Выбор. Иное

Глава 10

Пора выходить. Все. Я принял решение и легко не будет никому, Роберте – особенно. Другого варианта не вижу, не нахожу. И, буду честен сам с собой – я и не хочу его искать. Каким-то наитием подхожу к зеркалу, в котором увидел это лицо всего сутки назад. Мое лицо. Мое? Тонкие изящные черты, хорошо очерченный рот, прямой нос. Глаза… Смотрю прямо в глаза. И слышу на самой грани, за горизонтом событий – эхо. Голос? Меня кто-то зовет? Кто?

– Ты знаешь, что будет.

– Не делай этого.

– Хочешь мне помешать?

– Вернись домой.

– Я дома.

– Твой дом далеко.

– Мой дом – здесь.

– Оставь Берту ее судьбе.

– Не смей ее так называть. Ты потерял это право.

– Все просто, не иди никуда, останься здесь. Ляг, не думай о ней. Она даже не особо надеется на твой приход, сколько уже так было… Еще только один раз. Не ходи. Просто засни – и очнешься дома. Ты ничего не будешь помнить, обещаю.

Тишина сгустилась еще больше, до звона в ушах. Почувствовал, как сердцебиение тяжело отдается в висках, на лбу выступил пот. Лицо в зеркале, его исказила жалобная гримаса, не моя… Как он хочет, чтобы я остался, никуда не пошел… Вдруг зеркало исчезло. Вижу Роберту. Вот подходит к окну, за ним уже глубокая вечерняя темнота. Никого. Смотрит. Долго смотрит… Никого. Она возвращается к столу, там накрыт ужин на двоих, уютно горит лампа. У губ ложится горькая складка, по щекам медленно текут слезы… Тихий вкрадчивый шепот…

– Эти слезы – не о тебе, а обо мне. Она сейчас ждёт меня, не тебя. Со мной она хочет ужинать, не с тобой.

Молчание. Шепот становится все убедительнее, слова о том, чего страшусь больше всего… Бьющие в самое сердце…

– Она любит меня, видит меня. Не тебя. А когда узнает правду – каким ужасом исказится ее лицо, подумай об этом… Ты для нее – мой убийца, ты похитил мое тело. Роберта никогда тебя не полюбит, она возненавидит тебя. Вот такая она – любит только один раз, только одного. Меня. Несмотря ни на что. Берта уйдет, навсегда. И что тогда ты будешь делать? Годы одинокой беспросветной жизни в чужом враждебном тебе мире… И где-то – она, не желающая тебя даже видеть. Представил? Ведь представил и знаешь, что будет именно так. Зачем тебе это? Зачем эти бесполезные страдания? Не иди. Задерни занавески, погаси свет… Ложись, укройся с головой. Засыпай, засыпай… И все закончится, мы все, каждый – пойдем своей дорогой… Своей.

Медленная тихая слеза на щеке… Тихий вкрадчивый шепот… Я больше не могу смотреть… Не могу, не хочу слушать! Не могу! Этого не будет, мразь! Картина исчезает, шепот замолкает, и снова вижу лицо. Жалобного ожидания больше нет, губы сжаты, глаза… Мои глаза, мой взгляд. Тебя больше нет, крыса! Это лицо теперь – мое! Все здесь – мое! Роберта – моя! Моя! И все, что будет или не будет – это только между ней и мной! Слышишь? Все меня слышат? Ты, кто меня сюда перенес, ты ведь тоже слышишь! Мой шепот, со свистом вырывающийся из перекошенных судорогой губ, ладони упираются в стену, лицо к лицу… Я и… Я.

– Если я почувствую, что ты пытаешься вмешаться… Вернуться…

– Ты не посмеешь. Не сможешь.

– Ты знаешь, кто я?

– Да.

– Я посмею? Я смогу?

Молчание.

– Ты понял меня, Клайд.

В тишине комнаты раздается звук удара, так лезвие пробивает дерево. Еще несколько секунд смотрю в свое отражение. Молча поворачиваюсь и выхожу на улицу. В середине стола покачивается нож для писем, доска пробита насквозь. Безжалостный удар пригвоздил небольшую фотографию весело смеющейся девушки в изысканном вечернем платье.

