– У тебя был сын? – Саманта перевела дыхание. Она видела, как плечи человека, стоящего у окна, свело от боли. Слоан застыл как статуя, и казалось, если его толкнуть, он тотчас упадет. Ей не хотелось его толкать, ей хотелось его любить. Но она тут же вспомнила, что ее чаяния никогда не оправдывались.
С минуту Слоан молчал. По всей видимости, ответ дался ему с трудом.
– Я считал, что, как только у нас появится ребенок, Мелинда успокоится. Мелинда же думала, что, имея наследника, я оставлю ее в покое. Поняв, что беременна, она перестала спать со мной. После этого наши отношения совсем ухудшились: я не особенно сдержан и не слишком стараюсь кого-то понять.
Саманта хмыкнула, соглашаясь. Он совсем сгорбился и продолжил, глядя в окно:
– Мы постоянно ссорились. Я думал, причина ее неудовлетворенности – Гарри, и приказал ему держаться от нее подальше. Вместо этого они все время прятались за моей спиной. Не мог же я выбросить ее из дома! Не мог даже шантажировать, и они оба прекрасно знали это. Я запил, чтобы убежать от тревоги и гнева. После рождения ребенка все ненадолго нормализовалось. Отношения с Мелиндой ограничивались постелью, а для души у меня был сын. Я даже подумывал, не купить ли практику доктора, склонного к уединению, и пил уже не так много.
Толботт в конце концов повернулся к ней лицом. За окном темнело, но никто из них не зажег лампы. Саманта не знала, как к нему подойти, если ей вообще это суждено. Слоан любил сына, он не мог хладнокровно убить его.
Саманта молчала. Слоан что-то пробурчал и опустился в кресло, вытянув перед собой длинные ноги.
– Откуда-то приехал Гарри, и Мелинда взялась за прежнее. Ссоры возобновились, она перестала спать со мной. Каждый вечер она объезжала весь город. Сыном же не занималась вовсе. Я снова запил. Мы, наверное, были самыми паршивыми родителями. Однажды я вернулся домой раньше обычного и застал в гостиной полуодетую Мелинду в объятиях Гарри.
Саманта почувствовала омерзение, хотя он уже рассказывал ей о своей жене и ее сводном брате. В таком контексте это звучало еще отвратительнее. Ей захотелось подойти к Слоану, обнять его и сказать, что она никогда не будет такой, как Мелинда, но он даже не смотрел в ее сторону. Безразличная поза, погасший взгляд – лучше не приближайся! И она осталась сидеть на месте.
– Оружие я выучился носить еще в Эдинбурге. Помогал там доктору, который обслуживал самые скверные районы города. Не знаю, почему я продолжал носить пистолет и в Бостоне. Зря, конечно. Я и сам был заряжен гневом и насилием – не стоило заряжать еще и пистолет.
Он пожал плечами и потянулся к стакану с вином.
– Первое, что я сделал, когда увидел их вместе, – это вынул оружие. Гарри тотчас сделал выпад; весьма глупо, но принимая во внимание, как я был пьян, он, должно быть, надеялся перехватить мои руки и почти преуспел. Он отвел мою руку вверх прежде, чем я выстрелил. Пуля ударила в потолок.
Слоан одним глотком опустошил стакан и даже не поперхнулся. А затем закончил безжизненным голосом:
– Аарон спал в кроватке прямо над гостиной. Пуля была уже сплющена, когда пробила его маленькое легкое. Я услышал его…
Первый раз за все это время голос Слоана сорвался, он закашлялся при воспоминании о той ночи. Он схватил тогда Аарона на руки, безуспешно пытаясь остановить бьющую ключом кровь. Он кричал от муки, глядя, как медленно синеет лицо ребенка, и попытки глотнуть воздух становились хрипом. Кричал и плакал несколько часов подряд. Ничто не облегчало боли, и никто не мог вернуть ему маленького сына.
На глаза Саманты навернулись слезы. Она представила себе слезы Слоана. И это определенно был не тот Слоан, какого она знала, когда он наконец, хлопнув руками по подлокотникам, дал понять, что рассказ окончен. Слоан, которого она знала, не плакал. Он хлопал дверьми и всем, чем можно.
На этот раз он смотрел на нее в упор. – Я не мог его спасти. Все, чему я научился и что стоило мне жены, не вернуло бы мне сына. Он умер у меня на руках.
Слезы потекли по щекам Саманты, руки ее задрожали. Она не знала, как облегчить его ужасную ношу вины и горечи, которая давила на него все эти годы. Она не была нежной, теплой женщиной, как мать или сестры, не могла запросто приникнуть к нему и заставить забыть Мелинду и прошлое. Ее устрашала ответственность, которую придется взять на себя, давая ему понять, что она по-прежнему хочет стать его женой. Саманта не умела лечить словами или руками. Она могла разложить костер, охотиться на оленя и управлять лошадью. Но врачевать душевные раны?..
