Второй шанс

Часть 10

Маленькая девочка горько плакала, сидя в своей спальне в американской школе. Буквально несколько недель с начала года совершенно изменили её жизнь. Она ехала в школу, желая увидеть Гарри Поттера, которого обожала всю жизнь, потому что он должен стать её мужем, но в самом конце в поезде многие закричали и начали падать, только некоторые нет… А потом в Большом зале она увидела детей, которые так изменились, и Гарри Поттера, который на неё посмотрел, только чтобы связать и отнять дневник Тома. Как он мог?

А потом они ушли всем факультетом, и буквально через пару дней её с Роном перевели в другую школу. Мама сказала, что она больше никогда не увидит Гарри Поттера, и смотрела так странно. Маленькая девочка чувствовала, что мама к ней относится не так, что что-то изменилось. Как будто она сильно провинилась, очень сильно, и маме от этого больно. Что же случилось? Почему? За что?

Молли Уизли никогда в жизни не представляла, что окажется в такой ситуации. В ситуации, когда одной части семьи лучше не встречаться с другой. Смогут ли близнецы общаться с Ронни и Джинни после того, что пережили? И что же случилось такого, что младшие дети так поступили? Молли Уизли рыдала, не в силах ни на что решиться, поэтому детей в другую школу переводил Артур. Поседевший от горя Артур Уизли.

…Когда Рональд Уизли в очередной раз бросил «друзей» одних, он даже не помышлял о том, чтобы вернуться. В конце концов, он чистокровный, ему совершенно незачем прятаться и шарить по лесам. Единственное, что его беспокоило — странно смотрящая на него Джинни. — Джинни, почему ты так на меня смотришь? — как-то спросил Рон. — Тебе не надоело быть таким бедным? — ответила зло усмехнувшаяся девушка. — Надоело, но что ты предлагаешь? — умом Ронни не блистал, зато на запах денег реагировал, как нюхлер. — Я предлагаю продать информацию… — Хм… а нас не обманут? — Ну, нужно же подстраховаться, — улыбка сестры стала коварной. — И когда Тёмный Лорд сделает Поттера рабом, может быть, он даст и мне поиграть с Героем. Свою ошибку они не поняли никогда. Как только на руки молодых предателей легли метки, они сами стали рабами без собственного мнения…

Дафна Гринграсс смотрела на свою младшую сестрёнку, в одночасье ставшую намного, намного старше. Это чувствовалось в каждом слове, в каждом жесте, в каждом взгляде. Тори смотрела на неё с какой-то затаённой жалостью и нежностью, и её взгляд был похож на взгляд мамы. А рядом с Тори всегда был Драко Малфой. Внезапно полностью, кардинально поменявшийся Драко. Где спесь? Высокомерие? В его глазах — оружейная сталь и бесконечная нежность, когда мальчик смотрит на сестру. Дафна даже позавидовала сестре, которую любили всей душой, всей сутью.

Ей хватило лишь нескольких слов, чтобы понять, что там, откуда пришли эти двое, её не было. На неё не смотрели с болью, как на родителей, а только с грустью. Девочка не задумывалась, что это значит, она просто внезапно поняла, что нет ничего важнее на свете, чем мама, папа, Тори и этот когда-то вызывавший лишь омерзение мальчишка. В этот миг растаяло сердце Ледяной Принцессы.

— Нет, мы нейтральны, я не пойду за этим Поттером и тебе не советую! — Дафна, я знала, что ты не поймёшь, — девушка всхлипнула, с жалостью глядя на сестру. — Но я должна, так будет правильно, не хочу быть овцой на закланье. — Но мы же нейтралы, нас не тронут! — И грустная улыбка сестры. Горькие слёзы бегут по лицу рано поседевшей волшебницы, и чёрный дым над разрушенным домом… — Мы отомстим, Асти. — Объятия самого дорогого человека дарят надежду.

— Любимый… — Тихий хрип слышен из бокса, и рука нащупывает тёплую руку, чтобы вцепиться и никогда не отпускать.

Он тут, он рядышком, уже проснулся после того ужаса, что был ночью, и смотрит, смотрит, смотрит на неё, ещё слабый, едва шевелящийся, но живой.

Пищит артефакт мониторинга, привлекая внимание целителей и медиведьм. Ещё одна девочка очнулась. Девочкам досталось меньше, потому что мальчики отдавали им свою душу, свою магию до последнего в том прошедшем три дня назад ночном кошмаре. Девочки просыпаются первыми… И первыми паникуют.

— Драко… нет… любимый… нет… — шепчет девочка в боксе, не чувствуя руки возлюбленного, слёзы стекают по щекам и надрывается, мигая багровым глазом артефакт.

Где же он? Где? Ведь не может быть, чтобы его не было! Такое невозможно, нереально, такого просто не может быть никогда. Перед глазами встают мёртвые, остановившиеся глаза, и надрывается криком маленькая девочка, перегружая сердечко своим отчаянием.

