Вулкан любви

Глава 9

Опустившись на колени у безжизненно лежащего на полу ребенка, Рэмси быстро осмотрел его, выругался, встал и подошел к двум Нили, стоящим у двери. Повсюду на полу спали изнуренные женщины, стонали больные, плакали дети.

– Оспа!.. – пробурчал он брезгливо. – Пока вы не вакцинированы, вам следует убираться отсюда ко всем чертям.

– Мы вакцинированы, – спокойно ответила Элис Нили. – Мой муж настоял на этом, когда дети были еще маленькие. С чего начнем?

Рэмси взглянул на Саманту. Казалось, она озадачена, но отнюдь не против выполнять обязанности санитарки по просьбе матери.

– Толботт очень скоро начнет здесь скандалить. Вам лучше переждать дома, пока он не успокоится.

Саманта слишком устала, чтобы спорить. Она просто взяла принесенный кем-то кувшин с водой и подошла к ближайшему ребенку, который стонал и ворочался в лихорадке. Пока она наполняла мальчику чашку, Элис Нили вопросительно посмотрела на доктора, ожидая распоряжений.

Рэмси пожал плечами.

– Что тут можно сделать? Я пущу им кровь. Вы позаботьтесь снизить жар. Это нетрудно – здесь и так чертовски холодно.

Он топнул ногой, предупреждая возможные протесты. Увидев встревоженный взгляд матери, обращенный на доктора, Саманта поняла, в чем дело. Мать не верила в кровопускания, а отец называл тех, кто пользуется пиявками и ланцетом, шарлатанами. Но Рэмси был опытным врачом, а они нет.

Доктор тотчас взялся за дело. Он начал с дальнего конца комнаты, Саманта и Элис – со словами ободрения и с холодной водой в кувшинах – хлопотали у противоположного. Матери-переселенки уже резали нижние юбки на салфетки, чтобы протирать ими потные от лихорадки личики детей. Некоторых женщин уже трясло, из мужчин только у одного проявились симптомы заболевания, и теперь он лежал тут же, ворочаясь от боли и жара.

Элис жестом указала на него и прошептала Саманте:

– Он уже болен, нам нужны мази.

Рэмси ничего не говорил о смягчающих мазях для предупреждения раннего вскрытия пустул и изъязвления кожи. Саманта закусила губу и ответила:

– Я сейчас спрошу доктора. Если у Рэмси ничего нет, Джек может сбегать и разбудить Берни. Она знает, где твои медикаменты.

Старшие Нили уложили младших спать, чтобы утром они сменили старших и дали им отдохнуть. Саманта, впрочем, уже сейчас обрадовалась бы приходу Берни, так как слишком устала. Но надо еще дождаться, когда спустится Толботт. Надо быть на месте, когда он попытается вышвырнуть всех из отеля. Странно, что его до сих пор нет.

Она поморщилась, увидев, как Рэмси ланцетом надрезал маленькой девочке кожу. Пузырька со спиртом для ополаскивания инструмента у него, похоже, не было, и он оставил его в сосуде, куда стекала кровь.

Нахмурившись, она уже готова была вмешаться, когда почувствовала, что кто-то ступил на порог за ее спиной. Толботт! Он, словно злая сила, излучал вибрации абсолютной ярости. Она не успела даже повернуться, чтобы проверить свою интуицию, как Слоан схватил Рэмси за ворот и отшвырнул с такой силой, что доктор растянулся на деревянном полу.

Он ударил Рэмси сапогом по руке, когда тот потянулся за своим окровавленным ножом, потом подцепил его черную сумку и бросил ее в камин. Когда Рэмси попытался подняться, Толботт еще раз схватил его за воротник, потянул и снова свалил с ног мощным ударом в живот. На этот раз доктор остался лежать.

Толботт нагнулся, подобрал сосуд с кровью и толкнул его Саманте.

– Выкиньте эту штуку к чертовой матери! Принесите сюда чистую воду, кувшины чистой воды! Захватите виски из бара. Нам нужны чистые чашки для каждого больного.

