Выбор Пути

Глава 15 ДОЛГАЯ ПРОГУЛКА

Куда не посмотри — всюду снег. Можно представить, что на десятки верст нет ни души, кроме собственной. Случись беда — буран ли, волки, или просто выбьешься из сил, то и помрёшь в полной безвестности.

Но это если представить. А я знаю, что в километре справа — железная дорога, в километре слева — лесопосадка, и, если идти вперед, непременно выйдешь к Углянцу, а назад — ну, назад, это вернёшься в Сосновку.

Так что не потеряюсь.

Да я и не собирался. Задача проста — погулять три часа или около того. На лыжах. По полю. Неспешно. Вот я и гуляю: надел лыжный костюм, взял лыжи, прошёл пятьсот шагов до начала лыжни, встал на лыжи — и в поле. Не по целине, лыжня давно проложена другими любителями зимних прогулок.

И я гуляю себе в охотку. Рекордов не ставлю. Наслаждаюсь — природой, временем, собой. Финским ходом, наконец. Преимущественно двушажным. В общем, неплохо иду. По собственным меркам.

Я присмотрелся. Сквозь падающий снег разглядел геодезическую вышку. Значит, прошёл девять с половиной километров. Пора и разворачиваться.

И лыжня, сделав петлю, повела меня назад. Одноколейка.

Теперь ветер дул в спину, и я шёл одношажным ходом. Красовался перед пустыней.

Это я не просто гуляю. Это я готовлюсь к будущим турнирам. Развиваю прежде всего дыхание, вернее, дыхательную систему. Увеличиваю емкость легких — в девятнадцать лет это ещё возможно. Повышаю гемоглобин — в меру, в меру. Миоглобин тож. Подключается и сердечно-сосудистая система, и эндокринная, и всё остальное. В здоровом теле шахматная мысль работает с высокой эффективностью. А в нездоровом — с низкой. Так говорит наука, а я в науку верю. Хотя отдельные личности считают, что наука вне области веры, наука — это область знания.

Ну, может быть.

Прогулка, в первые дни изрядно утомлявшая, вошла в привычку. Приехал из города — и на лыжи! Не по три часа, конечно, по часику довольно. В темноте-то не побегаешь. А сегодня я не на занятиях, вот и выбрал дистанцию подлиннее.

Девочки со мной выбираются через раз. У них свои занятия — в смысле физподготовки. Все эти броски, удушающие захваты, фиксации… Они даже палки ломают, правда-правда. Им за малую мзду Андрюха палок натаскал, и они их то об колено, то ещё как — и ломают. Зачем? Тренируются. Мол, это не палка, это рука врага! А Вера Борисовна и рада. У Веры Борисовны дома традиционная печка, и обломки палок очень даже идут в дело. На растопку и вообще.

Я шёл себе и шёл. Скользили лыжи хорошо, морозец невелик, минус восемь, сердце стучит ровно, легкие дышат свободно, что ещё нужно человеку для счастья?

Кузнецов сказал, что таких как он — как мы! — один на миллион или около того. Откуда ему знать? Сам додумался, или… Или государство ведёт-таки реестрик, в который и заносит тех, кто выделяется из трудящихся масс? Что ведёт — в этом я уверен. Таланты есть исключительно ценный ресурс. Не менее ценный, нежели золотое месторождение. «Не нужно золото ему, когда большой талант имеет». Вот, к примеру, Япония. Островная страна, да и острова так себе, всё больше горы. Из полезных ископаемых — плохонький каменный уголь, а остального — мышонок наплакал. Это я в Большой Советской Энциклопедии прочитал, ещё синей. Красная до буквы «Я» не добралась. Да, заказал у букинистов и купил пятьдесят три тома Большой Советской Энциклопедии, второе издание. Теперь вечерами читаю то одно, то другое. Недёшево обошлось, но того стоит. Я вообще обрастать стал книгами. Купил пару книжных шкафов, ещё прежней, дореволюционной работы, прочных и вместительных. Нет, дедушка прав, библиотеки — замечательная вещь, только за каждой книжкой в библиотеку не наездишься, да и нередко книги то на руках, то исключительно в читальном зале — вот как энциклопедии. А у меня вошло в привычку перед сном минут двадцать то об одном почитать, то о другом. Иногда и совсем бесполезном: о Парагвайской войне, например. Где Чернозёмск, а где Парагвай. И вряд ли в Парагвае в обозримом будущем проведут международный шахматный турнир, не до шахмат парагвайцам. Бедная страна. И всё из-за войны, случившейся век тому назад. Страшная была война.

