Второй шанс 2

Глава 3

Дворец спорта «Юбилейный», к которому утром подъехали два набитых под завязку боксёрами и тренерами «ЛиАЗы-677», с виду напоминал поставленную на постамент громадную прямоугольную лодку с низкими, закруглёнными бортами. Как нам объяснила ехавшая с нами в автобусе ещё одна представительница оргкомитета — теперь уже русская, Ольга Михайловна — «Юбилейный» по большей части принимал фигуристов и хоккеистов. Но также и международные соревнования по тяжёлой атлетике, а при желании превращался и в концертную площадку, или, как в данном случае, в зал для проведения турнира боксёров.

В зале на дальней стене два больших портрета — Брежнева и первого секретаря компартии Узбекистана Рашидова, причём Леонид Ильич изображён так, что его легко можно принять за азиата. Лозунг «Кпссга шон-шарафлар!», судя по всему, что-то вроде «Слава КПСС!»

Проходим регистрацию, далее следует процедура взвешивания, все укладываемся в отведённый вес, кроме серебряного медалиста республиканского первенства Генки Первушина. У него перевес 150 граммов, и ему дают час, чтобы избавиться от лишнего веса. Врач сборной лихорадочно ищет ампулы с фуросемидом, и когда, сбегав по малой нужде, Первушин появляется, встаёт на весы, и все облегчённо выдыхают — уложился. Даже несколько граммов про запас согнал. Старший тренер сборной РСФСР Лев Маркович Сегалович, по совместительству являвшийся тренером ЦСКА, облегчённо вздыхает, затем гонит всех на облегчённую тренировку.

Сначала идём в раздевалку, только потом в спортзал, представлявший из себя баскетбольную площадку, однако с рингом посередине. Тренировку проводит лично Сегалович. Бывший двукратный чемпион Европы в 61 год находится в достаточно приличной форме, не стесняется со всеми поочерёдно работать на «лапах», причём требует бить в полную силу.

Мы пока в уголке легко спаррингуем с Васей Шишовым, и я понимаю, что мой спарринг-партнёр — почти гарантированный обладатель золотой медали. На первенстве РСФСР он меня удивил своей скоростью, и сейчас лишь подтверждал свой класс. Но и я изо всех сил стараюсь не ударить лицом в грязь, за что удостаиваюсь от Васи похвалы:

— А ты ничего, резкий.

Да уж, только он действует на такой скорости естественно, визуально почти не напрягаясь, а я вынужден выжимать из себя чуть ли не все соки. В своё утешение говорю себе, что Вася представляет более лёгкую весовую категорию, где, само собой, и скорости повыше. Зато в моём среднем весе удары тяжелее, одно удачное попадание может решить исход боя.

В спортзале нас сменяет сборная Литвы. В первенстве СССР среди младших юношей принимают участие сборные республик, в отличие от взрослого чемпионата СССР, отбор на который производится по личным достижениям и в составе спортобществ. Я, например, номинально состою в «Трудовых резервах», но на данном турнире это никакой роли не играет.

Литовцев возглавляет олимпийский чемпион Мехико Дан Позняк. В очередной раз пожалел, что нет у меня фотокамеры, а то сфотались бы на память. Да и вообще, сколько можно было бы снимков в том же Ташкенте наделать, или с ребятами из сборной… Лет через тридцать-сорок приятно было бы полистать фотоальбом со старыми, пожелтевшими от времени фотографиями. Как и бумажную книгу, такие фотки держать в руках приятнее, нежели рассматривать оцифрованные версии, поминаешь, что вот этой фотокарточки ты касался ещё молодым, что она помнит прикосновение рук родителей, не то что бездушные картинки на мониторе компьютера.

Может, и стоило потратиться, когда в Москву ездил, на приличный фотоаппарат, тем более на фоне перечисленных за гимн денег… Тьфу ты, вот волей-неволей, а мысленно всё равно к ним так и возвращаюсь. Дал же сам себе зарок — не трогать, и родителей на это настроил. Надеюсь, без моего ведома, пока я тут медали завоёвываю, они не потратят деньги на всякую ерунду, типа мотоцикла или румынской стенки.

В раздевалке к нашему возвращению уже висит распечатанный на машинке список пар 1/8 финала. Мне биться с представителем Молдавской ССР В. Мунтяну. Пробегаюсь взглядом по остальным парам своего веса, вычисляя возможных противников по ¼ финала, но ни одной знакомой фамилии не вижу. Ладно, может, оно и к лучшему, значит, в моём весе нет явного фаворита. То же самое, только вслух, повторяет будто бы прочитавший мои мысли Анатольич.

— Есть шанс, Максим, выиграть «золото», — добавляет он, машинально потирая ладони.

В этом ничего удивительного, после моей победы на первенстве республики он, как я слышал от кого-то на тренировке, получил какую-то категорию, в соответствии с которой ему подняли ставку в полтора раза. А если я выиграю союзное первенство, мой тренер будет, наверное, счастлив не только от осознания того, что его воспитанник взял золотую медаль…

Да нет, не думаю, что Храбсков настолько меркантилен. В первую очередь он, конечно же, переживает за меня. Хотя и сам, видимо, не против немного погреться в лучах славы своего воспитанника, ну так это вполне естественное человеческое желание. Я уж не говорю о присвоении в перспективе звания «Заслуженный тренер РСФСР», а это уже совсем другой уровень, другие оклады.

На том же автобусе возвращаемся в Дом отдыха. После сытного обеда Сегалович собирает нас в «Красном уголке» пансионата, где на фоне гипсового, покрытого эмалью бюста Ленина читает лекцию на тему: «Мы приехали за победой», упоминая почему-то о роли партии и комсомола в наших успехах. Мы согласно киваем, мол, безусловно, без партии и комсомола мы бы как боксёры и гроша ломаного не стоили. А сам почему-то вспоминаю, что из-за поездки в Ташкент пришлось отказаться от выступления на очередной свадьбе, которая состоится в ближайшую субботу в Кондоле — 30 км от Пензы. Когда парни узнали, что из-за меня отменяется халтура — малость расстроились, так как двое — это уже не ансамбль, а всего лишь дуэт, пусть ты даже Саймон и Гарфанкел. А народу подавай настоящий ансамбль, в котором должно быть минимум три человека. Глядя, как переживают парни, я подговорил их надавить на Лену, пора уже и ей спуститься со своего Олимпа на грешную землю, тем более что хорошие деньги лишними не бывают. В общем, насели мы на неё так, что девчонка, как ни отнекивалась, а вынуждена была дать своё согласие. А с завхозом я договорился перед самым отъездом, он уже начал привыкать к таким подачкам за то, что всего лишь спит полдня в своей каморке, и на этот раз согласился ждать ребят из поездки. Валя пообещал, что будет играть поочерёдно на басу и моей «Музиме», в зависимости от ситуации, так как с наличием синтезатора музыкальных возможностей у них становится больше. Оказалось, он знает практически все гитарные партии песен, что мы исполняем на свадьбах, и я отправился в Ташкент со спокойным сердцем.

— Варченко, о чём задумался?

— О завтрашнем бое, Лев Маркович, — бодро рапортую я. — О том, какую тактику выбрать в поединке с представителем Молдавии.

— Ну, это вы после собрания конкретно с Валерием Анатольевичем обсудите, — кивает он на сразу же подобравшегося Храбскова.

Перед ужином Сегалович, как и обещал, устраивает нам небольшой кросс по пересечённой местности. Естественно, мы переодеваемся, меняя форму сборной, в которой завтра нам предстоит участвовать в параде открытия, на обычные тренировочные костюмы. Свои японские кроссовки, на которые уже кто только не обратил внимания, я тоже снимаю, натягиваю простые кеды.

Под конвоем Сегаловича и личного тренерского состава строем шествуем за пределы пансионата. Первая часть нашего кросса — по асфальтовой дорожке, а затем мы углубляемся в сосновый бор и бежим по немного забирающей вверх тропинке, потом по другой спускаемся, и снова оказываемся на асфальте. Сегалович с тренерами ещё накануне изучили маршрут, и сейчас наши наставники рассредоточились по всей трассе, чтобы, наверное, подгонять отстающих, или следить, если вдруг кто-то вздумает срезать дистанцию.