Быстро иду уже знакомой дорогой по улицам, заливаемым вечерними сумерками. Шляпа низко надвинута, никого сейчас не хочу видеть, ни с кем не хочу здороваться. Потом, все потом. Роберта там, наверное, думает, что не приду, уже стемнело, а меня все нет. Вижу кондитерскую, еще открыта, взять пирожных? Нет, не сейчас, не задерживаться. Становится прохладно. Вот и ее улица. Темно на ней, редкие окна горят кое-где. Вот и знакомый дом, солнышко, я пришел. За окном виден силуэт, останавливаюсь поодаль, приглядываюсь. Сидит за столом, как и вчера. Вот встала, походила немного, подошла к окну, осторожно выглянула. Опустила голову и вернулась за стол. Огляделся по сторонам, осмотрел улицу, пока никого. И через мгновение Роберте в стекло летит камешек. Послал почти c двадцати метров, ближе подходить рискованно, не все еще легли, да и Гилпины, скорее всего, не спят. Вчера я заявился куда позже. Судя по звуку, я чуть не высадил Берте стекло. Ещё один круговой взгляд, никого. И броском пересек улицу, выпрямился, прижавшись к стене, легонько стукнул по раме. Я – здесь! Я!

– Клайд, это ты?

Окно уже открыто, лицо Роберты смутно белеет в полумраке.

– Берта, можно лезть, все в порядке?

– Давай, только очень тихо.

Да, Гилпины еще не спят. Быстро и бесшумно втягиваю себя в окно, попадаю прямо в объятия.

– Милый, я так рада!

– Берта, свет! С улицы видно…

И пригибаю нас к полу.

– Давай пригасим немножко, ладно?

Роберта убавляет накал лампы, а я задергиваю занавески. Вот, закрылись и затаились. Поворачиваемся друг к другу и не знаем оба, что сказать, слова вдруг потерялись. Роберта робко улыбается и показывает на стол. Там накрыт ужин, чувствую аппетитный запах чего-то мясного. Милая… Все, как в видении у зеркала. Кроме слез. Ведь я пришел и той картины – не будет. Не будет! Как же он боялся, что я приду сюда, как не хотел этого… Ведь если он прав – зачем меня удерживать? Наоборот, дай прийти, признаться, получить свою ненависть. И уйти обратно к себе, забыть. Ложь. Все, что он сказал – ложь! А правда в том, что после сегодняшнего вечера – все станет иначе, появится новый мир, новая жизнь. И места в ней ему – не будет. Не будет!

– Вот, подумала, ты опять голодный придёшь и мы поужинаем.

– Я страшно голодный, Берт, ты умница.

Слегка напрягшееся лицо Роберты при этих словах расслабилось, улыбка стала смелее, она боялась сделать что-то не так… С половины хозяев донёсся приглушённый разговор, засмеялись. Кивнул в ту сторону.

– Не спят ещё?

– К ним гости приехали, из Сиракуз, какие-то родственники. Они и меня звали, еле отговорилась, сказала, что устала.

Роберта вдруг легко коснулась моего плеча, шепнула.

– Клайд, я сейчас.

Подошла к кухонному шкафчику в углу, открыла створки и что-то бережно достала. Вернулась с большим тяжёлым на вид свертком, осторожно положила его на стол. Я заинтересованно присмотрелся, подойдя поближе. Заглянул Роберте через плечо, почувствовал тепло, запах волос. Ее руки дрогнули, она тоже почувствовала меня, замерла. На мгновение закружилась голова, захотелось ее обнять, прижать к себе, зарыться лицом… Шепнул ей, чтобы как-то снять возникшее между нами напряжение… Ожидание…

– Что это, Берт?