Изумленная, не смея спорить, Саманта поспешно спросила:

– Мази нужны? У некоторых пустулы уже вскрываются. Если нет у вас, мать попросит принести из дома.

Слоан разогнулся и впервые с тех пор, как вошел, посмотрел на нее в упор. Ее зрачки расширились от страха, но девушка не двинулась с места, глядя на него снизу вверх. Она выглядела усталой: скулы обтянуты, под глазами тени. В волосах еще искрились снежинки, но свой неказистый жакет она сняла, чтобы работать быстрее. Одна из женщин завернула своего ребенка в кроличий мех. Слоан выругался – основательно и не стесняясь, и она съежилась от его слов.

– Отправьте этого шалопая за мазью. Пусть одна из ваших сестер придет сюда на подмогу, а сами ступайте спать, иначе нам придется лечить и вас.

Саманта без выражения моргнула, кивнула и исчезла. Слоан не понял даже, собиралась ли она выполнить все его распоряжения или ограничится теми, с которыми была согласна. Ему некогда было думать об этом. Рэмси попытался подняться и улизнуть. Толботт повернулся и пнул его в зад – для острастки.

– Только посмей использовать это виски для чего-нибудь, кроме медицины, – и я перережу тебе горло. Когда она принесет воду, добавь немного виски в каждую чашку и напои всех, кто не спит. Им надо много пить.

Слоан чувствовал, что миссис Нили смотрит на него из дальнего угла комнаты, но что за дело ему до этого? Он хотел прибить Джо, когда найдет, а сейчас следовало позаботиться об этих проклятых пришельцах, которых он у себя даже видеть не хотел.

Он знал, оставляя женщин на своем участке, что они принесут только лишние хлопоты. Знал – и позволил им остаться. Да, за эту ошибку он еще не раз поплатится!

Слоан опустился на колени рядом со всхлипывающей женщиной, качающей свое безмолвное дитя. Ее боль и страдание вдруг пронзили его до глубины души. Глядя на умирающего ребенка, ему захотелось взвыть от этой боли, закричать во весь голос и рыдать вместе с матерью, изливая вскипавшую внутри дикую и бессильную ярость. Эти безжизненные глаза, это лицо, забрызганное кровью тельце на мгновение вызвали у него в памяти образ маленького Аарона, и Слоан содрогнулся от муки.

Об этом думать нельзя. Ни о чем таком думать нельзя. Он все равно ничего бы не сделал. Дети умирали во все времена. Остановить этот процесс невозможно. Он не сумел спасти даже собственного сына – как можно спасти кого-то еще? Будь все проклято, ведь он же сам убил сына! Обратились бы в бегство эти добрые рыдающие здесь женщины, если бы они знали?

Слоан скорее почувствовал, чем услышал Саманту за своей спиной. Он взял у нее кувшин с водой, чашку и отправил за ложечкой. Почти бессмысленно давать ребенку воду, но это хоть как-то отвлекло мамашу, на время она даже забыла о своей беспомощности. Может быть, лихорадку удастся купировать, может быть, нет. Все теперь в руках Божьих.

Он не верил в Бога, но легче упрекать кого-то невидимого, нежели себя. Он упрекал себя слишком долго, месяцы и годы, бранил судьбу, проклинал всех богов на небесах. Теперь – все равно. Он просто делал то, что должен был делать.

Постепенно переходя от больного к больному, раздавая воду, смешанную с виски, втирая мазь в кожу, истерзанную так, что несчастные стонали от одного его прикосновения, Слоан чувствовал, как Саманта тенью двигалась следом, без слов подавая необходимое. Он нахмурился и, закончив с очередным пациентом, быстро обернулся, чтобы перехватить ее взгляд до того, как она опять ускользнет.

Выталкивать девушку Слоан не собирался – для этого он достаточно владел собой. Он просто указал на дверь и сказал:

– Вон!