Впрочем, темп бега достаточно спокойный, с небольшими ускорениями в конце трассы на асфальтовом участке, а спортсмены достаточно тренированы, чтобы пробежать десять кругов, особо не напрягаясь. Причём бегаем не мы одни, периодически пересекаемся с командами, как я выяснил после пробежки, Украины и Белоруссии. Три славянских народа, которые после развала Союза пойдут каждый своим путём. И если белорусы будут сохранять хотя бы видимость лояльности к старшему брату, то украинцы, особенно после переворота 2014 года, будут видеть в нас своих злейших врагов. Смогу ли я сделать так, чтобы мы оставались братскими народами? Такое возможно лишь при одном условии — сохранении СССР и ведущей роли коммунистической партии. Многопартийность и демократия по западным — и прежде всего американским — стандартам нам явно не подходят. Нашему человеку только дай волю, он тут же кинется во все тяжкие. Конечно, мало хорошего в том, что на протяжении десятков поколений мы сами себя так воспитывали, то царь-батюшка у нас всему голова, то КПСС. Чуть ослабь узду — и начнётся то, что мы пережили в лихие 90-е. И не появись твёрдая рука в виде ставленника спецслужб на посту Президента — ещё неизвестно, как долго продолжались бы эти разброд и шатания с ежедневными сводками заказных убийств. Понятно, что и у ВВП свой клан из приближённых, которые поделили между собой нефтяную и газовые отрасли. И в общем-то, этот вариант мне тоже не особо нравился (ха, а кому нравятся олигархи?!), просто он был лучшим из худших. Но кто мне мешает попытаться сделать так, чтобы до всего этого не дошло? Возраст и статус? Несомненно, это мой большой минус, с другой стороны, если бы меня кинуло, к примеру, в 1985-й, то я уже ничего не успел бы изменить, сейчас же ещё даже в Афганистане не вспыхнуло, и есть время для того, чтобы в меру своих сил хоть что-то предпринять.

Отбегавшись, идём на спортивную площадку под открытым небом, где мы также оказываемся не одни — здесь уже работает сборная Азербайджана. Но мы как-то уживаемся, благо что площадка немаленькая и снарядов хватает на всех. Турник, брусья, шведская стенка, косые скамейки для пресса… Сегалович нас особо не напрягает, завтра у всех первые поединки, и не будет ничего хорошего, если боксёры выйдут на бой перетренированными. К тому же начинает накрапывать дождик, руководитель сборной явно не хочет, чтобы мы подхватили простуду, и звучит команда: «Все свободны!»

А если бы к турниру я готовился в составе сборной Советского Союза, мелькает мысль, то пришлось бы потеть на сборах минимум месяц. Смог бы, наверное, в редкие минуты отдыха делать в тетрадке наброски очередной книги, а уж о репетициях с группой на это время пришлось бы окончательно забыть.

Я возвращаюсь в номер, принимаю душ, а вскоре наступает время ужина. Я выбираю овощной салат, а основное блюдо — плов с бараниной. Здесь в отличие от многих обычных столовых тарелки с едой не стоят на витрине, здесь всё с пылу — с жару: повариха с раздачи передаёт заказ в специальное окошко, откуда ей спустя несколько секунд протягивают тарелку с дымящимся пловом, а следом эта тарелка оказывается на моём подносе. Стакан сметаны тоже беру, потом ещё один стакан — уже с чаем, и неизменная, обожаемая мною лепёшка патыр-нон. У меня такое чувство, что за время пребывания в этом Доме отдыха я изрядно поправлюсь, надежда лишь на то, что в поединках на ринге придётся как следует попотеть. Шутки шутками, но кормят здесь и впрямь очень калорийно, и лично у меня не всегда хватает силы воли, чтобы выбрать что-нибудь менее тяжёлое для моего желудка.

— Это вы ещё наши дагестанские блюда не пробовали, — пыжится член сборной РСФСР Магомед Цаллагов.

В команде помимо представителя Дагестана есть боксёры и из других автономных республик — Татарской и Башкирской АССР. Поскольку республики входят в состав РСФСР, то и выступают они за нашу республику, завоевав это право победами в Куйбышеве. Цаллагов и его тренер держатся немного особняком, не удивлюсь, если они, закрывшись в номере, регулярно совершают намаз. Хотя… В СССР такое вряд ли было возможно, чай, не из горного аула. Это после развала страны воинствующий ислам начнёт поднимать голову, пока же с этим всё более-менее спокойно.

После ужина у нас свободное время, в холле по телевизору показывают «Операцию Ы», причём на узбекском языке, но с русскими субтитрами. Вот тут не только мы, но и представители других сборных, кто тусил на первом этаже, конкретно поугорали. Даже я, 58-летний мужик в подростковом теле, и то не смог сдержать лёгкой истерики. Сеанс закончился около десяти вечера, а час спустя по всему Дому отдыха прозвучала от тренеров всех сборных команда «Отбой!», я даже на какой-то миг почувствовал себя новобранцем, вспомнив первые дни армейской службы — карантин (он же курс молодого бойца) и «учебку».

В семь утра подъём, перед завтраком — лёгкая пробежка. Затем собираемся в поездку, проверяем с Храбсковым, всё ли взяли, и только после этого занимаем места в том же автобусе, что возил нас в «Юбилейный» накануне. В 9 часов мы во Дворце спорта, а час спустя строимся для парада открытия. Сборные с флагами республик одна за другой занимают места перед рингом на всём протяжении арены. Президент федерации бокса СССР Георгий Иванович Свиридов, по счастливому совпадению родившийся в Узбекистане и ещё к тому же пишущий книги, обращается к участникам и судьям с приветственным словом. Затем нас приветствует Председатель Комитета по физической культуре и спорту Узбекской ССР Мирзаолим Ибрагимов. Наконец звучит гимн Советского Союза, кто-то из наших даже подпевает, следом гимн Узбекистана, наконец слышится команда: «Налево!», и мы, замыкая круг, втягиваемся снова в подтрибунное помещение.

На сегодня запланированы половина из общего числа боёв 1/16 финала. Поединки в разных весовых категориях проходят вперемешку, я выхожу на ринг в четвёртой паре. Разогреваемся с тренером в том же спортзале, где тренировались накануне после взвешивания. Сегалович бродит по залу, подбадривает своих спортсменов, видно, что нервничает, пока наконец первый участник нашей сборной Витя Сиголаев не отправляется боксировать, и Лев Маркович — почти его однофамилец — уходит смотреть бой.

Сиголаев уверенно побеждает соперника из Эстонии, впрочем, на другой исход не рассчитывали, думаю, даже тренеры проигравшего. Я отправляюсь на ринг вторым из состава сборной, олимпийский мишка располагается на краю ринга под присмотром Анатольича — тот уже в курсе моих чудачеств с талисманом, но, видимо, руководствуется правилом: «Чем бы дитя не тешилось…». Сегалович ободряюще шлёпает своей ручищей меня по плечу, он тоже будет у ринга подсказывать, как я понимаю. Я в ответ улыбаюсь, мол, не переживайте, как-нибудь справлюсь с этим молдаванином.

Анатольич зашнуровывает мне перчатки, я выступаю в собственных, тем самых «Sport», купленных в Москве. Пришла пора лишить их девственности, как недавно я лишил… Тьфу, вот вечно посторонние мысли некстати в голову лезут!

У этих перчаток преимущество ещё и в том, что манжеты не такие короткие, как на обычных, где концы шнурков зачастую стягиваются прямо на запястьях, мешая тем самым кровотоку в кистях рук. На этих же хватает места даже для того, чтобы обмотать их ещё и лентой пластыря. Ну совсем почти как профи я в них выгляжу, хе-хе.

Чернявый Василь Мунтяну старательно избегает встречаться со мной взглядом, когда мы жмём друг другу закованные в перчатки руки, и я понимаю, что парень меня откровенно побаивается.

Однако, как и советует тренер, сразу в рубку не кидаюсь, примерно минуту посвящаю разведке, после чего становится ясным — Вася если и на «ватных» ногах, то близок к этому. Таится на дистанции, лицо постоянно прячет за перчатками, огрызается редкими и совсем неточными ударами… Вторую половину раунда я провожу намного активнее, но у соперника получается выстоять. Хотя, на мой взгляд, рефери мог бы и остановить бой ввиду явного преимущества одного из боксёров.

Во втором раунде молдаванин сумел меня удивить. Его словно подменили, либо импульсивный тренер сумел так воздействовать на моего соперника. Как бы там ни было, Мунтяну сам пошёл вперёд и, к вящей радости зрителей, которых собралось на представительные поединки не более ползала, мы с моим оппонентом зарубились не на шутку.