Она вздохнула, словно очнувшись, медленно, словно не решаясь, развернула тяжёлый трехзвенный футляр темно-синего бархата, вытертого на сгибах. В свете тусклой лампы мягко забликовало старое полированное серебро. Вот оно что… Смотрю на его содержимое. Долго. Поднимаю взгляд, Роберта молча смотрит на меня, ее глаза лучатся тем же вчерашним нездешним светом.

– Бабушкино?

– Да, Клайд. Мама дала мне с собой, сказала, приданое…

И смущенно пожала плечами, улыбнувшись, подошла ко мне.

– Клайд…

– Что, солнышко?

– Ты не думай, я ничего такого не имела сейчас в виду…

– Шш, не надо так, Берт…

– Нет, ты послушай…

– Слушаю.

– Просто захотелось тебя встретить вот так. Ужин… Лампа… Бабушкины ножи и вилки…

– Ты очень правильно все сделала.

Роберта, решившись, осторожно обняла меня, как будто сомневаясь, опасаясь чего-то. И я так же осторожно отвечаю на это объятие, мы оба боимся что-то сделать не так, словно… Как будто мы незнакомы и ищем пути, ниточки друг к другу. И не хотим случайно разорвать те, что между нами уже протянулись. Так и стоим возле стола с нетронутым ужином.

– Знаешь, – шепнула.

– Что?

– Я уже один раз доставала этот футляр для тебя… Давно.

– Когда?

Берта слегка потерлась щекой о мое плечо, устраиваясь поуютнее.

– Давно… На прошлое Рождество.

Молчание.

– И я тогда не пришел…

– Не пришел.

Молчание.

– Я сейчас решила, пока тебя не было и ждала… Было мгновение, я почувствовала… Очень сильно почувствовала…

– Что, Берта?

Она глубоко вздохнула и закусила губу, сжала мою руку горячими пальцами. Тихо произнесла.

– Что ты не придешь.

Она почувствовала разговор у зеркала…

– И я решила…

– Что решила?

Она помедлила с ответом. Подняла голову и посмотрела мне в лицо, ее строгие глаза совсем близко. Голос прозвучал еле слышно, но твердо и упрямо.

– Если не придёшь, то ты больше никогда меня не увидишь.

Порывисто вздохнула и зарылась лицом в мою грудь.

– А ты пришел… Пришел…

Плечи ее вздрогнули, крепко прижал Берту к себе, сам зарывшись лицом в пушистые каштановые волосы, отбросив все страхи и сомнения.

– Все хорошо будет, маленькая.

– Мне уже хорошо, Клайд, милый. Так бы и стояла, стояла…

– И ужин бы остывал и остывал…

Тихонько рассмеялись, глаза Роберты лукаво блеснули, она прижала палец к губам, покосившись на дверь. Я отодвинул стул и галантным жестом пригласил Роберту садиться.

– Давай ужинать, чем угощаешь?

– Я по семейному рецепту приготовила мясной рулет, мама научила. Я старалась, попробуй!

Смешно закусив губу и нахмурившись от усердия, хозяйка отрезала и положила мне на тарелку солидный кусок. Аппетитный запах усилился и ударил прямо в нос, я непроизвольно втянул воздух…

– Вкусно!

Берта смотрит, улыбаясь и подперев ладошкой подбородок. Себе она положила кусок поменьше, я заметил и покачал пальцем, так не пойдет.

– Это ужин на двоих?

– Да.

– Тогда бери еще, тебе есть надо как следует.

Роберта послушно отрезала себе еще кусок, внимательно на меня посмотрев. Есть все не начинает…

– Ешь давай! И не ковырять!

Она прыснула от смеха, с аппетитом принимаясь за еду. О чем она вдруг задумалась?

– Знаешь, как девушки из цеха сегодня удивились, когда я на обед пошла?

– Представляю…

– А я правда такая голодная была, взяла и первое, и второе…

– И компот, – это у меня вырвалось непроизвольно.

– Что?

– Ээ, ну запила ты это все чем?

– Сок взяла, вишневый, вкусный.

– Умница ты у меня.