— Тише, малышка, тише, моя хорошая, — гладит девочку пожилая медиведьма, не замечая слёз, видевшая на своём веку очень многое, но так и не привыкшая к этому. — Вот твой любимый, он рядом, просто спит ещё, не проснулся он ещё, но он живой, малышка, вот его рука, чувствуешь, какая тёплая?

— Драко… — шепчет успокаивающаяся девочка.

Теперь понятно, зачем многие боксы поставлены рядом. Тянутся руки, шепчут губы, текут слёзы… А вот первым проснулся мальчик. Он рвётся из овивающих его трубок и лент, рвётся и зовёт свою девочку.

— Герми! Герми! Где ты, родная?

Бегут к нему целители, спешит пожилая медиведьма с огромным сердцем, которого хватает на всех. Спешит, чтобы успокоить такого маленького воина, думающего, что потерял самое важное, потерял самого себя. Но первой, ещё до того, как добегают целители, открывает глаза его девочка, и рука нащупывает руку.

— Я здесь, любимый, свет мой. Я рядышком, родной, — шепчут непослушные губы, успокаивая мальчика.

Расслабляются мальчики, закрывают глаза девочки. Они рядом, вместе, навсегда. И плачет пожилая медиведьма, видевшая войну, полчища Гриндевальда, детей, выживших в концентрационных лагерях. Она не смогла привыкнуть тогда и не сможет сейчас, потому что нельзя привыкнуть к такому. Нельзя привыкнуть к страдающим детям, к искренней любви, сметающей все преграды, побеждающей даже смерть.

Просыпаются дети, окликают друг друга, стабилизируются будто бы сами собой. Молодых медиведьм, которые уместны при реабилитации взрослых, убрали с базы, теперь здесь только пожилые, видевшие многое и успокаивающие детей, подобно добрым бабушкам. Медленно приходят в себя дети, постепенно боксы объединяют, чтобы чудом выжившие подростки могли чувствовать друг друга. И вновь на лицах появляются робкие улыбки.

— Мерлин, Кэти! Жива… — обнять, почувствовать её, поцеловать такие любимые глаза.

— Дин… жизнь моя…

— Луна… Невилл…

Им просто не нужны слова, слова лишние, хотя и они прорываются, наполненные нежностью и заботой. Лучистые, волшебные глаза… Дышит… Жива… Улыбается… Жив… Что такое было с ними в ту страшную ночь, никто не понимает, но это неважно. Они живы.

Сначала осмотры, рык целителя на пытающегося прижать к себе девочку пациента, ежедневный страх того, что что-то пойдёт не так. Уверенность, что всё будет хорошо. Ведь не может же быть иначе, правда? Ведь рядом — вторая половинка, то, что и означает для этих подростков жизнь. Весь смысл жизни в одном человеке.

А потом, конечно, начинается массаж, реабилитация, переход в сидячее положение… Медленно, шаг за шагом. Они волшебники, им не надо ждать полгода. Никто никого не стесняется, не боится показаться слабым, напротив, они искренне болеют за каждого.

— Медленно встаём… Вот молодец. Голова не кружится? Ничего не болит? Внимание, пробуем…

Первый шаг. Первое падение, но зубы сжаты, упрямый взгляд по курсу и снова — шаг. Упорный, уверенный, пусть он шатается, но идёт. Шаг вперёд и ещё шаг. Девочкам дают отдых, потому что они доверяют только своим мальчикам. Они болеют за каждый их шаг и, поднявшись сами, шагают в кольце их рук. Судорожно цепляясь, под ободряющую улыбку, оступаясь и почти падая. А рядом они… Сами ещё едва держащиеся на ногах, но поддерживающие всеми мыслимыми и немыслимыми способами.

Руки ещё слабы, но они занимаются на износ, под шипение целителей, нагружаясь, потому что нужно защитить девочек. Обязательно нужно. Потому что к боли они привыкли. Главное, чтобы девочки были. Были всегда. В физическую реабилитацию медленно вплетается и психологическая. Сейчас они очень напряжены, потому что не могут защитить себя сами, как привыкли, и это хорошая возможность реабилитировать психику. Работают целители, исцеляя тела. Работают целители, исцеляя души.

Полностью всё пережитое не забудется, как и война всегда будет жить в их сердцах, но она не будет уже хрипло дышать над ухом, не будет обдувать спину ледяным ветром, не будет стоять с палочкой у виска. Пусть война уснёт в их сердцах и больше никогда не просыпается. И будет снова слышен смех, и шалости будут, конечно, ведь они же дети. Шалости, а не боевые заклинания. Целители сделают всё возможное для этого.

А сейчас они работают, надо восстановить подвижность тела, подвижность рук, ног. Гимнастика, сначала щадящая, потом постепенно усложняющаяся. Мальчики буквально рвут жилы, приходится их останавливать. Им тяжело, иногда очень, до слёз, но за возможность поднять свою девочку на руки они сделают что угодно.

Маленькие воины. Настоящие мужчины. И их девочки. Бесценные сокровища друг друга.