, ничто не предвещало совершенно ничего. Сначала встало солнце, потом дневальный, надрывая глотку, проорал своё традиционное «Рота, подъём!», после зарядки был утренний смотр и завтрак.

Как раз перед завтраком Гунько и Медведев расположились в курилке. Первая затяжка приятно долбанула по ещё не проснувшемуся мозгу, располагая к беседе.

— Слыхал, говорят, Колобок с медсестрой развёлся, — многозначительно произнёс Гунько, начав с новости, уже пару дней будоражащей умы рядового, старшинского и офицерского состава части.

— И что? — равнодушно спросил Медведев.

— Так, ничего… Думал, тебе интересно.

— Мне фиолетово, — выпуская мудрёное кольцо дыма, изрёк Медведев, — по барабану.

Между товарищами по оружию и соседями по койкам повисла пауза, густо сдобренная терпким табачным дымом. Казалось, что говорить больше не о чем, но Гунько, как и положено русскому солдату, сдаваться не собирался.

— Как там Сокол в отпуске? Давно вестей нету… — вздохнул он, покосившись на Медведева.

— Вчера старшине звонил, — оживился Медведев. — Матери операцию сделали… Прошла успешно…

— Ну и слава Богу, — улыбнулся Гунько. — Он когда должен вернуться?

— Через пару дней…

— Скорее бы, — мечтательно произнёс Гунько и, сглотнув набежавшую слюну, мечтательно добавил: — Колбаски хочется…

Деревенской…

— Не трави слюну, Гуня, — помрачнел Медведев. — Не завтракали ведь ещё… Колбаска, ишь ты… А тарелку перловки не хочешь?

Ответить Гунько не удалось, в курилке появился Кабанов, глаза которого возбуждённо блестели.

— Э-э… военные! Где вы ходите? — с лёту наехал он на товарищей и огорошил их новостью: — Лаврову посылка пришла! Айда!

— Не жизнь, а кино, — Гунько стал «бычковать» сигарету, — захотелось колбаски — нате вам! — Снисходительно посмотрев на Медведева, он добавил: — А ты говоришь — перловка… Отставить перловку, товарищ солдат!

Но радость голодных «черпаков» была преждевременной.

Счастливый получатель посылки Лавров, Гунько и Медведев окружили стол, на котором Кабанов с трепетной аккуратностью вскрывал картонную коробку.

— Ты, Лавров, про таможенную пошлину, конечно, слышал? — спросил молодого Гунько.

— Так точно, — не отрывая глаз от ловких рук Кабанова, ответил боец.

— Двадцать пять процентов. — Медведев, как всегда, придерживался предельно кратких и чётких формулировок.

— И это ещё по-божески, — добавил Кабанов, — в других частях — пятьдесят…

«Черпаки» покачали головами, изображая этим то ли порицание чересчур жадных коллег из других частей, то ли сожаление о своей чрезмерной доброте и либеральности.

Последняя полоска скотча были взрезана, и Гунько, картинно заправив за воротник носовой платок и вооружившись штык-ножом и вилкой, подался к открывающейся коробке:

— Ну, Лавров, чем ты нас сегодня порадуешь?

— Тэ-эк-с…

Кабанов выложил на стол стопку компакт-дисков, пачку журналов с кроссвордами, электронный «Тетрис», фотоплёнку в упаковке, десяток презервативов.

— Ну и на хрена тебе вся эта бодяга, воин? — спросил Гунько Лаврова.

Тот только пожал плечами, он был разочарован не меньше своих старших товарищей.

— От кого посылка? — спросил Медведев, подозрительно прищурившись.

— От друзей… — вздохнул Лавров.

— Они чё, думают, ты в санатории отдыхаешь? Ты чё им про службу пишешь, военный?

— Правду… Это они, наверное, прикололись…

— Да, классные у тебя корефаны, — сказал Медведев. — Добрые и умные… Приколисты, так их…

— Так чё, я не понял, из жратвы вообще ничего нет? — взвился Гунько, размахивая штык-ножом.

— Кажись, есть что-то. — Кабанов выудил со дна коробки пакет с сушёной рыбой. — Приколемся по рыбке?

— Рыба без пива — издевательство над организмом, — разочарованно сказал Гунько.

— Ага, только воду целый день потом хлестать, — поддержал его Медведев.

Кабанов отдал посылку Лаврову.

— На… Забирай своё барахло, — сказал он. — В следующий раз пятьдесят процентов будешь должен.

Гунько и Медведев согласно кивнули — это было справедливо — по понятиям.

А тем временем на другом конце казармы — в каптёрке — прапорщик Шматко боролся с сомнениями. Возле его стола стояло два ящика пива, из которых он доставал то одну, то другую бутылку и разглядывал этикетки.

— Так… Это у нас тёмное… Это… Светлое… Употребить до… От, козлы, а! И здесь надули, бляха-муха! На каждом шагу…

Как ни странно, но Шматко выглядел совершенно безрадостным, что очень необычно для любящего выпить прапорщика, рядом с которым стоят два ящика пива.

И тут в каптёрку вошёл капитан Зубов. Выглядел он радостным и довольным.