Рулет тем временем исчез с обеих тарелок. Роберта занялась чаем, выложила давешние конфеты. Смотрю, как она хлопочет… Щеки разрумянились, и куда бледность делась, глаза блестят весело и задорно. Хорошо… На этот раз не хочется хозяйничать, пусть сама… Вижу, как ей радостно за мной ухаживать…

Наливает мне и себе горячего от души заваренного чая, Роберта, по-моему, очень любит неспешные основательные чаепития. И я люблю эти моменты, когда все вокруг тихо, спокойно. Проблемы и вопросы смирно ждут, когда ты соизволишь до них снизойти. Осторожно поглядываю на Берту, а она снова начинает волноваться. Время идет, я обещал прийти и пришел. Ужин вдвоем, объятия… Время идет, она ждет обещанного разговора. Ждет, что я сдержу свои слова о том, что все будет теперь по-новому, что ложь закончилась. Что страх и отчаяние – позади. И я знаю – если не сдержу обещание, то никогда ее больше не увижу. Так она решила.

– Собираем посуду, Берта?

– Ну что ты, не надо, я сама…

С теплым чувством дома смотрю, как она собирает тарелки, чашки. Все пока аккуратно складывается на столике в углу, мыть не будет, ведь Гилпинам сказано, что устала и отдыхает.

– Клайд…

Роберта садится на кровать, зябко обнимает себя за плечи. Накидываю на нее шерстяную шаль, укутываю и сажусь рядом.

– На эти выходные мы едем с тобой в Олбани, Фонду, Утику… Решим, куда.

Поворачиваю ее к себе и беру лицо в ладони. Ее глаза вспыхивают радостью, надеждой, неверием. Всем сразу. От прикосновения к гладкой прохладной коже снова чувствую головокружение…

– Клайд, милый…

Уткнулась лицом в плечо и обняла, прижалась так доверчиво и счастливо. Господи, дай сил, дай уверенности в том, что я делаю… Мама… Если ты видишь, слышишь… Попроси за нас…

– Да, Берта, на эти выходные мы обвенчаемся. Это решено.

– Клайд, это правда? Правда? Ты правда поедешь со мной туда?

– Да. Игры закончились, и все, что было до вчерашнего вечера – закончилось.

А теперь…

– Я все тебе расскажу, Роберта. Все.

– О чем ты говоришь?

В ее глазах снова плеснулись беспокойство и неуверенность. Как же она боится, что снова что-то случится, что-то помешает, что-то не позволит… Нет, ещё не сейчас, пока поговорим о другом. Улыбнулся, взял ее за руку, слегка сжал пальцы, стараясь ободрить и успокоить.

– Сначала о наших планах и твоём положении, да?

Наших. При этом слове беспокойство в ее взгляде улеглось, она кивнула и приготовилась слушать, сжав мою руку горячей ладонью. Усмехнулся и подмигнул.

– Помнишь первую записку? Ничему не удивляться. Эти слова все ещё в силе, Берт. Я тебя спрошу, а ты не стесняйся и не удивляйся, как будто ты сейчас у доктора.

Поймал себя на том, что говорю с ней, как с ребенком, которого надо успокоить. Что же, так оно и есть пока… Ох, меня бы кто успокоил… Берта кивнула вторично, слегка покраснев.

– Ну, Клайд…

– Надо знать, на каком мы свете с беременностью, какой точный срок.

– Нуу…

Роберта нерешительно замялась, я же продолжаю, и с каждым следующим сказанным словом все больше успокаиваюсь. Все, наконец, сдвинулось, я действую правильно, все будет хорошо. Я – дома. Передо мной – моя невеста.

– Первый день последних месячных когда был, помнишь?

Она покраснела уже всерьез, закусила губу и наморщила лоб, стараясь сообразить поточнее.

– Вспоминай, так определим срок более-менее точно.

– Ну… Примерно в первых числах Рождества. Клайд…

– А что Клайд?

– Ну я точные числа не помню, наверное, так… Ты никогда меня об этом не спрашивал… – она смутилась окончательно и потупилась, став такой забавной, что мы оба прыснули от смеха. Прикидываю даты, да, почти угадал.