Ладно, Парагвай Парагваем, а реестрик реестриком. Думаю, в него вносят со школы. Отличников, победителей олимпиад, художников, изобретателей и прочие таланты всех калибров, начиная с пионерского. Без всякой задней мысли о переселении душ, просто из хозяйственных соображений. Большинство школьных талантов к двадцатилетию угасает, но тех, кто не угас, ведут дальше, не оставляя вниманием. Это ладно, это нормально. Но вот если талант вспыхнул на ровном месте… Обыкновенный, ничем не примечательный солдат вдруг создает лучший в мире автомат, или ленивый барчук, Митрофанушка Митрофанушкой, начнет писать поэмы, которым равных не было и уже полтора века как нет, или человек, окончивший церковно-приходскую школу, начинает бить потомственных генералов с тремя вагонами образования — этих тут же берут на карандаш. Что золото? Исчезло золото Колчака, а страна как жила, так и живет. А исчезни Пушкин? Нет, тоже бы жили, но много скучнее. И потом, золото рано или поздно бы кончилось, а Пушкина чем больше читают, тем больше Пушкина становится.

Где Пушкин, далеко Пушкин. Меня Кузнецов больше заботит. Вдруг он, Кузнецов, к этому реестрику доступ имеет? Вдруг он его и создал? Потому и подсчеты ведёт?

Хорошо, но как он вышёл на меня? Как раскусил моё сумасшествие, обернув переселением душ, и себя к тому пристегнув? Ладно, я сочинил оперу. Для Чернозёмска это в диковинку, а вообще-то в восемнадцать лет многие пишут оперы. И великие композиторы, и не очень. А я — композитор. Ведь не с нуля я ёе написал, оперу. С пионерских лет то одно сочиню, то другое. Ну, и себе-то врать не буду: хорошая опера, но не на века. Не Моцарт я, и не Россини. Так что вопросительный знак поставить можно, но не более того. И то карандашом. Гроссмейстер? Карпов в пятнадцать лет поехал на международный турнир в Чехословакию и занял первое место досрочно: девять побед при четырех ничьих, ноль поражений. Вот Карпова и берите на карандаш.

Хотя…

Хотя кто сказал, что Карпова нет в списке Кузнецова? Ну, если таковой список вообще существует?

Какой вывод? А никакого вывода нет. Под присмотром, так все мы в некотором роде под присмотром: родителей, воспитателей детского сада, школьных учителей, пионерской, комсомольской, партийной, профсоюзной организации, администрации, милиции, КГБ… И если кто-то считает, что пионерия — это детские забавы, то это так и задумано: не принимать слишком всерьёз. Пионерия — это миллионы глаз, ушей и неутомимых ног. Плюс строгая иерархия. Командир звена, командир отряда, командир дружины. Многоступенчатый фильтр. Это помогает отбирать жемчужные зерна в куче информации.

Ну, допустим, подозревают, что Миша Чижик живёт во второй раз. Что дальше? Спросить, к примеру, когда умрет Леонид Ильич? Я подозреваю, что если схватить сто «второжизников», будь то шизофреники или — ну, только предположим! — реальные возвращенцы, схватить и допросить, то в итоге получится сто разных ответов. Ну, вот как Кузнецов рассказал о Гагарине. Что толку от подобных ответов? Любое мое сегодняшнее действие может изменить — и меняет наверное — завтрашний день. Более того, любое действие любого человека меняет завтрашний день. В мелочах, но из мелочей складывается история. Классический пример — «потому что в кузне не было гвоздя». Порох изобретают единицы, а гвоздь из кузни чуть ли не каждый прихватить норовит. Инстинкт!

Поэтому, думаю, что присматриваться-то ко мне будут, возможно, немножечко внимательнее, чем к Суслику, Яше-барону или к Сене Юрьеву, но и только. Палки в колеса совать не станут.

С меня и довольно. Буду так считать. А уж шизофрения или возвращенство… Тут редька с хреном пусть спорят, кто слаще.

А что на самом деле выйдет — лыжня покажет.

Главное — жить, чтобы самому нравилось. И приятно было, и на душе спокойно.

А что мне нравится? Мне нравится всё хорошее, и не нравится всё плохое. Звучит по-детски, но ведь точнее не скажешь. Больше всего мне не нравится война. Особенно такая, как когда-то в Парагвае. Да и наша тоже… Наша даже хуже, потому что ближе. И я советский человек, а не парагваец.

Что я могу сделать, чтобы не было войны? Может ли вообще человек сознательно изменить ход истории настолько, чтобы не было войны? Или, напротив, чтобы она, война, началась? Гавриила Принцип, конечно, нехорошо поступил, но не желай правительство Германии войны, её бы и не было. А правительство желало войну, потому что её желали правящие классы. И не убили бы Франца Фердинанда двадцать восьмого июня тысяча девятьсот четырнадцатого года (энциклопедия!), нашли бы другой повод. Через неделю, через месяц, но нашли бы. Так говорит марксистско-ленинская наука.