— Николаич! Здорово! — поприветствовал он Шматко, на что тот ответил угрюмым неуставным кивком и убрал бутылки под стол. Зубов продолжал лучиться радостью: — Угадай, что вчера моя доча выкинула?

— Игрушку какую-нибудь… — нехотя попытался угадать Шматко.

— Узко мыслишь, Николаич, — рассмеялся Зубов и, подняв вверх указательный палец, торжественно объявил: — Вчера моя Алёнка пошла!

— Куда?

— Восвояси, куда! Просто пошла… Ножками… Топ-топ. — Капитан пальцами выбил дробь на поверхности стола. — Сидела, гугукала, а потом встала и пошла.

— Поздравляю, — без особого энтузиазма сказал прапор.

Зубов продолжал упиваться своей радостью:

— Между прочим, большинство в год ходить начинают, а моей ещё года нет. Представляешь?!

— Это наследственное, — кивнул Шматко. — Моя тоже рано пойдёт…

Э-э… то есть мой пойдёт…

— Чувства такие — словами не передать! — радовался Зубов.

Шматко наклонился и выставил перед капитаном бутылку пива:

— На вот… Можешь это событие отметить…

— Ого! Ты что, фокусник? Чего там у тебя? — Заглянув под стол прапорщика и увидев два ящика пива, капитан присвистнул от удивления: — Ни фига себе… Ты что… пивной магнат?

— Это я выиграл, — ответил прапорщик. — Приз, понимаешь. Акция у них была, под каждой десятой крышечкой — приз.

Скрипнув ящиком стола, прапор достал открывалку и отковырнул пробку. Под этой приза не было.

— Пустая, — вздохнул прапорщик. — Я хотел путешествие выиграть… Свадебное — у нас же не было. На двоих — в Польшу. Да вот — не повезло…

— Не повезло? — удивился Зубов. — За одну бутылку два ящика!

— Как же — за одну! — невесело ухмыльнулся Шматко. — Чтобы эти два выиграть, мне один выдуть пришлось! Мучиться, понимаешь!

— Да уж, мучение, всем бы такое мучение, — покачал головой Зубов и приложился к бутылке. Эффект был, как видно, совсем не таким, как он ожидал, — лицо капитана скривилось. — Чё-то как-то…

— Во-во. Оно такое, — кивнул прапор. — На любителя, прямо скажем… А ты говоришь — повезло…

Налицо было неразрешимое противоречие — имеется халявное пиво, но пить его невозможно — после первого ящика уже нет сил употреблять этот напиток непередаваемо отвратительного вкуса. Что может быть страшнее для прапорщика — иметь халяву, но не иметь возможности её использовать.

От таких противоречий можно и рассудком подвинуться, но Шматко неожиданно осенило. Прихватив с собой пару бутылок, он отправился к Данилычу, которого решил завербовать в бизнес-партнёры.

Посылка Лаврова оказалась с секретом, о содержании которого он сам догадался только тогда, когда прочитал письмо, вложенное в коробку среди прочего ненужного хлама, присланного с гражданки друзьями.

В этом послании, содержащем последние новости с гражданки и несколько бородатых анекдотов, имелась ещё и таинственная строчка, которая гласила: «Загляни в негативы, приколешься ещё больше…»

Лавров последовал инструкции, но, открыв пластиковую коробочку из-под фотоплёнки, нашёл в ней совсем не негативы, а небольшой пластиковый пакетик с белым порошком. Дегустация порошка на вкус и запах, немедленно проведённая Лавровым в кабинке туалета, не оставила сомнений — друзья подогнали ему «кислоту», и «кислоту» очень не слабого качества.

Ладони Лаврова вспотели от одного только предчувствия предстоящего кайфа, а мозг лихорадочно заработал, выплёвывая сакраментальные вопросы: «Где? Когда? С кем?»

За окном сортира противно шуршал по асфальту веник — Нестеров наводил уставной порядок.

«Неплохая кандидатура…» — прикинул в уме Лавров и не стал откладывать дело в долгий ящик.

— Нестер, оттопыриться хочешь? — спросил он.

— Чего? — с ходу затупил боец.

— Тихо ты! — Лавров напустил на лицо таинственной жути и оглянулся по сторонам. — Ну оттянуться, понимайт? Ферштейн, Нестеров? Кайфануть, андестенд?

— Как это?

— Это волшебная амброзия, — Лавров достал баночку из кармана, — крутняк, улёт…

— Чего? — Тупость Нестерова в некоторых вопросах, несмотря на его рекордно высокий УИ, была непробиваема.

— Кислота есть! — напрямую попёр Лавров.

— Соляная?

— Уксусная… — Лавров понял, что с этим товарищем кайфа не замутишь. — Ладно, трудись, Папа Карло…

Нестер, оставшись в полных непонятках, вернулся к наведению уставного порядка. Лавров решил продолжить поиски торч-партнёров в казарме.

Данилюк настороженно отнёсся к предложению Шматко.

— Слушай, а чего его продавать? — спросил он, крутя в руках демонстрационную бутылку. — Сам бы выпил, и все дела.

