Сегодня в просмотровом зале Министерства многолюдно. Волшебники поодиночке и парами толпятся, не понимая, зачем их вызвали, что происходит? Их всех объединяло только одно — они были родителями школьников и пока не получали писем от своих детей. Стоящие у дверей суровые авроры на вопросы не отвечали. Время от времени кого-то вызывали, вызванные уходили внутрь, чтобы не вернуться обратно. Незачем будоражить народ понапрасну.
— Артур, я бы советовал вам смотреть вдвоём.
— Что там? Что-то плохое?
— Там ответ на вопрос, что случилось. Смотри.
Две головы в министерском Омуте памяти. Напряжённый целитель, знающий, что им будет показано. И…
…яростное, перекошенное злобой лицо Рона, посылающего «аваду» в мать. Шок и неверие на лице Молли Уизли, принявшей от сына заклятье в спину. С ненавистью кричащая Джинни, и заклинания, летящие от неё во Фреда? Джорджа? Отлетает чисто срезанная голова, на которой навеки замерло удивлённое выражение. И вот Джинни, её родная, любимая девочка кричит «Авада Кедавра» и зелёный луч попадает в того, чьи воспоминания они смотрят. Картинка мигнула и теперь перед ними призрачный вокзал, десятки детей, которых с каждой секундой становится больше…
— Нет, Ронникинс… Ронни, нет, — как заведённая, шепчет вывалившаяся из Омута Молли, — нет… Нет! — кричит она. — Это не может быть правдой! Скажите мне, что это неправда! Ну скажите!
Отчаянный крик Молли, которая в следующий миг сотрясается в рыданиях. А рядом с ней потерянный Артур Уизли, который только что видел самую страшную картину в жизни и не знает, как ему с этим жить. На глазах седеющие волшебники…
— Прошу вас мистер Патил, миссис Патил. Это очень тяжело, готовы ли вы?
— Это касается наших… дочерей?
— Непосредственно.
И снова головы в Омуте памяти, снова целитель готов отпаивать их. И…
…шум яростной схватки, двое рыжих, яростно отбивающие заклинания, защищающие их девочек, вот один из них закрыл Падму и упал. Упал вниз, на камни, сопровождаемый диким криком их дочери. Девочка кричала, будто бы от невыразимой боли. И этот крик был прерван зелёным лучом откуда-то сзади. Падают подростки, выглядящие старше, чем были буквально вчера. Старше, но узнаваемо. Падают, чтобы не подняться, и опять перед глазами полупрозрачный вокзал с почти стёртыми красками… Их девочки, снова живые, рыдают в объятиях смотрящих на них с бесконечной любовью рыжих братьев.
Выпадают задыхающиеся в рыданиях родители двух девочек, проживших так мало, спешит к ним целитель, и через несколько минут сумевший взять себя в руки мистер Патил готов выслушать историю.
— Была война? — И кивки в ответ.
— Их вернули назад. Сейчас они дети, седые дети, помнящие всё. Поэтому мы забрали их на базу аврората, чтобы помочь справиться со всем этим.
— Мы… Мы можем их увидеть?
— Да, но через несколько дней. Им нужно привыкнуть к тому, что вокруг безопасно, так говорят целители.
— Хорошо… Известите нас, когда… Когда можно будет.
Взрослые волшебники, мир которых только что рухнул, разбился на осколки. О да, они запомнили тех, кто противостоял детям.
— Мистер Грейнджер, мы знаем, что вы участвовали в некоторых конфликтах, потому пригласили только вас. То, что вы сейчас увидите — этого ещё не было и не будет, но ваша дочь пережила это. Смотрите.
Горячий бой, мальчишка, закрывающий собой его дочь. Принимая на грудь летящие лучи… Ещё один бой… Ещё… и последние слова мальчишки, решившего отдать себя в обмен на других: «Я люблю тебя, Герми, и поэтому я должен. Молю тебя, живи». Идущий на смерть мальчик, крик боли его девочки, и снова бой, в котором она не жалеет себя, ведь ей совсем незачем жить. Боевой офицер видит это так же ясно, как и солнце над головой. Его принцесса стремиться умереть. И смерть приходит в спину, оттуда, где должны быть лишь друзья. Выцветший какой-то вокзал, платформа, на которой много детей и — «поцелуй меня на прощанье».
Упавший на колени сквиб кричит, схватившись за лицо. Громко кричит от боли, испепеляющей его изнутри. Огнём горит грудь. И целитель, судорожно вливающий зелья.
— Они вернулись назад, сюда. Она внешне такая, как вы её провожали недавно, но внутри…
Мистер Грейнджер понимает, о чём говорит пожилой человек, смотрящий на него понимающими глазами. Его принцессы больше нет — что-то или кто-то выжег её детство, уничтожил всё, и теперь есть только Гермиона и её мальчик.
— Мы можем её… их увидеть?