Зато она знала, что значит быть женщиной Слоана. Ни один мужчина не мог заставить ее чувствовать себя женственной и желанной, кроме него. Она знала, как развлечь его, – пусть не знала, как излечить. Может, со временем, если она сумеет отвлечь его на какое-то время, рана затянется сама собой.
У нее не хватало слов утешения, но она в состоянии найти в себе смелость достучаться до его сердца. Он слишком долго оставался один. Она должна была разделить его бремя, если любила Слоана.
Неуклюже, не зная толком, как подойти, Саманта встала с кресла. При первом же ее движении Слоан вскочил на ноги и бросился к двери.
– Ты хочешь пойти переодеться и отправиться к отцу? Не буду тебе мешать.
Ей захотелось дать ему пощечину. Саманта умела привести человека в чувство. Она встала в дверях и скрестила руки на груди.
– Я тебе не Мелинда, – медленно и сухо сказала она. – Ты не уйдешь от меня, Слоан Толботт-Монтгомери или кто ты там еще! Если тебе со мной нелегко, скажи, в чем дело, – здесь и сейчас, и мы все уладим. Но не делай вид, будто меня не существует.
Слоан смотрел на нее так, словно она сошла с ума. Тем не менее он на мгновение засмотрелся в распахнутый ворот ее сорочки. Тепло и робость одновременно поднялись в душе девушки, но она не стала поправлять ворот.
– Я знаю, что ты существуешь, Саманта. Ты сумела стать очень заметной за эти полгода. А если ты немедленно не уйдешь с моей дороги, то станешь еще заметнее. Я слишком долго себя ограничивал, и ты прекрасно это знаешь.
Что ж, она ему сейчас ответит. Он без обиняков указывал на свое слабое место. Холодно улыбнувшись, Саманта потянула за пояс, и халат соскользнул на пол.
– Теперь я достаточно заметна – или тебе нужно большего? – спросила она.
Взгляд его стал неподвижным, но руки прекрасно знали свое дело. Мозолистые, шершавые пальцы коснулись ее нежных грудей и приподняли их.
У Саманты внезапно захватило дух, но она ни о чем не сожалела. Их словно ударило током, и холодный, отстраненный взгляд Слоана потеплел, потом вообще стал горячим и голодным и наконец наполнился страстью. Она ощущала этот взгляд так же, как его руки на себе.
Со страстью, о которой она и сама не подозревала, Саманта вцепилась в плечи Слоана и впилась в его губы. Пуговицы мужской рубахи вдавились ей в грудь, пуговицы брюк – в живот, но само прикосновение их взметнуло в ней настоящее пламя.
Через секунду ее ноги оторвались от пола, и Слоан понес девушку в спальню.
Саманта тотчас прильнула к его шее, целуя всюду, где могла достать. Слоан зарычал и бросил ее на простыни, но она тут же встала на колени, чтобы помочь ему стянуть рубашку.
Руки не задержались на волосатой широкой груди, они немедленно опустились ниже и набросились на ряд пуговиц на его брюках. Он вырвал их с мясом, когда напряжение его разбуженной плоти стало затруднять ее действия. На нем были сменные трусы, и только одна ленточка стягивала их. Саманта как зачарованная смотрела на мужской орган, который закачался перед ней, лишь только последняя одежда была сброшена. Потом, на ходу вспоминая прошлые уроки, она наклонилась и поцеловала его.
Слоан взревел как дикарь. Он снова толкнул ее на постель и накрыл одним движением. Затем впился ей в рот, проник в него языком, губами, зубами, мял в руках ее груди.
Саманта приоткрыла для него губы, вцепилась в плечи, изгибаясь ему навстречу, и развела ноги в стороны.
Она хотела, чтобы он поскорее вошел. Хотела его теперь и навсегда и любым возможным способом. Ей бы никогда и в голову это не пришло, если бы он не делал все как надо.
Когда он вошел в нее, она была более чем готова. Слоан наполнил ее до конца, она почувствовала, что не может принять больше, но он показал ей, что она неправа, и вонзился еще глубже. Саманта ловила ртом воздух, цеплялась за него и старалась угнаться за его бешеными толчками, пока не растворилась в нем полностью и уже позволяла делать с собой все что угодно.
Толботт в экстазе взревел, и страсть унесла их в тот хаос, где раздельно они уже не существовали. Конвульсии любви надолго сделали их невесомыми, освобождая от боли и бремени. Все покровы спали, все уязвимые места открылись.