— Да я уже смотреть на него не могу. — Шматко полоснул себя по горлу ребром ладони. — Оно у меня уже вот где. Мне бы деньги отбить, Данилыч…

— Пиво «Пенное», — прочитал этикетку начальник склада. — Новое, что ли?

— Ага, в акцию выиграл.

— Пейте пиво «Пенное», будет попа вот такенная, — ухмыльнулся Данилыч, разведя руки в стороны.

— Шутки в сторону, товарищ прапорщик, — нахмурился Шматко. — Я тебе дело говорю. Так что, толканёшь?

— Можно попробовать. — Данилыч превратился в воплощение снисходительности. — Только так… Деньги после реализации.

— Лады!

— Моя доля — пять бутылок!

— По рукам!

Шматко не торговался, и уже одно это было подозрительно.

— Погоди, — сказал Данилюк, вырывая свою ладонь из клешни Шматко. — Сначала попробовать надо.

— Да на хрена?. — начал Шматко, но было уже поздно — что-что, а вскрывать пивные бутылки Данилыч умел почти мгновенно. — Эх…

— Чего это? — Прапор остановил бутылку у самого рта.

— Ты это… С утра пить собираешься?

— Ну ты, блин, даёшь, Николаич! Почему пить? Это же пиво.

— Пиво-то, оно тоже разное бывает, — потухшим голосом сказал Шматко. — Это знаешь как по башке даёт? Не хуже водяры.

— Сейчас и попробуем. — Данилыч напустил на лицо серьёзности и сделал большой глоток. После этого он на мгновение стал как близнец похож на капитана Зубова после дегустации этого же напитка. — Ну и дрянь…

— Зато стоит дёшево. — У Шматко были припасены аргументы на любой случай. — Только ты постарайся побыстрее это дело провернуть, а то у него срок годности послезавтра заканчивается.

— Как? А когда я успею?

— Ну, сегодня, завтра… У тебя же целых два дня! Короче, я тебе полностью доверяю, Данилыч… ты мужик надёжный, если дал слово — всё! Железо!

— Э… Николаич, погоди… — начал было Данилыч, но Шматко уже скрылся.

Данилыч задумчиво сделал ещё один глоток из бутылки, и теперь пиво уже не казалось ему таким уж противным. Организм прапорщиков быстро приспосабливается к изменениям окружающей среды, а в некоторых случаях почти мгновенно.

В поле зрения Лаврова попал рядовой Папазогло. Торчок в погонах, наученный неудачей с Нестеровым, теперь решил строить свой разговор по иной психологической схеме, начав с простейших вопросов.

— Слушай, Папазогло! А ты, кроме сигарет, что-нибудь куришь? — Лавров стал подъезжать издалека. — Ну, или курил?

— В смысле? Папиросы, что ли?

Похоже, начала повторяться та же канитель, что и с Нестером, но Лавров был терпелив.

— В смысле траву! — резанул он напрямки.

— М-м… Нет! У нас в деревне траву не курят. — Папазогло отвечал обстоятельно. — У нас в лесу грибы такие растут… Их, если в самогоне вымочить, а потом высушить, можно в чай добавлять!

Это уже было интересно.

— Ну и как приход?

— Ай, не знаю! Я как-то пробовал. Прикольно, ходишь по полу, а как будто летаешь…

— А говоришь — «не знаю»! — передразнил Лавров товарища. — Это и есть приход, дружище… Ну, ясно с тобой — ты калач тёртый. А повыше хочешь полетать?

— Как это?

— Есть тема! — Лавров снова вытащил на свет Божий свою баночку и потряс ею перед носом Папазогло. — Покруче любых грибов! Ты в караул идёшь?

— Нет…

— И я нет. В роте почти никого не будет. Вот и полетаем…

— Ну я не знаю… Как-то это…

— Не очкуй — я тему секу. Буду твоим инструктором.

— Ну давай, — сдался Папазогло. — Только ты это…

— Всё нормалёк, брателло. — Лавров похлопал Папазогло по плечу и увлёк его за собой. — Тогда пошли, боец…

Дурное дело нехитрое и обстряпывается обычно очень быстро.

Через час Папазогло заходил в бытовку, держа в руках две кружки киселя, выпрошенного у Вакутагина в обмен на обещание отработать необходимый напиток в грядущем наряде по кухне.

— Кисель? — скривился Лавров, заглянув в кружку.

— Компота не было… Зато малиновый…

— Ладно, покатит…

Он достал из кармана баночку с порошком и, пристально посмотрев на побледневшего товарища, спросил:

— Ну что, всё сыпать?

— А п-плохо не будет?

— Будет хорошо! — Лавров принял решение и стал рассыпать порошок по кружкам. — Ладненько, пока выступим по половине, а там посмотрим…

Он приготовил раствор, ложкой размешав порошок в киселе, спрятал баночку в карман хэбэ и подвинул одну кружку к Папазогло:

— Давай…

— Ты первый, — замотал головой Папазогло.

Лавров поднёс кружку ко рту, и в этот самый момент, как в плохом кино, в двери бытовки появился Ходоков, залетевший в караул и от этого факта пребывавший в самом отвратительном расположении духа.

— О-па! Чё тут за дела? — с порога взвился он. — Бухаем, воины?

Совсем охренели, «душары»?