Но в этом хаотичном, на первый взгляд, мелькании рук я сумел всё же сохранить достаточно хладнокровия, чтобы выбрать момент и нанести точный, акцентированный удар снизу в «бороду», после которого Мунтяну заметно повело. Тут я уже, чувствуя «запах крови», не дал ему возможности прийти в себя и спустя полминуты всё было кончено.

— Молодец, теперь отдыхай до послезавтра, — поздравил меня Храбсков.

А довольный Сегалович снова хлопнул по плечу, да так, что меня слегка перекосило. Эдак он своего сборника ещё до 1/8 выведет из строя.

— Лев Маркович, — говорю, — если у меня завтра выходной, может, в город отпустите? А то ведь обещал всей родне подарков накупить…

— Накупишь, Варченко, не спеши, день отдыха общий в субботу, накануне финалов, всех организованно вывезут в город на экскурсию…

— Так я хотел ещё и восточный базар посмотреть. Как так — побывать в Ташкенте и не зайти ан восточный базар?! Он будет в программе и экскурсии?

— Пока не знаю, я и сам, честно говоря, собирался за дынями сходить… Ладно, раньше времени не суетись, что-нибудь придумаем. Ты сейчас лучше думай про следующий бой.

Имя своего соперника по 1/8 финала я узнал назавтра, после того как представитель Грузии Важа Квирквелия досрочно, в середине третьего раунда, одолел азербайджанца Сулеймана Рахугова. Этот бой мы с Храбсковым смотрели с трибуны, подмечая слабые и сильные стороны будущего соперника: как-то сразу стало понятно, что именно грузин должен стать лучшим в этой встрече.

— Заметил?

— Что? — пытаюсь уточнить я.

— Он когда бросает вперёд левый прямой, то тянется за своим ударом и в этот момент полностью открыт, — комментирует Анатольич. — Больше слабых мест я у него вроде бы не заметил. Может, ты что увидел?

Признаюсь, что так же кроме этого момента ничего такого, что можно было бы использовать себе во благо, не заметил. В итоге на короткой вечерней тренировке мы с тренером уделили этому моменту особое внимание: он бил левой прямой с шагом, отставляя правую, и тем самым открывая голову и корпус, а я встречал либо кроссом через ту же левую, либо уклоном с шагом вперёд, а дальше были варианты: либо удар в открытую печень, либо апперкот в челюсть, либо двойка печень-челюсть, и как вишенка на торте — серия ударом с левой по печени, правым снизу в челюсть и левым боковым в голову. Смотрелось эффектно, но Храбсков предупредил, чтобы я сначала действовал попроще, не до изысков, потому что соперник сильный и ошибок может не простить — в ближнем бою он при всей длине своих рук тоже неплох.

Перед боем я испытывал только лёгкий мандраж, но внешне был абсолютно спокоен, тогда как мой визави, поднимаясь на ринг, грозно хмурил брови и всем своим видом демонстрировал, что сейчас проделает со мной то же самое, что накануне проделал с представителем Азербайджана.

Кстати, выглядел он явно старше своих указанных при регистрации 16 лет, был выше меня на полголовы и пошире в плечах, да и, судя по синеве, какая обычно появляется после бритья, у парня вовсю растут усы и борода. Понятно, что у кавказцев раннее половое созревание, но… Короче говоря, не удивлюсь, если представители грузинской стороны «нахимичили» с документами, и на самом деле моему сопернику все 17, а то и 18 лет.

Об этом же говорит Сегаловичу и Храбскову. Старший тренер сборной в случае моего проигрыша обещает разобраться, хотя по его глазам вижу, что Лев Маркович отнюдь не жаждет ввязываться в выяснение отношений с оргкомитетом турнира. Ладно, постараемся избавить его от этой головной боли.

Важа не кидается на меня сломя голову, хотя и пыжился перед боем, показывая, что сотрёт меня в порошок. Я тоже осторожничаю, на первых минутах не мешает присмотреться друг к другу. Обмениваемся ударами с дистанции, изредка ввязываясь в ближний, но при этом скоротечный бой. Я по сравнению с дравшимся вчера соперником имел лишний день отдыха, надеюсь, если поединок продлится всю дистанцию, этот фактор поможет мне выглядеть в концовке свежее.

Наше с тренером наблюдение подтверждается, грузин открывает голову с корпусом при атаке левой прямой с шагом вперёд, и во втором раунде я начинаю реализовывать «домашнюю заготовку». Первая контратака получилась немного скомканной, а вот в следующей мне удаётся уклон с шагом левой и впечатать левую же перчатку в печень оппонента, и тут же правой потрясти его апперкотом в синюшный подбородок. Капа летит куда-то в сторону, из грузинского боксёра словно выпускают воздух, и он кулём оседает на канвас. Рефери отправляет меня в нейтральный угол, и начинает отсчёт. На счёте «восемь» Важа всё-таки принимает вертикальное положение, но всё ещё бледен, и рефери решает остановить поединок. Мой соперник даже не протестует, в отличие от его тренера. Тот сначала рвётся на ринг, в крике путая русские и грузинские слова, но буквально полминуты спустя затухает, видимо, до него с небольшим опозданием доходит, что рефери всё же прав. Да и не мог судья в ринге поступить иначе, не стал бы он рисковать здоровьем одного из боксёров.

Ещё перед боем я узнал имя своего соперника по ¼ финала. Латыш Карлис Берзиньш в равном поединке по очкам одолел представителя Таджикистана, его лицо украшал приличных размеров фингал под правым, заплывшим и превратившимся в щель глазом. Зрелище, конечно, трагикомичное, но мне явно на пользу. Противник пусть и не совсем одноглазый, но мои удары слева он точно разглядит не все. Единственное его возможное преимущество в том, что Берзиньш левша. Но с левшами я уже имел дело, и знаю, как против них работать. Да и Храбсков меня тщательно инструктирует, готовя план на бой.

Когда поднимаемся в ринг, я вижу в глазах латыша какую-то обречённость. Но раньше времени не расслабляюсь, вдруг эта обречённость наигранная… Сразу начинаю обрабатывать соперника ударами слева, и понимаю, что он и впрямь плоховато контролирует прилетавшие с этой стороны удары. К перовому перерыву вся правая половина лица латыша представляет собой одну большую опухоль, рефери просит подойти врача, и после консультации с ним секунданты Берзиньша выбрасывают белое полотенце.

Пока всё идёт неплохо, да и вся наша команда выглядит вполне достойно — в полуфинал пробились пятеро представителей РСФСР, включая Васю Шишова. Дагестанец, правда, проиграл свой четвертьфинал армянину, и ходил угрюмый, бормоча что-то себе под нос на своём языке и постоянно огрызаясь. В итоге Сегалович посоветовал его тренеру забирать подопечного и лететь первым рейсом в свою Махачкалу, чтобы не портить остальным настроение.

В своём полуфинале мне предстояло драться против киргиза Далбая Саралаева. Имечко, конечно, то ещё, на киргизском наверняка значит что-то хорошее — плохим именем-то какой родитель в своём уме назовёт дитятко — а по-русски звучит не очень, почти как раздолбай. Но на ринге этот Далбай производил неплохое впечатление, его сильными сторонами были резкие, точные удары и хорошее движение в ринге.

В другом должны были сойтись хозяин ринга Шараф Усманов и армянин Ашот Казарян В сборной Узбекистана, как и в других командах союзных республик, хватало славян по происхождению, но в данном случае зал неистово болел лишь за Усманова. Понятное дело, представитель титульной нации, не за приезжего же им болеть.

На предыдущем этапе довелось посмотреть бои с участием этой пары полуфиналистов, и если Казарян понравился своей техничной манерой ведения боя, то Усманов брал напористостью, но при этом нередко использовал грязные приёмчики, которые рефери почему-то предпочитал не замечать. Почему — и дураку ясно, кому охота разбираться потом с местными поклонниками боксёра? Хотя народ и трусоватый, предпочитающий нападать сзади и скопом, но лучше не рисковать. А может, и проспонсировали рефери, и не только этого, судившего четвертьфинал. С узбеков, чья республика погрязла по уши в коррупции, станется. Хотя все южные республики были в этом плане «хороши», но у узбеков коррупция просто пёрла из всех щелей, неудивительно, что всё закончилось «хлопковым делом».

Пятничные полуфиналы начались с неприятного казуса — во Дворце спорта чуть ли не на час вырубилось электричество. Хорошо, что улице тепло, +17°, к тому же светило солнышко, и нам не пришлось пережидать в тёмной раздевалке, когда электрики устранят неисправность. Однако на всякий случай я сумку с экипировкой захватил с собой, так как раздевалка не запиралась: мало ли кому приспичит со спичкой или фонариком прогуляться по подтрибунным помещениям.