— Да, мы сообщим когда.
— Реабилитация?
— Да.
Он знает, о чём идет речь, потому что сам не раз проходил через такое. Сегодня он напьётся в баре до зелёных чертей, потому что не знает, не понимает, как сказать любимой о том, что их дочь, их маленькая принцесса заглянула в Бездну.
— Прошу вас, мистер Голдштейн, зрелище тяжёлое, вы уверены, что вашей супруге стоит это видеть?
— Стоит.
— Как скажете, миссис Голдштейн, прошу.
Война… страшная война, кровь и крики, шипение заклинаний. Их сын, ставший старше, и девочка, которую они не узнают. Щит, который держит девочка, заклинания… Вот зелёный луч приближается к этим двоим, каким-то чудом Энтони замечает его. В шоке миссис Голдштейн смотрит, как их мальчик бросается наперерез лучу с криком «Кэти, нет!» Он успевает, но девушка пережила его лишь на секунду. И снова призрачный вокзал, на перроне которого застыли две фигурки. Две среди многих.
Застывшая миссис Голдштейн, лишь слёзы текут по лицу женщины, а глаза широко распахнуты. Лежащий без сознания мистер Голдштейн. И снова спешит целитель, спешит, чтобы привести в норму родителей ребёнка, который прошёл через ад.
— Он… Они… живы?
— Что-то вернуло их обратно, но они помнят всё, что с ними произошло.
— Могу ли я…
— Да, но чуть позже, мы сообщим, когда целители дадут добро.
Слёзы, капающие из глаз слёзы родителей, так и не понявших — почему дети были там совсем одни. Где были их родители? Где были они? Где?!
— Итак, Аластор, что случилось?
— Августа… Невилл, да и другие их однокурсники вернулись из будущего. Телом они дети, а вот в голове…
— Ты шутишь! Такого не бывает!
— Бывает, Августа, вот в Омуте воспоминания, но ты уверена, что сможешь это выдержать?
— Грюм, не морочь мне голову! Где там твой Омут…
Судорожно вцепившиеся в края Омута пальцы.
Её внук, кровь, стоны, раненые, павшие. Как бы она хотела такого больше никогда не видеть. Полумна Лавгуд, кажется, и её внук — сработавшаяся боевая пара, это сразу видно пожилой женщине с огромным опытом. Большой бой, в котором взрослые — против детей. Горящая на голове шляпа и меч Гриффиндора в руках внука. И вот снова сплочённые ряды, но откуда-то сзади прилетает зелёный луч, и девочка падает, падает, улыбаясь на прощание внуку. Яростный вопль, и это уже не внук — берсерк, готовый грызть врага зубами. Он совершенно не контролирует себя! Вспышка и… Выцветший вокзал, на котором десятки детей, павших детей. Полумна встречает своего героя с такой любовью…
Сердце Августы не выдерживает всего этого.
Мечутся целители, и вот сердце вновь стучит. Августа Лонгботтом открывает глаза, чтобы увидеть склонённых к ней целителей. Сегодня она видела то, чего нельзя допустить. И раз внук был один, значит, она сама к тому моменту уже мертва.
— Грюм… Ты должен… Предотвратить!
— Я знаю, Августа. Забирайте в Мунго.
— Ты хотел узнать, Малфой, почему твой сын так на тебя смотрит? — Сколько холодного презрения в её голосе…
— Я не понимаю, что случилось, Амелия. Ещё пару дней назад он был нормальным, а теперь… Может, его опоили.
— Знаете, Люциус, на его месте я бы вас заавадила, вам его девочка жизнь спасла.
— Да что происходит?! — не сдержался сиятельный лорд, совершенно выйдя из образа.
Голова, погружённая в Омут…
«Асти, я люблю тебя» и «Я люблю тебя, Драко». Смена стороны, сразу, вдруг, потому что там — она. Яростная битва и глаза сына, который знает, за что он сражается. Закрывая собой, жертвуя всем. И его, Люциуса, «авада». Последняя улыбка, последнее «живи, любимая». И девочка, пережившая возлюбленного совсем ненадолго.
Закашлявшийся лорд Малфой, мир которого рухнул в одночасье. Который сам, своими руками, убил сына где-то там. Его успели остановить до того, как он сказал «секо», направив палочку на свою шею. Лорда Малфоя отправили в Мунго, потому что жить он после этого просто не хотел.
Взрослые волшебники, сильные и не очень, даже сквибы, входили в просторный зал, чтобы увидеть, что произошло с их детьми. Чтобы почувствовать на себе, чтобы узнать то, что навеки разделит жизнь на «до» и «после». А на базе аврората их дети, ставшие воинами, готовились сдавать никому не нужный СОВ.
Взрослые волшебники отправлялись по домам, но всех их грызла, буквально обгладывала одна и та же мысль: «Мы, где мы были? Почему наши дети одни? Почему?!»