— Это кисель, — побледнев, ответил Лавров. — Малиновый…

— Ну и борзота! Значит, на нарубываемся, пайку тихарим?

Он вырвал кружку у Папазогло и понюхал её содержимое.

— Так это…

— Рот закрой! Рано вам ещё киселями баловаться, службы ещё не хавали, а уже на сладенькое потянуло?

Одним большим глотком Ходоков осушил полкружки, не заметив, как округляются от этого зрелища глаза молодых.

— Лучше не пейте, — тихо сказал Папазогло, чем ещё больше распалил Ходокова.

— А то чё? — Держа кружку перед собой, он подался вперёд. — Опять на вилы лезешь, Папа зогло? А? Или ты, Лавруша, борзой? А?

Он демонстративно допил кружку и вытер губы рукавом хэбэ.

— Ну и что ты мне сделаешь? А, Попа загло? — Молодые понуро молчали — он сделал их на «раз, два, три». — Короче, взяли веники — и бегом на территорию. Тут люди в караул залетают, а молодняк кисели припивает — борзота вообще… На очках надо умирать в таком возрасте, а они — кисель… Охренеть…

Он отобрал кружку у Лаврова и залпом проглотил её содержимое.

Несостоявшиеся торчки вооружились вениками и приступили к исполнению своего воинского долга, Ходоков пошёл готовиться к наряду, а их место в бытовке заняла тёплая компания — Медведев, Гунько и Кабанов.

Гунько с заговорщицким видом уселся на стул возле тумбочки и подозвал к себе товарищей. Весь его вид говорил об исключительной важности происходящего. Кабанов и Медведев пока не врубались, в чём дело.

— Значицца, так, — начал Гунько. — Смальков у нас сегодня в карауле? В карауле… Ротный не дежурит? Не дежурит… Старшина? Уже свалил… Это значит, что звёзды как нельзя лучше выстроились для нас, друзья мои!

— Ты Митю не трелюй, Гуня, — сказал Медведев. — Чё за звёзды?

Какие дела?

Гунько сделал руками таинственные пассы и с возгласом «Але, ап!» распахнул дверцу тумбочки.

Оттуда на изумлённых бойцов смотрела добрая батарея пивных бутылок с жёлто-красными этикетками «Пенное».

— Не кисло, — присвистнул Кабан. — Знатная тема…

— Откуда? — спросил Медведев, доставая одну бутылку и вчитываясь в надписи на этикетке.

— Короче, это масть, помноженная на удачу, — хвастливо заявил Гунько. — После того как Зубов нас замурыжил на плацу, я зашёл в «чепок» минералки выпить, а Эвелина как раз чего-то там резала, просила подождать. А меня сушняк так заломал, что я сам в холодильник к ней залез. А там — пиво! Я ей: откуда? Она мне: не твоё дело, и две бутылки в откуп даёт. Тут я и подумал, что неплохо бы нам всё это заполучить оптом и устроить небольшой бурагоз. Ну и купил, как говорится, всю партию.

— Ну, Гуня, ты красавец, — оценил Медведев подвиг товарища. — Сейчас бы ещё воблочки к этой теме…

— Воблочки, — нахмурил Кабанов свой высокий лоб. — Кажется, я знаю, кто нам в этом поможет…

— Лавров! — прокричали они в один голос и, заперев тумбочку с заветным напитком, направились к двери.

Лейтенант Смальков в этот день впервые заступал в качестве начкара. Личный состав караула был выстроен на плацу. Как полагается, дотошный Смальков «гонял» бойцов на знание караульного устава.

Ходоков заученно бубнил скороговорку вызубренных уставных фраз, которые при многочисленном повторении начинают терять всякий смысл, а после прохождения службы забываются уже на следующий день. Но этот день был ещё далеко…

— …Часовому на посту запрещается: есть, пить, курить, спать, прислоняться к чему-либо, принимать…

— «Сидеть, лежать» пропустил, — полушёпотом заметил Нестеров, стоящий рядом в строю.

— Правильно, Нестеров, — сказал Смальков. — Сидеть, лежать, оправлять естественные надобности…

Ходокову неожиданно стало смешно, губы сами расползлись в улыбку, а в голове стало щекотно, словно через ноздрю кто-то щекотал мозг невидимым птичьим пером.

— Что смешного, Ходоков? — строго спросил Смальков.

— Слово смешное — «надобности», — с трудом сдерживая гогот, ответил Ходоков.

— Отставить! — оборвал его лейтенант. — Ничего смешного я здесь не нахожу!

— Извините, товарищ лейтенант!

Ходокову стоило больших усилий вернуть лицу серьёзное выражение, но внутренний бес словно тянул уголки его губ в стороны, а щекотка в голове становилась всё интенсивнее.

Окружающие звуки стали множится, возвращаясь многоголосным эхом.

— Продолжай, — велел Смальков.

— Без необходимости засылать патрон в патронник, — выдавил из себя Ходоков, стараясь не думать над тем, что говорил: уж больно смешной была фраза и каждое составляющее её слово в отдельности.

— Ладно, достаточно, — смилостивился Смальков, которому и самому не терпелось покончить с этой канителью. — Значит, помните, что оружие у вас боевое и патроны тоже… Караул… Равняйсь! Смир-р-на!