А может, пользуясь моментом, добежать до «Дома Книги»? Я отсюда видел его вывеску, ещё в первый наш приезд мелькнула мысль его посетить, но как-то было недосуг.

— Валерий Анатольевич, я в «Дом книги» сбегаю, — предупреждаю тренера и. не дожидаясь ответа, скорым шагом направляюсь к своей цели.

Слышал я о том, что в республиках, где предпочитают общаться на местном наречии, можно встретить в свободной продаже литературу, за которой в Москве или Ленинграде стоят километровые очереди, а теперь в этом убедился воочию. Моя любимая фантастика была представлена и в нескольких сборниках «Антологии», и в альманахе «На суше и на море». Ба, да тут ещё в букинистическом отделе и собрание сочинений Конан-Дойля в восьми томах! У меня разве что слюни не потекли. Тут ещё взгляд упал на книги «Ринг за колючей проволокой» и «Джексон остаётся в России». Ха, а ведь автор — нынешний президент федерации бокса СССР! Надо брать, пусть Свиридов между делом поставит автограф на своих книжках. И всё продается за такие смешные деньги, что я мог бы скупить тут полмагазина. Но как всё это тащить?

— Варченко, давай быстрее, свет уже дали!

— Валерий Анатольевич, как вы кстати, а то я один всё это богатство не дотащу.

Так и пришлось тренеру поработать в качестве носильщика, ему я вручил как раз перетянутый бечёвкой восьмитомник Конан-Дойля в чёрной обложке издания аж 1966 года, а сам тащил несколько томов фантастики, книги Свиридова и альманах «На суше и на море» за последние три года.

По традиции мы с Храбсковым разминались в спортзале, захватив опять же по традиции и свои вещи, не рискуя оставлять их в раздевалке. Разминались здесь не только мы, а все участники полуфиналов, и наш будущий соперник в том числе.

— Максим, не отвлекайся, — вернул меня в действительность голос Храбскова, когда я в очередной раз вместо того, чтобы бить по «лапам», начал подглядывать за разминкой киргиза. — Сейчас ты должен быть сосредоточен только на себе. Давай поработаем двоечку.

Наш бой с Далбаем стоял в программе дня предпоследним, после поединка узбека с армянином. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять, и я порядком изнервничался в ожидании выхода на ринг. Как-никак в одном шаге от финала, и в двух от золотой медали. Бронзовую я уже себе обеспечил, так как её получают оба полуфиналиста без дополнительного боя. Но если прежний 15-летний Максим Варченко мог довольствоваться малым, то нынешний хотел всего по максимуму, оправдывая данное ему при рождении имя.

Тем временем Усманов к вящей радости зрителей всё-таки разобрался с Казаряном. Как это происходило — мне пересказал тренер, я в этот момент в раздевалке настраивался на свой бой. По словам Храбскова, узбек и в этом поединке проповедовал «грязный» бокс, и вновь судьи безмолвствовали. По очкам победу одержал Усманов, правда, сборная Армении собиралась подавать протест, но вряд ли им удастся что-нибудь доказать. Если только впоследствии, демонстрируя киноплёнку — хронику турнира с участием узбекских боксёров записывало местное телевидение.

Наконец-то судья-информатор объявил наши с киргизом фамилии, и мы отправились каждый в свой угол. До этого мне всё время выпадал красный, а вот сейчас синий. Хочется верить, что нарушенная традиция с углами не нарушит победную традицию.

Далбай начал без разведки, обрушил на меня град ударов и тут же отскочил назад и в сторону. Я занял центр ринга, постаравшись оттеснить соперника в угол, но тот выскальзывал каждый раз из западни, словно угорь из мокрых ладоней. Ближе к концу раунда он меня хорошо приложил по носу, который начал кровить, рефери пришлось прервать бой и подождать, пока врач остановит кровотечение с помощью ватки, смоченной перекисью водорода.

В перерыве Храбсков сказал, что так дело не пойдёт, да и я чувствовал, что проигрываю. Нужно было срочно что-то менять, и в результате экспресс-планёрки мы пришли к выводу: нужно бить противника его же оружием. То есть выманивать на себя, пусть он за мной бегает, а не я за ним. А уж как работать на контратаках — меня не нужно было учить.

Однако Саралаев не спешил брать штурмом мою крепость, публика начала посвистывать, закончилось всё тем, что рефери вынес нам обоим по предупреждению за пассивное ведение боя. Но я не изменил своей тактике. Со стороны это походило на сюрпляс в трековых гонках на велосипеде, когда соперники по заезду практически останавливаются и тот, кто не выдерживает первым — обычно проигрывает. Сейчас не выдержал киргиз, вероятно, боялся получить второе предупреждение со снятием балла, или просто ему хотелось побыстрее всё закончить. Тут-то, перед самым гонгом на второй перерыв, я его и подловил. Пропустил над собой его выпад левой прямой, с уклоном шагнул вправо и, выпрямляясь, как сжатая пружина, зарядил боковым правой в район между ухом и нижней челюстью.

Соперник рухнул как подкошенный, не подавая признаков жизни. Рефери, отогнавший меня в угол, не успев над ним склониться, тут же замахал руками, вызывая на ринг врача. Тут даже у меня в одном месте заиграло, воображение сразу же начало рисовать картины одну страшнее другой. К счастью, минут спустя поверженного боксёра удалось привести в чувство, вот только говорить он не мог, лишь мычать — я сломал ему челюсть.

Сломал челюсть, но, надеюсь, не жизнь, думал я, покидая ринг. Может, челюсть ещё нормально срастётся и Далбай сможет в будущем боксировать. А если и нет, то всегда можно найти какой-то другое, менее опасное для своего и чужого здоровья занятие.

— Фух, — выдохнул Сегалович и вытер платком со лба испарину. — Ну ты, парень, конечно, сейчас устроил… показательное выступление. Я, признаться, после первого раунда думал, что финала тебе не видать, как своих ушей, а ты вон чего сотворил! Ну здорово, здорово ты его подловил.

— Челюсть сломал, — напомнил я.

— Да ничего страшного, — махнул он рукой, — дело молодое, заживёт, как на собаке. Только месяц будет через трубочку питаться. Помню, в 43-м на фронте случай у нас был, тоже киргиз, так ему осколок снаряда целиком нижнюю челюсть снёс. Жуть, язык болтается, крови… Ну, отправили в эвакогоспиталь, а через четыре года мы приехали для участия в чемпионат СССР во Фрунзе (который я, кстати, выиграл), и там встречаю… Кого бы вы думали? Его, нашего киргиза! Он сам ко мне подошёл, говорит, увидел афишу, пришёл на соревнования, а тут я выступаю. Я глазам своим не поверил — у него челюсть была на месте. Шрамы, конечно, присутствовали, но по сравнению с тем, что я видел, когда его отправляли в госпиталь, это было просто чудо. Оказалось, что это чудо совершили советские хирурги, поставили ему трансплантат из гребня его же подвздошной кости. Вот на что медицина способна, а вы говорите — перелом челюсти.

Успокоил, в общем, как мог, и велел готовиться к воскресному финалу. Когда я напомнил об обещанном походе за подарками, махнул рукой:

— Завтра утром выезжаем на экскурсию, я договорюсь, чтобы тебя отпустили на пару часиков в город, но только в сопровождении тренера. Слышал, Анатольич?

— А что я? Я не против, — улыбнулся он в свои рыжеватые усы.

Между делом подошёл к Свиридову. Увидев свои книги, тот разулыбался, приятно стало человеку. Может, и ко мне когда-ни будь будут также подходить за автографами.

По итогам полуфинала мы потеряли Первушина, который неожиданно для всех добрался до этой стадии, и Витю Сиголаева. Таким образом, в воскресных финалах помимо меня будут драться Вася Шишов и Тимур Садыков из Бугульмы. Помимо нашей сборной три представителя в финалах только у Казахстана. У узбеков и армян по двое, все остальные, дожившие до решающих поединков, представляют свои сборные в единственном числе.

Но это будет в воскресенье, а в субботу в половине одиннадцатого утра мы со всей нашей командой стоим у входа на рынок Чорсу, расположенном в старой части Ташкента на улице Навои. Оказалось, посещение восточного базара входило в экскурсионный маршрут. На всё про всё нам выделили ровно час. В руках у многих по захваченному из гостиницы чемодану, чтобы было куда складывать покупки, в том числе и у нас с Храбсковым. В первую очередь дыни, экскурсовод перед тем, как попрощаться с нами, посоветовала покупать мирзачульские, известные в народе как «торпеда». Прежде всего, потому, что они дольше хранятся.