И вторую войну не лично Гитлер затеял, многие её хотели. В том числе и англичане. И если бы я даже точно знал, кто сегодня злодей (а он, новый фюрер, вероятно, такой же студент, как и я), что я могу сделать? Убить его? Ну, даже если бы и решился, и сумел, убить фюрера, пока он не вошёл в силу, а простой студент или школьник, убить дело нехитрое, особенно если собой не дорожишь, то вышёл бы толк? Ожидание масс породит другого фюрера, третьего, десятого, три тысячи восемьсот двадцать пятого… Этак придется миллион населения перебить. И злодеем окажешься ты сам. То есть сам-то ты будешь уверен в своей правоте, но…

Но лекарство не должно быть хуже болезни.

А если эта болезнь — ядерная война?

Брать пример с Кузнецова? Делать своё дело? Но откуда мне знать, что Кузнецов сказал правду? Что он сказал всю правду? Вдруг он предотвратил войну? Какую? Вот от того, что предотвратил, я и не знаю, какую.

Хотя, конечно, вряд ли. Не та фигура — директор сахарного завода, пусть и очень хорошего.

Но… Но если он убил в сорок третьем, на той ещё войне, какого-нибудь капитана, убил в спину, поподличал, как он сам сказал, ради доброго дела, потому что капитан, став генералом, развязал в его, кузнецовской первой реальности, атомную войну?

Все это домыслы. И цена им сто сорок рублей за авторский лист, если рукопись примут к печати. Но такие рукописи к печати не принимают. Мы, к счастью, не Америка, где читатель падок на подобные опусы, а издатель и рад угодить низменным вкусам.

Но откуда я знаю расценки?

И да. Конечно. Сейчас, посреди белой пустыни, мне ясно: больше всего меня тревожит собственное состояние. Кто я, больной психически человек, или — ну, вдруг — и в самом деле повторноживущий? Разница для меня огромна. Колоссальна. В первом случае я тварь дрожащая, во втором — право имею. На что? На всё! Нет, не с топором на людей кидаться, но строить планы без опасений, что завтра сорвусь окончательно, и вместо фрака придётся мне носить смирительную рубашку.

Я дошёл до Сосновки. Снял лыжи. Идти без лыж непривычно, но я приноровился быстро.

Дома было тихо. Ну да, девочки сегодня в городе. На курсах. Учатся автовождению. Что ж, пора, в апреле Ольга собирается завести «Жигули». Троечку. Правильная дамская машина. Легка, послушна в управлении, и техобслуживание не в пример легче «Москвича», «Волги» или «ЗИМа». Хотя проблем у неё с техобслуживанием не будет, конечно.

А вот как бы Надежде машиной обзавестись? Подарить-то я могу, не проблема, у меня два сертификата на автомобиль есть, но такие подарки… Мдя… С рук не сойдёт. Родители ей этого не простят. И вообще…

Идея есть. Но нужно ли устраивать гонку?

После душа и обеда (борщок со сметаной и тефтельки соевые, диетические), я вернулся к работе. «Мой матч с Кересом». Выйдет приложением к «Молодому Коммунару». Растолковываю дебютные идеи и ход самой игры на уровне шахматистов четвертого и третьего разрядов. Простенько. Но понятно. Чтобы могли и запомнить, и применить на практике. Главред «Молодого Коммунара» рассказал, что газету стали выписывать почти во всех регионах страны. От Чукотки до Памира. Не то, чтобы очень много, но и не совсем уж мало. Шахматисты! Подписка на квартал меньше рубля, а с шахматной литературой в провинции напряженка. А тут и школа шахматная, и конкурсы, и много чего ещё обещано. А обещанное нужно исполнять.

Потихоньку формируется Шахматная Школа Ч. Уже сотня заявлений. А процесс только-только начинается. Антон доволен. Чувствует себя отцом-основателем большого дела. Так и должно быть. Своё дело человек любит, за своё он много чего готов отдать — времени, сил, стараний. А я так… немножко помогаю. Как наберется материала листа на четыре, можно будет подумать и о книжечке. В местном издательстве, или в «ФиС». Не денег ради (хотя деньги обязательно, но какие с четырёх листов деньги, слёзы), а как камень в пьедестале репутации.

Пишу я на «РейнМеталле», а латинские буквы потом уж от руки пишу, шариковой ручкой. И диаграммы, побольше диаграмм, читателю это полезно.

Так я просидел до сумерек. Слышу — девчата пришли к себе. Пешком пришли. То есть до Сосновки доехали электричкой, а дальше ножками. Как большинство советских граждан.