Нале-во!

Пятнистая спина Нестерова оказалась прямо перед глазами Ходокова, и вдруг он с удивлением заметил, что пятна на хэбэ движутся, плавно перетекая из одного цвета в другой. Ствол автомата Нестерова покрылся бурой ржавчиной, а из пластиковой накладки газоотводной трубки вдруг выросла ветка с маленьким красным цветком.

— Нестеров, что это у тебя с автоматом? — спросил Ходоков.

— А что? — удивился тот, пытаясь через плечо посмотреть на своё оружие.

Ходоков на мгновение зажмурил глаза, а когда открыл их, автомат снова вернулся в своё обычное состояние — ни ржавчины, ни цветка на нём не было. Только пятна на ткани хэбэ продолжали двигаться.

— Шагом… — Ходоков машинально наклонился вперёд. — Марш!

Строй двинулся к караулке, стоящей у въезда на территорию охраняемых складов. Ходоков почувствовал, что во рту стало страшно сухо, а язык приклеился к нёбу.

В голове зажужжал озорной моторчик, словно над головой бойца нарезала круга крупная механическая муха. Ходокову даже показалось, что он увидел её, когда насекомое на мгновение присело на фуражку Смалькова. Начкар даже ничего не заметил.

Ходокову даже в голову не пришло, что с ним что-то не так.

Просто мир вокруг странно преобразился, но мозг воспринимал это вполне нормально.

Боец стоял на посту возле склада боепитания, на его лице блуждала блаженная улыбка, в мозгу приятно жужжал моторчик, хотелось делать как раз то, чего не положено, — петь и смеяться.

— Чунга-чанга, лето круглый год, — шёпотом запел он. — Чунга-чанга, синий небосвод…

Неожиданно за спиной мелькнула какая-то тень. Ходоков обернулся, но ничего не увидел. Потом это повторилось ещё раз. Боец прекратил петь и взял автомат на изготовку. Неожиданно эйфория сменилась страхом, казалось, со всех сторон пост окружает нечто зловещее и страшное.

Ему даже показалось, что из дупла большого дерева, стоящего неподалёку от поста, на него немигающе смотрит огромный жёлтый глаз.

И тут он услышал шаги, лёгкие и быстрые, как будто шёл ребёнок, потом потяжелее. Невидимые существа шли прямо на него.

— Стой! Кто идёт? — закричал Ходоков, поднимая ствол автомата. — Стрелять буду!

— Правильно действуешь, товарищ боец, — послышался из-за спины голос Колобкова. — Первый выстрел вверх, потом на поражение.

Поощрим в приказе!

Ходоков обернулся и увидел заместителя начальника части по воспитательной работе, точнее, он увидел только его голову, которая покоилась на теле собаки.

— Т-товарищ подполковник, в-вы соб-бака? — спросил Ходоков.

— Ты что себе позволяешь! — заорал Колобков, сдабривая свои слова рычанием. — Да я тебя на губу упеку до конца службы!

Колобков снова трансформировался: тело его стало нормальным — в мундире с погонами, а вот с головой были проблемы — вместо неё торчала волосатая морда ризеншнауцера.

— Так, забирайте его! — скомандовал кому-то Колобков. — Такие бойцы нам не нужны.

И тут Ходоков увидел, что с трёх сторон на него наступают странные существа — зелёные карлики с тонкими антеннами на голове.

Из их открытых ртов раздаётся утробное мычание, они явно настроены недружелюбно.

Ходоков вскинул автомат, отдёрнул вниз предохранительную скобу и нажал на спусковой крючок, стараясь целиться в ноги зловещим гуманоидам.

От попавших пуль лица существ поморщились, но они медленно продолжали надвигаться.

— А, суки! Не нравится? — орал боец. — Будете знать, падлы, как на мой пост лезть! Куда, зелёные?

Гуманоиды отступили за дерево, но Ходоков точно знал — они ещё повторят свою атаку. Так и случилось.

Услышав выстрелы, Смальков поднял караул в ружьё, доложил о происшествии дежурному по части и вместе с бойцами направился к третьему посту, откуда доносились выстрелы.

Они уже подходили к посту, когда у них над головами засвистели пули. Лейтенант приказал бойцам спрятаться возле стены склада, а сам, выглядывая из-за угла, пялился в темноту, пытаясь рассмотреть, что происходит.

С караульного поста доносились невнятные выкрики Ходокова, которые перемежались его же одиночными выстрелами.

— Ходоков! Это мы, что случилось? — сдавленным от волнения голосом прокричал Смальков, но вместо ответа в кирпичную кладку прямо у него над головой впилась пуля, обдав лейтенанта веером кирпичных осколков.

— Не подходите, гады! Всех перестреляю, получите, твари! — заорал Ходоков.

К Смалькову подполз Нестеров.

— Нападение на пост, товарищ лейтенант? — спросил он.

— А где нападающие? — резонно заметил Смальков.

К взбунтовавшемуся посту уже подходило подкрепление. Вёл солдат капитан Зубов, которого дежурный вытащил из тёплой постели, — всё-таки и начкар, и бойцы в карауле были из его роты.