Погода солнечная, я без куртки и, как и на остальных, на мне форма сборной своей республики. Вместе с нами сюда на двух автобусах прибыли практически все сборные чуть ли не в полном составе. Мы с тренером договорились держаться вместе, таким образом, он заодно выполнял и указание Сегаловича, который и сам, не будь дураком, с авоськами наперевес ломанулся в торговые ряды.

Сам рынок состоит из нескольких частей — большого купола, издалека чем-то напоминающего цирк и нескольких зданий рядом. Входим под купол и оказываемся в людском водовороте. Здесь продается всевозможная еда, рядом — одежда, домашние вещи, живность. На первом этаже вовсю кипит торговля, видимо за продуктами приходят раньше, чем за вещами. Здесь торгуют мясом, рыбой, соленьями, молочкой. Первой моей покупкой стал пакетик с шариками курута (или курта) — это сушеный овечий сыр, придуманный еще кочевниками, очень соленый и твердый. На рынке он был и шариками, и кубиками, и с какими-то добавками… В будущем я иногда покупал его у перебравшихся в Пензу узбекских и таджикских торговцев овощами и фруктами, которые приторговывали и курутом, и тандырными лепёшками, а теперь получил возможность приобрести кисло-солёные шарики буквально за копейки.

Храбсков от покупки курута воздержался: попробовав предложенный торговкой образец, он поморщился и махнул рукой. А вот расположенные на втором этаже прилавки со всевозможными сладостями не обошёл стороной. Наборы сухофруктов, различные щербеты, сушеная дыня, пастила, нават — традиционный узбекский сахар, получаемый из виноградного сока и сахарного сиропа… Как объяснил продававший его узбек, можно грызть как леденец, а вообще его кладут в чай вместо обычного сахара.

Прежде чем купить, надо все обязательно попробовать. Пока все попробуешь — уже и наелся. Когда наелся — можно, вернее, даже нужно торговаться, ибо смысл восточного базара именно в торге. Любой продавец обязательно назовет вам завышенную цену, чтобы в процессе торга дойти до той цены, которую реально этот товар стоит, и получается, что довольны оба — и тот, кто продает, и тот, кто покупает. При этом поторговавшись можно уйти к соседям и поторговаться там, в этом случае всегда есть шанс еще сбить цену. Храбсков торговаться не умел совершенно, и был крайне удивлён, когда я начал методически сбивать цену то на один продукт, то на другой. Не меньше были удивлены этому и сами торгаши.

Прилавки с орехами и сухофруктами… Одной только кураги тут с десяток видов. Тоже набрали с Анатольичем несколько полиэтиленовых пакетов. Конечно же, не могли мы пройти мимо сушёной дыни, выложенной на прилавке в виде косичек.

Наши чемоданы постепенно наполнялись орехами, специями, сушёными фруктами и сладостями, а мы ещё даже не добрались до дынь. Натыкаясь на прилавок с горой лепёшек, которые пекутся тут же в стоявшем позади тандыре, берём по штуке и на ходу начинаем лакомиться.

А это что за хрень? Оказывается, какой-то нас. Смесь махорочного табака, золы, извести, хлопкового или кунжутного масла — эту адскую смесь кладут под язык и жуют. Просто удивительно, что продают свободно, это ж реально наркотическая жвачка!

Дальше попадаем в так называемые «обжорные ряды», где можно полноценно позавтракать или пообедать, в зависимости от времени суток, или просто взять еды с собой. Увидев слово «окрошка», мы с Храбсковым в первый момент удивились, а потом оказалось, что так почему-то рекламируют нарын — блюдо из домашней лапши и мелко порезанного отварного мяса, которое едят холодным.

Спускаемся обратно на первый этаж и двигаемся в сторону залежей дынь и арбузов. Наша цель — мирзачульские дыни. С умным видом проходим вдоль рядом, интересуясь ценами, но они тут у всех практически одинаковые — 20–25 копеек за килограмм. В итоге берём с Анатольичем по паре дынь. Решаю, что одну из них подарю Инге. Взял бы больше, но и так уже чемодан едва закрылся, да и тяжёлый сразу стал, зараза.

Оказалось, при рынке действует настоящая камера хранения, куда мы и сдаём на время свои чемоданы. Теперь, налегке, можно двинуться в ряды с национальной одеждой. Когда-то в будущем я вычитал, что лучший выбор такой одежды в Самарканде, но и увиденного здесь нам хватало за глаза. Тем более что, как оказалось, на рынке Чорсу помимо местных торгуют и бухарские, и самаркандские узбеки. Тут же присматриваю для Инги бухарскую тюбетейку, декорированную золотыми нитями, а для мамы — национальный узбекский халат-чапан, не очень тяжёлый, но при этом тёплый. Не представляю пока, как мама будет его носить, но если не захочет — подарит кому-нибудь, например снохе.

Идём мимо ковров. Мама, наверное, половину ковров скупила бы, будь её воля. Кстати, в Пензе можно было бы перепродать через знакомых или комиссионку, выставив двойной ценник, ушли бы только так. Не удержавшись, покупаю половичок, с вышивкой в национальном орнаменте, места вроде немного занимает.

Далее наш путь пролегает в сувенирные ряды. Храбсков как бы между делом замечает, что всех денег у него осталось десять рублей, у меня — около шестидесяти, говорю, что в случае чего одолжу ему десятку-другую. На всякий случай червонец даю сразу, так как понимаю, что Анатольич своей десяткой тут точно не обойдётся. Тот выглядит смущённым, обещает по возвращении долг вернуть, заставляя смущаться и меня.

Чайные наборы и посуда в национальном стиле на любой вкус и цвет. Во мне взыграла мещанская жилка, особенно на фоне дешевизны товаров, беру покрытые глазурью чайничек и сувенирную тарелку, выполненные в национальном стиле «Пахта». Следом разживаюсь красивой и при этом не очень дорогой шкатулкой из карагача. Отцу в подарок покупаю нож «пчак» в красивых кожаных ножнах. В аэропорту что Москвы, что здесь ручную кладь никто не досматривал, так что конфискация и дальнейшие проблемы, надеюсь, мне не грозят.

До кучи беру несколько глиняных фигурок, изображающих верблюда, Ходжу Насреддина и бытовые сценки из жизни узбекского народа. Пусть украшают наш домашний интерьер, в будущем, если появится стенка — главный фетиш советских женщин — будут стоять на ней в рядок.

Добрались до ручной работы украшений. Кольца, серьги, браслеты, подвески… Глаза разбегаются. У меня два стимула тут потратиться — мама и Инга. В итоге беру по серебряному ажурному браслету с бирюзовыми вкраплениями.

Ну всё, больше мы уже чисто физически не утащим, да и денег даже у меня осталось в обрез. Неплохую выручку сделали местным торгашам, даже учитывая, что из-за каждой покупки я торговался за нас двоих. С чемоданом в одной руке и сумками в другой возвращаемся в автобус, понемногу подтягиваются и остальные. Наш «ЛиАЗ» становится похожим на автобусы, в будущем перевозившие из Польши затоварившихся челноков. Ничего не поделаешь, то, что здесь стоит копейки, в других местах нашей необъятной Родины обходится в разы дороже. Да и то если найдёшь.

В пансионат подъезжаем в разгар обеда, многие уже и есть не хотят — наперехватывались на рынке. Но здесь так вкусно кормят, что всё равно всей гурьбой идём столоваться и покидаем помещение с округлившимися животами, словно беременные на четвёртом месяце. После обеда одно желание — полежать на кровати в номере со свежим номером «Советского спорта» в руках, благо что на первом этаже работает прилавок «Союзпечати». Про наше первенство, ясное дело, центральное спортивное издание писать не будет, оно, думаю, и про взрослый чемпионат в лучшем случае дало информацию короткой строкой. Основное внимание, как обычно, уделяется футболу. Чемпионат СССР, победителем которого стало киевское «Динамо», закончился в первой декаде декабря, но добрая часть издания посвящена итогам турнира. Московское «Динамо», за которое я начал болеть следом за хоккейным, финишировало лишь четвёртым. А кстати, хоккеисты бело-голубых после 16 туров идут также только четвёртыми, надеюсь, прибавят. Но уже после Нового года, сейчас в хоккейном чемпионате перерыв, связанный с поездкой сборной на товарищеские матчи под эгидой суперсерии в Канаду.