– Ты примерно на четвертом месяце, дорогая. Надеюсь, ты оставила мысли избавиться от ребенка? Это делать уже поздно, опасно… И… Не нужно.

При этих словах глаза Роберты широко раскрылись, она пристально на меня посмотрела. Таких слов она ещё не слышала…

– Клайд, а ты сам…

Роберта нерешительно остановилась. Начала снова.

– Клайд, а ты сам хочешь… нашего… ребенка? Ты правда так думаешь? Что… Не нужно…

Слова произнесла с усилием, видно, что она до сих пор не освоилась, до сих пор не верит, что все закончилось, что теперь все будет хорошо. Ждет подвоха, обмана? Прошла уже неплохую школу…

– Да, Берта. Я этого хочу.

Она задумалась, снова на меня посмотрела, ее лицо вдруг стало собранным и строгим. И задала вопрос, которого я боюсь со вчерашнего вечера, с момента, как появился в ее доме. Боюсь. И жду его. Хочу его. И снова – боюсь.

– Скажи мне, милый… Что произошло вчера?

– О чем ты?

Вот и все. Я сто раз думал, что ответить на этот вопрос, и так и не решил ничего. И сначала наивно рассчитывал, не спросит. Обрадуется переменам и побоится что-либо портить. Побоится копать. Не побоялась. Значит, придется идти до конца, прямо сегодня. За разговором о беременности как-то перестал об этом размышлять, прозвучавший вопрос вернул меня в реальность. Я – не он. Снова увидел проклятое зеркало, свое искаженное ненавистью лицо. Мое лицо. Мое!

– Ты очень переменился, Клайд. Внезапно. Так не бывает. Еще позавчера…

Берта осеклась, отвела взгляд, осторожно высвободила руку. Я не пытаюсь удержать, смотрю, как она снова зябко сложила руки, закуталась в шаль… Вот и оно, милый. Пора. Пока молчание не разрушило все то хрупкое и незримое, что появилось между нами. Пора. Так надо. Чувствую, как где-то там, за гранью небытия, ждёт он…

– Да, все переменилось.

– Скажи мне, почему? Ведь что-то произошло, случилось? Только не лги мне, прошу, умоляю…

Положила ладони мне на плечи, такие горячие ладони… Ее лицо близко-близко, дыхание так согревает…

– Я люблю тебя, Клайд. Всегда буду любить. А ты? Ты любишь меня, хоть немного? Вот смотрю в твои глаза, и они такие странные… Твоё лицо… Твоя улыбка…

– Что ты видишь?

Она чувствует, что я – не Клайд. Но не знает, как это сказать. Она чувствует это сердцем, душой, шестым, десятым чувством. И это мучит ее. Не дает полностью отдаться счастью, не даёт успокоиться. Она хочет понять.

– Я не знаю, как сказать… Просто чувствую. И чувствую твою боль. Тебе тоже тяжело, ты чего-то боишься… Очень боишься…

– Но мы ведь справимся с этим, солнышко? Вместе.

Она помолчала несколько мгновений. Я же все ещё не решаюсь сказать. Что она сделает, как поступит…

– Ты правда хочешь быть со мной?

– Да.

– И ты не сказал, что оставишь меня после рождения ребенка.

– Я никогда тебя не оставлю.

– Обещаешь?

– Да.

– Я согласна стать твоей женой, Клайд.

– Я беру тебя в жены, Роберта.

– Клянешься?

– Клянусь. Идем.

Встаю и поднимаю Роберту следом. Все, теперь только вперёд, до конца.

– Куда идти?

– Покончить с прошлым. Я обещал тебе, что ты все узнаешь. Одевайся. Пошли.

И через несколько минут мы быстрым шагом идем к Могауку ночными тихими улицами. Рука Роберты крепко держит мою. Она не спросила больше ничего, молча оделась и безропотно пошла со мной, как верная жена идёт за своим мужем.

Эту ложбинку у самого берега я заприметил вчера, со стороны не должно быть видно.

– Иди сюда, давай руку, осторожно.

Роберта спускается ко мне, усаживаю ее на ствол упавшего дерева.