Вечером, думаю, заскочат. «Голубой огонек» смотреть. Вместе веселее. Тридцать первого декабря мы его не смотрели, сами пылали огнём, а сегодня — повтор. Для тех, кто был в пути, в море, да мало ли где. Многие просто по второму разу смотрят. И салаты делают, и пирожки пекут, и шампанское открывают.

А я на днях купил ящик «боржома». Потому что возвращенчество оно, или шизофрения, а трехчасовые кошмары никуда не делись. По-прежнему просыпаюсь. И выпиваю полстакана боржома. Эффект плацебо, я понимаю, но после боржома засыпаю почти мгновенно — ночью. А днем ничего. Днем не засыпаю.

Я включил маленький «Грюндиг», послушать новости. У приемничка три диапазона: SW — по-нашему, короткие волны, АМ — это средние, и FM — частотная модуляция. В СССР она ведется на ультракоротких волнах, УКВ, но с мировыми стандартами yfit УКВ не совпадает, и на FW ничего не услышишь. Но я иногда проверяю — ну, вдруг долетит из Хельсинки или из Германии весёлая музыка, на FM всё звучит очень чисто, без помех.

Не долетает.

Я хотел переключиться на средние волны, но вдруг услышал разговор. То хорошо слышно, то не очень. Это Надежда и Ольга переговариваются о том, о сём. Переговариваются и двигаются. По комнате. То ближе к микрофону, то дальше.

Однако! Дачу Андрея Николаевича, оказывается, прослушивают! Интересно, кто именно? Враги? Интервенты?

Я включил телевизор, и вышел из дому. С приемником в руках. Нет, свой телевизор через приёмник я не слышал, как ни крутил настройку. А разговоры Лисы и Пантеры слышал. Значит, что? Значит, то. Кому я нужен — меня подслушивать? Со мной, если что, разговор короткий. Другое дело — первый секретарь обкома партии города Черноземска, член ЦК КПСС.

Хотя…

Ну что такого интересного может сказать Андрей Николаевич на своей даче? Насколько я знаю — а я ближайший сосед, как не знать, — заседаний на даче Стельбов не проводит, да и бывает нечасто. С другой стороны, заходят к нему и гости, обкомовцы, исполкомовцы, руководители серьезных организаций… Есть что подслушать, есть!

Ещё идея пришла в голову. Вернулся домой, выключил телевизор, а включил стоявшую в спальни «Спидолу», настроенную на «Маяк». И опять кружил вокруг дома, пытаясь обнаружить присутствие моей спальни на FM.

Нет.

Ну, спасибо и на этом.

И что мне делать с обретённым знанием?

Сказать Андрею Николаевичу? Человек, дошедший до больших чинов, знает, что делать в подобных случаях. Но как сказать? Позвонить? При встрече? Или передать через Ольгу?

Решил, что — при встрече. Он, Андрей Николаевич, по воскресеньям приезжает на дачу. И отдохнуть, и посмотреть, как дочка живёт. Вот приедет, тогда и скажу. А пока никому ни слова.

Нет, Ольга с Надеждой кое-что могут и наболтать, но что с того? Мало ли что болтают девушки? И потом, что сказано, то уже сказано. Назад не отмотаешь.

Смотрел я как-то фильм с шахматным названием. «Рокировка в длинную сторону». В фильме нашего простодушного гражданина склоняют к измене, в качестве рычага используя кинозапись интимной встречи с девушкой. Ага, разогнались. С чего бы это вдруг? Ну, засняли, подглядывальщики, и что? В крайнем случае — развод с женой, ну, так ни герой фильма, ни я не женаты. Сообщат в местком? Напугали… Ещё Козьма Прутков говорил, что если изменила жена, радуйся, что изменила тебе, а не Отечеству. И потом, я уверен, что слухи о нас с Лисой и Пантерой ходят давно и упорно, и никаких подтверждений те слухи не требуют. Фантазия — она лучше всякой магнитофонной записи. Мы с девочками это обсуждали и решили — наплевать! Пусть завидуют! А кто вякнет — получит по сусалам!

Но никто не вякал. По углам, конечно, шептались, но вслух, явно — ни-ни. Помнят Игнатьева. Был такой студент, попробовал вольничать с Ольгой. Теперь служит срочную на Чукотке. Отчислен за неуспеваемость, призван в ряды Вооруженных Сил. Как-то так получилось. Совершенно случайно, да. О случайности, полагаю, тоже шепчутся, ну, да и ладно. Мы не толстовцы. Ударят по щеке — выбьем зубы. Столько зубов, сколько сможем. Никаких сомнений ни у кого быть не должно.

С такими воинственными мыслями я и вернулся в дом.

До «Огонька» оставалось десять минут.