Храбсков тоже лежит, смотрит негромко работающий телевизор. Почему-то местное телевидение, вещающее на узбекском языке. Под его бубнёж незаметно для себя засыпаю, а просыпаюсь свежим и отдохнувшим аккурат к ужину, благо что перед финалами никто нас на тренировку не тащит.

После ужина снова собираемся своей компанией сборников, в руках у Юры Пшеничного, вылетевшего из турнира на стадии 1/8 финала, переносной кассетный магнитофон «Электроника-302».

— Пацаны, слышали про группу «Гудок»? — спрашивает он, и я медленно выпадаю в осадок. — Это из новых, у них только первый альбом вышел. У меня есть кассета с записью их песен.

Из магнитофона звучат так хорошо знакомые мне песни, и я молю бога, чтобы на кассете не оказалось «Волколака». К счастью, не оказалось, хотя и была довольно провокационная «Моё сердце».

— А что за группа, откуда? — спрашивает кто-то.

— Парень, который переписывал мне с бобины, и сам не знает.

Я молчу, почему-то кажется, что не время признаваться в авторстве песен. Вот ведь Валька… Запись была только у него, кому он давал бобину?

В этот момент к нам подошёл парень из сборной Украины, фамилия его была, кажется Филипчук, он проиграл в полуфинале казаху.

— Ты Варченко? Там тебя спрашивают.

— Кто? — задал я вполне резонный вопрос.

— Да фиг знает, какие-то местные. Ждут за территорией, где ворота. В общем, я передал, а дальше сам решай — идти или не идти.

Хм, интересно, кому это я понадобился? Ладно, пойдём посмотрим, чисто из любопытства. Эх, знал бы я, во что оно мне выльется.

Действительно, за воротами стояли трое парней, каждому на вид больше двадцати, лица явно узбекские. Прикинуты вполне современно, тот, что с виду чуть постарше, вообще в джинсах и джинсовой куртке, а на ногах кроссовки. Увидев меня, заулыбались, но как-то натужно и неестественно. Уже в этот момент меня кольнуло нехорошее предчувствие.

— Здравствуй, брат! — продолжая улыбаться, на вполне чистом русском «джинсовый», при этом не протягивая руки.

— Здорово, — отвечаю, а внутри меня крепнет чувство, что зря я сюда пришёл.

— Слушай, давай немного прогуляемся, у нас к тебе дело на сто рублей.

Дело оказалось не на сто рублей, а на двести пятьдесят. Именно во столько парни оценили мой проигрыш в финале своему земляку, когда мы отошли метров на сто, углубившись по тропинке между сосен параллельно дороге, на которой стояли чьи-то синие «Жигули» 3-й модели. Услышав сумму, я лишь огромным усилием силой воли сдержался, чтобы не послать ходоков в долгое эротическое путешествие.

— Ребята, вы ошиблись адресом, — говорю и поворачиваюсь, чтобы уйти.

«Джинсовый», предлагавший деньги, хватает меня за руку, и я немедленно стряхиваю его кисть с моего предплечья.

— Согласен, сумма не совсем та, что достойна золотой медали, — частит он, пытаясь преградить мне дорогу. — Даю пятьсот рублей! Сколько твоим родителям нужно пахать, чтобы столько заработать? А тут деньги с неба падают!

— Послушай, — всё ещё сдерживаясь, говорю я, глядя ему в район металлической пуговицы на куртке в районе груди. — Ты, наверное, не понял, так что повторяю для непонятливых… Я. НЕ. ПРОДАЮСЬ. Ни за какие деньги! Теперь дошло?

— Последнее предложение, — громко говорит он мне вслед. — Мотоцикл «Ява», почти новый, год всего.

Я молчу и не оборачиваюсь, продолжая движение, и когда слышу шум за спиной, интуитивно делаю шаг в сторону. Мимо меня пролетает обутая в кроссовку нога, а следом и её обладатель. «Джинсовый» умудряется удержать равновесие, не растянуться на покрытой осыпавшейся хвоей листве. В свою очередь я делаю широкий шаг по направлению к нему и заряжаю ногой под коленную чашечку. «Джинсовый» охает, скачет на одной ноге, а я тем временем блокирую кулак его подельника своим локтем. Ишь ты, думал застать меня врасплох… Вот теперь кричи от боли, баюкай свою руку с переломанными пальцами.

А вот третьего я упустил из виду. Удар сухой жердиной по рёбрам заставляет меня схватиться за левый бок и согнуться пополам. У-у-у, сука, вот теперь и мне больно, и ещё как! Похоже, ребро, а то и два сломаны.

Тем не менее нахожу в себе силы увернуться от следующего удара, которым подонок мог бы размозжить мне голову. Они совсем что ли ох…ли, из за своего грёбаного дружка-боксёра готовы человека убить!

— Салом, одамлар келади, қочинглар! — кричит «джинсовый», показывая на появившихся вдалеке двоих парней в форме сборной РСФСР и первый же, прихрамывая, кинулся наутёк.

Следом за ним бросаются и его сообщники. Они запрыгивают в те самые «Жигули» с заляпанным грязью номером и резко дают по газам, так что подбежавшие Вася Шишов с Генкой Первушиным уже при всём желании не смогли бы их догнать.

— Чё было-то? — спрашивает слегка запыхавшийся Генка.

— Сильно они тебя? — задаёт более конкретный вопрос Вася.

Я пытаюсь вздохнуть, но даётся мне это не так легко, как хотелось бы.

— По рёбрам вон тем дрыном попало, — киваю я на валявшуюся рядом корягу, — не знаю, целы или нет… Спасибо, парни, вовремя подоспели. А как вы узнали, что у меня тут разборки?

Оказалось, Вася случайно глянул в окно «Красного уголка», выходившее как раз на ворота, и ему показалось странным, что трое парней меня куда-то повели. На всякий случай решил сходить, посмотреть, а тут и Генка за ним увязался.

Пока идём в Дом отдыха, пересказываю перипетии битвы, и из-за чего всё закрутилось. Генка побежал докладываться Сегаловичу, я успел ему крикнуть, чтобы больше никому, даже нашим, не хватало ещё лишнюю шумиху поднимать.

Шёл я сам, но не очень быстро, так как вдыхать полной грудью было тяжело. В голове роились мысли одна печальнее другой, и самая главная — моего появления в финальном поединке, скорее всего, не состоится. Даже если всё не так плохо, как я себе представляю, ни тренеры, ни врачи моего выхода на ринг не допустят.

Генка, похоже, успел всё же кое-что рассказать Льву Марковичу, тот выскочил мне навстречу, я даже не успел переступить порог пансионата.

— Что? Что случилось?! Кто тебя избил?!!

За его спиной маячил врач нашей сборной Валерьян Андреевич. Он тут же потащил меня в свой номер, где провёл первичный осмотр и высказал подозрение в сильном ушибе грудной клетки с возможным переломом одного или двух рёбер. Присутствовавший при осмотре Сегалович тихо застонал.

— В любом случае надо везти в травматологию, делать рентгеновский снимок, — констатировал эскулап.

— А потом заявление поедем писать в милицию, — добавил Лев Маркович. — Этих подонков необходимо найти во что бы то ни стало. Максим, кто-то их ещё видел?

— Разве что Вася с Генкой, и то издали, да парень из украинской сборной, который и передал мне их просьбу выйти к воротам.

В травмпункт при «Больнице скорой помощи» мы добрались своим ходом, я уговорил Сегаловича не вызывать «карету с сиреной», чтобы не поднимать лишний шум, в итоге он по телефону заказал такси. Поехали я и Лев Маркович, а у врача нашлось какое-то срочное, неотложное дело. Храбсков тоже рвался с нами. Сегалович велел ему остаться в качестве своего зама, и следить, чтобы никто о моей травме не распускал языки. На последнем настоял уже лично я.

По приезду пришлось посидеть в очереди минут двадцать, прежде чем меня принял дежурный травматолог, которому для заполнения моей карточки пришлось рассказать о драке, и направил на рентген. Только бы не перелом, только бы не перелом, молился я про себя, и кто-то там свыше (не ты ли, мой друг ловец?) меня услышал — в восьмом ребре обнаружилась лишь трещина. Тоже, конечно, мало хорошего, но по ощущениям я предполагал худшее. Грудную клетку мне смазали какой-то липкой и вонючей гадостью и тут же перебинтовали, на всякий случай взяли анализы крови и мочи.

— Будем госпитализировать или дома отлежитесь? — спросил суровый травматолог. — Вернее, в своём пансионате?