– Посиди пару минут, хорошо?

Холодно, поправляю на ней шарф и шляпку. Касаюсь щек и носа, холодные, не простудить бы ее… Сейчас… И через несколько минут вспыхивает костер. Заплясавшее на ночном ветру пламя бросает таинственные отсветы на лицо Роберты, глаза ее мерцают золотистыми отблесками среди причудливых теней.

– Садись ближе, отогрейся.

Протянула руки, осторожно наклонилась. Сел рядом, обняв ее за плечи, Берта уютно прижалась ко мне щекой и задумчиво посмотрела на огонь. Вечная магия ночного одинокого костра и двоих возле него. Слышу тихий шепот.

– Совсем как в детстве…

– Расскажи…

– Я любила ночью выйти в сад и там зажигать костер. Сидела возле него и мечтала…

– О чем?

– Что вот сейчас на его свет выйдет из тьмы прекрасный принц…

– И что он сделает? Увезет на белом коне в прекрасное королевство?

Берта тихо смеется.

– Нет, милый. Он сядет рядом со мной, просто сядет. Молча. И я больше никогда не буду одна.

Легонько толкаю ее в бок.

– Небось, сейчас на ходу придумала?

Мы негромко смеемся и огонь весело потрескивает, говоря – мы вместе, и нам не страшны холод и тьма окружающей ночи.

– Клайд, зачем мы здесь?

Открываю небольшую сумку, взятую из дома. Медлю. Страшно.

– Что там у тебя?

Ну! Давай, так надо. Покончи с этим. Назад дороги не будет. Пусть. Я принимаю это.

– Берта…

– Что, любимый?

Сердце заколотилось, гулом отдаваясь в ушах… Любимый… Первый раз она так меня назвала. Меня? Меня! Ведь она все поняла и ждёт признания. Решилась… Время решаться и мне. Я – не он. Слышишь меня, крыса? Я – не ты!

– Ты должна знать. Слушай.

Молчит. И только ее погибельные глаза так близко… В них танцуют языки тихо потрескивающего костра. Мой негромкий голос.

Я рассказываю. Страсть… Желание обладать ей… Как легко убедить себя, что это и есть любовь… Как бывает легко в это поверить… Роберта поверила… Вот она, любовь… Вот оно, счастье… Как все было радостно и светло… И как же быстро пришли тьма, отчаяние и одиночество… Как быстро сладкие речи сменились торопливыми отговорками… Как быстро воцарилась ложь… И все это – ради богатства, и, разумеется, радужного будущего с другой девушкой. Сондра Финчли… А Роберта… Быть ей брошенной, ибо что может она дать, кроме постылой беспросветной жизни на задворках такого прекрасного мира. До него рукой подать, надо только сделать маленький шаг, оставив позади опрометчиво совершенную ошибку. Ошибку… Роберта страдает? Ей страшно? Одиноко? Она обречена на позор и бесчестие? Что же, ей ведь ничего не обещали… Пусть замолчит, исчезнет навсегда, словно ее никогда не было! Отчаяние… Никого рядом… Одиночество… Тьма за окном… И стук камешка в стекло. Небо услышало… Откликнулось на отчаянный зов…

Замолчал. За все время Роберта не произнесла ни слова, только все крепче и крепче прижималась ко мне. Осторожно заглянул ей в лицо, глаза крепко зажмурены. Текут слезы… Медленно и тихо текут, оставляя золотисто блестящие в свете костра дорожки. Мои губы прижимаются мягко и ласково, соленая влага жжёт. Делаю это со страхом. Вот сейчас отстранится… Встанет… Молча уйдет, не оглянувшись, не сказав ни слова. И я никогда не найду ее в этой проклятой ночной тьме. Никогда не возьму за руку, не обниму, не услышу ее голос. Никогда. Никогда.

– Не уходи. Пожалуйста…

– Я не уйду. Никогда.

– Правда?

– Правда.

– Клянешься?

– Клянусь.

