Выбор Пути

Глава 4 ЧИЖИК НА СЕДЬМОМ НЕБЕ

— Как вам здесь нравится? — задал вопрос корреспондент.

И что можно ответить? А нужно. Пусть вопрос и некорректный.

— Потрясающе. Чувствую себя Воландом, обозревающем поле предстоящей битвы.

И в самом деле: вокруг — Москва. Внизу, справа, слева, спереди — она, дорогая наша столица. И даже если вдруг внезапно оглянешься, то позади себя тьму узришь лишь на долю секунды, а потом — конечно, Москва.

— То есть?

— То есть я в восхищении. Полном. Абсолютном. Редкая птица долетит до Седьмого Неба, а я вот сподобился.

Я и в самом деле был на Седьмом Небе. Или правильнее — в Седьмом Небе? В общем, в ресторане «Седьмое Небо», что расположился в Останкинской Телебашне на высоте трехсот тридцати пяти метров от поверхности Москвы. И вокруг никаких птиц я не видел вообще, ни редких, ни нередких. Ну, если не считать корреспондента «Вечерней Москвы» Константина Грача, и меня, Михаила Чижика. Но мы же не птицы, мы люди, пусть и с птичьими фамилиями.

— Что вы можете сказать нашим читателям об организации чемпионата?

— Мне не с чем сравнивать. Я впервые на Чемпионате Советского Союза, и именно этот чемпионат станет той отправной точкой, той меркой, с которой я буду подходить к другим соревнованиям. Как «Седьмое Небо» станет эталоном, с которым я буду подходить к ресторану на Эйфелевой Башне в Париже.

— Вы думаете, что будете в Париже?

— Я комсомолец, а для комсомольца невозможного мало.

Всё началось ранним утром. «Вечерняя Москва» задумала сделать ряд интервью с шахматистами — участниками Чемпионата СССР. И начать решили с меня, как с автора первой результативной партии турнира. Первого победителя.

Связались со мной. От имени организаторов турнира. Надо, Чижик, надо. Пропаганда шахмат. Читатель требует!

Комсомол ответил «Есть!». А где, собственно, мы будем есть?

Оказалось, что эти интервью будут брать в ресторане «Седьмое Небо», одной из достопримечательностей столицы, куда запросто не попадешь. Как поощрение интервьюируемому (еле выговорил). Редакция через оргкомитет дала мне пригласительный билет на два лица, в ресторан этот ходят по пригласительному билету.

На два лица? Но кого мне было брать на Небо, кроме Антона? Маменьку? Не смешите меня. Не тот уровень. И она уже бывала здесь. Кухня ей не понравилась. Она-то и на Эйфелевой башне бывала, и тоже не в восторге.

Собственно, на «Седьмом Небе» и кухни, как таковой, нет, всё готовят внизу, а тут разве разогревают. Для тонкого вкуса это неприемлемо.

А у меня вкус не тонкий. У меня вкус обыкновенный. У меня вкус студенческий. И мне понравился и столичный салат, и суп-жюльен с грибами, и котлета по-киевски, и волованы с красной икрой. Всего, конечно, ел я понемножку. Как и полагается шахматисту, если вечером партия. Да и порции тут, прямо скажу, ангельские. У ангелов аппетит невеликий, они же создания небесные.

— Невозможного, говорите, мало. Но всё-таки есть?

— Для комсомольца невозможно предать свою страну, своих товарищей, вот что я имею в виду. А Париж — это всего лишь город, эка невидаль — побывать в Париже… Было бы желание.

Я ел аккуратно. Кушал. Со всею деликатностью. Чтобы не проглотить всё в раз. Вот Антон проглотил, и теперь не знает, что делать. Ничего, обтешется.

— Как вы оцениваете свою партию со Спасским?

— Я победил, и потому, конечно, доволен. Но в дальнейшем, полагаю, у меня будут более серьезные соперники.

— Вы считаете Спасского несерьезным соперником?

— Я исхожу исключительно из течения нашего поединка. Могу повторить вчерашнюю оценку: было легко. Возможно, он пренебрежительно отнесся к противнику, но это тоже показатель.

Сегодня с погодой повезло: сквозь облака проглядывало солнце, и Москва красовалась в багреце и злате. Невероятная картина. Ах, зачем я не дедушка? Такой роскошный пейзаж пропадает!