Постепенно Саманта пришла в себя и ощутила сильные руки Слоана. Он не лежал на ней больше, но ноги их были сплетены, и ощущение его волос на ее нежной коже создавало неповторимое впечатление. Он был весь наполнен этой мощной мужской силой, но она уже сделала кое-какие выводы за эти последние месяцы. У нее была власть над этой силой – власть, которой следовало распоряжаться очень разумно.
– Удовлетворена? – насмешливо пробормотал он, когда она повернулась к нему.
– Свинья, – прошептала она беззлобно, когда его рука снова накрыла ей грудь. Она решила, что он смеется, и поуютнее устроилась в его объятиях.
– Когда ты выйдешь за меня, то за грехи будешь наказывать меня так до конца моих дней?
– Можешь не сомневаться, – спокойно ответила она, водя пальцем по его груди.
Слоан не сразу ответил на этот выпад, а почему-то взвесил ее груди на своей ладони, потом провел рукой по животу и стал методично надавливать в разных местах, пока она не возмутилась и не отбросила его руку.
– Я тебе не манекен для упражнений в физикальном исследовании!
Теплые серые глаза внимательно посмотрели на девушку.
– Нет, конечно. Ты беременна.
На Саманту словно вылили ушат холодной воды. Она смотрела на Слоана, но в глазах его не читалось никаких эмоций. Да он же говорил ей, что не хочет детей! Девушка скользнула встревоженным взглядом по своему животу. Ничего не заметно. Может, груди чуть пополнели? Трудно сказать.
– Не может быть!.. – пробормотала она растерянно.
– Когда у тебя были последний раз месячные? – Голос Толботта звучал очень спокойно.
Она порылась в своих беспорядочных воспоминаниях и покачала головой.
– Надо справиться в календарике. Я не помню. – Она опять с беспокойством взглянула на него. – Мы же предохранялись, я помню! И дни были благоприятные…
Улыбка удовольствия тронула его губы.
– Интересно, что ты называешь благоприятными днями?
Глаза ее вспыхнули.
– Ну конечно! В конце января мы ездили в Сан-Франциско, а месячные у меня были за две недели до этого. Так что я никак не могла забеременеть. Тебе снится! – Но теперь она уже сомневалась в своей правоте и, прикусив губу, растерянно смотрела на Слоана, ожидая подтверждения своих слов.
Веселые чертики в его глазах тотчас исчезли, как только он увидел этот ее растерянный взгляд. Приподняв пальцами ее подбородок, он сказал:
– У тебя будет ребенок, Сэм. Не знаю, что там говорил тебе отец, но ты все перепутала. Это было самое неблагоприятное время месяца. И если с тех пор у тебя не было кровей, то никаких сомнений в этом нет. Ты носишь под сердцем нашего ребенка. Это делает тебя несчастной?
– Скорее напуганной, – отозвалась она. – Причем все больше и больше. Ты меня теперь возненавидишь?
Слоан на мгновение был сбит с толку. Затем его взгляд потеплел и стал совсем нежным.
– Я люблю тебя, Саманта! Все, что ты хочешь, хорошо и для меня, и если у тебя достаточно отваги носить мое дитя, я думаю, что буду любить тебя вечно. Ты станешь прекрасной матерью, даже если я буду ужасным отцом.
Саманта так внезапно почувствовала облегчение, что целую минуту не могла вымолвить ни слова. Она закрыла глаза, а в душе у нее все еще звучали его слова. Слоан Монтгомери был силой, с которой следовало считаться, человеком умным и отважным, мужчиной, которого желала бы иметь каждая женщина. И он принадлежал только ей!
В это трудно было поверить. Обыкновенная девушка Саманта Нили любима таким мужчиной! Она вновь широко распахнула глаза и уставилась на него:
– Ты и вправду так думаешь? Или это из-за ребенка?
Озабоченность, которая мелькнула в его взгляде еще минуту назад, снова сменилась радостью.
– Конечно! Разве я похож на дурака? Какой мужчина добровольно свяжет себя по рукам и ногам в обмен на кричащую, краснолицую, вечно мокрую копию себя самого, ворочающуюся в колыбели? Нет других причин любить и взять в жены самую прекрасную из всех рыжих по эту сторону Атлантики, даже если она нужнее любого, только что напечатанного доллара и в два раза прекраснее!
Она ткнула его кулаком в грудь и опрокинула на спину.
– Вы отвратительный, презренный тип, Слоан Монтгомери! И отвечая вам тем же, скажу, что буду любить вас, пока не выпадут все ваши волосы и вы не сморщитесь и не ослепнете окончательно. И думаю, у меня будет дюжина детей – просто для того, чтобы вам соответствовать.
Раскатисто засмеявшись, Слоан приподнял ее над собой, но отнюдь не для того, чтобы защититься от ее ударов. Перехватив ее руки, он потянул Саманту на себя, пока наконец их губы не встретились и он не доказал, что ей нет нужды думать иначе.