— Что случилось? — спросил Зубов обсыпанного кирпичной пылью Смалькова.

— По неизвестным причинам Ходоков открыл огонь на посту. Ни меня, ни разводящего не пускает — палит во все тяжкие…

— По ком?

— Не знаю…

Глаза Зубова зло сверкнули в полутьме. Он сложил ладони рупором и заорал:

— Ходоков! Это Зубов! Что случилось?

— Они хотят меня забрать, товарищ капитан! — истерически заверещал Ходоков.

— Кто они?

— Гуманоиды!

— Что он сказал? — Зубов повернулся к охреневшему Смалькову.

— Г-гуманоиды… К-кажется…

— Писец! Крыша поехала, — резюмировал Зубов и злобно зыркнул на лейтенанта: — Ты что, не видел, кого на пост ставил?

— Да ведь он нормальный был, — неуверенно ответил Смальков. — Ну вроде…

— Вот тебе, блин, и вроде…

Воздух снова заполнился сухим треском автоматных очередей.

— Ходоков, кончай этот цирк! — заорал Зубов. — Здесь все свои!

Но взбесившийся боец ответил выстрелами.

— Твою мать! — привалившись к стене склада, выругался Зубов. — И давно он так стреляет?

— Первый магазин, — ответил Смальков.

— От бляха-муха! Что делать будем, лейтенант?

Смальков как будто ждал этого вопроса.

— Дай подсумок, — решительно потребовал он у Нестерова, и, когда сумка с запасными обоймами оказалась у него в руках, вскочил на ноги и, пригнувшись к земле, бросился к посту.

— Куда? А ну назад! — заорал Зубов, но остановить лейтенанта было уже невозможно.

Смальков спрятался за стволом дерева, растущего возле поста, и, выглянув из-за него, закричал:

— Ходоков, не стреляй! Это я — лейтенант Смальков!

— Товарищ лейтенант! — заверещал Ходоков. — Здесь их много! Они не убиваются…

— Знаю, Ходоков! Я тебе гранаты несу. — Смальков вытянул вперёд подсумок и осторожно вышел из-за дерева прямо на Ходокова, стоящего буквально в пяти метрах от него с поднятым автоматом. — Их только гранатами можно.

Ходоков вертел головой по сторонам, высматривая затаившихся при появлении лейтенанта врагов.

— Слушай мою команду, Ходоков. Прекратить огонь, беречь патроны. Сейчас мы их вместе…

Он бросил Ходокову подсумок, и тот, машинально выпустив автомат из рук, схватил сумку и тут же получил увесистую оплеуху, которая свалила его на землю. Сверху навалился Смальков, оказавшийся предателем, — гуманоиды, наверное, давно завербовали его, или, что ещё хуже, он сам был гуманоидом.

Ходоков сопротивлялся из последних сил, даже укусил коварного начкара за руку, но к Смалькову подошла помощь, и взбесившийся боец был обезврежен. Под конвоем Ходоков был отправлен в санчасть.

Бородин, поднятый по тревоге, прибыл в часть, когда всё уже было кончено. Полковник, уяснив суть дела, приказал Зубову принять караул, а Смалькова вызвал к себе.

Лейтенант всё ещё не отошёл от стресса, который ему довелось пережить: всё-таки бывать под пулями ему ещё не приходилось.

Бородин приказал ему сесть.

— Товарищ полковник, — сбивчиво заговорил Смальков. — Я же это…

В карауле…

— Зубов принял караул! Какой из тебя сейчас начальник? Садись, говорю!

Смальков сел.

— Н-да… — сказал Бородин, окидывая Смалькова долгим изучающим взглядом. — А ты, оказывается, неплохой психолог, лейтенант. Как самочувствие?

— Нормально всё вроде бы… Рука только, самую малость…

— Что? От души он тебя цапнул? — усмехнулся Бородин. — Может, прививку от бешенства сделать?

Смальков закачал головой и на всякий случай убрал погрызённую Ходоковым руку со стола.

— Ладно, есть одно средство, — сказал Бородин и вытащил из сейфа бутылку коньяка и два стакана.

— Павел Терентьевич… Я… — забубнил Смальков, но полковник жестом остановил его.

— Ничего, щас можно! Даже нужно! — сказал он, наливая в стакан солидные дозы напитка.

— Дело в том, что я, в принципе… — заканючил Смальков, но полковник не дал ему договорить.

— Я приказываю! Глянь, как у тебя руки дрожат.

Полковник решительно подвинул наполненный до краёв стакан Смалькову. Лейтенант покосился на него с опаской.

— Слушай, лейтенант, этот солдат…

— Ходоков.

— Да, — кивнул полковник. — Он на разводе нормальный был?

Ничего странного за ним не заметил?

— Нет, товарищ полковник, — развёл руками Смальков, не спуская глаз со стакана. — Как все.

— Ничего себе — как все! — тяжело хмыкнул полковник. — Страшно-то было? Ну, под пули лезть…

— Да я и не помню, — искренне ответил Смальков. — За остальных страшно было.

— Понимаю… Ты давай, лейтенант, не грей тару!