— Какие цели вы ставите себе на чемпионате?

— Сыграть с полной отдачей сил в каждой партии. Иначе и приезжать не стоило.

— И какое итоговое место посчитали бы приемлемым для себя?

— Место зависит от игры. Будет игра, будет и место. Надеюсь, не посрамлю ни фамилии, ни города, ни института, ни «Динамо».

Я сидел у самой стены. Прозрачной. Так что при известном воображении можно было представить, что никакой стены нет вовсе. Вот чуть-чуть накренится башня — и «почему люди не птицы?». Или стул покачнется под тобой. Да ведь пол самобеглый, движется. Медленно, чуть быстрее минутной стрелки, но уж больно велик циферблат — вся Москва. А ведь ещё и ветер башню раскачивает, пусть и на чуть-чуть.

— У вас есть особые секреты подготовки?

— Если скажу нет — не поверите, и правильно сделаете. Если скажу есть, какие же это будут секреты. Но кое-что открыть могу уже сейчас: общефизический аспект подготовки — базис, на котором формируется подготовка специальная, шахматная. Общефизическую подготовку я веду по системе профессора Петровой.

Корреспондент словам моим внимания не придал. Какой-то провинциальный паренек занимается по системе какого-то провинциального профессора, эка невидаль. Не придал, но в блокнот записал, нужно же ему что-нибудь, да записывать. Но потом, после турнира…

Ладно, потом и будет потом.

— Что бы вы хотели пожелать читателям «Вечерки»?

— Ценить свое счастья. Они живут в прекрасное время, в прекрасном городе прекрасной страны, и нужно сделать всё, чтобы через двадцать лет наша страна стала ещё сильнее, ещё крепче, ещё краше.

Стюардесса стала похаживать мимо нас слишком часто. Дает понять, что время на исходе, и если хочу заказать рюмку коньяку — то пора.

Я бы, может, и не прочь, но во время турнира пью только минералку. И ту полустаканами.

Корреспондент тоже следил за часами. Видя, что обед подходит к финалу, попросил встать на особо выделенное для того место, и сфотографировал несколько раз, видно, для репортажа. Антону стать рядом не предложил. Ничего, дайте срок, будете за Антоном бегать в надежде выведать главную нашу шахматную тайну.

Наконец, пришло время возвращаться на землю. Ничего, в другой раз раздобуду приглашение на троих, без лимита времени. Такие тоже бывают. Говорят. Я-то прежде не интересовался.

Лифт вниз шел столько же, сколько и вверх. Минуту. Время на раздумье. Вот почему корреспондент не завел разговор о маменьке? О моей опере? Или он не знает, что я сын оперной дивы и сам композитор, или ему специально дано указание ограничиться чисто шахматной стороной. Всё-таки, скорее, первое: ведь «Вечерка» не спортом единым живёт, её читателям интересны жизненные подробности. Но я молчал, не хвастал. Чего хвастать, если не спрашивают? А спрашивают, и вовсе незачем хвастать.

На земле близился полдень. Обыкновенный полдень, с перекусом и концертом по заявкам для трудящихся. Я прикинул график. Возвращаться в гостиницу решительно не хотелось. До партии четыре часа. Извечный вопрос: что делать? Простой ответ: нужно делать дело.

Мы дошли до станции метро, спустились. Конечно, воздух здесь уступает лесному, прав Михаил Моисеевич, но зато тепло, малолюдно, можно посидеть и подумать. Даже поработать можно.

— У тебя есть на чём писать, Антон?

— Конечно.

— Доставай. Пиши. Хроника победы. Глава первая. Спасский, королевский гамбит.

— Написал. Что дальше?

— А дальше ты сам. Краткая характеристика соперника. Краткая характеристика дебюта. Партия, анализ. Ключевые моменты. Ошибки каждой из сторон. Заключение. Я напишу примечания участника.

— Но…

— Ты пиши не для гроссмейстеров, не для мастеров, а для шахматистов максимум второго разряда, а лучше третьего. Гроссмейстеров мало, всяк считает себя крупнейшим знатоком. А третьеразрядников, и тех, кто просто любит шахматы, в стране миллионы. Им будет интересно, а ты напиши так, чтобы ещё и полезно было.

— Ты думаешь, это напечатают?