— В пансионате, — опередив Сегаловича, сказал я.

— В мои обязанности входит сообщать о таких случаях в милицию.

— Мы сами, — теперь уже вклинился Сегалович, — прямо отсюда и поедем.

С повязкой вроде уже не так больно, хотя дышать полной грудью всё ещё было затруднительно. На прощание травматолог прописал прикладывать к травмированному месту лёд в пакете, пить обезболивающие, спать на правом боку, а по возвращении в Пензу сразу же показаться врачам в поликлинике по месту жительства. И если боль будет сильной, обратиться к фельдшеру при Доме отдыха, чтобы сделала межрёберную блокаду.

— Жаль, ой как жаль, — причитал Сегалович, когда мы около полуночи покидали травматологию и под мелким дождём под одним зонтиком на двоих двигались к стоянке такси. — Мог ведь золотую медаль выиграть, а теперь, скорее всего, командное первенство уступим казахам.

— Лев Маркович, давайте не будем сообщать в оргкомитет про мою травму, — огорошил я его своей просьбой.

— Как так? Как же… Надо же как-то обосновать отказ от участия в финале, вот врач и справку выписал. Сейчас ещё заявление в милицию напишем, пусть займутся этим делом. Может, если повезёт, твоего соперника и дисквалифицируют.

— Здесь, в Ташкенте? — усмехнулся я и невольно поморщился. — Никто не посмеет отобрать у местного боксёра золотую медаль, вы же видели, как его за уши тянули в финал, как он грязно боксирует.

— Это да, — вздохнул он, — тут не поспоришь. А что же ты предлагаешь?

— Завтра буду боксировать.

— Ты что, с ума сошёл? — он даже остановился. — Ты вон дышишь-то с трудом, какой тебе бокс?! А если он тебе это ребро вообще сломает? Меня посадят к чёртовой матери!

— Лев Маркович!

Я изобразил взгляд кота в сапогах из «Шрека».

— Лев Маркович, если утром буду чувствовать себя плохо — так уж и быть, откажусь от боя. Ну пожалуйста!

— Нет-нет, даже не заикайся! Я не имею права! Если всё вскроется, меня просто погонят с тренерской должности поганой метлой. В любом случае ты уже выиграл серебряную медаль, что само по себе неплохо.

— Лев Маркович, — пошёл я ва-банк с самым серьёзным видом, — нельзя выиграть серебряную медаль, можно только проиграть золотую. И если вы меня не выпустите на бой, я… я покончу с собой. Зайду в душ в номере и перережу вены. А в предсмертной записке напишу, что в моей смерти виноват Лев Маркович Сегалович.

Он открыл рот и захлопал глазами. Секунд десять спустя, наконец, справился с первым шоком.

— Ты что говоришь-то, Варченко?! — громким шёпотом произнёс он, оглядываясь по сторонам. — Ты чего несёшь-то?

— Можете не сомневаться, так и сделаю, — продолжал я давить на него. — Для меня это, возможно, единственный шанс добиться чего-то в жизни, и если я его по вашей вине упущу, то для меня всё будет кончено… Лев Маркович, мы никому не скажем про мою травму, я уже и так попросил пацанов держать язык за зубами, и Храбсков не проболтается.

Когда мы подошли к стоянке такси, зайдя по пути в дежурную аптеку, чтобы купить обезболивающее, Сегалович был практически согласен на мой план. Не знаю, насколько серьёзно он воспринял мою угрозу с суицидом, но, судя по его реакции, тренер сборной ещё не отошёл от шока. Но в райотдел милиции, располагавшийся в посёлке недалеко от Дома отдыха, мы всё же поехали.

Дежурный капитан с фамилией Вахидов принял от нас заявление, записал паспортные данные Льва Марковича, диагноз из справки, после чего проинформировал, что завтра этим делом займётся следователь, и нам нужно быть готовыми к вызову в отделение.

— Мы после финала в понедельник утром улетаем в Москву, — развёл руками Сегалович.

— Может, подписку вам оформить, — задумчиво пробормотал капитан. — Ладно, пусть завтра начальство решает, а пока можете быть свободны.

Спать я лёг почти в два часа ночи, перед сном тяпнув сразу две таблетки обезболивающего и попросив проинформированного о Храбскова утром меня не будить — перед финалом, ежели он случится, мне необходимо было выспаться. О холодном компрессе речи уже не шло, это нужно было делать сразу же после получении травмы. Проснулся я в около девяти утра от того, что неудачно повернулся на больной бок. Валерий Анатольевич сидел напротив на своей кровати и тут же встрепенулся:

— А я уж тебя будить хотел, команда через сорок минут во Дворец спорта едет. Ты как себя чувствуешь?

— Пока не понял, — сказал я, с кряхтением принимая сидячее положение.

Прислушался к собственным ощущениям. Бок побаливал, но уже не так сильно, как вчера вечером. Встал, осторожно потянулся, затем попробовал влёгкую покидать в воздух прямые удары. Когда исполнял джеб левой, бок отдавался тупой болью.

— Ну как? — снова спросил Храбсков.

— Думаю, я смогу выйти на ринг, если лишний раз левую не задействовать и не подставлять левый бок.

— Уверен? — нахмурился тренер.

— Уверен. Только хорошо бы ещё блокаду сделать.

— Какую блокаду?

— Межрёберную, если ничего не путаю, — выудил я сведения из своей взрослой памяти. — Врач нашей сборной, надеюсь, способна выполнить такую процедуру?

— Не знаю… Пойду-ка я доложусь Сегаловичу. Кстати, завтрак я на тебя взял, в тумбочке стоит.

Врач уже, как оказалось, сам спешил ко мне. Глядя на мой расползшийся по всей левой половине тела кровоподтёк, уже начавший желтеть, он только покачал головой. Когда услышал, что я собираюсь выступать, посмотрел на меня, как на идиота, начал что-то бормотать про клятву Гиппократа. Но совместными усилиями мы всё же уговорили его сделать блокаду, и уже спустя несколько минут я перестал чувствовать боль в левом боку. Даже когда дышал полной грудью или делал какие-то резкие движения вроде ударов по воображаемому противнику. Врач пообещал, что действие блокады должно продлиться несколько часов. В крайнем случае, он будет под рукой, сможет повторить.

Финалы начинались в 11 часов, а в преддверии начала поединков по Дворцу спорта из динамиков разнеслось:

— Дорогие друзья, сегодня на финальных боях присутствует Первый секретарь Коммунистической партии Узбекской ССР, дважды Герой Социалистического труда Шараф Рашидович Рашидов. Поприветствуем нашего почётного гостя, товарищи!

Я выглянул в зал, там публика, до отказа заполнившая трибуны, рукоплескала чуть привставшему человеку в гостевой ложе, который через шесть лет умрёт от якобы сердечного приступа, в разгар «хлопкового дела». Рядом с ним не менее яростно аплодировал «главный спортсмен» Узбекистана Мирзаолим Ибрагимов. Наверняка Рашидов будет болеть за своих, тут и к бабушке не ходи, а то заявился бы он сюда просто так. Любопытное совпадение, моего соперника тоже зовут Шараф. Уж не в честь ли Рашидова назвали?

— Также сегодня на поединках присутствует главный тренер сборной Советского Союза по боксу Алексей Иванович Киселёв.

А, это вон тот моложавый мужик в тёмном костюме, который тоже встал, чтобы сделать залу полупоклон. Если не ошибаюсь, дважды был серебряным призёром Олимпийских Игр. Обидно, кончено, два раза подряд останавливаться в шаге от главной в жизни победы.

Против Усманова мне предстояло выйти в пятой паре. Своего соперника я увидел ещё на разминке, он меня тоже, и глаза его на плоском лице, и без того узкие, сузились ещё больше. Я же в ответ с улыбкой нагло подмигнул, и отвернулся, вернувшись к работе с тренером.

Работали мы больше для вида, потом ушли в раздевалку, чтобы будущий соперник и его тренер (кстати, славянской внешности) не видели, что теперь мы оттачиваем работу в правосторонней стойке. Жаль, времени было мало, знал бы, что так случится, мы с Храбсковым ещё дома уделили бы побольше внимания перемене стоек. Хотя, знай я наперёд, что огребу по рёбрам, не стал бы и выходить из пансионата. В общем-то, смена стоек входила в обычный тренировочный процесс, но довольно поверхностно, и я дал себе на будущее зарок, если со мной всё будет нормально, отработать этот элемент до такой степени, чтобы в неродной стойке чувствовать себя полноценным левшой.