Они чокнулись, но полковник не стал пить до тех пор, пока не убедился, что лейтенант опустошил свой стакан.

Выпив, Смальков захватил ртом изрядную дозу воздуха, а потом вдруг блаженно улыбнулся.

— Во, теперь совсем другое дело, — одобрительно заметил Бородин и взялся за свой стакан.

Через полчаса обстановка в кабинете командира части изменилась до неузнаваемости. Лейтенант Смальков, чётко отбивая строевой шаг, маршировал вокруг стола полковника и пел: Пускай судьба забросит нас далёко! Пускай!

Ты к сердцу только никого не подпускай!

Следить буду строго, мне сверху видно всё!

Ты так и знай!

Бородин изумлённо наблюдал за своим подчинённым. Когда Смальков замолчал и замер напротив его стола по стойке «смирно», полковник заметил:

— А ты, когда поёшь, лейтенант, так у тебя голос даже так…

Ничего…

— Я же в училище запевалой роты был, товарищ полковник, — выпалил раскрасневшийся Смальков. — Наша рота даже на конкурс ездила… в Смоленск!

— Вот как? — улыбнулся Бородин. — Да, лейтенант… Тебе, по-моему, лучше вообще не наливать.

— А я пердпр… — Язык пьяного лейтенанта стал заплетаться, и Смальков с трудом справился с ним. — Предупреждал! Я всегда пердпр… предупреждаю!

Бородин только ухмыльнулся в ответ, но соответствующие выводы как командир части сделал — за кадрами, особенно молодыми, надо следить внимательнее, по-отечески…

С утра, сдав караул, Зубов пришёл в роту и устроил большую разборку. Личный состав был выстроен на центряке, а ротный, потирая костяшки увесистых кулаков, ходил вдоль строя, зыркая на бойцов недобрым взглядом.

Лавров понимал, что виновник происшествия именно он, но, разумеется, признаваться в этом не стоило. Остатки порошка были высыпаны в толчок, и взятки с него теперь были гладки, а что там произошло с Ходоковым — пусть медицина разбирается, может быть, у него крыша съехала от чувства собственной важности.

А Папазогло в душе даже был рад, что не ему пришлось употребить «космическую амброзию», мало ли что могло с ним случиться, если бы Ходоков не принял огонь, а точнее кисель, на себя, то есть в себя…

— Так, значит, никто ничего подозрительного не заметил? — в десятый раз спросил капитан роту.

— Никак нет, — ответила ему нестройная многоголосица.

Эта игра в вопросы-ответы уже достала Зубова. И тут ему в голову пришла МЫСЛЬ.

— Так! Где тумбочка Ходокова?

— Здесь, товарищ капитан, — ответил младший сержант Медведев.

— Ну что же, посмотрим…

Зубов подлетел к тумбочке, распахнул её, выдвинул ящик и стал осматривать вещи. Всё было по уставу — никаких посторонних вещей.

Абсолютно идеальный порядок. Неудача разозлила Зубова.

— Рота! Тумбочки к осмотру! — заорал он так, что даже Шматко выглянул из каптёрки.

Солдаты встали у своих тумбочек и открыли дверцы. Вдруг в дальнем углу казармы послышался звон бьющегося стекла.

— Бляха! — пробасил Кабанов, и Зубов со скоростью сверхзвукового истребителя бросился к источнику подозрительных звуков.

— Ни черта себе, Кабанов! Это что, блин, такое?

Тумбочка была битком забита пустыми пивными бутылками.

Пивное застолье трёх стариков минувшей ночью было прервано тревогой, и Кабанов не нашёл ничего лучшего, как спрятать пустую тару в свою тумбочку. Спрятать и забыть…

— Так что это такое, ефрейтор Кабанов? Что? — орал Зубов, краснея и увеличиваясь в объёмах.

— Бутылки, товарищ капитан.

— Ты что, блин, золдатен, командира за дебила держишь? Я, блин, вижу, что это бутылки! Что они делают у тебя в тумбочке? Я не слышу?

Пиво пьёшь? Отвечай!

— Никак нет, товарищ капитан. Не пью…

Шматко, привлечённый шумом, всё-таки вышел из своей каптёрки и подошёл к тепло беседующей компании.

— Что такое? Что за шум? — спросил он.

— Ты смотри, Шматко, что у твоего солдата в тумбочке творится. — Зубов переключился на старшину, который смотрел на него с абсолютно отсутствующим видом. — Он, понимаешь, пиво глушит. — Зубов взял бутылку и прочитал этикетку: — «Пенное», понимаешь…

Подожди-ка… Так…

Прапор был шокирован не меньше Зубова — такой подставы от Данилыча он не ожидал.

— Твою мать! Так, товарищ старший прапорщик, — заорал Зубов, — быстро ко мне в канцелярию! И ты, Кабанов, тоже!

В свете нового ЧП про Ходокова пока забыли.

Шматко решил взять с места в карьер, чтобы не дать открыть рта ни Зубову, ни Кабанову.