— Сначала в нашем «Молодом Коммунаре». Семнадцать туров — семнадцать подвалов. Газету будут искать по всей стране, копировать, переписывать. Потом издадут брошюрой в серии «Библиотечка начинающего шахматиста». А дальше видно будет. Разумеется, обязательны два условия: победное выступление на турнире, и хорошо написанный материал. Обзор игры неудачника никому не интересен. В любом случае, партию со Спасским наши опубликуют точно: когда черноземский шахматист обыгрывал экс-чемпиона, да ещё на чемпионате страны. Первый раз в истории! Пиши. И да, к тебе обязательно будут подходить и тренеры, и, думаю, сами гроссмейстеры. С вопросами. Ты эти вопросы записывай и вставляй в книгу. Кто, что, когда… Иногда вопросы важнее ответов.

— Уже подходят. Вернее… Ну, Аверкин, у нас с ним номер на двоих… Весь вечер меня пытал, что и как.

— Вот и славно. Ты отвечай, отвечай. Нам, комсомольцам, от своих скрывать нечего.

Я, конечно, лукавил. В том смысле, что Антону и в самом деле скрывать-то было особенно и нечего. Скажет честно, что я вдруг взял да стал играть в бисову силу, так кто ж ему поверит? А если и поверит, что проку в подобном знании?

— И да, договоримся сразу. Авторов двое, я и ты, гонорар пополам. Устраивает?

— Да я… Да я могу и совсем… без денег могу, то есть.

— Это ты не подумал. Импульсивный ответ. Деньги при социализме есть признание общественной значимости труда. Написание книги, да даже небольшой заметки — это труд, и труд непростой. Каждая копейка пахнет потом. Как любая трудовая копейка.

Пока Антон обдумывал и записывал, я считал поезда. На шестом поезде посмотрел на часы.

Времени ещё достаточно.

И мы поехали на Красную Площадь. Ну, а куда ещё можно поехать провинциалам в половину второго дня? Солнышко яркое, ветер слабый, башня Спасская, куранты кремлевские, звёзды рубиновые, мавзолей гранитный, место лобное.

И мы среди всего этого великолепия, как два муравья в сахарнице.

Я смотрел на площадь. Людей немного, а теней и вовсе две. Но какие тени! Огромные. Бродят по площади странным путем, будто небесные тела тёмной материи. И казалось мне, что этим теням сотни, нет, тысячи лет. Или больше. Они, эти тени, к людям ни добры, ни злы. Как молнии. Вулканы. Ураганы. Что урагану люди? Ничто. Для ураганов люди не существуют. А вот для людей ураганы очень даже существуют.

— Ты это… устал, что ли? Побледнел и не дышишь, — тронул за рукав меня Антон.

— Есть немножко.

— Тогда пойдем? Пока доберемся, там и отдохнуть можно, в Доме Железнодорожника.

— Пойдем, — согласился я.

Такси что-то не попадались. Надежнее и быстрее метро.

Сегодня как-то поперек всех рекомендаций получается. Тут и неурочный ранний обед, и метро, и, главное, интервью, которое требовало определенных ментальных усилий, отвлекая от предстоящей игры. Хотя наивно думать, что шахматист живет в сурдокамере на всем готовом. Его и без того отвлекают от предстоящей игры множество факторов. Важно уметь сконцентрироваться в нужный момент. Сам великий Ботвинник, бывало, готовился к игре под включенный радиоприемник, вырабатывая шумоустойчивость. Ведь есть и плюсы в событиях первой половины дня. На «Седьмом небе» было интересно, а чувство интересного стимулирует связи коры головного мозга, то есть развивает интеллект и память. Интервью есть непременная часть жизни публичного человека, а что врач, что композитор, что шахматист люди публичные, установленный факт. И с метро не всё так ясно. Подземелья недаром вызывают трепет у искателей приключений. Толщи породы прикрывают нас от недреманного ока небес, что, может, иногда и к лучшему. Монахи-философы искали в пещерах просветления, как ни странно это звучит. Искали — и находили. Вот и мне пришла идея книжечки для любителей шахмат, и Антон непременно её напишет. Если я сыграю хорошо — на моём примере.

Эскалатор вынес нас на поверхность. Неспешно пошли мы в Дом Железнодорожника. Уже от метро спрашивали лишний билетик. Популярность шахмат в Москве невероятная. В Туле билетиков не спрашивали, в Омске тоже. С другой стороны, проводись Чемпионат СССР в Туле, с экс и вицечемпионами, туляки выкроили бы время посмотреть на Таля и Смыслова, уверен.