С губ Саманты чуть не сорвалось какое-то возражение, но, видимо, что-то озадачило ее в его лице, она повернулась и вышла. Слоан мельком взглянул на Элис Нили. Потом, уже не обращая на нее внимания, принялся за работу. Но необходимость сделать что-либо, что бы она одобрила, осталась.

И при этом он не нуждался в одобрении женщин. Не хотел он и того, чтобы отель был переполнен больными оспой. Черт побери! Он вообще ни в ком не нуждался, но странным образом был теперь привязан к ним. Все, что ему оставалось, – это вновь поставить этих глупцов на ноги, а потом спустить со своей горы вниз.

Слоан спал в одном из кресел в салуне, когда около полудня пришли Саманта с Гарриет. Он слышал, как женщины, шепотом подбадривая друг друга, обменивались наставлениями, и удивлялся сквозь сон, зачем они так себя утруждают. У этих Нили и так все в полном порядке. Можно было спокойно отправляться в постель, прихватив бутылку доброго бургундского, как чуть раньше это сделал Рэмси.

Он открыл один глаз и увидел женщину, которая по-прежнему качала своего ребенка. Теперь она, вероятно, делала это просто по инерции. А еще говорят, что женщины – слабый пол. Он фыркнул и открыл другой глаз. Слабый, черт побери! Да они посильнее буйволов, когда задумают что-нибудь. Уж он-то знает!

Слоан покачался в кресле, не замечая очаровательных близняшек, которые смотрели на него во все глаза. Саманта уже стояла на коленях рядом с женщиной и ее ребенком. Он же один раз отослал ее домой! Какого дьявола она не понимает, что торчать тут бессмысленно? Что за необходимость смотреть, как умирают люди?

В душе его все оборвалось, когда обе женщины посмотрели на него с надеждой. Не было никакой надежды! Не было ни единой чертовой вещи, которую можно было бы сделать для этих людей! Он взял ребенка из рук матери, осмотрел его тщедушное, извивающееся тельце, ощущая, как буйствует лихорадка, заглянул под веки и покачал головой. Передав ребенка в руки Саманты, Слоан указал скованной ужасом женщине на тюфяк. Возможно, мать еще удастся спасти.

Прижав малыша к груди, Саманта наблюдала, как Слоан Толботт, переступая через спящих, щупал влажные лбы и приподнимал слабых, чтобы дать им напиться. Ребенок в ее руках не шевелился, но она тем не менее ободрила беспокойную мать. Женщина вскоре затихла и забылась тяжелым сном. Саманта теснее прижала маленького. Дыхание его было частым, пеленки сухими. Плохой признак.

Саманта вряд ли годилась для работы сестрой милосердия и потому решила остаться за пределами импровизированного лазарета. Мать с двойняшками вполне могли справиться и без нее. Но уйти сейчас она не могла.

Вернулся Слоан и показал ей, как напоить ребенка, который уже не мог глотать. Она обтерла его влажным полотенцем; пустулы на нежной коже легко вскрывались. Сердце кровью обливалось, когда маленькое тельце корчилось от боли, которую она причиняла. Холодная вода успокоила его, но Саманте казалось, что он не спит.

Слоан велел установить в салуне карантинный режим, разрешив входить внутрь только тем, кто вакцинирован. Очень немногие из вновь прибывших получили это право. Они носили в ведрах горячую овсянку и подносы с галетами для здоровых, охлажденное картофельное пюре – для больных. Саманта откусывала галеты и пробовала кормить ребенка пюре. Слоан же просто – в который уже раз! – осматривал инфицированных одного за другим.

Саманта решила, что эпидемическая вспышка достигла своего пика после полудня, когда большая часть переселенцев заполнила салун и стала размещаться в холле и ниже. Она молилась, чтобы местные жители оказались вакцинированными – или не входили в контакт с больными, поскольку у нее не хватит сил пройти все это снова, если инфекция через несколько дней распространится по поселку.