— Николаич, да что за дела? — Прапор сделал обиженное лицо. — Ты что, думаешь, я бойцов спаиваю? Да ни хрена! Я же тебе говорил про акцию, ну, помнишь, вчера утром. Так вот, я со всех бутылок крышки снял, ну, думаю, а пиво куда девать? Перелил в банки, а бутылки потом на мусорку отнёс. А Кабанов, наверное, их оттуда и притащил. Так, Кабанов? Говори!

Прапор был мастером импровизаций, но ефрейтор Кабанов был не пальцем делан.

— Так точно! — сказал он. — Так и было.

— А на хрена они тебе? — хитро прищурился Зубов.

— Так это… — замялся Кабанов. — Там это — ещё одна акция… Собери десять этикеток, и можно выиграть поездку на Сейшелы…

— Куда?! На какие ещё, блин, Сейшелы?

— Ну, острова такие… Там ещё черепахи и всякое такое…

— Шматко оценил находчивость Кабанова — буря прошла стороной, хотя обстоятельства требовали уточнения.

— Черепахи, блин! А как ты из армии хотел на острова эти попасть, а, воин? — заорал Зубов.

— Не знаю, — пожал плечами Кабанов, — может, потом как-нибудь…

— Бардак! — продолжал кипеть ротный. — Один в карауле палит куда попало, другой на острова собрался! Три наряда, Кабанов! Не слышу?

— Есть три наряда! — громко вздохнул боец. — Разрешите идти?

— Иди! И запомни: ещё раз такое повторится — в дисбат поедешь, там тебе и острова будут, и полуострова, и атоллы с материками в полном объёме. Всё!

Шматко вышел следом за ефрейтором и нагнал его в коридоре:

— Слушай, Кабанов. Это что, правда?

— Что? — затупил находчивый ефрейтор.

— Ну… насчёт этикеток…

— Да, — серьёзно ответил Кабанов, так что всё сразу стало понятно.

— Понял, — кивнул Шматко, своим сверхчувствительным обонянием он почуял от солдата лёгкое дуновение перегара. Хорошо, что у капитана с нюхалкой не очень.

— Где пиво взял?

— Какое пиво, товарищ старший прапорщик? — нагло спросил Кабанов. — Говорю же — на мусорке бутылки подобрал!

— Ладно — свободен, — велел прапорщик. У него был достаточно большой и сообразительный мозг для того, чтобы понять, откуда растут ноги этой бутылочной истории.

«Ну, Данилыч, вешайся!» — подумал он, наливаясь священным гневом. Спаивание личного состава роты не должно остаться безнаказанным.

Солнце в этот день пригревало не особенно, дул прохладный ветерок — такая погода полковнику Бородину нравилась; особенно приятно было в такое время постоять возле штаба, на краю плаца и понаблюдать за строевыми занятиями личного состава.

Здесь его и нашла медсестра Ирочка, которая искала командира, чтобы доложить о состоянии рядового Ходокова.

— Ну, что скажет медицина? — спросил Бородин.

— Он вообще ничего не помнит, — нахмурилась медсестра. — Полный провал памяти примерно со времени вчерашнего обеда. А сейчас, в целом, состояние у него нормальное. Всё в норме — температура, давление, рефлексы…

— Всё равно! — Бородин рубанул рукой. — Будем отправлять на областную комиссию. Готовь документы на него.

— Думаете, комиссуют?

— Даже если не комиссуют, в этой части он уже служить не будет…

Скорее всего… Ага, а вот и наш герой!

К ним подошёл Смальков. В целом выглядел лейтенант бодро, что особо заметил про себя Бородин, но был немного смущён.

— Товарищ полковник, — козырнул он, — я хотел извиниться за вчерашнее. У меня просто всегда так бывает. В общем, вы понимаете.

— Забудь, лейтенант, — улыбнулся Бородин. — А шагал ты нормально и пел неплохо — претензий к тебе нет. И бойцы у тебя хорошо шагают.

Такую похвалу от Бородина можно было услышать очень редко.

Смальков это знал.

Данилыч отмазался вчистую — о продаже пива он договорился с Эвелиной, а значит, на ней и лежала вся ответственность за происшествие. Шматко взял Данилыча в качестве понятого, и они отправились в «чепок».

В «чепке» было пусто, а Эвелина считала дневную выручку.

— Считаешь, сколько на солдатах заработала? — с порога загрубил Шматко.

— Почему это на солдатах? — спокойно ответила Эвелина. — Офицеры к нам тоже заходят. И прапорщики, кстати, тоже…

— Ну а пиво зачем солдатам продала?

Эвелина посмотрела на Данилыча, который маячил за спиной Шматко и делал вид, что разглядывает рекламный плакат.

— Каким солдатам? — спросила она, не теряя спокойствия.

— Эвелина! Я тебе не Смальков, — грозно сказал прапорщик. — Ты мне здесь ресницами не хлопай!

Буфетчица молча достала из-под прилавка несколько купюр и протянула их Шматко.

— Это деньги, — сказала она. — Без моих процентов.

Это был железный аргумент. Лицо Шматко смягчилось.

Прапорщик молча пересчитал деньги, отстегнул долю Данилыча.

— Ну, Николаич… — сказал тот. — Я думаю, инцидент исчерпан?

Это было и так понятно — так устроена жизнь: кому-то считать купюры, кому-то идти в наряд.