Час пятнадцать до начала тура. Буфет, бутерброд с икрой «четыре в один», стакан чаю — и в читальный зал библиотеки. Взял несколько номеров «Крокодила» и развлекался самым простецким образом. Читал юморески, разглядывал карикатуры, дышал и даже подрёмывал. Приводил себя в полную боевую готовность. Освежился. Причесался. И пошёл на сцену.

Мое место опять было в первом ряду. Благодаря вчерашней победе. Из девяти партий шесть завершились вничью, а три — результативные. Вот победителей и поощрили. И публике, считается, интереснее смотреть на победителей.

Мой соперник — Александр Белявский. Мы с ним почти ровесники, он только на год старше меня, а уже успел поиграть и в нашей стране, и за рубежом, и даже стать чемпионом мира, пока среди юношей. Талант.

И руку первым подал.

Я играл, неспешно двигая пешки на позицию соперника. Так лава, извергнутая вулканом, наползает на город, стоящий на пути. Да, неспешно. Но неуклонно. Соперник играл умно, отражая натиск и даже пытаясь переходить в контратаку, но подобная игра пожирает время, и к двадцать пятому ходу он попал в цейтнот: на оставшиеся пятнадцать ходов у него осталось пять минут. В такой партии и в такой позиции этого мало. Он сражался, как Кутузов, но просрочил время.

Мы обменялись впечатлениями об игре. Позиция черных была чуть хуже, но ресурсы для защиты оставались. Другое дело, что у меня оставались ресурсы для атаки, и, на мой взгляд, я бы победил и при избытке времени соперника. Но табло не знает сослагательного наклонения. Два из двух — неплохо для старта.

Я не спешил совершенно. Вечер был свободен до одиночества. А тут какое-никакое, а дело. И я при деле.

Вернулся в читальный зал, тут крокодилы и полезли. То есть корреспонденты. Иных читателей, кроме меня, не было, и они, корреспонденты, вроде бы никому не мешали. Кроме меня, но я не в счет. Вежливо я отвечал на вопросы, вежливо оценил игру соперника — «было трудно», вежливо отказался делать прогнозы на завтра, я не гадалка. Тут удачно подошел Антон, и я скормил его корреспондентам — «вот мой тренер Антон Кудряшов, ему со стороны виднее, уверен, он найдет недостатки в моей игре», а сам — в буфет. За сладким. Восстанавливать энергетический баланс. Митохондрии требуют пропитания, им, митохондриям, без пропитания нельзя.

Спустя четверть часа ко мне присоединился и Антон. Судя по нему, общение с корреспондентами его радовало. Теперь вся страна узнает Антона. Для тренера это особенно важно — чтобы знали. И звали тренировать. В принципе. Сейчас-то нет, но потом… Каждый тренер мечтает стать Заслуженным Тренером СССР. В каждом солдатском ранце лежит маршальский жезл, ага. Тогда поля сражений должны быть усеяны этими жезлами. Что Бородино, что Ватерлоо, Верден, что Курская дуга или Сталинград. Миллионы жезлов валяются вперемешку с солдатскими костями.

Тут пришел гонец из Оргкомитета. Фотографироваться для прессы. Победители тура должны выйти на сцену и, радостно улыбаясь, но сохраняя полную серьезность, попозировать.

Победителями были я, Карпов и Спасский. Я и Спасский по краям, Карпов в середине. Во избежание недоразумений.

От себя недоразумений я не ждал, но пусть.

А, тут не только фотокорреспонденты, тут и телевидение. Что ж, очень приятно. Телевизор в стране смотрят все. Телевизионщики сняли нас и бегом-бегом убежали, чтобы пленка попала в сегодняшнюю программу «Время».

А я поспешил домой. В «Минск». Нет, не телевизор посмотреть, хотя почему бы и не посмотреть. В сон клонит, и сильно клонит.

По пути раздавал автографы. Нет, не «паркером», газетная бумага, на которой издается турнирный бюллетень, для «паркера» грубовата. Специально купил шариковую ручку о четырёх цветах, ею и расписывался. Шесть раз, я считал.

Антон поймал такси, и мы поехали.

По дороге успел вздремнуть. Разрядились-таки аккумуляторы.