— Как болевые ощущения? — спрашивает Валерьян Андреевич.

— Да вроде ничего так, терпимо, — пожимаю я плечами.

Между делом Шишов выигрывает свой бой, в раздевалку Вася возвращается в компании довольно Сегаловича. Я его искренне поздравляю, а сам мыслями уже на ринге.

— На ринг приглашается следующая пара финалистов в весе до 75 килограммов, — разнеслось по залу. — В красном углу боксёр, представляющий Узбекскую ССР, Шараф Усманов. Шарафу 16 лет, он из Ташкента, владеет первым юношеским разрядом, провёл восемнадцать боёв, в семнадцати из них одержал победу…

Трибуны оглушительно захлопали, затопали, засвистели, в общем, местные зрители всячески демонстрировали всенародную любовь к своему кумиру, за этим шумом даже толком было не расслышать, что там судья-информатор ещё говорил об успехах боксёра в красном углу. Я покосился на Рашидова. Тот сидел с довольной миной на лице и тоже важно аплодировал.

— В синем углу спортсмен, представляющий сборную РСФСР, Максим Варченко…

Ох ты, как загудел зал, когда я поднимался на ринг, предварительно вручив Храбскову своего олимпийского мишку. Я с невозмутимым видом занял место в своём углу да ещё поимел наглость несколько раз поклониться трибунам, обернувшись вокруг своей оси.

— С окончанием боя по возможности лучше не затягивать, — негромко советует Анатольич.

Я киваю, но в выполнении этого плана далеко не уверен.

— Боксёры, на центр, — приглашает нас рефери.

Прощупав поочерёдно наши перчатки и легко похлопал по защищающим причинное место «ракушкам», говорит:

— Ниже пояса не бить, голову низко не опускать, друг друга не удерживать, внимательно слушать мои команды. Всё поняли?

Мы киваем, соперник не сводит с меня своих прищуренных глазок, а ноздри его кровожадно раздуваются, словно у племенного бычка. Звучит гонг, и мы сходимся в центре ринга. Увидев, что я начинаю работать в правосторонней стойке, мой соперник некоторое время пребывает в растерянности, и я этим воспользуюсь, проводя два подряд джеба правой и ею же заканчивая атаку боковым в голову. Если прямые Усманов смог смягчить, приняв их на перчатки, то боковой той же правой стал для него полной неожиданностью. Однако он сумел устоять на ногах, быстро разорвав дистанцию, а секунду спустя сам ринулся в атаку.

— Двигайся, уходи и контратакуй, — советовали мне перед поединком наперебой Храбсков и Сегалович.

Я был такого же мнения, и сейчас, продолжая закрывать перчаткой левой руки челюсть, а локтем — травмированный бок, начал кружить по рингу. Какое-то время удаётся держать соперника на нужной дистанции, огрызаясь одиночными джебами правой, но ближе к середине раунда Усманову удаётся загнать меня в угол и провести серию ударов в ближнем бою. Один из них приходится как раз по локтю левой, который хоть немного и самортизировал удар по рёбрам, но всё же попадает прилично, и я чувствую тупую боль. Похоже, блокада перестаёт действовать.

А соперник раз за разом начинает выцеливать мой несчастный бок, и я понимаю, что он это делает преднамеренно. Судя по всему, те подонки рассказали ему, куда пришёлся удар корягой, вот он и лупит по больному месту. И я невольно морщусь, когда пусть и заблокированные удары, но всё же тревожат треснувшее ребро.

Сам, впрочем, стараюсь отвечать, но работаю только правой — левая у меня словно примотана скотчем к туловищу. Где уж тут закончить досрочно, как бы самому раньше времени не оказаться на канвасе.

Зрители подливают масла в огонь своими криками, в основном на узбекском, и смысл их понять нетрудно. Публика жаждет крови, и в роли жертвы должен выступить, без сомнения, русский боксёр, который трусливо бегает от узбекского батыра.

Отбегав первый раунд, в перерыве выслушиваю наставления Храбскова, что всё делаю правильно, что ни в коем случае в моём положении нельзя ввязываться в рубку, и вообще, если я чувствую себя плохо, он готов выбросить полотенце.

— Даже не думайте! — качаю я головой, — Когда мне станет невмоготу, я сам дам вам знать.

Внизу у ринга топчется наш врач, который внимательно прислушивается к нашему диалогу. Надеюсь, он не побежит к судьям требовать остановки боя.

Второй раунд. Я продолжаю кружить по рингу под свист и вопли зрителей, огрызаясь джебами правой. Из-за того, что действовать всё время приходится одной рукой, она начинает уставать, и всё чаще мне приходится её опускать и встряхивать. Почуявший запах крови узбек прёт, словно танк, его удары летят по всем уровням, но в основном он старается попасть в левую часть моего корпуса. А потом он попадает мне ниже пояса, и я поднимаю руку, призывая к остановке боя.

К моему удивлению и восторгу зрителей рефери отсчитывает мне нокдаун.

— Да он мне ниже пояса ударил!

Рефери беспристрастен, словно оглох и вообще меня не слышит. Вот же… Ладно бы судья в ринге из местных был, а то ведь русский, неужто продался с потрохами? Краем глаза вижу, как Храбсков сжимает в руке полотенце, готовый в любую секунду выбросить его на канвас, и отрицательно качаю головой. Он кивает, но в его глазах непреходящая тревога.

Бой возобновляется, Усманов явно хочет всё закончить до окончания второго раунда, я только и вижу мелькание перед собой его перчаток. Потом на какой-то миг мы наши взгляды пересекаются, и я вижу перед собой глаза убийцы. А ведь через те же десять лет он тоже будет гнать русских из Узбекистана, называя их оккупантами, а возможно, на его совести окажутся и человеческие жизни. Сейчас же это просто волчонок, а я для него — всего лишь жертва.

И такая ярость меня вдруг обуяла в этот момент, что я, рыча что-то нечленораздельное и невзирая на боль в боку, бросаюсь навстречу напирающему сопернику и наношу серию ударов поочерёдно левой и правой. Не ожидавший отпора Усманов попросту застывает, превращаясь в статую, и последние два удара акцентированно достигают цели. Оба пробивают челюсть, после чего узбекский боксёр пятится назад и только канаты не дают ему сползти на канвас.

— Стоп!

Рефери отсчитывает нокдаун, я же в полнейшей тишине — зрители в шоке — корчусь от боли в нейтральном углу. Всё, действие блокады закончилось, а моя атака и пропущенные удары разбередили травмированный бок, к которому я, скособочившись влево, прижимал перчатку правой руки.

— Ты как, можешь продолжать бой? — слышу взволнованный голос Анатольича.

Я просто киваю, не в силах лишний раз что-то сказать. Между тем рефери предлагает возобновить бой, и я понимаю, что именно сейчас — мой единственный шанс закончить бой досрочно. Иначе, если соперник придёт в себя, рискую вообще не дожить до конца второго раунда. И я атакую, атакую так. Что перед глазами вместо плоского, раскосого лица какие-то тёмные точки, и я луплю по ним, пытаясь прервать их хаотичный полёт, и кажется, даже что-то рычу нечленораздельное.

А потом чувствую, как меня кто-то держит за руку, вижу перед собой лицо рефери, он что-то кричит мне, но я ни хрена не слышу, зато вижу лежащего у моих ног Усманова, который, опираясь на локоть, безуспешно пытается принять хотя бы сидячее положение.

— Стоп, стоп! — наконец прорывается голос рефери в моё сознание. — В угол, боксёр!

Какой ещё угол, где он, этот чёртов угол? А, нейтральный, наконец доходит до меня, и я, шатаясь как пьяный, бреду туда. Опираюсь спиной на подушку, раскинув руки на канаты, грудь тяжело вздымается, пот с меня льёт градом и, будто сквозь туман, вижу, как рефери машет руками, приглашая доктора. А затем едва державшегося на ногах соперника под руки выводят с ринга, рефери приглашает меня в центр, и я слышу объявление судьи-информатора:

— А в этом бою победу нокаутом одерживает представитель сборной РСФСР Максим Варченко!

Моя рука, сжатая в запястье цепкими пальцами рефери, взлетает вверх, трибуны свистят, Рашидов с кислой миной аплодирует… Вижу, как аж подпрыгивают с той стороны канатов счастливые Храбсков и Сегалович. Не успеваю спуститься вниз, как радостно скалящийся Лев Маркович заключает меня в свои медвежьи объятия, и в этот миг меня накрывает такая вспышка боли, что я теряю сознание, проваливаясь в беспросветную тьму.