Мы встаем рука об руку над гаснущим костром. Что сказать ей после всего? Не знаю… Просто чувствовать ее рядом, тепло руки, наши сердца бьются одним пульсом в крепко переплетённых пальцах. Не отпущу, никогда.

– А знаешь… Я ведь еще вчера что-то почувствовала.

– Что ты почувствовала?

Роберта посмотрела на меня, задумалась, заговорила, осторожно подбирая слова, словно опасаясь произносить запретное.

– Что ты совсем другой. Сначала я подумала, что ты… Нет… Он изменился, что-то понял, одумался… Потом решила, что это просто какая-то игра, очередная ложь. Но… Сегодня, на фабрике… Твой голос… Твой взгляд, у тебя совсем другой взгляд. Там, внутри, не он – совсем другой человек, смотрит так прямо, внимательно. От этого мне бывает страшно. И так хорошо. Он никогда так не смотрел, никогда не умел заботиться о других. Он умел говорить так ласково… И как он был жесток при этом… А ты… Ты говоришь совсем иначе, иногда даже жестоко. Твое лицо иногда пугает, твой взгляд может замораживать… Как ты говорил со мной, когда отправил пить воду, как смотрел… Я испугалась, правда. А когда шла в дамскую комнату, подумала – он ведь хочет мне хорошего, беспокоится и волнуется. И улыбалась, – она порывисто вздохнула, чуть беспомощно пожав плечами, – когда же ты сегодня заговорил о венчании, о ребенке… Я окончательно поняла, что ты – не он. Он был совсем другой и никогда бы так не сказал. Я молила о чуде, о помощи, о спасении. Значит, и вправду Небо услышало… Или… Не знаю, милый… Но, пусть…

Вот и все. Пока я колебался и сомневался, Берта все сделала за меня сама. И что теперь? В голове пустота, я не знаю, что сказать. Мне кажется, что мир вокруг стал хрупким и прозрачным, произнесу что-то – и все исчезнет, развеется дымом, полночным видением после пробуждения. Не хочу. Не хочу!

– Берта, я…

– Шш, любимый… Не надо ничего говорить.

Роберта внимательно смотрит мне в глаза, поднимает руку. Пальцы осторожно касаются самыми кончиками, медленно очерчивают глаза, скулы, брови… Такая неожиданная ласка…

– Берта, я…

Пальцы ложатся на губы, останавливая.

– Ничего не надо говорить, не надо.

– Что мы будем со всем этим делать?

– Ничего не будем. Мой милый любимый… Клайд.

Я замер.

– Клайд?

Она положила ладони мне на плечи и наклонила к себе, глаза в глаза. Шепнула.

– Ты – Клайд. А он… Тень. Без имени, без следа, без памяти. Да?

Долго, очень долго молча смотрим друг другу в глаза. Тихо прошептал в ответ, хриплый голос с трудом находит дорогу в пересохшем горле.

– Да. Знаешь…

– Что?

– Перед тем, как я вышел из его дома, он… Он заговорил со мной.

Почувствовал, как Роберта напряглась, обнял и прижал ее к себе. Она спрятала лицо у меня на груди и тихо спросила.

– О чем?

– Убеждал не идти к тебе. Что ты…

Я запнулся, не решаясь продолжить. Она шепнула.

– Не молчи… Что – я?

– Что ты ждёшь и любишь его, не меня. Что узнав правду, ты меня возненавидишь, как его убийцу, что… Уйдешь. Он говорил так убедительно, так вкрадчиво…

Послышался горький смешок.

– Да, он умеет уговаривать… Но ты не поверил ему. Ты пришел. Почему?

– Ведь я люблю тебя… И никогда тебя не отдам, ни ему, ни… Никому.

– Не отдавай… Никогда.

И я, наконец, достаю из сумки два свертка. Небольшие свертки, перевязанные шпагатом.

– Что это?

– Письма. Твои и…

– Сондры?

– Да.

– Зачем?

Мы стоим рука об руку над гаснущим костром. Я смотрю в ее широко раскрытые глаза, в них любовь, радость, в них обещание. И через секунду оба свертка падают в огонь.