Слоан ушел разыскивать Рэмси и под дулом пистолета привел его обратно заниматься больными. Саманта устало качала головой, в смущении наблюдая за работой ее неизменного и грозного соперника, который передвигался от пациента к пациенту. С двухдневной щетиной он выглядел дьявольски утомленным. От него пахло виски не меньше, чем от Рэмси, но он не был пьян. Он мыл руки после каждого больного, подбадривал всех без исключения, доверительно обращался к любому – будь то мужчина, женщина или ребенок. Он был загадкой, олицетворенным противоречием, проблемой, требующей разрешения. Качая ребенка, она не отрывала от него взгляда.

Ребенок в тот же вечер умер, но у его матери уже началась лихорадка, и она не заметила этого. Горькие слезы горя потекли по щекам Саманты, когда малыш у нее на руках поперхнулся и перестал дышать. А она все качала и качала его, не зная, что делать дальше, неспособная осознать свое бессилие перед этой смертью.

Как-то, должно быть, она переменилась, поскольку Слоан возник рядом еще до того, как она сумела осознать это. Толботт наклонился и взял безжизненную ручку. Пульса не было. Он зло выругался и пошел прочь. Саманта в изумлении смотрела, как он, не останавливаясь, вышел, двинулся вниз, в холл, затем вверх по лестнице. Где-то наверху хлопнула дверь. Наверное, он ушел к себе.

Старшая Нили тотчас поспешила к дочери, чтобы посопереживать с ней. Одна из более-менее здоровых переселенок присоединилась к матери. Ситуация все-таки оставалась под контролем. Саманта бессмысленно смотрела в потолок, откуда вдруг раздался взрыв проклятий и звон разбиваемой посуды. Потом хрустнуло еще что-то. Наверняка ничего стеклянного в отеле уже не осталось.

Впрочем, подняться к нему девушка не могла. Оказывается, под оболочкой свирепой жестокости этого непостижимого Слоана Толботта таилась глубокая душевная рана! В конце-то концов это не ее дело.

И все же он находился там, где быть не должен, и оказал неоценимую помощь, вероятно, сам того не желая. Посему он заслуживал хотя бы сочувствия. Саманта отправилась на поиски Краснокожего Джо.

Разбойник совсем опух от выпивки, но немедленно поднялся и заковылял в отель, когда Саманта объяснила ему, что произошло. Направляясь через площадь домой, она оглянулась, чтобы убедиться, что он не сбился с пути. А ей требовался отдых.

На ступеньках их портика, скрестив ноги и посасывая длинную трубку, сидел Вождь Койот. Не доходя до него, Саманта остановилась и помахала рукой.

– С дороги, Вождь! – крикнула она. – Я, возможно, заразная.

Он взглянул на нее своими темными глазами, глубоко утонувшими в сетке морщин.

– Я не умираю, когда умирают другие, – сообщил он ей спокойно. – Я просто наблюдаю, умирают ли белые люди так же, как люди моего народа.

Нет, она бы так не смогла. Не хотелось бы ей, сидя здесь день за днем, наблюдать, как умирают один за другим люди племени, пока не исчезнет все племя, как могли исчезнуть эти переселенцы. Смерть для нее всегда оставалась чем-то таким, что принималось ею безоговорочно, но она бы никогда не стала смотреть, как умирает ребенок, у которого был хотя бы малейший шанс выжить.

К горлу подступили слезы, и Саманта, обойдя старого индейца, оставила его наедине с его мыслями. Может, он не зря надеется, что все они умрут. Возможно, именно белые принесли с собой болезни, от которых погибли все его друзья и семья. Саманта была не в силах спорить. Ей хотелось только плакать и спать.

Койот лишь покачал головой, когда за его спиной послышались еле сдерживаемые рыдания, приглушенные тонкими дверными стеклами. Он без всякого интереса смотрел, как из отеля кто-то вынес маленькое, обернутое полотном тело и один из мужчин, разбивших лагерь на площади, закричал от горя.

Белые дети умирали точно так же, как краснокожие. И самые сильные средства Толботта не могли остановить смерть.